Текст книги "Цвет ярости – алый"

– По-моему, мы все ясно изложили. – Гильд-Мастер прищурил серый глаз, будто целясь в Хэнка. Тон «изложения», нужно отметить, претерпел порядочные изменения с начала беседы. – Андроид нуждается в финальном испытании. Ваш метаморф представляется нам наилучшей кандидатурой. Мы и прежде пытались разыскать взрослую особь из Волчьего Племени… – Оружейник неестественно дернул головой, отчего в поле зрения вновь появились черные провода. – …тем большим сюрпризом послужило известие, что таковой экземпляр объявился не где-нибудь, а почти под боком…

Хэнк кивнул. Как и следовало ожидать, о намерении что-либо переиграть можно забыть.

– Понимаю, вы хотите испытать вашего… монстра в поединке с Волком. – Хозяин Подворья указал в сторону неподвижного андроида. – Лучшей кандидатуры вам и впрямь не сыскать. Вот только… – Таран обдумал слова. – Мне показалось, или вы действительно сказали, будто деньги… вам ни к чему? Простите, но в это слабо верится…

– А вот это – уже ваши проблемы, господин Таран. Верите вы или нет – но Гильдия не заинтересована в подобных доходах. Вы вольны распоряжаться всей полученной выгодой по собственному усмотрению. – Оружейник замолк, будто вновь советуясь с кем-то невидимым. – Больше того, мы готовы принять на себя финансирование проекта, решение различных текущих проблем – любого рода – а вы займетесь подготовкой метаморфа. В наших обоюдных интересах, чтобы Волк пребывал в своей наилучшей физической форме. Подтасовки, просим это учесть, нам ни к чему.

– Само собой, – кивнул Таран. Проигрыш Волка, как ни крути, был не в его интересах. – А этот ваш… Двадцать один, К…

Гильд-Мастер качнул головой:

– Волкодав. Так будет проще.

Вздрогнув, хозяин Подворья перевел взгляд на вышеупомянутого монстра. Бронированная плита отодвинулась в сторону, – за нею обнаружился скромных размеров монитор.

На нем вспыхнули два раскосых глаза.

– М-да… – брякнул Таран.

– Вы о чем-то собирались спросить? – участливо поинтересовался Хамелеон.

Признаваться в том, что он об этом попросту забыл, было явно не к лицу. Пришлось импровизировать:

– Тестирование робота – это ясно, – прокашлявшись, сказал Таран. – Только при чем здесь тот треп о войне и защите личности? Простите, но я не совсем представляю, каким образом такой волкодав способен разрешить эти проблемы. Он не очень-то похож на политика.

Гильд-Мастер не стал вымучивать ответ:

– Согласен, однако при чем здесь политика?.. Когда гремит оружие, законы молчат. Когда вооружены все – это полномасштабная война, которая когда-либо сменится миром. Однако, пока существуют невиновные и безоружные, война не остановится. Речь идет о конкретном орудии, которым простые граждане могли бы защититься от анархии и хаоса. Не нужны ни укрепленные блиндажи, ни десятки охранников (от которых в критический момент все равно мало толку). Вот это орудие. – Тощая рука протянулась в сторону андроида. – Идеальный боец, и идеальный товарищ. Он не просит еды, если не считать зарядки батарей. Ему не нужно платить заработную плату, не нужно выгуливать, не нужно интересоваться, как у него дела, и каково здоровье детишек. Он не предаст, не обманет ваших ожиданий, и не забудет явиться в назначенный час. Он всегда будет рядом, когда вам это понадобится. Его огневой мощи хватит, чтобы разрешить в вашу пользу любой спор…

Пару мгновений Хэнк переваривал услышанное.

Перед глазами у него поднимался Дивный Новый Мир (версия 1,5, ежемесячное обновление гарантируется…). Бизнесмены ходят там на деловые встречи с автоматизированными танками, а уличные банды перешли на дистанционные разборки, – сидя в противоположных концах города, тогда как Волкодавы рвали руг другу бронированные глотки; домохозяйки совершают «шопинг» под прикрытием тяжелых пулеметов… детишки в младшей школе хвастались апгрейдом вооружения роботов…

А Яма навсегда отойдет в небытие.

– Звучит, как рекламный слоган, – сказал Таран наконец. – Но отчего-то вы не пожелали принять во внимание ряд обстоятельств. Во-первых, далеко не всем обывателям по карману приобрести такого защитника… И, даже если я не прав, безоружные (уж не знаю, как насчет невиновных) останутся навсегда. Тот, у кого больше денег в настоящий момент, таковым и останется. Больше возможностей, силы и власти. По ЕГО требованию вы снарядите андроидов самонаводящимися ракетами с ядерными боеголовками, лазерами, и так далее. В конечном итоге, у кого-то будет целая армия – молчаливых, пунктуальных и преданных стальных бойцов. Где гарантия, что ее нет у ВАС?..

Оружейники молчали, таращась на гостей из Клоповника.

Таран понимал, что столь революционную крамолу здесь слыхали далеко не часто.

Гильд-Мастер вновь неестественно мотнул головой, будто отмахиваясь от чьих-то слов – то ли Хэнка, то ли чьих-то еще. По мнению владельца Подворья все они тут были порядком не в себе. Удивительно, – думал Таран, – как ими еще не занялись ребята из Принудительной психиатрической помощи… Но это, судя по всему, лишь вопрос времени.

– Вы не правы, господин Таран, – сумрачно начал Хамелеон. – Прежде всего, мы не преследуем цели вложить такое оружие в руки абсолютно всех. Это не представляется возможным. Однако, мы можем довести наше изделие до какого-либо приемлемого качества, получить правительственный патент, а затем запустить модель в производство, – своих мощностей у Гильдии, разумеется, для этого не хватит. Первой организацией, которая получит Волкодавов на льготных, и почти смехотворных условиях, станет городская полиция. Роботы будут для нее серьезным подспорьем (особенно в условиях катастрофической нехватки ресурсов). Таким образом будет решена одна из подмеченных вами коллизий – необходимую помощь получат самые незащищенные слои населения. Андроидов не представляется возможным подкупить, запугать или подвергнуть какому-то другому воздействию психологического характера… Не пройдет и года, как эти металлические блюстители закона объявятся и в Клоповнике. Это неизбежно, господин Таран, хотите вы того, или нет…

Как ни странно, облегчения Таран не почувствовал.

Ему представилось, как «21К… хрен знает как их там» колесят по Клоповнику, сносят ветхие строения, разгоняют аборигенов, едва выползших из нор на поиски пропитания, проводят аресты и розыск, расстреливают осужденных… В финале – Подворье и Яма оказываются вровень с землей. От этих картин Хэнка порядком замутило.

Утешало одно – это случится нескоро.

Да и случится ли?..

А парадокс же ситуации заключался в том, что «волчонок», ненавидевший Клоповник всем сердцем, теперь вынужден встать на его защиту. Не так уж важно, что Таран сам устроил это испытание, а у Курта просто нет выбора. Если он не встретится с Волкодавом в ближайшем будущем, Гильдия так или иначе проведет свои испытания, или обойдется без них. Такая перспектива действительно пугала – причем не на шутку.

Таран, не подозревая о том, вляпался в изрядное дерьмо.

Если об этом узнают дома…

Хотя бы заподозрят…

Владелец Подворья кинул косой взгляд на Волкодава. Есть ли у Страйкера шанс?..

Это оставалось проверить.

Особенно, если за саму попытку заплатят немалые бабки.

Хэнк прокашлялся:

– Давайте обсудим детали. Мне нужно две недели на подготовку…

Гильд-Мастер, кивая, улыбался.

Страйкер, сидя на кровати, подпиливал когти. В Убежище это рекомендовалось делать до «пробочной» остроты – в особенности щенкам и тем, кто едва-едва перестал быть таковым.

А тут, на Подворье, в связи со специфической деятельностью, все обстояло с точностью до наоборот. Курту раз в неделю выдавалась специальная пилка. Ею он тщательно обтачивал и полировал каждый коготь, покуда тот не начинал походить на толстое костяное шило. По десять только на руках. Волку почти не приходилось напрягаться, чтобы проткнуть человеку бок или глаз. Теперь таким образом он отрабатывал свое содержание.

Закончив процедуру, Страйкер встал на ноги, просунул лапу между прутьев решетки и опустил пилку на пол. Такова была инструкция, – в камере примитивный инструмент оставался не дольше часа. О том же, чтобы перепилить хотя бы один прут решетки, нечего было и думать – хотя однажды узник предпринял попытку (об этом до сих пор напоминал зуд в тех местах, где шеи касался ошейник).

Несколько минут спустя явились Нож с Топором. /В последнее время неразлучная парочка вела себя до странности тихо, будто совсем недавно им довелось пережить какое-то страшное потрясение, а шок от испытанного до сих пор не прошел. Курт мог лишь догадываться, ЧТО могло так напугать головорезов./ Нож забрал пилку и пустую посуду от завтрака, а напарник отпирал замок в решетчатой двери.

Все, как обычно, в полном молчании.

Процедура повторилась, как и множество раз до того /впрочем, Курт помнил каждый из них – комки пищи, продирающиеся по пищеводу, двадцать одну холодную ступеньку, кровавую суету арены/. Это утро было сто девятнадцатым по счету. Пробуждение от звука чьих-то шагов по каменной лестнице, завтрак и подъем на поверхность. Такое постоянство внушало все, что угодно, за исключением надежды. Ошейник то и дело – с садистской расторопностью, не медля ни секунды – напоминал узнику о его правах (жить, пока это приносит пользу тюремщикам, и… все).

А на поверхности уже ждал Таран – свежий, подтянутый, выбритый и благоухающий целой дюжиной дешевых лосьонов. Нередко Курт подозревал, будто собственного запаха, как такового, у безволосого уже не осталось. С другой стороны, именно на такой результат Хэнк мог и рассчитывать. Как бы там ни было, щетина, отраставшая уже к обеду, смотрелась на усыпанном бессчетными шрамами лице довольно забавно.

Вот уже вторую неделю Страйкер упражнялся при помощи некоего аппарата, первый же взгляд на который внушал подспудные опасения. Собственно, это была деревянная “кукла”, которые разрешалось безнаказанно терзать, рубить и колоть боевыми мечами. Однако, если у традиционной “куклы” наличествовали руки, ноги, туловище с разметкой жизненно-необходимых органов, и голова, то у новой игрушки все это присутствовало в несколько необычных масштабах. У манекена было четыре длинных, суставчатых конечности, которыми управляли четыре же подневольных обитателя Подворья. Каждая из таких конечностей, не считая собственной тяжести, была снабжена еще и бытовым электрошокером мощностью не менее сотни тысяч ватт. Это было невыносимо даже при скользящем касании, не говоря уже о тех запоминающихся моментах, когда на Волка обрушивались сразу две-три конечности.

Друзей у Волка на Подворье так и не нашлось, а потому каждый оператор деревянной конечности из кожи вон лез, чтобы доставить собрату по неволе как можно больше проблем. Электрошоками Хэнк Таран снабдил свое безымянное детище на второй же день. Волку сразу же пришлось не сладко – к концу садистской тренировки шкура едва не дымилась.

Как ни странно, с четырехруким чудовищем приходилось упражняться одному только Курту. На это собирались поглазеть все обитатели Подворья, кто был в данный момент свободен от несения основных обязанностей.

В происходящем чувствовалась какая-то напряженная, и вместе с тем многообещающая тайна. Хэнк хранил молчание, будто воды в рот набрал. Можно было заподозрить, что обычным гладиаторским боем дело не ограничится. В чем же заключались границы, Волк даже представить не мог. Вряд ли “синхронной игрой” с тремя, пятью, или даже десятком противников – тренировки не претерпели бы в этом случае никаких изменений; в методиках своих пленителей Страйкер успел худо-бедно разобраться.

Можно было предположить, что в Яме дело предпримет такой же оборот, как и на тренировочной площадке. А именно, что Курту будет противостоять четырехрукое, массивное, практически неуязвимое чудовище…

Но это выглядело совсем невероятно.

Даже вообразить такого противника было непросто. Хэнк, однако, мог похвалиться изрядной (для безволосого, конечно) изобретательностью. Страйкеру ничего не стоило поверить, будто для него тюремщик отыщет любого противника, буде то в его силах. Где в Мегаполисе можно найти кого-то (либо что-то), напоминающее деревянный прототип, в сущности, не имело значения – Хэнк Таран наверняка это сделал.

Хозяин Подворья, казалось, изо всех своих недюжинных сил старался сжить “волчонка” с этого света… Свести, словно пятно от вишневого сиропа – отбеливателем. При этом, однако, он руководствовался какими-то правилами и принципами жестокой игры. За что безволосый его так невзлюбил, Курт мог лишь гадать. Но то, что посеешь, то и пожнешь – это Волк знал наверняка, хотя его познания о сельском хозяйстве были не глубже грунта в гидрапоническом тоннеле для злачных культур.

/Рано или поздно/ Курт намеревался свести все свои счеты. Когда-нибудь…

Не столь важно, когда.

Вторую неделю Таран был сам на себя не похож. Его указания и наставления – в недалеком прошлом такие четкие, выверенные и строгие – более походили то ли на предположения, то ли на гипотезы. Таковые касались тактики “волчонка”, а также того, каковыми могли оказаться противодействия и контратаки. Создавалось впечатление, что хозяин Подворья сам крайне туманно представлял, с чем именно придется столкнуться его бойцу № 1.

Это пугало больше всего.

Отношения тюремщика и мохнатого узника образовывали причудливый, запутанный клубок, разобраться в котором не смогла бы и дюжина персидских прядильщиков. Вот лишь некоторые компоненты: затаенная ненависть, опасливое доверие, откровенная ярость, смутная надежда, неизбывное отчаяние, и навязчивый страх.

Вместе с тем, Страйкер научился принимать наставления учителя (ведь Таран являлся именно им – жестоким и ненавистным, но все-таки Учителем) всерьез – без каких-либо сомнений и колебаний. Во-первых, что-то иное было попросту опасно, во-вторых – нецелесообразно. Таран знал свое дело. В его словах и действиях без труда прослеживались глубокий, рациональный, проверенный на собственной шкуре опыт и смысл.

Курт был достаточно честен с самим собой, чтобы сознавать, насколько сейчас он превосходил того Курта, прежнего, ни разу в жизни не державшего в лапах боевого меча. Повстречайся они каким-то образом в одной из глубочайших Ям подсознания, и гладиатор нарубил бы противника тонкими ломтиками.

Хэнк поработал с ним на совесть. Порой Страйкеру казалось, что все могло бы обернуться совсем по-другому. Они могли бы встретиться с ним и при других обстоятельствах. Будь у щенков в Убежище ТАКОЙ Учитель…

Сейчас же, судя по всему, сей искусный и многоопытный боец находился в смятении. Казалось, он ничем не мог помочь воспитаннику в грядущей схватке. Глядя на него, Страйкер также начинал волноваться – промахиваться и оступаться. В результате обе руки и кое-где на корпусе его шкура приобрела добрый десяток уродливых подпалин. Волк кричал от боли и ярости, не в силах понять, что от него требуется, в то время как Таран метался по площадке, рвал на себе волосы и пытался что-то объяснить, периодически меняя точку зрения с одного полюса на противоположный.

Обстановка, иными словами, была если не совсем здоровая, то вполне рабочая. Ругань Хэнка то и дело прерывалась треском разрядов, волчьим рыком, и лязгом мечей.

Страйкер едва сдерживался, чтобы, придя в себя от очередного знакомства с шокерами, не зарубить кого-то из бородатых гладиаторов – уж слишком резво те орудовали своими «конечностями»… Тренажер держался на толстой свае, однако крутился, будто юла.

Все на Подворье, казалось, затихло и замерло. Точно в дешевых фильмах ужасов, все понимали, что «зло грядет», но никто даже приблизительно не знал, что же из всего этого выйдет. Никто (за исключением, пожалуй, самого Тарана), не представлял, какое обличье Зло изберет для очередного рывка в этот усталый мир. Волк видел, что гладиаторы и даже «безрукавочники» терялись в догадках – все они никак не могли быть НАСТОЛЬКО хорошими актерами. Предположения строились самые разные – от древней мистической силы до инопланетян… Вернее – от какого-нибудь из местных бойцов, до специально приглашенной из Улья звезды /напичканного имплантантами и тактическими процессорами здоровяка…/.

Таран тянул время, и держал фанатов Ямы в неведении. Шаг, естественно, вполне разумный – никто не успеет подготовиться, взвесить известные факты, и проанализировать конъюнктуру рынка. Хэнк, таким образом, при помощи подкупленных букмекеров «срубит капусты».

Это было ясно и младенцу.

Вторую неделю в Яме не проводилось ничего, кроме тренировок. Фанаты разгонялись от ворот едва ли не настоящими мечами. Каждый второй стремился поглазеть на легендарного метаморфа, осведомиться о его делах, и, что было бы совсем невероятно, попросить автограф. Однако, если верить ворчанью Тарана, никто из них никогда по доброй воле не согласился бы поставить свои кровные денежки ПРОТИВ мохнатого любимчика. «Всем, – бурчал владелец Подворья, – бесплатного цирка подавай…»

Выходные, когда на поверхности топталась добрая сотня ног, а их обладатели во всю мощь луженых глоток вопили «Убей!..», минули, казалось, в далекое прошлое. Теперь на тренировочной площадке царила деловитая суета, а каждое утро Курта начиналось с рутины.

Но, если ему выдали пилку, Зло уже близилось…

Так и оказалось.

Четыре дня спустя Курт наконец узнал, с кем ему придется «драться». Собственно, боем, как таковым, это можно было назвать лишь с большой натяжкой.

Гораздо больше, судя по всему, это походило бы на потуги пещерного человека, вооруженного разводным ключом, вывести из строя дизельную турбину. Что-то подобное Страйкер уже видел в каком-то псевдо-научно-фантастическом кино о путешествиях во времени.

Вначале Курт не поверил, дважды переспросил у Хэнка. Тот, само собою, оказался порядочной сволочью. Ярость клокотала в волчьей глотке, но поделать с нею было нечего. Приходилось глотать. Рваться с цепи, пытаться царапаться и щелкать клыками также не имело смысла [если только не предпринимать безумную попытку разрядить аккумулятор ошейника]. И потому, с колоссальным трудом преодолев отвращение, Страйкер предпринял попытку расспросить Тарана подробнее.

Но тот, как оказалось, оказался не Бог весть каким знатоком робототехники. Ни единой полезной подробности (за исключением тех, о которых Курт уже и так догадался). Нож с Топором – которые также присутствовали при заключении гнусной сделки, – при всем желании, не смогли пролить на общую картину ни капли света.

Волк негодовал: таких ублюдков следовало поискать. Мало того, что Хэнк с потрохами продал своего гладиатора № 1, он даже не потрудился выяснить необходимых деталей!..

Все, что Волку было известно о своем следующем противнике, это то, что он понял, просто рассматривая новый тренажер. А именно – у робота наличествовали гусеницы, четыре конечности, бронированный корпус, и некое подобие башки (не приходилось надеяться, что последняя обладала главенствующим положением в механизировано-электронном организме). Все это Таран изложил с видом пророка, несущего Откровение в народ…

Волк рассмеялся ему в лицо.

Он не мог представить, где же у бронированного чудовища уязвимые места, чтобы проработать какое-то подобие тактики. Все, вероятно, придется делать на ходу.

Но, что самое забавное, Хэнк даже не заикнулся, что вооружит «волчонка» ручным пулеметом, гранатометом, или, на худой конец, газовым резаком. По условиям контракта (он же – гнусная сделка), метаморф будет вооружен тем, чем и во время обычного боя.

Мягко говоря, все это не внушало оптимизм.

В то же время, невзирая на легкомысленность и неосведомленность, Хэнк мог похвалиться воистину гениальными организаторскими способностями. Как и метаморф – непосредственный [и неотъемлемый] участник грядущих событий – общественность Клоповника проведала о том, кто займет место другого бойца за сутки до поединка.

Фэнов отгоняли от ворот водой из брандспойтов, добытых Хэнком где-то по случаю, и пылившихся до времени в одном из чуланов. Аборигены, как Волку казалось, желали с ним попрощаться.

Последнее, кстати, подтверждало и то, что на Подворье устремились едва ли не все дельцы подпольного рынка развлечений Гетто. Многие, глазея на тренировки Страйкера с четырехрукой «куклой», отводили Хэнка в сторону и вполголоса советовали отказаться от боя, покуда не поздно. Мол, было бы зря терять метаморфа так быстро.

Но хозяин Подворья кивал, едва заметно улыбаясь, и ничего не говорил – лишь следил, не отрываясь, за каждым движением Волка. В глубоко посаженных черных глазах, напоминающих осколки обсидиана, стояло показное сожаление. Однако, лишь на поверхности. Глубоко же внизу, – что удавалось видеть немногим (потому как немногие могли без опаски заглядывать в глаза Хэнку Тарану), – засело торжество.

Но Курт так и не понял, какие на то имелись причины…

Если, с другой стороны, не принимать в расчет, что настоящие тренировки начинались уже после того, как всех посторонних выпроваживали за пределы Подворья. Шокеры на конечностях «куклы» включались на полную мощность, а Волку более не требовалось ковылять вокруг тренажера, изображая полнейшую беспомощность.

Хэнк старался убедить Клоповник, будто его метаморф – уже практически покойник. Дезинформация играла немаловажную роль даже в таком необычном бизнесе, как гладиаторские бои. Волку же не оставалось ничего иного, кроме как подыгрывать тюремщику.

Как бы там ни было (Курт это прекрасно сознавал), они с Хэнком впервые очутились в одной связке. Суммы в предстоящем бою были замешаны далеко не малые. Единственное условие, при котором хозяин Подворья смог бы отхватить от этого пирога солидный кусок, заключалось в победе метаморфа. Казалось бы – пустячок…

Если, конечно, не было чего-то еще.

День подошел к концу, Волка препроводили обратно в камеру.

Но коварство Хэнка Тарана, как и любая бездонная емкость, была еще далека от того, чтобы исчерпать самое себя.

С другой стороны, он, похоже, проявил невероятное [применительно, конечно, к Хэнку Тарану] великодушие.

Курт промучился всю ночь: ворочался с одного бока на другой, скрежетал панцирной койкой, бродил по камере из угла в угол, смотрел старые фильмы на голопроекторе (среди которых, к сожалению, не оказалось того шедевра с неандертальцем), и думал, думал…

Его снедали гнев и отчаяние.

В окружении холодных каменных стен, казалось, не хватало воздуха. И не было выхода. Ни единой лазейки. Страйкер не смог бы признаться даже себе, но ему было страшно. Он страстно желал, чтобы утро уже не настало. Он сознавал, что по-прежнему жив, и хотел, чтобы это состояние продлилось настолько долго, насколько возможно.

Несмотря на потери и страдания, что Волк пережил, он не утратил воли к жизни. /И сам себя за это ненавидел… А впрочем, не только за это./ Возможно, виной тому было пресловутое наследие, что, по словам Старейшины (бетон ему пухом), дремало в мельчайших частицах тела и духа любого представителя Волчьего Племени.

Бессчетное количество раз Страйкер пытался наложить на себя руки. Это, в конечном итоге, было не так уж и сложно, – броситься на острый клинок в тот момент, когда тюремщики будут этого меньше всего ожидать; разбить голову об металлические прутья; разодрать глотку, наконец, когтями… – но в финальный момент всегда останавливался. Причина, как он себе говорил, была одна и та же – необходимость выполнить данную Клятву. Без этого на том свете его разорвут соплеменники, так и не нашедшие покоя.

Об этом Курт размышлял в долгие ночные часы.

Выпуклый черный глаз видеокамеры равнодушно и пристально наблюдал за его терзаниями.

Страйкер вспоминал жизнь и пытался заглянуть – хоть одним глазком! – в будущее.

А заснул лишь на рассвете (собственно, о забрезживших на горизонте лучах приходилось только догадываться) – обессиленный и встревоженный, будто разбитое осиное гнездо. Отправься он в таком состоянии на арену, и считанные минуты спустя от него осталось бы мокрое место.

Но Таран не торопился раскрывать все козыри.

Измотанный, Волк провел в забытьи не менее двенадцати часов. Когда же проснулся, его ждал ужин, Нож, Топор, и сам Таран. В отличие от мисок с едой, все трое стояли по ТУ сторону решетки. О времени говорил таймер на лицевой панели голопроектора – сперва Курт не поверил собственным глазам, но потом, прислушавшись к собственным ощущениям, понял, что действительно проспал целый день.

И был еще жив.

Догадка мелькнула в отдалении затравленной молнией. Хэнк сознательно ввел пленника в заблуждение, прекрасно сознавая, что ожидание смерти – ей же подобно. Таран, в конце концов, сам когда-то был гладиатором. Но ему, судя по всему, никто таких подарков не делал. Он терзал себя изнутри, пока за окном не забрезжит кровавое утро.

Бросив на безволосых беглый взгляд, Страйкер умылся, расчесал шерсть и принялся за еду. Та оказалась не столько обильной, сколько калорийной, равно как и легко усвояемой.

Этому также имелось объяснение.

Волк не собирался говорить с тюремщиками, потому как сказать было нечего. Он не мог (и не хотел) их о чем-либо просить – и какой, в сущности, в том уже смысл?..

В камере повисло напряженное молчание, нарушаемое чавканьем волосатого пленника.

Таран заговорил первым:

– Малыш, не буду тянуть время – я не знаю, чем тебе помочь. Сегодня тебе предстоит тяжелейшее испытание. Всему, что можно, я тебя научил. Все советы, которые знал и придумал, уже раздал. Настал момент истины. – Хэнк помолчал, вероятно, подбирая слова. – Такого противника, какой будет у тебя сегодня, я не встречал. И никто из известных мне гладиаторов – также. Но и ты, волчонок, не лыком шит. Не забывай об этом. – Обезображенное шрамами лицо изобразило ухмылку. – Ты должен победить. Не для меня, не для безмозглой толпы. Победи для самого себя. Ты не поверишь, но на карте стоит нечто большее, чем деньги, моя или твоя репутация. Сегодня плоть и ярость сойдется в смертельной схватке с броней и электронными мозгами. Те, кто собрались наверху, чтобы заключить два-три рисковых пари, даже не представляют, что это все значит. – Таран вновь помолчал, открыл было рот, но сказал лишь: – Удачи, малыш. Она тебе понадобится.

Страйкер поднял голову от тарелки и проводил взглядом широкую спину Тарана.

Что все это значило?..

Потолок чуть заметно гудел, – наверху собралось столько народу, сколько не было очень давно. Тем не менее, Подворье могло разместить столько гостей, сколько, если не считать территорию, предусматривала безопасность. При всем желании – не более сотни. Никак не больше. И потому основная масса фанатов, несомненно, осталась за воротами. Таран наверняка придумал что-то вроде пригласительных, – в градации от размера и пропорциональности ставок. А значит, можно было заключить, что вокруг Ямы собрался весь «свет» высшего общества Клоповника… А также, если принимать в расчет специфику боя, гости из иных районов Гетто.

Как бы там ни было, геополитические размышления Страйкера были безжалостно прерваны.

Что-то лязгнуло о каменный пол.

– Надевай, – брякнул Топор.

Курт пошарил взглядом у щели, в которую обычно просовывали подносы с едой. Искомым оказались какие-то металлические предметы, блестящие и причудливо выгнутые.

Заинтересованный, Волк поднялся с койки.

Даже в Убежище ему нечасто делали подарки. Нагнувшись, он без всякого стеснения поднял с каменного пола, один за другим, части единого целого. Ими оказался легкий (во всех смыслах – по-видимому, за счет некоего дорогостоящего сплава) доспех. Первой, конечно, в глаза бросалась кираса, – блестящая, с выгравированной на груди волчьей мордой [оскаленная пасть, яростно прищуренный взгляд]. Следом Курт поднял поручи и наголенники, снабженные ремешками на «липучках».

Все перечисленное блестело в свете тусклой лампы, будто новая монета, и имело вид новых, красивых, изготовленных по особому заказу… и бесполезных безделушек.

– Чего смотришь?!. Надевай, – поддакнул Нож.

Но Курт и без подсказок намеревался заняться примеркой.

С поручами и наголенниками все было ясно, – ремешки с «липучками» затянули броню на всех четырех лапах так удобно и крепко, что Страйкер ощутил их в качестве второй шкуры. Что касалось кирасы, до последнего момента Волка не оставляли сомнения. Но, как оказалось, фигурно изогнутый кусок металла лег на грудь и живот, будто рельефные формы отливали непосредственно с волчьего тела.

Такого, конечно, быть не могло, – Курт не помнил, чтобы с него снимали какие-либо мерки. Впрочем, у тюремщиков было предостаточно возможностей, чтобы отснять гигабайты материалов на трехмерной камере, а затем скрупулезно исследовать каждый дюйм волосатой поверхности. Запись, строго говоря, могла не прекращаться по этот самый момент.

Облачившись в обновки, Волк почувствовал себя непривычно и странно, но это ощущение никак нельзя было назвать неприятным. Легкий металл почти не стеснял движений, зато казался чрезвычайно прочным и твердым. Опасений, однако, не внушала даже смехотворная толщина. Почему-то Курт понял, что эта броня защитит его от ударов Судьбы.

Но все это, как ни странно, отнюдь не обнадежило.

Напротив.

Прежде Таран даже не заикался ни о какого рода доспехах, утверждая, что «волчонку» они будут только мешать. О хозяине Подворья ходила слава человека, крайне неохотно меняющего собственное мнение (даже по незначительному поводу) – в этом он полностью оправдывал свое прозвище /как и любой другой таран, Таран, набрав скорость, уже не мог остановиться/. Те обстоятельства, что это все-таки сделали, внушали скорее беспокойство.

– Теперь идем, – сказал Нож.

В его голосе не слышалось обычного раздражения, – а, если это было возможно, даже какая-то мягкость.

Что также настораживало.

Нервы Волка гудели натянутой струной.

Напарники распахнули дверь в решетке, и, забившись в угол, дожидались, пока грозный пленник не выйдет наружу. Медлить или торговаться не имело какого-либо смысла – «безрукавочники» ни разу не упускали возможности привести пульт управления в действие.

Полип, присосавшийся к волчьей шкуре, оживал по первому же нажатию клавиши.

Поднявшись по лестнице, Страйкер, как обычно, помедлил на пороге. Но в этот раз его смутило не обилие солнечного света. Напротив – отсутствие такового. Солнце успело зайти, но только готовилось улечься за горизонтом. Настал тот кратковременный и драгоценный момент, когда день и ночь сменялись друг другом, балансируя на грани, будто монета на столе. Свет сменялся тьмой, образуя полусвет, полутьму.

Это пространство было набито смешанными в единую массу бархатными тенями и чьими-то телами. Последние топтались на месте, лавировали меж предыдущими, курили (табак – меньшинство), пили из бутылок, шептались, спорили, кричали, даже целовались.