Текст книги "Сочинение на свободную тему (сборник)"
Автор книги: Александр Рей
Жанр: Социальная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
А тут на тебе – никакого человека, ради которого Александре Васильевне стоило бы жить, нет и это её совсем не беспокоит. А есть какая-то другая загадочная причина, требующая моего вмешательства. Разве не любопытно?!
– Я не могу справлять нужду, если в туалете двери закрыты… – на полном серьезе, с чрезвычайно сосредоточенным лицом, сказала Александра Васильевна. Было видно, насколько тяжело далось ей это откровение – тело напряглось, словно готовилось принять ответный удар или насмешку.
Не бить, не смеяться я не хотел. Даже, наоборот, меня самого сейчас пни, я б даже ничего не заметил – настолько произнесенные только что слова меня ошарашили своей неожиданностью. Что уж тут говорить, я явно растерялся.
– А-а… Хм-м-м… – только это и смог я выдавить из себя, не зная, что сказать.
Александра Васильевна пристально всмотрелась меня и, чутко уловив мою растерянность, с лёгкостью выдохнула своё напряжение, поняв, что никто над ней смеяться не собирается.
– Неожиданно я?! Надо было Вас немножко подготовить, – сказала она, виновато улыбнувшись.
– Да уж… Как-то не ожидал, – ответил я ей такой же виноватой улыбкой.
– В общем… Именно по этой причине я решила обратиться к специалисту, то есть к вам, Лёша.
– Мне не совсем поня… – начал, было, я, но Александра Васильевна перебила меня, быстро догадавшись, о чём мне хотелось узнать.
– Сейчас поясню. Когда я захожу в туалет, чтобы справить естественную нужду, я не закрываю за собой дверь. Просто потому, что мне хочется, чтобы она была открыта. Вот так, мне приятно сидеть в туалете, когда дверь открыта.
Я нахмурился – таким образом, у меня на лице отображается процесс активного «думанья».
– Поверьте, Лёша, за всю свою жизнь я привыкла справляться с проблемами сама. И здесь, соответственно, я попыталась найти какой-то смысл, прежде чем обратиться к Вам.
– Но, как я понял, раз я сижу здесь, Ваши поиски не дали результата… – я потихоньку начал приходить в себя и возвращался к роли, за которую получал деньги.
– Вы совершенно правы, Алексей. Я не нашла информацию, походящую под мой случай, – почему-то Александра Васильевна опять перешла со мной «на Вы», даже не заметив этого.
– Если не секрет, где Вы искали ответ? – поинтересовался я.
– В учебниках психиатрии и психологии неврозов. Мне довелось «перелопатить» целую гору специализированной литературы. Но, увы… Или, наоборот, к счастью, ничего подходящего. Есть, конечно, что-то похожее. Вот, например, клаустрофобия…
– Честно говоря, эта мысль тоже пришла мне в голову, и я как раз собирался задать Вам пару наводящих вопросов.
– Нет-нет, Лёша. У меня точно этого заболевания нет, это не оно. Я думала и так, и эдак. Нет! Вам нужно подтверждение? Получите… Во-первых, я спокойно езжу в лифтах и ковыряюсь в своем маленьком, тесном чулане…
Я довольно хмыкнул, одобряя гладкость рассуждений Александры Васильевны, и наслаждаясь её умением красиво говорить.
– …Во-вторых, – продолжила она линию доказательств, – сидя в туалете с закрытой дверью, я не чувствую ни паники, ни что воздух заканчивается, мне не кажется что стены меня раздавят. Ничего такого у меня нет.
– Тогда в чём же дело? Что же вам мешает сидеть в туалете, закрыв двери!? – недоумённо воскликнул я.
– А чёрт его знает! – в такт мне пожала плечами Александра Васильевна. – Я понимаю, сидя в туалете, что не получу… М-м-м… Удовольствия от процесса (ради Бога, извините за подробности), пока двери туалета не будут распахнуты. То есть я в самом начале нашего разговора не совсем верно выразилась. Я могу сидеть в туалете с закрытой дверью и вполне удачно выполнять свою туалетную функцию. Однако мне это совсем не по душе. Вот такая идея фикс. Ну, доктор, что Вы на это скажете?
Нет, ну а что я на это могу сказать?!
– Вы кому-нибудь мешаете открытой дверью? – спросил я её.
– Нет. Как я уже говорила, в этой квартире не́кому возмущаться моей… М-м-м… странностью, – ответила Александра Васильевна, видимо еще не до конца поняв, к чему я веду.
– Может быть, Вам самой это чем-то мешает?
– Тоже нет… Как говорится «своё не пахнет», – улыбнулась она.
– Так почему же Вы тогда хотите избавиться от этой… Скажем… особенности вашего характера?
Александра Васильевна громко рассмеялась.
– Лёша-Лёша, ну Вы даёте! Никогда не думала назвать это «особенностью моего характера». Уморили Вы меня…
Я, довольный, разделил с Александрой Васильевной её веселье.
– Даже и не знаю… Почему? По-че-му? Нет, а на самом деле – почему?! Это никому не мешает, в том числе и мне, жизни не угрожает… Почему? Наверное, потому, Лёша, что все люди в цивилизованном обществе ходят в туалет, закрывая за собой двери. Вот я и подумала, что у меня какая-то болезнь.
Александра Васильевна опять не удержалась и прыснула счастливым смешком.
Пока я собирался, Александра Васильевна копошилась на кухне.
– Подожди меня, Лёша, – крикнула она с кухни, – сейчас вместе пойдем.
Я стоял в коридоре, готовый в любой момент перешагнуть порог, пока Александра Васильевна хлопала дверцей холодильника, гремела посудой, открывала-закрывала кран, шуршала пакетами…
На всё про всё у неё ушло минут пять. Когда она наконец-таки появилась, в руках у неё был полупрозрачный пакет с какой-то мешаниной мерзко-несъедобного вида.
Я было подумал, что она решила меня чем-то угостить, как часто поступают благодарные клиенты. Но, как видно, ошибся. Ведь содержимое пакета даже с натяжкой нельзя было назвать угощением. Скорее, просто мусором.
– Это угощеньице, – ответила Александра Васильевна на мой немой вопрос, проследив за взглядом. – Но не волнуйтесь, не для вас, Лёша… – поспешила она меня утешить, заметив, как я стремительно зеленею.
– …Пойдёмте.
Александра Васильевна взяла лежащие «на зеркале» ключи и выключила свет. Я перешагнул в прохладу подъезда и стал ожидать, пока она неумело возилась с дверным замком, пытаясь закрыть его одной рукой (другая была занята увесистым пакетом). Честно говоря, помочь, подержав этот пакет, мне даже не пришло в голову.
Наконец мы стали спускаться. Только лишь очутившись на бетонном полу первого этажа, и вновь увидев железную дверь подъезда, я вспомнил о дороге сюда. И тут же меня поразила догадка, для чего Александре Васильевне пакет и что в нём.
Догадка меня настолько ошарашила, что я даже резко остановился, потеряв всякую способность двигаться. Александра Васильевна, словно бы ничего не заметив, обогнула меня, как декоративный столб, направившись к выходу. Нажав на светящуюся красным кругом кнопку, позволяющую отворить двери, она пропала в блёклых лучах уходящего дня.
Как только женщина скрылась из виду, внутрь подъезда прошмыгнул пухлый мужчина, цветом лица, а, точнее, его бледностью, выдающий недавний испуг. Он быстро просеменил мимо всё так же стоящего меня, сверкнув исподлобья злобными глазками и, судя по звукам, торопливо скрылся в лифте.
Постояв ещё с пару секунд, я, глубоко вздохнув невкусный подъездный воздух, побрёл вслед за Александрой Васильевной.
Как оказалось, на улице был вечер. Не совсем, конечно, вечер, но и днём уличную освещённость назвать было нельзя. Ветер всё также шуршал шевелюрами деревьев. Так же, как и полтора часа назад, это был идеальный конец июня – градусов двадцать с копейками.
Ни кошек, ни Александры Васильевны не было видно, хотя смотрел я внимательно. Хотя…
Я спустился с крыльца, одним махом преодолев пять длинных ступеней, и повернул направо, в сторону остановки. Так и есть!
У основания стены, за которой, по идее, располагалась лестница, пронзающая все этажи здания, стояла Александра Васильевна, уперев пустые руки в бока, и довольно улыбалась. Её влюбленный взгляд был устремлён на кишащую у ног кошачью тьму. Это месиво из хвостатых бестий, грозно чавкающих принесенным «гостинцем», помещалось чуть ли не друг на друге, но при этом никто не дрался, не шипел, не фыркал. Все дружно уплетали снедь, уложенную на длинную доску.
– Разве не прелесть?! – счастливо обратилась ко мне Александра Васильевна.
Я проглотил застрявший в горле ком.
– Э-э… М-м… Честно говоря, меня это немного пугает, – честно признался я ей.
– Что именно? – не совсем поняла меня Александра Васильевна.
– Ну… Всё это… Такое количество кошек… То как они дружно-слаженно жуют… Как они до этого мирно сидели, когда я сюда шел…
– А-а-а… Вы про это… – задумчиво протянула Александра Васильевна и подошла поближе. – Вы, Лёша, не первый человек, кому это кажется страшноватым. Если по правде, то все соседи меня «мордуют» за это уже который год. Только я всё равно продолжаю изо дня в день подкармливать моих маленьких друзей. Будем считать, что это моя отдушина, моё хобби, или так я самовыражаюсь – выбирайте любое из этих объяснений… Только, пожалуйста, не анализируйте…
– Именно этим я и занимался. А что, так видно?
Александра Васильевна кивнула.
– Не надо анализа, Лёша. Я сама всё прекрасно знаю – что, зачем и почему…
Я смотрел на кошек и, видимо, чуть попривыкнув, уже не воспринимал их столь зловещими. А может, просто разгадал причины их скопища и налёт таинственности исчез. И из полчища демонов они превратились в толпу голодных зверюшек. Вполне, кстати, безобидных. Коты как коты.
– Сейчас было бы разумно задать вам, Лёша, совершенно неразумный вопрос, на который я и сама знаю ответ.
Я вопросительно посмотрел на Александру Васильевну. Её взгляд всё также был устремлен на подопечных. Она, следя за ними, словно медитировала, как бы находясь в трансе, о чём и говорил её застывший взгляд.
– Этот вопрос – знаете ли Вы, каким образом, за три дня до своего девятого дня рождения, погиб мой Алёшенька? Правда, глупый вопрос? Откуда Вы можете это знать? – она перевела свой взгляд на меня, отчего мне стало холодно. Словно пустота, заключенная в этом взгляде, потянулась ко мне, «внутреннему мне».
– И в самом деле глупый вопрос, – согласился я.
– Его загрызли две собаки… Буквально превратили в бесформенный кусок плоти… Лишив всякого сходства с человеком… Никогда бы не подумала, что мой Алёшенька раньше меня превратиться в фарш…
– «Фарш»?! – новая волна тошноты навалилась на меня.
– Да… Именно так написали через несколько дней после случившегося баллончиком на этой самой стене остроумные подростки: «Здесь был фарш…» И поставили стрелочку вниз, указывающую на то самое место, где лежал сын…
Я глубоко дышал, пытаясь затолкать чувства подальше от разболевшейся головы.
– Сосед держал пару псов – доберманов. Вот так… Как, оказывается, легко может управлять, разрушая, чужими жизнями, глупый человек с преданными ему убийцами без поводка, – она горько хмыкнула. – Соседа даже не наказали, только собак усыпили… Но через пару месяцев у него появились такие же забавные щеночки, какими когда-то были те две псины. Каждый раз, когда наши с ним пути пересекались, он шел гордо, словно бы это я преступила чужую жизнь, а не он. Гордо, но никогда… Никогда не направляя взгляд мне в глаза… Гордо глядя сквозь меня.
Спустя год после смерти сына, в тот самый день, когда его не стало, я, возвращаясь из магазина, обратила внимание на маленького котёнка, который жался к этой вот стене. Мне захотелось его накормить, что я сразу и сделала. Так каждый вечер я стала выходить во двор и подсыпать различную снедь в миску, вне зависимости, были кошки поблизости или нет… В одно и то же время – в девять… Каждый божий день… Круглый год… Кошек становилось всё больше и больше.
Иногда, выходя на улицу, я находила вблизи дома кошачьи тела, разодранные клыками псов. Конечно же, совсем не стоит труда догадаться, чьих это было рук дело – в окрестности только у одного человека могло возникнуть желание воспитывать в собаках такую жестокость, под стать хозяину.
Но, несмотря на постоянную угрозу со стороны собак соседа, уже к половине девятого, двор вокруг моего подъезда заполняло всё большее число кошек, мирно ожидающих меня с пакетом в руках.
В конце концов, кошек стало столько, что псы соседа и все остальные собаки близлежащих домов стали бояться выходить на улицу. Хотя никто не мог доказать, но трупы собак «вешали» на моих кошек. А я, в принципе, и не отрицаю, что это они… Я даже довольна этим.
Так как сосед зарабатывал на жизнь разведением своих собак, ему пришлось сменить адрес. В его квартире теперь поселились совсем другие люди, с аллергией на собачью шерсть.
Александра Васильевна смотрела, улыбаясь, на уже наевшихся животных, довольно вылизывающих шёрстку.
– Это было маленькое глупое возмездие за моего сына, когда-то давно забравшего с собой меня. А сейчас я уже никому не мщу – просто не знаю, как жить иначе, не вынося каждый день, ровно в девять, еду моим кошкам.
Александра Васильевна глубоко вздохнула.
– Видишь, Лёша, и анализ не нужен. Всё уже обдумано-передумано вдоль и поперек. Конечно же, туалетная дверь – ничто, в сравнении с этой, никак не желающей заживать раной. Я знаю, что именно её и надо лечить. Поверь, Лёшенька, всё знаю… Но… Не хочу. Эта боль, как та дверь, которая никогда не должна закрываться. Потому что не должна. Потому что я так хочу – превратить свою пустую и одинокую жизнь в открытую дверь, чтобы из неё могло свободно утекать время.
Я молчал и думал, думал и молчал, пока она, глубоко и громко вздохнув, наигранно бодро не произнесла:
– Ну, Алексей, Вам пора. Да и я уже пойду телевизор смотреть. Спасибо Вам за сегодня.
Я кивнул:
– До свиданья, Александра Васильевна.
– Всего хорошего, Алёшенька… Пока…
И она ушла, легонько стукнув железной дверью подъезда.
«Потому что я так хочу…» – сказала она, распахнув настежь ещё одну дверь, которая никогда не закроется.
24 часа Кассиопеи
Убаюкивая, опутывая нежностью и теплом, она манила меня в сон. Та материнская забота, с которой она меня покачивала, приняв на себя тяжесть тела, каждый раз сулила яркие картины других, полных жизни миров. За этим изо дня в день я к ней и приходил, превозмогая усталость, расходуя последние силы. Но по-другому просто не мог: иначе бы уже давно исчез, просто бы растворился в свете дня. В принципе, я и жил-то от встречи до встречи с ней.
Стоило лишь солнцу достигнуть линии заката, я, прощаясь с ней до утра, касался в последний за сегодняшний день раз её полного жизни тела, как бы говоря: «Скоро увидимся, милая, вновь…» И в унынии плёлся домой, ненавидя каждый сделанный шаг: ведь он отдалял меня от неё, приближая сумрак, а за ним – и ночь.
Обычно я как раз переступал порог подъезда, когда солнечные лучи переставали касаться этих земель, лишь с трудом достигая неба. Тогда я скорее спешил подняться в свою квартиру, заперев понадежней дверь. И оставался наедине со страхами пережидать ненавистную ночь.
За щелчком последнего замка следовали отшлифованные каждодневностью действия: включить везде свет; из туалета взять ведро и отнести в мою комнату; добраться до холодильника (за едой и питьём); зажечь тридцать больших свечей… И запереть свою комнату на все замки и засовы. На всё у меня уходит около пяти минут. Но с каждым днём, точнее, с каждой ночью, это время немного уменьшается.
Последним штрихом остаётся включить радио и телевизор погромче, компьютер. Всё… Можно дожидаться темноты.
Когда они придут, угадать невозможно – всегда происходит по-разному. Я уже неоднократно пытался найти хоть какую-нибудь закономерность, но тщетно… Один раз это может быть полночь, другой – под самое утро, ещё – когда им взбредёт в голову. Поэтому сколько продляться мои мучения, предугадать невозможно.
Когда в мою квартиру проникает мрак, в первую очередь, становится очень тихо. Все звуки, за исключением какофонии музыки и речи, доносящейся из динамиков компьютера, телевизора и магнитофона, просто исчезают. Их нет, как будто нет и мира кругом. Словно кто-то ластиком стёр все ноты из тетради Вселенной.
Вслед за тишиной приходит и сам мрак. Сидя за компьютером, я вдруг перестаю слышать мир. А это значит наверняка, что, если обернуться и посмотреть на щель под дверью, из которой, по идее, должен бить яркий свет ламп, там будет темно. И темнота такая, словно и не темнота вовсе, а будто лампочки, до этого усердно извергающие частицы света, вдруг сломавшись, начали светить настоящим, живым мраком.
Чтобы не видеть, как из-под двери пробивается темнота, оставляя на полу чёрную полосу, я заранее забиваю все щели тряпьём. Так легче пережить ночь.
Окон в моей комнате нет. И не будет никогда. Мне они не нужны, зато им нужен я, чтобы добраться до моего оцепеневшего, непослушного и будто чужого тела. А этого я позволить не могу: ведь тогда меня просто не станет… Ведь и так ничего, кроме плоти, называемой людьми физическим телом, у меня не осталось. Они забрали у меня душу, они сожгли мою жизнь, они… Приходят ночью.
Когда комнату заполоняет тишина и наступает абсолютный мрак, когда последний кусок меня самого обращается в камень сжатых судорогой мышц, они победоносно ступают по этой квартире. Там, за дверью моей комнаты, где сейчас господствует темнота, мечется в приступе ярости неистовый зверь. Он крушит всё, что попадается у него на пути, разрушая, терзая, уничтожая… Гром, треск, рык, рев сопровождают его забаву. Кажется, это длиться бесконечно, пока так же неожиданно, как и началось, зверь не затихнет.
Но я-то знаю, что это лишь обман.
Я сижу внутри своего окаменевшего тела и могу лишь ждать, пока не придет хозяин… Хозяин зверя. Он уверенным шагом идёт по разгромленной квартире, разгребая ногами щепки, осколки стекла и бесформенные куски железа. Иногда он останавливается, чтобы приподнять остаток некогда целого предмета, и затем с силой швырнуть его о стену. Когда хозяин, наконец, убеждается в качестве проделанной зверем работы, он вспоминает, ради чего, а точнее, кого, собственно, было необходимо блуждать в принесенной с собой темноте.
Деловито, целеустремленно он направляется к двери, разделяющей нас. Медленно, будто боясь разбудить меня, поворачивает ручку, желая зайти. Притворщик! Он делает вид, что не знает о семи замках, не позволяющих двери предать меня, впустив темноту в комнату.
Как будто осознав, что им (ему и зверю) так просто не добраться до меня, хозяин начинает неистово дергать ручку, словно это откупорит замки.
– Открой!!! Слышишь, открой!!! – доносился из-за двери рвущий перепонки голос.
Когда и это не помогает, они начинают ломать дверь.
Раз!!! – содрогается она под натиском чудищ. Два!!! – она вот-вот сорвётся с держащих её петель. ТРИ!!! – ударяя последний раз, с такой силой, что кажется, будто весь дом сейчас развалится, но… Ничего не происходит, и они сдаются.
«Три-три-три…» – проносится у меня в голове.
– Три… – шепчу я себе тихо-тихо.
Ведь «три» значит, что они сейчас исчезнут до следующей ночи, постепенно вернутся другие звуки. И страх, державший меня в своих тисках всё это время, отступит. И расслабленные мышцы позволят упасть на пол, извергая пережитое в заранее приготовленное ведро.
А когда наступит утро, станет и вовсе легко. Я выключу ТиВи и компьютер, оставив для фона лишь болтовню радио диджея. Захвачу грязное ведро, открою замки и выйду в квартиру. Всё окажется лежать именно там, где я и оставлял: ни осколков битых зеркал, ни расщепленной мебели, ни покореженного железа – ничего, что могло бы хоть чем-то напомнить о ночном господстве зверя. Лишь плещущаяся на дне ведра масса говорит мне, что эта ночь была на самом деле.
Останется лишь сонливость и желание поскорее увидеть ЕЁ, чтобы отдать, как целительнице, своё измученное бездушное тело.
Я умоюсь холодной водой, остудив чувства. Может быть, приму душ. Схожу в ближайший магазин, чтобы купить всё необходимое на день и ночь: какую-нибудь провизию, вероятнее всего полуфабрикаты (главное, чтоб не надо было готовить); пачку сигарет; несколько банок пива и ещё что-нибудь по необходимости. Принесу купленное домой, переложу, что надо в холодильник, а что – по полкам. Чуток снеди, пиво и сигареты закину в сумку, где уже валяется недочитанная книга. Повешу сумку на плечо и наконец-таки отправлюсь к ней.
Идти совсем недолго, минут пятнадцать-двадцать, в зависимости от ширины шага. Я и так живу на самой окраине города, останется только добраться до небольшой рощи, пройдя мимо нескольких последних домов.
Когда я увижу ЕЁ в дали, подумаю, в очередной раз, насколько же она прекрасна в своем несовершенстве. Среди других она выглядит уродцем, сгорбившимся, сдавшимся под властью тяжелого бремени, недостойным жизни выродком. Но я-то знаю, что это только внешность. И кто будет её судить, не сможет понять смысл, не сможет понять, проникнуться тем стремлением к жизни, каким наполнено её изуродованное тело… Кто будет корить её за внешность, жалкую и нелепую в сравнении с высокими, статными красавицами и красавцами, соседствующими с ней, не узнает, что она единственная дает мне силу жить.
Искорёженный ствол, как старушечий горб, сразу же бросающийся в глаза, и плотная, полная зелёных листьев крона – это всё моя береза. Я прихожу к ней каждый день, кладу сумку у её корней, а сам забираюсь на ствол, настолько удобный, словно за все эти годы моя береза привыкла ко мне, и теперь чувствует мое тело, считая его неотъемлемой частью себя, подстраивается под его усталость.
Я ложусь на ствол моего дерева, как на самую мягкую кровать, закрываю глаза и… Засыпаю. Листья и ветви укрывают меня от слепящего солнца, создавая прохладу. Дерево, чувствуя меня, покачивается под ритм ветра. Я сплю… Под надежной защитой, в тишине и спокойствии. Всё это время дерево отдает мне часть себя, зная, что произошло ночью. Покачиваясь, моя берёза успокаивает забывшие свободу мышцы, расслабляя их.
Шум листьев отдирает от меня, будто прилипших пиявок, последние комочки страха. Я не чувствую боли, потому что сплю, потому что я в других, созданных под её защитой, мирах. Я сплю, набираясь сил, чтобы пережить ещё одну ночь.
Только что проснувшись, я перекусил крабовым мясом, чипсами и плавленым сырком, все это запив пивом. Теперь осталось, распластавшись на стволе моего дерева, наслаждаться полным желудком, легким опьянением и первой сигаретой, ловить ощущения собственной силы полного энергии тела и наблюдать сквозь редкие плеши листвы за плывущими по небу облаками, такими белыми и пухлыми, словно они только что из японских мультиков. Только в аниме встречаются такие вот, вмещающие в себя детскость, талант и мечту облака-перины.
Докурю сигарету, возьму книжку Ефремова «Лезвие бритвы», может, выпью ещё баночку пива – вот, собственно, весь план на жалкий остаток дня. В принципе, как и всегда.
Чтобы вот так наслаждаться жизнью, у меня остаётся очень мало времени – почти весь день я сплю, «отрываясь» за неудачную ночь. По сути, и живу я эти два-три часа, пока не подступит ночь и я полон сил.
Что жизнь? Неужели это несколько часов покоя? Неужели жить – значит быть прикованным цепями тьмы, зависеть от кого-то или чего-то? Мне мало моей жизни… Жизни, что есть у меня – жалких несколько часов в сутки. Но при этом, как ни странно, я не завидую другим людям, у которых в распоряжении и день, и ночь, которые могут идти, ехать, лететь куда и когда захотят, которых не держит страх и ужас. Я им не завидую, потому что их свобода и разнообразие возможностей кажущиеся…
Да, потенциально перед ними открыт целый мир. Да, они могут всё. Да! Но именно то, что им даровано свыше и чего так не хватает мне, людей и держит. Время, пространство и возможности! Для всех они бесконечны и постоянны. Люди привыкают пользоваться не этими великими благами, а их доступностью. Они думают, что в любой момент можно сделать то, чего хочется, поэтому можно и отложить… «Чуть позже!», «Не сейчас!», «Пока нет времени…» – именно это их ограничивает. В сущности, у меня есть два, а то и три часа в день, которые я использую по максимуму, а именно наслаждаюсь полным энергии телом, не упускаю ни единого ощущения, что дает жизнь: теплота солнечных лучей, прозрачность неба, шелест листьев и, конечно же, радость общения…
То, что я просыпаю почти весь день и не могу далеко отдаляться от дома, не значит, что у меня не может быть друзей. Их мало, а точнее, двое, но они есть. Юрась и Лена – двое… Самое то, не хочу ни больше, ни меньше. Наверное, характер такой.
Мы иногда ходим в кафешки, реже играем в бильярд (потому что ближайший pool-bar находиться в сорока минутах езды), кидаем мяч в корзину на школьной площадке недалеко от дома, вместе смотрим телек под чипсы и играем зимой в снежки… Но всё равно чаще встречаемся возле березы. Сидим, пьём пиво и болтаем о всякой всячине. Я лежу на стволе, они валяются в утоптанной траве. Всё размеренно и надёжно, как жизнь на пенсии.
Видимся мы, правда, редко – примерно раз в неделю, но мне и этого хватает. Всё равно я привык быть один – говорю же, характер такой. Но полностью я один тоже быть не хочу. Например, сейчас Юрку отправили, как молодого учёного-физика, в Японию. Его не будет около полугода. Почти всё это время я буду один (не считая болтовни по интернету). С Ленкой без Юрася у меня дружить не получается. Он как бы связующее звено в наших отношениях. То есть я с ней могу и болтать так же, как и всегда, о всякой ерундистике, веселиться, смотреть телик под чипсы и пиво, и даже играть в баскетбол, тем более что она учитель физкультуры в школе. Но… Обязательно, просто обязательно, несмотря на всю нелепость, бессмысленность и абсолютную нелогичность, спустя какое-то время после Юркиного отъезда, дружеское общение прерывается сексом. Мы становимся любовниками.
Вот такая ерунда! Просто смотрим-смотрим ТВ, а потом «БАХ!», и даже сами не замечаем, что занимаемся сексом. После чего она идёт, принимает душ, одевается и по-английски уходит. Далее следует тишина длиной в месяц – ни звонка, ни сообщения в «аське», ни даже банальной смски.
Спустя придуманный ею срок мой телефон выдает Ленин номер. Она коротко предупреждает, что придет. А это значит, что не будет ни телевизора, ни разговоров – мы просто займёмся сексом. Потом всё по кругу. «Пока, увидимся через месяц» – иногда хочется ей бросить в спину, но, конечно же, этого не делаю. И так, пока не прилетит Юрка.
Когда я ему рассказал о наших «отношениях с Ленкой без него», он только пожал плечами и сказал: «Странные вы какие-то…» И продолжил пить пиво.
Да я, в принципе, над всем этим не задумываюсь. Тем более что здесь все понятно: Юрка – связующее звено. Когда его нет, дружить не выходит, зато получается суперский секс. Когда он здесь – нам этого не надо. По-моему всё просто, как созвездие Кассиопеи.
О том, что происходит со мной ночью, я им не рассказываю. Да они и не спрашивают. Кто вообще спрашивает, чем другой занимается ночью?
Может, конечно, друзья и догадываются, но это вряд ли. Наверное, думают, работаю не покладая рук, что является правдой лишь наполовину. Так думать не мудрено. А что можно подумать о человеке, который большую часть дня спит, ничего не делает, но при этом деньги на еду и квартплату у него откуда-то берутся? Не смотрю же я ночи напролет порнуху и сижу в чатах… Значит, работаю.
Хотя бывает, что Юрка, ни с того ни с сего, сощурит ехидненько глаз, напуская на себя выражение подозрительности, и спросит: «Слушай, а чё это ты тогда (вчера, позавчера или неделю назад) вдруг так резко из аськи свалил? Болтали с тобой, болтали, а ты вдруг раз и замолчал, хотя в сети был? Хоть бы сказал что…».
Я на такие допросы могу лишь отшучиваться: «Да, погадить приспичило, а в туалете книжка интересная валялась, вот и зачитался…». «А-а-а…» – обычно протягивает всё так же недоверчиво Юрась, совсем неудовлетворённый моим объяснением.
Мне кажется, что с каждым разом, когда я неожиданно перестаю отвечать на его сообщения, в разгаре обсуждения чего-нибудь интересного, он всё меньше и меньше верит в мои сказочки. Хотя (вполне может быть) ему абсолютно наплевать, почему так происходит, а просто Юрке нравится слушать выдуманную мной бредятину.
А Лена так вообще ничего не спрашивает. Причём ни у кого и ни о чем. Как-то она сказала, что человек вправе сам выбирать, что открывать другим, а что нет, и она вполне этим довольна. Сколько позволяют, столько знает – большего не надо.
Я бы, конечно, мог им всё рассказать про ночные события, ведь они мои друзья, самые близкие для меня люди. Они наверняка поймут… Я уже тысячу раз прокручивал у себя в голове этот разговор.
– Бывает… – сказал бы Юрка и сделал пару глотков из банки, – Хотя… Конечно странно, но всё же это в твоем стиле.
Ленка бы, наверное, выпятила нижнюю губу и покачала головой, как она всегда делает, когда ей рассказывают что-нибудь совершенно ненужное, а затем задала бы свой фирменный вопрос, чуть растягивая звуки:
– И-и-и? – мол, «ну и что я теперь должна с этим делать».
Хотя… Нет, никогда они об это не узнают! Одна фраза: «Знаете, ребята, а ко мне каждую ночь приходит чудовище и крошит всю квартиру, но на утро нет никаких следов…» – стоит того, чтобы её никогда не произносить.
Когда большую, когда меньшую часть ночи я редактирую свои сайты. Их у меня два: один, чтобы жить, то есть для денег; второй, тоже чтобы жить, то есть для души. Хотя и тот, и другой мне нравится вести – это работёнка по мне.
Первый сайт очень популярен. Он пользуется большим спросом у любителей чтива. Там содержится информация о большинстве выходящих в продажу книг – обзоры, критика, замечания, истории и, конечно, обсуждение, а по сути, пустой треп на форуме. Вот так и зарабатываю на хлеб. Привношу каждый день что-то интересное, люди читают, обсуждают, а заодно, волей-неволей, смотрят рекламу, которая меня и кормит. Плюс, если появляется какой-то новый, ещё никому не известный автор, моя задача – осветить и выделить из огромного потока романов именно его. Причем сделать нужно так, чтобы люди захотели эту книжку прочитать. А за всё это автор щедро благодарит, пополняя мой электронный кошелек. Работа непыльная и доставляет определенное удовольствие. Но всё же это именно работа.
Что же касается второго сайта, то он представляет собой квинтэссенцию моей мечты. Если набрать в адресной строке www.cassiopeia.ru и немножко подождать, пока загрузится страница, то можно увидеть полное, до краёв, звёздное небо, уместившееся на экране монитора. Короче, сайт о созвездиях – самая большая энциклопедия звездных карт в сети.
Честно говоря, сайт не очень популярный. А если совсем честно, то вообще никому не нужный. Есть, конечно, пару астрогрызов, которые периодически присылают мне на электронный ящик указания, как лучше сделать и что надо исправить. Но их всего парочка десятков. Хотя мне всё равно, пусть ни один человек не будет заходить на мою «Кассиопею». Это же моя мечта и для себя я её создал.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
