Текст книги "Клубок 31"

Пока я ничего не слышу, кроме постепенно разрастающейся музыки. Но и этого достаточно, чтобы понять – сейчас что-то произойдет. И я опять обращаю свое внимание на безмятежно резвящуюся троицу.

Так и есть!

В комнату буквально влетает чумазый парень и, задыхаясь, что-то кричит людям в комнате. Секунда… и он исчезает, откуда пришел.

Я всматриваюсь в лица оставшихся. Глаза женщины расширены то ли от ужаса, то ли от страха. Она вцепляется в руку своего мужчины и, пытаясь поймать его взгляд, что-то говорит, почти кричит, ему. Но тщетно… Глаза мужчины, устремленные в одну точку, пусты, в них живет холод. Такое ощущение, что он принимает какое-то ВАЖНОЕ решение.

Вдруг его глаза оживают, он поворачивается лицом к жене и что-то коротко говорит ей.

Ее лицо прорезают реки слез. Он прижимает ее к себе. Теперь молчит она, только всхлипы судорогами взрывают ее тело.

Все это время несмышленыш потерянно смотрит на родителей, ничего не понимая, кроме того, что мама плачет. Малыш видит это впервые за свою короткую жизнь, и ему тоже почему-то хочется плакать.

Мужчина одним сильным рывком поднимается на ноги, помогает супруге встать и лишь затем берет мальчика на руки. Малыш обхватывает как можно крепче его шею и пытается увидеть своими наполненными слезами глазками, что же с мамой. Она смотрит на сына и улыбается ему. А ее лицо, по-прежнему, в слезах. Ребенок еще не знает, как можно плакать и улыбаться одновременно.

Мужчина берет ее, ничего не понимающую, за руку и ведет, словно куклу, к выходу, надежно придерживая сына.

На улице ярко, до безумия, светит солнце.

Я взлетаю в небо, и, после того как глаза привыкли к свету, мне открывается вид на деревню. Хотя то, что я вижу и деревней назвать сложно – пару десятков разбросанных, как попало, таких же каменных домов, защищенных соломенной крышей, небольшая овальная площадь в центре, покрытая утоптанной пыльной землей. Деревня стоит на холме. С трех сторон домики окружены густым лесом и только с одной вниз ведет узкая протоптанная дорожка, уходящая под откос.

Деревня наполнена движением – игрушечные люди суетятся, торопясь что-то несут или тащат, явно к чему-то готовятся – кто-то бегает из дома в дом, кто-то сидит на месте, обхватив голову руками, кто-то…

Людей подо мной не так много, поэтому легко можно проследить маршрут движения той самой семьи. Они подходят к краю леса, где их уже ждет группа людей, в основном состоящая из женщин и девушек, прижимающих к себе маленьких детей. Ни старика, ни подростка… Среди них всего несколько мужчин.

Он передает ей сына, которого она принимает, как самую ценную из хрупких вещей. Она что-то тихо говорит ему, затем крепко обняв его свободной рукой, целует в губы, долго, как можно дольше, столько, сколько может позволить время.

Все ждут.

Он отрывает свою женщину от себя, коротко целует сына в макушку и резко развернувшись решительно уходит обратно, в сторону беготни и суматохи, так ни разу и не обернувшись. Она смотрит, как муж уходит, ожидая хотя бы еще одного, последнего взгляда.

Мужчины, возглавляющие группу женщин, кричат и все двигаются в лес, пробираясь сквозь заросли кустарников и исполинских елей. До последнего, пока муж не скрылся из вида, женщина оборачивается, в надежде, что обернется и он.

Он не захотел, чтобы она видела в этот момент его лицо, его мокрые глаза, отчаяние, застывшее в них. Убедившись, что все, кто должен был, скрылись в лесу, он сменил шаг на быстрый бег. Очутившись в своем доме, он забежал в комнату, в ту, из которой вышла она, когда я увидел ее в первый раз. Спустя минуту он уже вышел из своего жилища, держа в руке блестящий на солнце меч…

Сейчас я видел перед собой воина, готового сражаться, когда это необходимо, за тех двоих, проглоченных лесом. Точно так же, как я видел отца и мужа, дарившего свою любовь, когда позволяло время. Точно так же, как я видел охотника, дарующего жизнь семье своим трудом, когда приказывал долг. Он – страж, не задающий вопроса: «Почему и зачем я должен это делать?». Он – слуга своей любви, говорящей, что любой ценой двое, самых близких людей, должны жить.

И он идет. Идет, держа в правой руке кусок отточенной смерти. Идет в молчании. И рядом с ним, плечом к плечу, идут еще около сорока мужчин, парней, стариков, таких же воинов пылающего сердца. Идут, слушая последнюю в своей жизни тишину.

Теплый ветер, прощаясь с ними, пытается очистить их горячие тела, заполненные адреналином и святой верой в долг.

Они подходят к спуску с холма, по которому каждый из них, тысячи раз, спускался за водой к речушке у подножья. Сейчас та самая река, дарующая, на протяжении веков, им и их предкам, жизнь, выполняет совершенно другую функцию. Сейчас река – граница. Грань, за которой смерть…

Многотысячное войско, стирающее с лица земли не то что деревни, а великие города, созданное с одной целью, разрушать, раскинулось, в своем полном ужаса величии перед ними. Тьма, море людей, обученных воинов, уходила к самому горизонту, почти касаясь его.

Мужчина усмехнулся. «Глупо, конечно, – подумал он, – но это очень красиво».

Музыка набирает мощь, подходя почти к финалу. И вместе с ней звучит клич вождя: «А-а-а-а!!!».

Почти сорок глоток срываются в крике, поддерживая его, и бросаются навстречу гибели. Они несутся, занеся мечи для удара.

А навстречу им, разрывая воздух на куски, летят сотни стрел, чтобы впиться своими жалами в сердца людей, умеющих любить.

Как подкошенный, он падает и катится по склону, достигая воды.

Его тело заливается живой краской, проткнутое бесчисленным количеством игл.

Музыка стихает.

Его взгляд устремлен в воду, на которой, как на холсте великого творца, отражается спокойное небо. На лице чуть заметная улыбка. Конечно же, он думает о ней.

Тишина…

Отдать жизнь, глупо, абсолютно бессмысленно, только лишь для того, чтобы дать тем ДВОИМ фору еще в две скоротечных минуты и, вместе с ними, чуть большую надежду на жизнь.

Совершить хотя бы раз в жизни что-то НАСТОЯЩЕЕ…

Да, оно невыполнимо, может, даже абсурдно.

Да, я не знаю, смог бы поступить так в самом деле или это только фантазии труса. Не знаю…

Но сейчас, смотря на нее спящую, я понимаю, что поступить так – сОвершить ПОСТУПОК, смог бы. Для нее смог…

* * *

Я люблю работать по ночам. Не потому, что я – сова, и не потому… В общем, просто люблю!

Никто не мешает остаться наедине с собой. Никто, с доброты ли, со злости ли, не сбивает чувства, беспардонно врываясь с собственной жизнью в мою комнату. Нравится, что могу сам выбирать, тишина или музыка будут окружать меня. А это немаловажно.

Или вот… Тихо играет музыка, потому что все уже давно спят, ты сидишь, освещенный тусклым светом настольной лампы, за своим любимым, таким, как ты всегда хотел, рабочим столом, и что-нибудь печатаешь, читаешь или обдумываешь. А в животе булькает попрошайка, что, в принципе, немудрено, ведь ужин остался далеко позади. Ты встаешь и направляешься, шлепая босыми ногами, через коридор, по холодному линолеуму, пока пятки не пронзит мороз кухонной плитки. Затем, освещая мрак лампочкой и законсервированными запахами холодильника, выбираешь внутри морозного ящика «что повкуснее» и, громко чиркнув спичкой, зажигаешь газовую конфорку, чтобы водрузить на нее тяжелый чайник.

Спустя N-ное количество минут ты, все так же, ну, может чуть медленней, аккуратно становясь на носочки, топаешь обратно к себе в комнату, держа в одной руке чашку горячего, с молоком и двумя чайными ложками сахара, кофе, а в другой – небольшую тарелку с бутербродами. Наконец, ты открываешь дверь в свою комнату и…

…застываешь на пороге. Потому что пытаешься поймать ЭТО ощущение, осознать происходящее в тебе.

Ты смотришь на стол, придвинутый вплотную к стенке, специально так, чтобы создавалась иллюзия отдельного кабинета, с лежащими на нем рукописями, книгами и горящим дисплеем. Смотришь на бедно освещаемую настольной лампой спящую поверх нерасстеленного дивана, укутанную в толстенное одеяло, твою рыжеволосую Милу. Смотришь…

…и понимаешь, что вот она, твоя жизнь, именно такая, о которой мечтал, которую так хотел. Твоя жизнь – это стол, на котором лежит то, что создаешь ты, ТЫ СО-ЗДА-ЕШЬ… и диван, на котором та, что создает тебя – любящего и живого.

Я окаменев, стоял, на пороге комнаты, воздух в которой был наполнен спокойствием Moby. Его “Guitar, flute amp; string” концентрированной правильностью и уверенностью в выбранном мной пути опутывали комнату-жизнь.

Вдыхать звуки, чувствовать плоды своего ВЫБОРА, наслаждаться ЕЕ сном – все это достойная награда за то, что когда-то, принимая решения, я советовался со своими желаниями и чувствами, затыкая писклявый голосок мозгов-праведников.

Я вдохнул, шмыгнул носом и направился к столу… жить дальше…

* * *

Не знаю даже, как получилось, что, сидя с ней рядом, я совсем перестал ощущать ЭТО. Просто однажды я понял, точнее, осознал, прислушавшись к себе, что больше ее не чувствую. Именно так…

У меня внутри, как в шкафу у чистюли, все разложено по полочкам. Все чувства, зная свое место, заполняют мое внутреннее пространство. И вот, как я уже говорил, однажды, сидя рядом с ней, я вдруг осознал, что одна из этих полочек с чувствами пуста, что на ней больше не теплится энергия и что рядом с ней я уже не испытываю тех эмоций, которые должны быть у любящих друг друга людей… или хотя бы пытающихся делать это.

Без чувств друг к другу мы стали будто соседями в троллейбусе – сидим рядом, каждый в своем мире, к миру другого – полное безразличие; каждому в разные стороны; вместе, ненадолго, пока кто-нибудь из нас первый не доедет до своей остановки. И даже тела уже не привлекают. Именно так…

Она для меня стала безразличной соседкой по сидению в троллейбусе.

Как мне кажется, Мила начала испытывать ко мне то же самое. Она вдруг начала замечать у меня в поведении и внешнем виде, то ли «появившиеся неоткуда», то ли, просто, ранее неучтенные, неприятные мелочи – то пузо слишком волосатое, то ноги, оказывается, воняют…

Не, конечно же, все это было у меня и раньше, но почему-то тогда моим недостаткам не придавалось такого значения, она считала их «мелочью», или, еще лучше, «особенной чертой характера». Потом все мои достоинства незаметно канули в Лету, остались только недостатки.

Я же, в свою очередь, был занят собой и недавно приобретенной жизненной целью – усердной ловлей каждого момента. Я наслаждался музыкой, одиночеством и собой. Она говорила, что хочет движения, танцев и надежности. Я же смотрел в себя, забывая об окружающем мире, и отвечал ей, что мне нужно совсем другое.

Так оказалось, что нам выходить совсем на разных остановках. Мы выдохлись, слушали только собственные голоса и тянули одеяло, естественно, каждый на себя. На том и порешили.

Мила приехала с соревнований, где успела узнать, что я, оказывается, не пуп земли и на мне мир клином не сошелся, а есть еще и другие, вполне достойные ее внимания, личности. Мы встретились, и она мне тактично объявила о своем решении, а я лишь вздохнул с облегчением, потому что хотел только одного – чтобы весь мир меня оставил в покое и не мешал в полной мере наслаждаться собственным аутизмом. И все стало так, как я хотел, но…

Счастье и полная гармония с собой длилась недолго, а именно, пока я не начал выбираться во внешний, реальный мир. Общаясь, играя, думая, работая, трахаясь, смотря телевизор, танцуя… я ощущал, что что-то не так, мне чего-то не хватает.

То есть я вполне наслаждался жизнью, но… чувство целостности покинуло меня. Будто у меня отрезали палец или ухо…

Ощущение прежней наполненности вновь растекалось по моему телу, колючим электричеством, лишь раз или два в неделю, когда мы вдвоем ходили гулять, притворяясь друзьями. Лишь смотря на нее, НЕ МОЮ, я понимал, ЧТО важное я потерял, ЧТО мне теперь недоступно.

Девчонки, начавшие периодически появляться у меня на пути, так и оставались неинтересными девчонками, зачем-то всплывающими, спамом. У меня никак не получалось воспринять их спутницами, идущими со мной по этой странной дороге.

Я смотрел по сторонам и видел лишь армии клонированных принцесс, поклоняющихся ИДЕАЛЬНОЙ КРАСОТЕ, упаковывающих себя фейерверками цветов и радужными лицами, набивающих себе цену несуществующим, иллюзорным совершенством своего тела, улыбки и взгляда. Красоток, превращающихся, как в сказке, в глиняные тыквы, в золотой пепел, сразу же, как пытаешься узнать их настоящих. Красоток-обманщиц, предлагающих неземные наслаждения, но после снятия красивого фантика оказывалось, что внутри ничего нет, кроме затхлого воздуха.

Или видел столько уникальных личностей, пытающихся выделиться поступками, одеждой или словами, что их яркие цвета смешивались с такими же цветами других «уникальностей», в неразличимую серую массу, превращая талант в банальность.

Без нее, да и рядом с ней, я не был слепцом, я не закрывал глаза, иногда, даже, заставляя себя смотреть по сторонам. Но результат оставался тот же…

И хорошие, и плохие, и глупые, и умные, и красивые, и страшненькие – все они оставались не той, превращая и так уже бунтующее сердце в уголек отчаяния…

– Выбирай! – приказало мне сердце.

Еще только подъезжая к месту нашей встречи, я уже знал, что скажу ей. Знал, потому что ВЫБОР был сделан. И даже не я выбирал, хотя и считал себя всю жизнь собственным хозяином. Где-то внутри, там, где физическое тело переходит в то, что нельзя потрогать и измерить, что-то неподвластное мне, бурлило и переворачивалось. Что-то некогда бесформенное преображалось, превращая груду кирпичей в крепкую стену, куски бессмысленных пазлов в картину-мозаику, на которой, всесильным и вечным океаном, было выгравировано мое РЕШЕНИЕ. Решение, заставляющее беспокойный и сомневающийся разум пасть перед чувствами на колени. Ведь именно они за меня сделали ВЫБОР.

Первым делом, выйдя из троллейбуса, я направился в «Космос» – торговый центр, расположенный недалеко от вокзала. Там, быстро найдя нужную торговую точку, купил пиратский диск со всеми частями «Властелина колец». Прокрутив несколько эпизодов, продавец убедил меня, что качество вполне приличное. Ей понравится, а это – главное.

До назначенного времени оставалось семь минут, ровно столько мне понадобится, чтобы дойти до библиотеки, где она меня должна ждать. Мы договорились встретиться не в самом здании, а перед ним, на лавочках, окружающих небольшой фонтан, сделанный в виде шара.

Идеальный день окружает меня, «самое то» сочетание солнечного тепла и охлаждающего ветра – буквально все боги подобрали со свойственной им точностью. Ровно столько солнца, сколько нужно, чтобы не было жарко, ровно столько ветра – чтобы не было холодно. Тело входит в гармонию с природой, и хочется жить…

Заметить, как она спускается по ступенькам библиотеки, было совсем несложно. И дело не только во внешности, точнее, дело совсем не в том, как она выглядит. Конечно же, белоснежная блузка, с глубоким декольте, в меру и со вкусом обнажающим красивую грудь, вельветовая темная юбка, и симпатичные туфельки с округлыми носами, на высоком каблуке… завивающиеся рыжие волосы, непослушно разбросанные ветром, серьезное лицо и улыбающиеся глаза, то ли зеленые, то ли карие… сыграли свою роль. Но все это непричем. Мне кажется, что я ее могу узнать всегда, везде и при любых обстоятельствах. Потому что сам ее образ для меня «самое то». В домашней ли она майке, на несколько размеров больше чем нужно, с аппетитно выпирающими сосками… в вечернем ли платье, умело подчеркивающем упругую попку и врожденную женственность… в любой одежде, или вообще без нее, в скверном настроении, или окруженная аурой счастья… Мила всегда была для меня… м-м-м… яркой… она всегда была ОСОБЕННОЙ… Даже сейчас, когда мы не вместе, я ее сразу же замечаю, среди десятков людских обличий.

Смотреть на нее и думать, что она не играет в моей жизни никакой роли – было бы нечестно.

Голова, как всегда, пыталась заткнуть орущий голос сердца, забив гордостью уши, высокомерием глаза и ложью рот, хотела обмануть мои чувства, подменив их мифическими принципами и выдуманными кем-то правилами. Обмануть себя, доказать, что мне она не нужна, что я могу получать полное, насыщенное удовольствие от жизни и без нее, что мне с ней не интереснее чем с другими, что мне плевать на происходящие в ее жизни события, на ее успехи и неудачи. Что баб-однодневок мне хватает, и я не считаю ее сексуальной, что я больше не хочу ее. Что без нее я не чувствую себя так, будто лишился чего-то важного (не необходимого, как воздух, а именно важного).

Я не люблю издеваться над собой, я не гордый, поэтому у меня нет причин, чтобы мучить себя или чем-то ограничивать…

«В любви правил нет! Нет правил! Нет…» – твердило мне сердце.

Я ее не отдам!

– Я тебя не отдам, слышишь?… – тихо, из-за застрявшего в горле комка, сказал я ей, тупо уставив невидящие глаза в заплеванный асфальт, – Никому… Как бы его ни звали и кем бы он ни был. Дело вообще не в нем… Дело во мне. Мне тебя не хватает… и… я хочу быть с тобой. И буду… за тебя бороться. Потому что уже сделал ВЫБОР. Я ВЫБРАЛ ЖИЗНЬ С ТОБОЙ.

Я посмотрел на Милу. Она плакала…

– У меня к тебе одна просьба, – шепотом, одними губами произнесла она. – Перестань меня мучить… Пожалуйста… Я почти свыклась быть не с тобой…

В тот день я выбрал ее.

На следующий, она позвонила мне и предложила в пятницу, на день, съездить в какой-нибудь городок:

– Просто побродим по неизвестному городу, – уговаривал ее голос в трубке.

В пятницу она выбрала меня…

* * *

«В трех шагах» от остановки, на которой я стоял, дожидаясь нужного автобуса, находился педагогический колледж – «педула», как его все ласково называли. Выпускал колледж в большей степени воспитательниц. Наверное, именно поэтому рядом со мной в основном теснились небольшие группки девчат, так же как и я, ожидающих подходящий им транспорт.

Мои глаза беспорядочно шарили по окрестностям, и натыкались, куда не глянь, на дары теплых дней – короткие юбки и тоненькие полупрозрачные майки – сплошь доставляющие мне удовольствие.

– Люблю лето! – восхитился я вслух.

Достав из кармана мобильник, я посмотрел, сколько еще осталось ждать – оказалось всего минут десять. Хм-м, я думал больше…

Минут через десять Мила должна показаться в дверях подъехавшего автобуса, и поманить меня улыбкой, чтоб я запрыгивал к ней. Затем мы все вместе – я, она и автобус, двинемся дальше по своим делам. А пока, коротая время, я рассматривал (из чисто эстетического интереса, конечно) загорелых прелестниц, в изобилии окруживших меня. Взгляд, оценивая очередную «достопримечательность», вдруг замер… Замер, как бы говоря мне, чтобы я включил мозги и обратил внимание, чтобы из спящего режима «на автомате» перешел в онлайн.

Это бала девушка… Девушка-дежавю.

Хотелось постучать себя костяшками пальцев по упрямому, как неисправная техника, лбу, чтобы вспомнить, где же я ее все-таки видел. И ведь не просто видел… Ощущение, что ее образ уже мелькал в моем прошлом, заставляло усердно сканировать строптивую память.

Девушка стояла почти у самой дороги, одной ногой касаясь бордюра, отгораживающего проезжую и пешеходную части. Вытянув шею и слегка прищурив глаза, она высматривала приближающийся транспорт. Весь ее вид говорил о том, что она безумно торопится. Казалось спешка и беспокойство, связанное с ней, могло передаться любому, кто обратит на эту девушку внимание – так сильно было видно, как она нервничает.

И ее можно прекрасно понять – наверное, каждый человек оказывался в подобной ситуации, когда очень-очень спешишь куда-то, и готов сделать буквально ВСЕ, чтобы ускорить собственное перемещение в пространстве, но вот беда – от тебя абсолютно ничего не зависит, единственное, что ты можешь делать – это ждать. И от того, что ничего не можешь сделать, охватывает такое бессилие… А автобус или маршрутка, конечно же, суки, ни едут…

Я смотрел на девушку, пытаясь вспомнить и, вместе с этим, одновременно, любовался ее манерой нервничать, у нее это получалось как-то по-особенному, забавно и деловито. Я бы сказал, она как «вздернутая»…

«Да уж, – подумалось мне, – звучит почти как повешенная». А что поделаешь? Более точного определения в голову не приходило.

Вдруг она напряглась всем телом, как струна, и на секунду замерла, словно прислушиваясь к чему-то и боясь пошевелиться, дабы не породить лишнего звука. Затем, она ме-е-едленно начала разворачиваться, попутно рыская глазами в толпе, ища что-то или кого-то. Так и считывалось со взгляда: «…лицо… не то… следующее… черт!.. тоже не то… следующее…».

Я с любопытством наблюдал за ее поисками, пока не понял, что глаза наконец-таки остановились, найдя то, что искали.

Она смотрела на меня…

Внутри, что-то тяжелое бухнуло по желудку, заставив вздрогнуть. Лицо «вздернутой», красивое, созданное в лучших традициях вездесущей Барби, выражало удивление, граничащее с шоком. Еще несколько секунд, и она смирилась с моим присутствием, теперь ее мышцы-струны на лице, обессилев, разрушили это решительно-вздернутый облик, превратив вновь приобретенную свободу мимики в спокойствие и пассивный интерес ко мне.

Два шага, и она оказывается от меня в полуметре.

– Узнал? – ухмыльнувшись, спросила она.

Узнали ли я ее? Ну-ка…

…девушка в моей квартире… разговор… «Асикс»… скептицизм… мои банальности… потеря интереса… ее скука… СКУКА!!!

Все, казалось бы оставленное навсегда в прошлом, как она тогда обещала, стало четким и осязаемым. Я понял, кто эта девушка и почему я так мучительно пытался, но не мог, ее вспомнить…

– Это ты? – на автомате, даже не подумав, выдал я самый бессмысленный вопрос из всех, что можно было задать.

– Узнал, – удовлетворенно кивнула она, ответив на свой вопрос. – А я тебя ждала в тот вечер на фонтане… – она отгородила от меня свои чувства грустной, но уверенной в себе улыбкой, не давая возможности понять, что же с ней происходит на самом деле.

– А у меня… – попытался я рассказать о том вечере и о произошедших впоследствии событиях, да и вообще, о том, как поменялась жизнь, но она перебила меня, покачав головой, мол, не надо.

– Не надо. Я в курсе, – она обернулась, чтобы посмотреть на подошедший к остановке автобус, тяжело, видимо уже смирившись с навязанной участью, вздохнула, отказываясь от надежды попасть туда, куда так спешила. – Мой…

– Не понял… – вежливо переспросил я ее.

– Автобус, говорю, мой подъехал. Но, ничего, фиг с ним. Черт его знает, когда мы еще с тобой свидимся? Может, и никогда больше не получится… Как думаешь?

Я пожал плечами:

– Встретились раз, встретились два… Значит, и третий будет, – уверил я ее.

Скука обошла меня справа и прислонилась, так же, как это сделал я, о невысокий железный заборчик рядом со мной.

– Я тебе хотела кое-что рассказать. Не спешишь?

Я начал было искать в кармане телефон, но ее голос меня остановил:

– Едет она уже. Сейчас в районе Ледового дворца, через семь минут будет. Зеленый автобус, номер восемнадцать. Выйдет из средних дверей, что возле «гармошки», и помашет тебе рукой. На ней будет черно-красное платье, ты его знаешь. Еще что-нибудь? – она явно с удовольствием, щеголяя своими способностями, небезуспешно пытаясь произвести на меня впечатление. – Поболтать с тобой успеем – семь минут в запасе, а больше и не требуется. Согласен?

Любопытство распирало меня, и поэтому уговаривать не пришлось – я кивнул в знак согласия.

– В тот вечер я задержалась, – начала свой рассказ скука, – Были кое-какие личные проблемы, требующие немедленной разрядки. Я была уверена, что парень ты настойчивый и не менее любопытный, что найдя непонятно откуда взявшуюся записку, написанную твоей же рукой, обязательно все сам проверишь и попытаешься найти ответ, поэтому не очень торопилась, зная, что дождешься меня. Но когда я пришла, опоздав всего лишь на час, что для меня, между прочим, является верхом пунктуальности, из всей толпы яркими прожекторами интереса сверкал ты и рыжеволосая девушка, болтающая с тобой. Поэтому мы тогда и не встретились. Я, если бы даже захотела, не смогла бы подойти. Просто вместе вам было слишком… – она ненадолго задумалась, видимо подбирая подходящие слова, – …слишком НАСЫЩЕННО, что ли… И с тех пор дорога к тебе была для меня закрыта – ты постоянно находился в этом насыщенном состоянии.

Она ненадолго замолчала. Я ждал…

– Чуть позже, – продолжила она, – Рядом с вами начала появляться Влюбленность – высокомерное создание, питающееся беспочвенными иллюзиями, которые вы, люди, называете «Розовыми очками». Тогда я еще как-то пыталась устроить нашу с тобой встречу. Сама даже не знаю, почему… Я много думала об этом, но к какому-то конкретному выводу так и не пришла. Может быть, я ни с кем еще до тебя так – просто, без титулов и масок – не болтала. Наша встреча еще могла иметь для меня смысл, когда в ваших отношениях главенствовала Влюбленность. Но когда появилась ОНА…

Скука опять прервалась.

– Она? – подтолкнул я ее к продолжению.

– Она – ЛЮБОВЬ. После того случая, когда вы с Милой попробовали побыть порознь, Влюбленность перестала приходить, но ее место заняла ОНА… и до сих пор она появляется, как только ваши взгляды соприкасаются.

Мне было так приятно ее слушать, несмотря на явное сожаление, проскальзывающее у рассказчицы в голосе, слушать и осознавать всю сюрреалистичность происходящего, ощущать, как ОНА живет рядом со мной или даже во мне.

Скука посмотрела мне в глаза:

– Я вам завидую. Я всегда хотела узнать, каково это – чувствовать ЕЕ в себе и на что это вообще похоже?

– Это вопрос? – не совсем понял я.

– Гм-м, – кивнула она.

– Ну-у-у… – начал было я, но сразу же осекся. Честно говоря, мне сразу же захотелось бездумно выдать четкое определение любви, спасавшее меня тысячу раз во время подобных разговоров. Вот так вот, выпалить, пушечным ядром, определение, которое я еще о-очень давно позаимствовал из какой-то умной книжки: «Любовь – это… трым-пырым-пырым… взаимная и активная заинтересованность и участие в жизни и росте другого человека. Бла-бла-бла…». Но я не стал этого делать. Наверное, потому что почувствовал, насколько этот вопрос важен для нее – девушки, прислонившейся справа от меня к забору.

– Любовь… это… это… О! – довольный собой, что нашел столь точное определение, заключил я. – Она как отрезанный палец или ухо…

Но вместо того, чтобы попытаться понять меня, скука, почему-то, громко расхохоталась.

– Чего это ты? – растерявшись и не совсем понимая «чего это она», спросил я.

– Впервые… слышу… – пыталась она мне что-то объяснить, борясь с прорывающимися приступами смеха, – чтобы любовь… саму ЛЮБО-О-ОВЬ!.. сравнивали с отрезанным пальцем… гы-гы-гы… или ухом…

Я осмотрелся по сторонам. Народа на остановке, конечно, поубавилось, но все равно было странно, что на нас никто не обращает внимания, если учесть, КАК она громко смеялась… Ничего не оставалось сделать, как приписать такую странную незаметность к еще одной способности скуки.

– А по-моему, очень даже точное определение, – сказал я насупившись, подождав немного. – Когда у тебя нет одного пальца или уха, ты не умрешь, не сойдешь сума, да и вообще, тебе это будет не очень мешать. Поначалу, конечно, будет неудобно, иногда даже стыдно, но когда привыкнешь к отсутствию пальца, все будет, как прежде, и без него будет нормально житься.

– Ну и? – видимо еще не поняв ход моих мыслей, поторопила меня скука.

– Ну и… – передразнил я ее. – Вот только все равно с пальцем лучше… полноценнее как-то, целостнее. Сколько бы ты ни жила без пальца и как бы ни пыталась свыкнуться с его отсутствием, все равно чувствуется, что чего-то в тебе не хватает. Вот так и с твоей тезкой, моей Милой – вроде бы и без нее неплохо можно жить, но рядышком с ней я получаю намного больше удовольствия от жизни. Поэтому я люблю, но люблю не как слепец. Не закрывать глаза, видеть других, но все равно из всех выбирать ее – вот что значит ДЛЯ МЕНЯ любить.

Я посмотрел на скуку, она зависла где-то глубоко внутри себя, пытаясь что-то понять.

– И еще… Может быть, это абсурд, но я недавно понял, что… я даже готов, будучи уже стариком, на то, чтобы она умерла первей меня. Я ее так сильно ЛЮБЛЮ, что не хочу, чтобы она потеряв меня пережила то же, что и я, если она уйдет из этого мира…

Когда я решился открыть окно и впустить в свой затхлый, погрязший в пыли и страхах мир немного света, а вместе с ним и чувств, я совершенно не думал о вознаграждении за это. Я тогда просто не мог себе даже вообразить, ЧТО меня в итоге ждет.

Сейчас, лежа рядом с ней и имея возможность гладить ее усыпанную веснушками спину, я благодарен… за наши ссоры… за наши нескончаемые споры и бессмысленную болтовню… за наши общие радости и интересы… за слившиеся в акте небезупречные тела… за теплоту и за трезвый холод… за то, что было, есть и еще будет… за то, что рядом… за то, что мы ВМЕСТЕ!

– Кстати, – сказала скука, немного помолчав, – Я тут по делу.

Я удивленно вскинул на нее взгляд.

– Это я специально сделала так, чтоб ты поверил в случайность нашей встречи.

– И для чего это было нужно? – я все еще не мог понять, к чему она клонит.

– Просто решила ловить момент. Раз все равно мне нужно с тобой встретиться, так почему бы заодно и личное не решить?

– Личное?

– Ну да… личное. Я уже говорила, что ты мне… понравился. Вот и хотелось еще кое-что узнать.

Скука увлеченно ковырялась носочком босоножки в асфальте – все что угодно, лишь бы не показывать мне свое смущение.

Я глубоко вздохнул. Мне представилось, как моя Мила прямо сейчас трясется в душном автобусе, задумчиво глядя в окно. Еще минута, и я смогу ее увидеть.

– А что за дело ко мне?

– Вот… – я повернулся к ней и остолбенел. Вытянув руку, в ладони, она держала небольшой красный клубок, – Меня попросили передать его тебе. Сказали, что это важно…

– Кто сказал?

– Ты сам знаешь, – хитро улыбнулась девушка. – Ну же, бери…

Я повиновался. Теперь я растерянно вертел в руках приятный на ощупь, казалось, даже теплый, клубок.

– ОНА попросила передать тебе, точнее напомнить, чтобы ты не забывал свою главную задачу.

– Ответить на вопрос?! – я то ли спросил, то ли просто констатировал факт.

– Да, ты должен НАЙТИ ОТВЕТ. Помни, что ты ни жив, ни мертв. Поэтому не переставай искать. Ты нашел в ВАС, все что надо. Теперь ты можешь идти дальше.

– И куда теперь лежит мой путь?

– Ищи… внутри…

«Ищи внутри себя», – теперь я знаю, что это значит.

– А вот, кстати, ваш автобус.

Я посмотрел на большой зеленый автобус под номером восемнадцать. Конечно же, когда повернулся, никого рядом не было, лишь красный клубок грел мою ладонь.