Текст книги "Убить императора"

Черные пиджаки заметили меня первым. Обменявшись короткими фразами, они ухмыльнулись и поднялись из-за стола. Бармен глядел в упор, расставив на стойке толстые руки. Повернувшись в сторону вышибал, он сделал быстрый кивок.

Что ж, мне здесь не рады. Чего и следовало ожидать.

Я вытащил руки из карманов. Здоровяки в пиджаках ускорили шаг, пробираясь между столов. Теперь преимущество было на моей стороне. Я с нетерпением ждал схватки. Старик бросил на меня косой взгляд, и тут же снова приложился к стакану. Так он, глядишь, еще нализаться успеет! Тогда тут всем места мало будет…

Можно было бы выманить пиджаков на улицу, чтобы разобраться с ними без свидетелей…

– В таких местах, малыш, – сказал Старик, – никто никого не запоминает. В противном случае могут возникнуть проблемы. Так было, есть и будет по всей Империи, начиная Зевсом и заканчивая самой последней дырой Пограничья…

Освещение было плохим, к тому же я буду непрерывно двигаться. Никто не хочет лишних проблем. «Веселый Роджер» – место и впрямь веселое. Вооруженные разборки, должно быть, здесь дело привычное. Вот только мне придется рискнуть, и убрать самого владельца…

Пиджакам наперерез двигалась, качая бедрами, зеленоглазая брюнетка в облегающем платье красного цвета, – в тон коготкам и помаде. Та самая, что уже подходила ко мне, и которой я обещал вернуться, как только разбогатею. Она глядела на меня, качала бедрами и улыбалась. В груди остро защипало. Что ж, теперь я богат. Но какой с того прок?

Кожаные пиджаки оказались быстрее. Оттеснили красотку, завернули ее к стойке и подошли ко мне, ухмыляясь. Ну, кто будет первым? Не говоря ни слова, тот, что стоял в центре, поднял руку, попытавшись схватить меня за воротник. Я ударил по тыльной стороне локтевого сгиба, и, не дожидаясь реакции, по кадыку. Горло амбала провалилось внутрь, костяшки моего кулака ушли глубоко в гортань. Он даже не смог закричать.

Двое оставшихся наблюдали за его падением с раскрытыми ртами. Одним движением я выхватил из-за пояса пистолет и направил его на бармена. Лучше убить его сразу, пока не успел спрятаться за стойку… Татуированный пират как-то сразу побледнел, глаза широко распахнулись. Он уже не казался ни грозным, ни даже внушительным. Просто стареющий, выживший из ума морской пехотинец с уродливыми картинками на теле.

Ему уже давно пора умереть.

Я нажал на спусковой крючок. Пуля и пороховые газы вырвались из глушителя с тихим хлопком. Как-то сразу между глаз бармена расцвел красный цветок. Тонкий алый стебель быстро удлинялся, стекая вниз по лицу. Грузное тело с грохотом рухнуло на пол.

Это я рассказываю долго. На самом же деле кожаные пиджаки даже опомниться не успели. Оба получили по пуле – один в грудь, против сердца, второй – в глаз. Я подошел и сделал два контрольных выстрела, оба в голову. Чтобы не спасли уже никакие пересадки: в законе смерть определяется тем моментом, когда умирает мозг.

Так учил меня Старик.

Он встал из-за стола и быстрым шагом направился к двери. Я отступал, глядя в зал. Никто, казалось, даже не обратил на случившееся внимания. Конечно, тупые аборигены ничего не поняли и понять не могли – все случилось слишком быстро для их неспешных мозгов. Завсегдатаи продолжали пить, есть и веселиться. Музыка играла, морские пехотинцы пели за тремя сдвинутыми столами.

Девица в красном глядела в упор на меня, прелестный ротик раскрыт в изумленном вопросе. Я и сам ничего не соображал, ошалев от выброшенного в кровь адреналина, а потому просто развел руками – в правой оставался пистолет, – мол, извини, подружка. Как-нибудь в другой раз, ладно?

Старик, поравнявшись со мной, обернулся и как бы походя выстрелил. Игла вонзилась в огромный зеленый глаз… дорогой, купленный в одной из лучших клиник… и пошла дальше, дальше, мимо оптоволоконного нерва прямо в мозг.

Красивое лицо так и не успело испугаться. Ноги девушки подкосились, и изумленный труп рухнул на пол, прибавившись к троим, что уже лежали плотной обоймой, разбросав в сторону руки и ноги, – нелепые цветки, пепел жизни.

Я застыл, ноги будто задеревенели. Схватив за руку, Старик вытащил меня через дверь на улицу. Отобрал пистолет и продолжал тащить еще целый квартал, пока «Веселый Роджер» – никто не бросился в погоню, – не скрылся из виду.

Пощечина тяжелой, сухой руки Старика отрезвила меня во мгновение ока. Я уставился на него, гневно вращая глазами. Первым порывом было дать сдачи, но к тому времени я уже научился держать свои рефлексы под контролем.

– Что это было, сынок? – требовательно спросил Старик. – Ты не говорил мне об этой крале. Когда ты успел обзавестись подружкой?

– Она не моя подружка, – ответил я. – Проститутка. Подходила в прошлый раз.

– Понятно. – Старик кивнул. – Ты сделал глупость, позволив себе позабыть о такой важной детали.

Я пожал плечами. Признаться, я и впрямь успел позабыть. Обещать – еще не значит вернуться, ха-ха…

– Не пожимай плечами. Она глядела на тебя так, как будто запоминала на всю оставшуюся жизнь. – Старик хмыкнул. – Влюбилась, наверное. Сердцеед хренов…

Я молчал. Старик спрятал игольник в карман, и, оглядевшись, сказал:

– Ладно, уносим ноги. Дома договорим.

В отель мы попали без происшествий, но только два часа спустя. Старик чудил и путал следы. Мы даже проехались в надземке остановок пять или шесть.

Мистер и миссис Сойер отправились спать, так и не дождавшись нас. Ужин стоял на плите. Мы разложились прямо на кухонном столе. Старик ел молча, пыхтел и запивал красным вином, своим любимым. Я пил пиво. Мы вроде как отмечали.

Молчали.

– Ты должен был убить ее сам, без подсказок, – сказал Старик, не поднимая головы. – Она запомнила тебя на всю оставшуюся жизнь; если кто и мог нас опознать, так только она. Понимаю, это нелегко. Особенно, если дама – не жертва, а просто случайный свидетель, оказавшийся не в том месте в ненужное время. Ей просто не повезло. Рано или поздно, тебе придется все-таки убрать свою первую. А ты просто стоял и смотрел на нее, как баран на новые ворота. Твоя первая серьезная ошибка. Что, если бы меня не было рядом? – Старик помолчал, глядя в глаза. Он даже не повышал голоса, не кричал и не размахивал вилкой. Меня прошибло потом. – Я тебе скажу, что. Легавые составили бы фоторобот, и тебя засекла бы первая же уличная камера. Глупо, не правда ли?

– Лучше уж поздно, – пробормотал я, ковыряясь в тарелке.

– Что? – Старик напрягся.

Я не рассчитывал, что он услышит. Просто ляпнул, не подумав. Хотя… нет, я просто знал. Никогда от моей руки, прямо или опосредованно, не погибнет женщина. Жертва или свидетель – какая разница? Я знал, что это убьет меня. Да, и не смотрите так. Такой уж я джентльмен уродился, черт бы меня побрал.

– Ничего. Я сказал, что лучше уж позже.

– А это уже как получиться, – язвительно сказал Старик. – Ты сделаешь это, кем бы она ни оказалась – старой каргой или юной принцессой, дочерью самого Императора. Понятно?

Я кивнул.

– Или мне взять для тебя персональный заказ, – не унимался Старик, – от которого ты не сможешь отказаться?

Я вздрогнул и покачал головой.

– Нет, сэр. Я сделаю все, что нужно. Тогда, когда нужно.

Старик поглядел на меня, но ничего не сказал.

Мы продолжили трапезу. Кусок не лез в пересохшее горло.

Все. Остаток ужина мы доели в гробовой тишине. Подходящая музыка для моего настроения. Пожалуй, я расскажу.

Старик оказался прав. На моем счету уже пятеро. С каждым разом – все легче. Один за другим, будто бусинки на длинной нити черного жемчуга.

Естественно, мне было плохо, но это ни в какое сравнение не шло с тем, что я испытал, замочив мистера Адамса. Бармен и его гориллы обидели меня, я жаждал расплатиться за унижение. Но не такой же ценой!.. Я вовсе не хотел их смерти, причем понимал это задолго до убийства. Они были плохими парнями, возможно, тоже кого-то когда-то пришили, но не мне о том судить. Я отнял их жизни; их больше нет. Сложно объяснить, я почти запутался. Наверное, продолжать не стоит.

Парадокс: девушку убил не я, но мне было жаль до слез, до щемящей боли в груди. Смазливая проститутка, каких здесь тонны. Она хотела мои деньги.

Но если кто во всей этой истории был действительно не причем, так только она. Попала под раздачу, только и всего. Не в нужном месте, в ненужное время. Не повезло. Действительно, с кем не бывает?

Старик сказал, что в местах, подобных «Веселому Роджеру», никто никого старается не помнить. Он был по-прежнему прав. Вот только легавые быстро бы взяли путану в оборот – со смертью вышибал и бармена некому стало ее защищать.

Мы не могли рисковать. Старик был прав.

За это я его ненавидел.

Свалив грязную посуду в раковину, я пошел спать, не сказав Старику ни слова. Думаю, уж он-то в словах не нуждался. Чтобы оправдать его доверие, его надежды, я должен был совершить поступок. Пришить проститутку.

Но не проще ли было, скажите на милость, разрешить надеть маску?

Я не узнавал Старика. Казалось, он уже успел позабыть о моей вчерашней промашке. Веселился, хвалил и болтал языком – мол, какой я молодец, как все славно провернул. Никто ничего и не понял, вы только посмотрите на него!

Я понял, это неспроста. Так оно и оказалось.

После обеда мы немного потренировались, – я практически слышал, как безумные мысли бормочут и варятся в его голове, – а потом Старик завел очередную беседу.

– Малыш, вчера ты выдержал серьезный экзамен. Не знаю как тебе, но цифра три мне нравится больше. Это не оценка, – всего лишь цифра. Нам предстоит еще один – последний.

Я не удивился. Но и не могу сказать, что ждал чего-то подобного. Можно сказать, что принял новость с холодным, каким-то горьким спокойствием.

– Ты не удивлен? – спросил Старик. – Это хорошо. Давай-ка подумаем с тобой, кого и как нам прикончить. Учти, как и в прошлый раз, я даю тебе свободу выбора. До определенного предела, конечно. Не упусти эту возможность.

Я открыл было рот, но Старик поднял длинный, худой палец.

– Не спеши, подумай. Это должно быть настоящее Дело. Заказ, который прогремит по всей Империи, о котором напишут книги и снимут фильмы. Навроде того, как Ящер сжег целый город на спутнике Плутона-2, или того, как Клыкач совершил свой предпоследний подвиг. Не хочешь сделать зарубку на многострадальном теле истории? прославиться в веках?..

Что и говорить, Старик умел тронуть нужные струны. Я рос на всех этих историях, да вы и сами их помните. Конечно, я хотел оставить на многострадальной истории собственный шрам.

Это в общем. В частности же… Я уже не знал, чего хотел, и хотел ли когда-либо вообще. Просто плыл по течению, которое уносило меня все дальше и дальше, в багрово-черные глубины. Я безмятежно шагнул в пропасть, и не было надежды выбраться обратно, на голый скалистый уступ.

Я – вне закона. Когда моя личность станет известна, за мою голову назначат награду. И охотники пойдут по следу… Осознавать это было необыкновенно приятно.

– Что вы предлагаете, сэр? – хрипло спросил я.

– Пока ничего, – Старик ухмыльнулся. – Если ты, конечно, понял, что я имею в виду. Вижу, что понял.

– Нужно подумать.

– Вот и думай. Я тоже подумаю.

Пообедав, мы продолжали думать. Уже не тренировались, а просто слонялись по пустому отелю. Затем, когда надоело, уселись в пентхаузе смотреть головизор. В голову лезла всякая чепуха, навеянная россказнями о подвигах легендарных убийц. Ни в коем случае я не мог поверить в то, что подобное может случиться со мной. Но пути Господни неисповедимы – от нашей воли, увы, ничего не зависит…

Старик напрягся, вцепившись в подлокотники кресла. Я уже давно перестал следить за мельканием цветных голограмм, а потому с интересом повернулся к проектору. Канал новостей, вчерашняя сводка. Император выступает с трибуны Сената. Молодое красивое лицо полно вдохновения, глаза полыхают синим огнем. Император говорит о беспорядках на Границе, бесчинствах Иных, пиратстве и засилье преступности. Я не слушаю. Об этом говорили, говорят и будут говорить все Императоры во веки веков, аминь. Мне совершенно необязательно вслушиваться в их патриотический бред.

Но Старик целиком захвачен речью великого. На тонких губах играет улыбка. Я тихо вздыхаю. Ну, что там еще?

Повернувшись ко мне, Старик тычет костлявым пальцем вглубь голограммы и дико смеется. Я ничего не понимаю.

– Что случилось, сэр? Вы смеетесь над опорой Империи?

Я не считал себя патриотом, а на Зевсе с особой остротой почувствовал отвращение ко всем богачам и власть предержащим; тем не менее, если не верить в силу Империи, которую олицетворял сам Император, во что же тогда верить вообще?..

Старик помотал головой и зашелся в новом приступе гомерического хохота. Затем вновь ткнул пальцем в голограмму и поводил рукой из стороны в сторону. Я понял, что Старик смеется над самим собой.

До меня по-прежнему не доходило. Смеетесь? Ну посмейтесь, посмейтесь. Сейчас-то эта история известна практически каждому, мне же приходилось в ней жить.

– Что вы хотите сказать, сэр?

Старик продолжал хохотать. Сухой, дребезжащий звук. Я терпел: вечно продолжаться это все равно не могло.

Отсмеявшись, Старик поглядел на меня совершенно серьезно.

– А ты разве не понял?

Император продолжал тянуть резину на трибуне, увитой золотым плющом.

Что, черт побери, я должен был понять?

Я пригляделся внимательней. Может, голограмма показывала нечто, что я пропустил? И тут меня осенило. Я даже потерял дар речи, и некоторое время глотал воздух, словно рыба, выброшенная на берег.

– Нет, этого не может быть!.. Вы сошли с ума! – От волнения я пропускал свое обычное «сэр». – Придумать что-нибудь хуже, по-моему, просто нельзя! Это… невозможно! Да, невозможно!

– А почему, сынок? – Старик успокоился и теперь устраивался в кресле поудобней. – Кто тебе сказал, что это невозможно? Все так думают, верно, но люди порой заблуждаются. Чем их больше, тем вероятней ошибка. Я скажу тебе так, малыш: это возможно, как и все остальное. Скажу дважды: возможно, черт меня побери, или я не Седой!..

Старик нахмурил белые брови. Бесцветные глаза сердито сверкали.

Я с опаской огляделся. Нет, поверить в это точно невозможно, и не уговаривайте меня. Забудьте все то, что я говорил насчет относительной нормальности Старика. Сейчас, по здравому размышлении, я пришел к печальному выводу, что Старик был действительно болен. Только безумец мог пойти на такое, теперь я это понимаю.

Я понизил голос, стараясь говорить медленно и с расстановкой:

– Сэр, я правильно понял? Вы хотите убрать опору Империи?

– Да, – Старик важно кивнул, – самого Императора, и не нужно бояться этого слова. Он такой же человек, как и мы с тобой, из кости, мяса, воды, мозгов, кала. Как те четверо, которых ты убрал вчера в кабаке.

Я поморщился. Мерзавец. Только-только мне стало чуть лучше!..

– Но… при всем уважении, сэр, он не простой человек. Он – помазанник Божий, рожденный править. Что случится с Империей, когда его не станет? Что будет, если убрать опору? Все рухнет, как карточный домик. Я уж молчу про то, что нас скорее замучат до смерти в застенках тайной полиции.

Старик презрительно фыркнул.

– О чем я и говорил. Ты впитал всю эту чепуху с молоком матери. Опора Империи, рожденный править… Тьфу! Мы с тобой справились бы с этим делом не хуже, заверяю тебя. С такой-то прорвой советников… На самом деле правят они, а не наша опора. Так что с Империей ничего не случится, после того, как ты выразился, его не станет. Подрастает наследник. Да и сама Императрица – баба не промах.

Я слушал, не веря собственным ушам. Надо мной надругались изнутри – надо всем, во что я верил, к чему питал возвышенные чувства. Эти слова были сродни богохульству; никогда в жизни я еще не слышал ничего и рядом стоящего.

Старик ухмылялся. Лицезреть выпученные глаза и отвисшую челюсть собеседника доставляет рассказчику изрядную радость, ха-ха. Он-то, легендарный киллер, занимавший в моем пантеоне совершенно особое место, хотел с помпой уйти на покой, – это я понять еще мог. С трудом, – тщеславию нет места в жизни трудолюбивого крестьянского парня, – но мог. Вот только Старик, если даже и не был до конца сумасшедшим, выдал воистину нелепую мысль, граничащую с идиотизмом.

Сам Император, – это ж надо!..

Я захлопнул челюсть и с подозрением уставился на Старика. Шуточки, блин. Но нет, Старик не шутил, – определять это я худо-бедно научился. В бесцветных шариках льда не было и тени веселья. Так он это серьезно?!. Старик просто сидел и смотрел на меня. Так продолжалось некоторое время, пока я приходил в себя. Он, должно быть, уже все для себя решил. Я понял, что отговорить его не удастся. И все же…

– Скажите, мистер Маккензи, – осторожно начал я, – вам нужны деньги? Очень много и желательно сразу, я так понимаю? Но вы подумали, кто вам заплатит? Кто, в здравом уме, может пойти на такое, какую бы ненависть он не питал к опоре Империи?..

– Есть такие люди, – ответил Старик. – Найти их – совсем не проблема. У них достаточно денег, чтобы оплатить свою ненависть. Они расстанутся с этой астрономической суммой без всяких сожалений, сохраняя при этом здравость и ясность ума. Ты, видимо, хотел обвинить меня в помутнении рассудка? Так это со мной не впервые, – Старик заухмылялся. – Но дело совсем не в деньгах. Ха! Именно за это я и хочу расквитаться с опорой Империи…

– Тут вы меня совсем потеряли. Император должен вам деньги? При всем уважении, это не укладывается в голове.

– Да, он мне должен, – кивнул Старик, – но отнюдь не деньги. Хватит этого дерьма. Общество, сынок, стоит на деньгах. Это – его единственная опора, а вовсе не тщедушный сопляк. – Кивок в сторону голограммы, продолжавшей тупо вещать с трибуны Сената. – Все крутится вокруг денег, все озабочены одним лишь поиском зеленых банкнот. Чтобы абстрагироваться от этого дикого ритма, ты должен быть либо ребенком, либо пенсионером на чьем-либо иждивении; либо же настолько богат, что деньги работают теперь вместо тебя. Никогда над этим не задумывался?

Я покачал головой. Теория государства и права входила в состав школьной программы, скрытой под нагромождениями гигабайт данных о рукопашном бое. И все же я не хотел развивать эту тему. Бесполезно. Что мы изменим?

– А зря. Уже пора, мне кажется. – Старик закинул ноги на низкий столик. Рифленая подошва подвинула пыльную пепельницу. – Каждый подданный вынужден играть по навязанным правилам в чужой игре, добывая себе пропитание, потому как в противном случае просто умрет. Это придумал отнюдь не Император, и даже не шайка дегенератов-сенаторов. Но я ненавижу их за то, что они продолжают эту игру. За то, что навязали эти правила мне. Мало того, что мы, простые подданные, вынуждены вгрызаться друг другу в глотки. При этом нас старается поиметь государство. Даже если ты не будешь работать, а значит, платить налоги, они сделают деньги на твоей голодной смерти. – Старик вздохнул. – Кто знает, кем бы я стал? Художником, врачом, или, возможно, ученым. А вместо этого я убиваю за деньги – всю жизнь, людей и Иных. То же самое теперь можно сказать о тебе. Без малого ты уже профессионал.

Я подавил горький вздох. Кто знает, кем бы я стал? Выучился бы на какого-то в университете, вернулся бы домой… Может, стал бы мэром.

Чушь это все. В глубине души я знал, что у меня была одна дорожка, и она отнюдь не белого цвета. Никем бы я не стал, – даже студентом. Мозгов не хватает. Нет мозгов, но не было и денег…

До недавних пор. Может, теперь попробовать? Уж на взятку комиссии-то хватит…

Если не одна проблема. Я скосил глаза на Старика.

Все, его уже не переубедить. Когда старый пердун вознамерился абстрагироваться от грязных денег – это серьезно. Он был не прав, но вопрос так не стоял. Старика понесло, бредовая идея накрепко засела в изношенных мозгах. Вместо того, чтобы разбавить эту глупость водичкой, я только добавил цемента.

Ему наплевать на деньги, поэтому он хочет заработать их как можно больше. Понятно.

Ну не твою мать?!

В могилу-то не заберешь… Зато охрана Императора может резко приблизить этот момент. Я был молод, мне хотелось жить.

Старик внимательно смотрел на меня, слегка улыбаясь.

Если я откажусь, он пойдет за Императором сам. Одного его наверняка поймают – второго такого придурка не найдется во всей Галактике. Поймают, и он расскажет секретной службе про все свои подвиги, обо всех своих знакомых. Ученик знаменитого Седого заинтересует палачей в первую очередь.

Выход один – пришить маразматика, пока еще не поздно.

– Как вы собираетесь сделать это, сэр?

– Не знаю, надо подумать. – Старик пожал плечами. – Дворец – тот же пиратский кабак, только большего размера; войти куда проще, чем выйти.

– Что-то я не припомню, чтобы кому-то удалось доказать это на практике. – Заметьте, ворчанье входило у меня в привычку.

– Вот именно! – Старик поднял палец. – Кому-то. Но мы-то – не кто-то. Мы – профессионалы высочайшего класса. У тебя есть сила и скорость, у меня – годы и опыт. – Старик тряхнул головой. – Или я не Седой?

Ну, с очевидным спорить нельзя.

– Во всяком случае, – осторожно начал я, – вы не первый, кто до этого додумался. В смысле… насчет Императора.

– Не волнуйся, сынок. – Старик усмехнулся. – Все чисто. Легавые поленились тратить жучки на эту клоаку. Клопов – это да, их здесь хватает.

Я нервно рассмеялся; мне было прекрасно известно, что насекомых здесь нет.

– В общем, у Императора хватает врагов, пусть даже об этом не кричат на каждом углу. Уверен, Семьи не раз и не два подсылали во Дворец своих собственных киллеров.

– Ха! – Старик махнул рукой. – На что способны эти зомби? Держать рот на замке и умереть в нужный момент? Конечно, все их попытки не увенчались успехом, раз мы до сих пор имеем это счастье. – Кивок в сторону голопроектора; Император куда-то исчез. Вместо него мелькали кадры беспорядков на какой-то захолустной планете. – Просто за работу не брались настоящие профессионалы, вот что я тебе скажу.

– Я даже знаю причину, – глубокомысленно фыркнув. – За всю историю Империи ни один Император не пал чьей-либо жертвой.

Старик с готовностью кивнул:

– Но попытки были. Откуда нам знать, насколько удачные? Клонирование запретили совсем недавно. – Старик покачал головой. – Все они трусы, в этом ты прав. А разницы, в общем-то, никакой. Гриф все-таки замочил того миллиардера, хотя его охраняли не хуже самого Императора. Возможно, даже лучше – секретная служба совсем расслабилась, потому что думает совсем как ты. А это – ошибка. Подумай лучше о том, что лучше рискнуть, чем всю жизнь прозябать в поисках денег, играя в чужую игру. – Старик потянулся к пульту и выключил головизор – бунтовщики вопили слишком уж громко. – Ты можешь уйти, но я на твоем месте послушался бы старика. Когда тебе будет столько же, сколько и мне, ты согласишься отдать все те прожитые годы за один-единственный день. За этот день, одну эту минуту. Решайся. Больше уговоров не будет.

Я поневоле задумался. Ему-то хорошо, – в том смысле, что терять уже нечего. Жизнь позади, но я-то молод! Можно уйти. Старик мог соврать, а я – попытаться. Всегда есть выбор, что бы там ни говорили на скамье подсудимых.

Я знал все пять классических признаков: возможность большого выигрыша; подстрекатель; уверенность в том, что тебе это удастся лучше других; небольшое время для раздумий; один или несколько лохов, которых можно провести.

Если все пять этих признаков имеются в наличии – будьте уверены: вас самих вот-вот обуют.

Я провел быстрый подсчет. Совпадало все, за исключением уверенности в собственных силах. Линять, линять, пока не поздно… Старик все равно пойдет во дворец. Лететь, лететь в Пограничье, где легко затеряться среди тысяч других отщепенцев…

Почему я согласился? Молод был, азартен и глуп. Перспектива успеха заводила даже меня. Мало того, что до конца своих дней я не буду нуждаться в наличности: я сам, – я, Гэс Скиммер, – стану живой легендой.

Знаете, как это бывает. Маленький невидимый чертенок шепнет: «А почему бы и нет?», и ты уже сам бессознательно задаешься вопросом: «действительно, почему?..» И, как правило, не находишь ответа.

Наверное, в моем случае роковую роль сыграла именно гордость. Порочная людская гордыня. Я подумал, что Старик прав: сколько бы лет ни прошло, я уже не смогу жить спокойно. Однажды дойдет до того, что я и впрямь пожелаю отдать все эти годы за одну лишь минуту. Что будет в них такого, что я пожелаю оставить? Стыд перед собственной слабостью, трусостью?

Нет, что бы я там ни говорил о Старике, он дал мне надежду. Научил всему тому, что умел. В конце концов, неважно, хорошо или плохо, – он вложил в это знание душу. О столь серьезных вещах можно говорить лишь шутя, так что не смейтесь: я не мог оставить старого придурка; знал, что один он умрет.

Умрем вдвоем – и что с того? Что ждет меня дальше? Тоска, стыд и печаль; длинная нить черного жемчуга. Один-единственный Император не стоил всех этих жизней. Но все его кости, мышцы, мозги или кал стоили жизни – моей.

– Хорошо, я согласен. – Голос мой прозвучал тихо, но твердо, словно кресало по кремню.

Старик возликовал:

– Молодец! Я знал, что не ошибся! Я всегда это знал, мне снилась Судьба!..

Я горько кивнул. Вот так. Я и забыл – Судьба и впрямь ему снится, а порой они ведут долгие беседы за чаем…

Очень быстро вернулся страх. Да что там, настоящий ужас. Я понял, что собственноручно подписал себе смертный приговор. Меня накрыло темной, холодной волной, пропахшей затхлой глубиной.

Как обычно. Так всегда бывает. Стоит только послушать голос маленького бесенка, как возвращается страх и сомнения, но уже с подкреплением.

– Не дрейфь, – сказал Старик, ухмыляясь. – Тебе нелегко, понимаю. Я бы, наверное, уже в штаны наложил. Прорвемся!..

Я тупо кивнул. Вокруг – тьма и холод. Запах смерти, поднявшийся из самых глубин.

…А на следующий день мне стало все по фигу. Какого черта?.. Хватит скулить и трястись от страха. Есть у меня гордость, черт побери, или нет?!.

Знаете, такая серая равнодушная апатия, не замедляющая, тем не менее, ритма мыслей и действий. Очень практично. Как будто постоянно под кайфом.

Старик же олицетворял воплощенное действие. Безумная идея вдохнула в него новые силы; с худых плеч будто свалились лет эдак двадцать, проведенных на планете диких Иных. Он суетился, бегал по отелю, перебирал свой арсенал, смотрел головизор, жадно глотал пищу и вино (налегая на последнее), и беспрестанно тормошил бедного ученика. Меня, то есть.

…А я никуда не спешил. Наверное, так чувствует себя приговоренный к смерти, доживая последние дни в одиночке. Можно было бы и дальше тянуть резину, но на второй день я не выдержал. Чем скорее это случится, тем лучше. Ожидание – дерьмо.

Парадоксально, но я все еще не терял надежды, апатия же подтачивала мои силы изнутри – значит, и наши шансы на успех.

Так что пришлось вступить в серьезную беседу. Купив в киоске туристический чип-справочник, мы стали разглядывать голограмму Дворца. И так, и этак, поворачивая то в одну, то в другую сторону. Золотая пирамида, внутри которой находилось все, что нужно для автономного существования десятки лет. Империя рухнет, Зевс превратится в руины, а Дворец будет стоять. Там был даже свой ядерный реактор; вода поступала из подземных источников, ее и воздух фильтровали километры биологических фильтров. Не составляло труда догадаться, что неприкосновенный пищевой запас хранился там в стратегических масштабах.

Попасть туда можно было двумя путями – через парадный вход и с воздуха, на площадку, предназначавшуюся исключительно для императорского аэрокара. Попытайся совершить посадку кто-либо другой, не имеющий идентификационного кода, его еще на подлете собьет десяток ракет. Парадный вход, отличавшийся сравнительной демократичностью, был снабжен не менее надежными охранными средствами. Не говоря уже о сотнях охранников из секретной службы, вооруженных до зубов по последнему слову технократической моды.

Обо всем этом беззастенчиво сообщалось в туристическом справочнике.

С удовлетворением кивнув, я воззрился на Старика. Губы мои помимо воли раздвинулись в усмешке. Вся эта затея, конечно же, представляла для профессионалов вроде нас сугубо академический интерес. Такая абстрактная задачка на сообразительность. Я, похоже, справился быстрее. Сейчас Старик вздохнет, грустно кивнет и пойдет на кухню пить сухое вино…

Вместо этого он почесал подбородок, и, усмехнувшись, сказал:

– Да, придется повозиться…

Я не поверил собственным ушам, а от изумления на некоторое время потерял дар речи. Старик тем временем крутил золотую голограмму, довольный, словно ребенок – новой игрушкой.

– Сэр, разве вы не поняли? По-моему, это очевидно.

– Не вижу ничего очевидного. – Старик нахмурился. – Порой вещи оказываются совсем не тем, чем кажутся. Во всяком случае, любая защита имеет свои недостатки, незаметные бреши и слабые места, на которые достаточно лишь надавить посильнее.

– И вы это все здесь видите? Нас разложат на атомы, попытайся мы хотя бы приблизиться без разрешения. А Император не дурак, чтобы приглашать в свою обитель профессиональных убийц. Даже если мы попытаемся получить приглашение на какой-то банкет, то завалим первую проверку.

– В приглашении я нуждаюсь меньше всего, – проворчал Старик. – Век живу, век работаю, а до такого коварства еще не опускался. Когда человек пригласил тебя в дом, веди себя достойно. Мой принцип: пришел, увидел, победил. Без разрешения и спроса.

– И все-таки? – напомнил я. – Как насчет брешей и слабых мест?

– Слабое место здесь одно, причем довольно большого размера. Не меньше самой этой чертовой пирамиды Хеопса. Вся внешняя защита и наблюдение управляется изнутри, одним-единственным субъектом с колоссальной работоспособностью. Не спит, не ест и не пьет, все воришку в гости ждет!

Старик хрипло рассмеялся, глаза его горели. Мне стало не по себе. Это еще что за новость?

– ИскИн, – пояснил Старик. – Один долбанный искусственный интеллект, натасканный на убийство и сторожевую службу. Его задача – не пускать во Дворец незваных гостей. Имя ему – Цербер. Самый грозный стражник всех времен и народов.

Я с интересом вгляделся в голограмму. Внутренностей Дворца она, разумеется, не обнажала. Только сверкающую под солнцем, мать ее, золотую пирамиду. Она состояла из трех автономных частей, этажей или уровней. Не одна, а целых три неприступных твердыни. В верхней обитал сам Император. Не исключено, конечно, что опора Империи окопалась на одном из подземных уровней, но так утверждал нудный тип, комментирующий справочник.

Вокруг Дворца простирался огромный садово-парковый комплекс без каких-либо построек, спроектированный с параноидальной скрупулезностью, под завязку напичканный сигнализацией и охранными системами.