Текст книги "Волчий камень"

– Благодарю вас за великодушие, герр химик, фабрикант или кто вы там есть на самом деле. Но я пришла к вам с определенной целью и не собираюсь от нее отказываться.

– Так? – Либих помедлил, затем плавно, без стука закрыл дверь. – Хорошо. Я уважаю силу и упорство. Я буду с вами искренен… в пределах возможного. Только не говорите потом, что я вас не предупреждал.

– У меня хорошая память, – сказала Анита, и в груди что-то дрогнуло от осознания того, что сейчас приоткроется темная завеса, скрывающая Тайну.

Либих сел за стол, руки его подрагивали. Не спрашивая разрешения, он закурил. Дым потянулся к потолку, стал расползаться густым ватным облаком.

– Вы хотите услышать правду? Я удовлетворю ваш интерес. Но повторяю: речь идет о деле, чей секрет принадлежит не мне одному, а группе людей, сплоченных осуществлением общей задачи. Могу ли я быть уверенным, что моя искренность с вами не перечеркнет этих намерений?

«Смотря какие намерения», – хотела заметить Анита, однако подумала, что эта реплика может разрушить с таким трудом установленный контакт.

– Я не собираюсь вмешиваться в ваши дела. Я частное лицо и всего лишь путешествую.

– Ладно. – Либих щелчком сбросил пепел с сигары в хрустальную пепельницу. – Довольно предисловий. Я сказал «А», следовательно, придется сказать и «Б». Знаете ли вы, что Элоиза… что мадемуазель Бланшар – русского происхождения? Ее настоящее имя – Елизавета. Мать ее была московской дворянкой, дочерью полковника Ашихмина, героя Итальянского похода и Отечественной войны. После разгрома Наполеона полковник остался во Франции, он командовал одним из подразделений, оккупировавших Париж. Поскольку пребывание русских частей за границей затянулось на несколько лет, он перевез туда свою семью: жену и восемнадцатилетнюю дочь, которая познакомилась на одном из парижских балов с французским коммерсантом по фамилии Бланшар. Они поженились, и вскоре на свет появилась Елизавета. Теперь весь мир знает ее как писательницу Элоизу де Пьер.

Насчет всего мира это он, пожалуй, хватил лишку, подумала Анита. История происхождения мадемуазель Бланшар была любопытна, однако ничего не объясняла.

– Элоиза рано стала самостоятельной девушкой. В семнадцать лет она уже писала великолепные романы, а в двадцать ее литературные доходы выросли настолько, что она перестала зависеть от родителей. Она переехала в Германию, а они остались в Париже и жили там до тысяча восемьсот тридцатого года, вплоть до того момента, когда во Франции вспыхнула революция и жить под аккомпанемент ружейной стрельбы и пушечной канонады стало неуютно. Мсье Бланшар с супругой приняли решение переехать на жительство в Россию. Увы, этот поступок оказался роковым. В России мадам Бланшар, мать Элоизы, арестовали по ложному обвинению в шпионаже, и она умерла в камере от чахотки еще до окончания следствия. Ее муж сошел с ума. Таким образом Элоиза осталась сиротой… Трагично, не правда ли?

– Трагично, – подтвердила Анита, придав лицу соответствующее услышанному печальное выражение. – Надо полагать, после всего, что случилось с ее родителями, мадемуазель Бланшар в России не бывала?

– Она вообще ни разу там не бывала, – сказал Либих, задумчиво встряхивая сигару над пепельницей. – Но о том, что Россия – родина ее предков, она не забывала никогда. Вы должны это учесть, прежде чем услышите главную часть моего повествования.

Анита сделала жест, означавший, что она все поняла и учла.

– Элоиза внимательно следила за тем, что происходит в России, – продолжал Либих, – и ее, как и всех мало-мальски просвещенных людей в Европе, возмущали царившие в этой стране варварство и дикость. Император Николай вверг империю в мрачную бездну, грозящую бедой не только самой России, но и другим странам, находящимся в непосредственной близости от нее. Это грубый вандал и невежа, поработивший собственный народ и мечтающий о том, чтобы поработить цивилизованные государства, не располагающие достаточной военной мощью. Я, как сын видного ученого, выпускник Оксфорда и… гм… близкий друг мадемуазель Бланшар, разделяю ее точку зрения.

И снова Анита сдержала вертевшееся на языке возражение. Спорить не нужно, пусть герр Либих расскажет свою историю до конца.

– Вы, верно, сделали вывод, что Вельгунов был нашим врагом и мы с Элоизой каким-то неведомым криминалистике способом отправили его к праотцам? Вы ошиблись, сударыня. Вельгунов был нашим союзником, и именно он в начале осени принес нам весть, которая заставила нас оставить отвлеченные рассуждения и перейти к практическим действиям.

Здесь Гельмут Либих замолчал и с силой вдавил сигару в пепельницу. Анита сидела как на иголках.

– Что же это за весть?

Dios mio, почему все мужчины так невыносимо медлительны! Почему каждое слово нужно вытаскивать из них клещами? Вот и этот напыщенный торговец химическими удобрениями сидит и тщательно мнет свою зловонную сигару, будто забыв, что прервался на полуслове.

Внезапно медлительность Либиха исчезла: он бросил сигару, с грохотом отодвинул кресло и, выйдя из-за стола, шагнул к Аните.

– Едем!

– Куда?

– Сейчас увидите… Все увидите!

Либих вышел в коридор и что-то приказал по-немецки дворецкому, который дежурил неподалеку от двери кабинета. Через минуту Анита уже садилась в экипаж – тот самый, в котором два дня назад разъезжала мадемуазель Бланшар. Либих пристроился на сиденье напротив, он был хмур и нервно подтягивал черные перчатки, плотно облегавшие его тонкие аристократические руки.

Экипаж доставил пассажиров в Пренцлауерберг, к Аллее тополей. Гельмут Либих вышел из коляски, резко подал руку своей спутнице.

– Придется немного пройтись пешком, здесь уже недалеко. Я не хочу привлекать лишнего внимания.

Они обогнули парк, оказавшийся довольно просторным, и приблизились к скромному дому, окруженному со всех сторон облетевшими кустами си-рени.

– Это и есть штаб Вольной религиозной общины? – догадалась Анита.

– Да… – прошептал Либих и сжал ее руку. – Тише! Остановимся тут. Отсюда нас не заметят, зато вам все будет прекрасно видно. Сейчас к дому подъедет карета, из нее выйдет человек. Постарайтесь рассмотреть его лицо и, если представится возможность, обратите внимание на правую руку. Это важно… А вот и он!

К дому подъехала карета с зашторенными оконцами, мягко колыхавшаяся на английских рессорах, как младенец в колыбели. Это была одна из тех дорогих карет, которыми имеют возможность пользоваться только состоятельные люди. На звук лошадиных копыт из дома вышли двое в белых одеяниях, похожих на римские тоги. Один из них распахнул дверцу кареты и помог сойти на землю человеку в шубе из меха калана. Мех серебрился и казался подернутым инеем. Анита знала цены на меха – такая шуба стоила целое состояние.

Человек в шубе был без перчаток. Выйдя из кареты, он вынул изо рта сигару в металлическом мундштуке, и Анита заметила на тыльной стороне его правой ладони полоску, напоминавшую шрам. Лицо незнакомца было видно ей только в профиль. Она отметила округлость подбородка и маленький вздернутый нос. Что-то знакомое… Нет, этого франта в дорогой шубе она видела впервые, но все же было в его фигуре и чертах лица что-то такое, что уже попадалось ей на глаза, причем не раз.

Двое в белых одеждах вели себя с незнакомцем подчеркнуто почтительно. Они дождались, когда он докурит сигару и освободит мундштук от окурка, после чего открыли перед ним входную дверь, и он степенной, если не сказать величественной, походкой вошел в дом. Карета осталась стоять у крыльца.

– Пойдемте, – негромко сказал Либих. – Вы видели ЕГО, этого достаточно.

– Кто этот человек? Мне кажется, я…

Гельмут Либих отвернулся к ограде, взглянул на пустой парк, прислушался к царившей вокруг тишине и произнес вполголоса:

– Вы удостоились чести видеть российского императора.

Глава четвертая. Берлинские трущобы

Притча о трех братьях. – Портрет кисти Кипренского. – Что произошло в Витебске. – Письмо Константина Павловича. – Коммерсант Володин. – Заговор патриотов. – Спасители. – Странная записка. – Вероника в роли курьера. – Снова человек в котелке. – Черкесская шашка Максимова. – Ранке приносит важные известия. – Окончательный вердикт профессора Бернштейна. – «Sturm und Drang». – «Предместье сараев». – Еще одно убийство.

Услыхав эту новость, Анита потеряла дар речи, но ненадолго.

– Российского императора? Вы не ошиблись? Я знаю, как выглядит Николай Павлович, я видела его несколько раз в Петербурге… Этот человек не похож на него!

– Разве я сказал, что этого человека зовут Николай? – остудил ее Либих и вновь тревожно оглянулся. – Давайте вернемся ко мне, и я постараюсь растолковать вам, к чему вы теперь причастны. Право, лучше б вы воспользовались моим предыдущим предложением и ушли, не вникая в подробности… Но теперь поздно.

Они вернулись в особняк на Лейпцигштрассе. Либих распорядился, чтобы принесли кофе со сливками. Он был сосредоточенно-мрачен, как человек, смирившийся с незавидной участью, однако готовый отстаивать свои принципы, что бы ему ни грозило.

– Хотите, я расскажу вам притчу? – промолвил он, помешивая ложечкой в фарфоровой чашке саксонского производства. – Жили три брата. Судьба старшего сложилась блестяще: он без малого четверть века правил огромной страной, выиграл великую войну, нанес поражение полководцу, который считался непобедимым, и стал хозяином Европы. Да-да, хозяином, поскольку в то время не нашлось во всей Европе никого, кто посмел бы ему перечить. К его чести, он не сделался агрессором, вел политику мудрую и взвешенную. Однако человеческий век короток, и вот наш правитель внезапно умирает. Детей у него нет, и престол, согласно закону, утвержденному еще его отцом, должен перейти к среднему брату – следующему по старшинству. Все готовы к смене власти, высшие сановники и императорская гвардия присягают на верность новому монарху, и вдруг выясняется, что средний брат царствовать не желает. Будто бы еще при жизни прежнего императора он заявил ему, что отказывается от трона. Все в смятении, пьеса в спешном порядке переигрывается, и на престол вступает младший брат, державшийся до этого в тени… Вы угадали, о ком я?

– Угадать нетрудно, – ответила Анита. – Старшего брата звали Александр, среднего – Константин, а младшего зовут Николай, и он нынче правит Россией. Неужто вы хотите сказать, что человек, которого мы только что видели в парке, – это Константин Павлович, второй сын императора Павла?

– Мне нечего добавить, мадам. – Либих звякнул ложечкой. – Константин куда больше похож на своего отца, нежели его младший брат. Думаю, вы узнали характерный павловский профиль. Если сомневаетесь, могу привести вам еще одно доказательство. – Он вынул из ящика стола книгу альбомного формата с закладкой посередине. – Взгляните.

Анита раскрыла тяжелую книгу на той странице, где была закладка, и увидела литографическое изображение полного круглолицего мужчины со сложенными на животе руками. Голова его была повернута в сторону, и Анита удивилась поразительному сходству его с тем незнакомцем, который полчаса назад предстал перед ней в Аллее тополей.

– Перед вами литография с картины Кипренского, написанной в тысяча восемьсот тридцать третьем году. Это портрет Константина Павловича в парадном мундире. Считается, что Кипренский писал его по памяти, потому что, по официальной версии, Константин Павлович умер от холеры в Витебске в июне тысяча восемьсот тридцать первого, вскоре после бегства из мятежной Варшавы, где он служил наместником. Обратите внимание не только на лицо, но и на правую руку, она видна достаточно хорошо. Видите шрам? (Анита, приглядевшись, в самом деле различила на белой руке великого князя нечто напоминавшее глубокую царапину.) Это след от польской пули, которая задела Константина, когда он вынужден был спешно покидать Бельведерский дворец.

– По-вашему выходит, что Константин остался жив? – Анита, охваченная волнением, смотрела на портрет. – Но как же известие о его смерти?

– Фальшивка. Николай всегда боялся брата и был бы рад избавиться от него любыми способами. Не удивлюсь, если и нападение на Бельведерский дворец было спровоцировано с ведома Петербурга. В борьбе, где на кону императорская корона, все средства хороши. Узнав, что Константину удалось покинуть Польшу, Николай организовал покушение на него в Витебске, рассчитывая, что в создавшейся суматохе все пройдет гладко. Но фортуна оказалась на стороне Константина, он снова уцелел и, понимая, что силы неравны, уехал за границу. Николаю не удалось уничтожить его физически, и тогда к делу была подключена печать. По стране и миру распространили официальное сообщение о смерти великого князя. О том, что Константин жив, знали немногие. Все они были вскоре убиты, в том числе его вторая жена Жанетта, она же светлейшая княгиня Лович. Она не успела покинуть Россию и была задушена в Царском Селе в том же тысяча восемьсот тридцать первом году. Ей было тридцать шесть лет.

– Не может быть! – воскликнула Анита. – Я сама читала некрологи…

– Ну, конечно, – саркастически усмехнулся Либих. – Кто же напишет в некрологах, что причиной смерти княгини стала затянутая на шее удавка. Вы удивлены? Я ничуть. Разве в официальных российских источниках сообщалось об истинных причинах смерти императора Павла? Писали только об апоплексическом ударе, а о табакерке, проломившей ему височную кость, забыли… Молчите? То-то же. Александр вступил на престол, перешагнув через окровавленный труп отца. Николай готов был перешагнуть через труп брата, но Константин под страхом смерти написал отречение и тем самым отсрочил на шесть лет исполнение приговора.

– Позвольте, – Анита закрыла альбом с литографиями, – я слышала, что манифест об отказе Константина от престола был подписан Александром Павловичем и основанием послужило личное письмо Константина, который не хотел царствовать.

– Вы поверили? – Либих хмыкнул и бросил ложку на стол. – С вашей-то проницательностью… Да любой умный человек поймет, что все это чистейшей воды вымысел! Если манифест существовал, почему он не был обнародован? Александр не мог не понимать, что неопубликованный документ не имеет силы. После того, как из Таганрога пришло известие о его кончине, петербургский губернатор Милорадович присягнул на верность Константину, его примеру последовали высокопоставленные генералы, гвардия, Сенат… И что же? Проходит несколько дней, и положение меняется – Константина во дворце нет, Николай самовольно объявляет себя императором. Он ссылается на письмо Константина, в котором тот якобы отрекся от трона. Письмо было, но кто знает об обстоятельствах, которые заставили великого князя написать его? Если к вашему горлу приставят нож, разве у вас останется выбор?

– К моему горлу приставляли нож, – сказала Анита. – Ощущение не из приятных, вы правы… Как же развивались события после того, как Константина вынудили отречься от престола?

– Это вы знаете не хуже меня. Он жил в Варшаве, в фактической ссылке, довольствуясь ролью императорского наместника. При этом он постоянно ощущал угрозу со стороны брата. В Варшаве он пережил два покушения, о которых в России предпочли умолчать. Наконец выдался удобный случай разделаться с ним и списать все на польских повстанцев. То, что Константину Павловичу удалось остаться в живых, – большая удача. Перебравшись в Европу, он долго не мог оправиться от потрясения и решил, что самое лучшее для него – затаиться, дожить остаток дней где-нибудь в глухом европейском закоулке, инкогнито, под чужой фамилией. Он уехал в Германию и семнадцать лет провел в Мюнхене под именем купца Володина, владельца совместной российско-баварской торговой компании.

– Семнадцать лет? Константин на два года младше Александра, значит, сейчас ему должно быть около семидесяти.

– Шестьдесят девять. Тихая жизнь за границей пошла ему на пользу. Он много думал, читал, наблюдал. И, по его собственному признанию, стал другим человеком. В нем не осталось ни малейших признаков прежней нерешительности и тем более малодушия. Все, что происходит в николаевской России, возмущает его до глубины души. Поэтому он решил вернуть себе российский престол, который принадлежит ему по праву.

– Он всерьез полагает, что это возможно?

– Так полагает не только он, но и люди, которые ему сочувствуют. Их пока немного, поскольку, как вы понимаете, необходимо соблюдать крайнюю осторожность. Однако в большинстве своем это люди влиятельные, они способны задействовать для осуществления благой цели мощные ресурсы: как людские, так и материальные.

– Вы тоже относитесь к их числу? – осведомилась Анита.

– Да, – коротко проговорил Либих.

– И каким же образом вы и ваши союзники собираетесь свергнуть с престола Николая и заменить его Константином?

– А вот тут мы с вами переходим дозволенную черту. Я и так сообщил вам слишком много. Согласитесь, увиденного и услышанного вами вполне достаточно.

– Вы не сообщили основного. Какое отношение к вашему загово… к вашему предприятию имел Вельгунов и отчего он умер?

– Вельгунов принадлежал к числу наиболее близких сторонников Константина Павловича, был его доверенным лицом в Берлине. Его смерть стала для нас полной неожиданностью, особенно если учесть, что подготовка к возвращению законного монарха в Россию вступила в завершающую стадию. Мы давно подозревали, что на след созданной нами тайной организации вышли агенты Николая. Уверен, что устранение Вельгунова – дело их рук, хотя и не представляю, как им удалось это провернуть. Элоиза заподозрила вас – ведь вы стояли рядом с ним, когда он скончался. С присущей ей решимостью она приехала к вам на Фридрихштрассе и попыталась выяснить, что связывало вас с Вельгуновым. По дороге к дому пивовара Шмидта, где находился один из наших подпольных центров, она заметила слежку. Предупрежденный Шмидт поймал вашего супруга в капкан. По тому, как легко было это сделать, мы поняли, что за Элоизой следил любитель. Допрос отложили на утро, однако вашему мужу удалось бежать. А на следующий день нас постигли два новых удара: кто-то поджег дом Шмидта, хозяева погибли в огне, и в то же время в другом районе города был убит старик Пабло, еще один наш сторонник. И вы хотите, чтобы я поверил вашим словам, будто вы здесь ни при чем?

В голосе Либиха вновь послышалась угроза, на сей раз даже более отчетливая, чем прежде. Анита сообразила, что угодила в западню. Фабрикант-заговорщик, если он и впрямь неглуп, не выпустит ее из своего дома.

– Вы все-таки намерены меня убить? – спросила она, уже не играя испуг, а действительно испугавшись.

– Я не знаю, что с вами делать! – Либих со злостью сжал кулаки. – Я не имею права отпускать вас, это слишком рискованно. В одночасье погибло столько наших людей, сегодня кто-то стрелял в Элоизу… До вашего появления в Берлине ничего подобного не происходило. Что бы вы подумали на моем месте?

Анита тщетно пыталась придумать веские оправдания, но их не было. Стояла рядом с Вельгуновым? Стояла. Максимов следил за мадемуазель Бланшар? Следил. Кроме того, разговор с Пабло за час до его смерти, постоянные визиты в полицию, присутствие в «Ореховом дереве» в момент покушения – все это, с точки зрения герра Либиха и его соратников, должно выглядеть чрезвычайно подозрительно. Они ведь не суд присяжных, других доказательств вины им не нужно. Возьмут и прихлопнут. За-просто…

Анита снова потянулась к ридикюлю, где лежало единственное ее средство самообороны. Либих неподвижно сидел за столом – размышлял.

Внезапно в дверь постучали, и послышался голос дворецкого. Всех слов Анита не поняла, зато совершено ясно уловила гортанно произнесенное «Maksimoff». Уловила и вздрогнула.

Либих тоже дернул плечом, только не испуганно, а раздраженно. Отдал дворецкому короткий приказ, и тот немедленно удалился.

– А вы не так просты, мадам… Кто знал, что вы у меня?

Никто, хотела сказать Анита. Спасибо здравому смыслу – вовремя заставил прикусить язык.

– Отто говорит: там, у крыльца, какие-то люди, они хотят вас видеть. – Герр Либих поднялся и отдернул тяжелую штору, загораживавшую квадратный оконный проем. – Что это за банда, откуда она взялась?

Анита на нетвердых ногах подошла к окну и увидела внизу группу из десяти-двенадцати человек весьма угрожающего вида. Они окружили крыльцо и переминались с ноги на ногу, поглядывая на верхние этажи. Их небрежно-расслабленные движения напоминали разминку завзятых драчунов перед схваткой. Среди них Анита разглядела Максимова, он был без головного убора и сюртука, на поясе у него болтался пистолет.

– Это мой муж. Он пришел за мной.

Гельмут Либих стушевался. Одно дело – угрожать беззащитной женщине, и совсем другое – вступать в стычку с отрядом мускулистых и неплохо вооруженных бойцов. Возможно, у химического магната, где-нибудь в недрах особняка, имелась стража числом и поболее, но он не рискнул затевать потасовку.

– Вот что… Я открою окно, а вы скажите им, что все в порядке. Пусть убираются.

Анита смерила его презрительно-насмешливым взглядом.

– Не держите меня за дурочку. Если вы немедленно не выпустите меня на улицу, я подниму крик, и через минуту-другую эти люди будут здесь. Тогда никто не сможет поручиться за вашу безопасность и за безопасность мадемуазель Бланшар, которая, как я думаю, скрывается в ваших апартаментах.

Лицо Либиха стало багровым, словно в него плеснули кипятком. Он сквозь зубы выругался по-немецки и указал Аните на дверь.

– Проваливайте! Отто вас проводит. Но глядите… Если хоть одно слово из сказанного здесь дойдет до посторонних ушей, я не дам за вашу жизнь и гроша.

– Не беспокойтесь, – с достоинством ответила Анита. – Я достаточно благоразумна.

Она вышла из кабинета, прошла по коридору, спустилась по лестнице в холл. Дворецкий неотступно следовал за ней. Анита шла и, кожей ощущая его ненавидящий взгляд, ждала выстрела в спину.

Отто не стал стрелять. Он проводил гостью до выхода, с холодной вежливостью распахнул перед нею дверь.

– Прошу, сударыня.

Анита, не веря своей удаче, вышла на улицу и попала в объятия Максимова.

– Нелли, ты цела? Что они с тобой сделали?

Она посмотрела в милое лицо Алекса. Хотелось расцеловать его, хотелось сказать, какой он молодец и умница, но она всего лишь устало улыбнулась и с недоумением оглядела собравшихся вокруг атлетов.

– Что это за почетный караул? Ты встречаешь меня, как английскую королеву.

– Это господа из боксерского клуба, мои друзья. Когда я узнал, что ты в опасности, я попросил их помочь мне, и они сразу согласились. Мы взяли три экипажа и приехали прямо сюда.

– Опасность? – удивилась Анита. – С чего ты взял?

– Разве нет? – опешил Максимов. – Я был в клубе, и мне передали записку. В ней говорилось, что тебя…

– Кто передал?

– Записку мне принес служитель клуба, сказал, что ее оставил какой-то лакей. Вот она.

Максимов протянул жене клочок бумаги. Текст был написан карандашом, по-французски.

– «Мсье! – вслух прочла Анита. – Если вы хотите застать вашу супругу живой, бросайте все и езжайте на Лейпцигштрассе. Она в особняке Гельмута Либиха, и ей грозит серьезная опасность».

– Подписи нет, но я сразу поверил в то, о чем здесь говорится. При твоей склонности к приключениям ты могла попасть в переделку, поэтому я собрал приятелей и поспешил сюда.

– Твой осведомитель обманул тебя, – сказала Анита, со скучающим видом возвращая ему записку. – Или просто пошутил. Господин Либих принял меня очень любезно, угостил первоклассным кофе. Я уточнила у него кое-какие частности, которые меня интересовали. Не понимаю, о какой опасности может идти речь.

– Нелли, – Максимов взял ее за плечи, – не ври! Я же вижу, что ты врешь!

– Алекс, не будем устраивать сцен на улице. Извинись перед этими господами и поблагодари их за участие. Тебе уже не нужно ехать в клуб? Тогда поехали домой. Я устала и хочу есть. Надеюсь, Вероника догадалась приготовить что-нибудь на ужин?

– Мы можем заехать в ресторан, – предложил растерянный Максимов. – Тут неподалеку есть хорошее место с приличной немецкой кухней.

– Нет, благодарю покорно. Немецкая кухня вызывает у меня отвращение. К тому же в здешних ресторанах как-то… неспокойно.

* * *

Весь следующий день Анита не решалась выйти из дома. Алекс с утра умчался в свой клуб, где в полдень долгожданный мистер Горди Хаффман, легенда английского бокса, должен был провести первый тренировочный бой с одним из местных мастеров. Оставшись вдвоем с Вероникой, Анита уединилась в спальне и вновь разложила перед собой расшифрованные записки Вельгунова.

Голова у нее шла кругом. Воскресший Константин Павлович, кандидат в российские императоры… заговор против Николая Романова… мадемуазель Бланшар, мечтающая о лаврах Робеспьера… Все это походило на приключенческий роман – из тех, которые Элоиза де Пьер, говорят, пишет с завидным мастерством. Не нафантазировал ли часом герр Либих вместе со своей подругой?

Анита попыталась сопоставить известные ей факты. Вчерашний пожилой господин, вышедший из кареты у Аллеи тополей, очень похож на Константина Павловича. Сходится все, вплоть до шрама на руке, прорисованного на портрете скрупулезным Кипренским. Рассказ Либиха о бегстве великого князя из Витебска проверить невозможно, придется принять его на веру – однако в нем нет ничего противоречащего здравому смыслу. Все остальное, что она услышала из уст фабриканта, тоже не грешит против логики. В Европе немало недовольных политикой Николая, да и в собственной стране противников у него хватает: его считают жандармом на троне, задушившим в России прогрессивную мысль и мечтающим сделать то же самое во всем мире. Глупость, конечно, но теоретики у нее имеются весьма образованные – один Герцен чего стоит. А от теории до практики – один шаг… Тем более, если в наличии есть такой символ, как преступно отстраненный от власти, чудом выживший, гонимый и опальный великий князь. Это уже не Пугачев, это посерьезнее.

– Вероника!

Лучше бы сходить самой, но кто его знает, этого Либиха с его Фрондой. Не ровен час пристрелят из-за угла, и поминай как звали.

Анита взяла чистый лист бумаги и нацарапала на нем: «Герр Ранке! Не откажите в любезности, исполните еще одну мою скромную просьбу. Ищу в Берлине русского купца по фамилии Володин. Знаю, что прибыл он из Мюнхена, где занимается торговлей. Его кузен из Костромы просил передать ему письмо, а я не знаю, где его искать. Нет ли у вас о нем каких-либо сведений? Заранее благодарна – искренне Ваша Анита Моррьентес».

Записка была свернута квадратиком, скреплена свечным воском и вручена Веронике со строгим наказом передать ее лично в руки господину Ранке.

– Возьми извозчика. Нигде не задерживайся и ни с кем по пути не разговаривай. Как только передашь, возвращайся обратно.

Оставаться одной было боязно, но не терять же времени! Сведения о купце Володине нужны сегодня, и тут вся надежда на Ранке. Наверняка в полиции есть досье на иностранцев, пусть покопается.

Служанка быстро собралась и вышла. Анита проводила ее глазами, глядя из окна. Отметила, что Вероника, уроженка Брянской губернии, попав впервые в жизни в Германию, даже одеваться стала как-то по-немецки: шляпка с широкими полями, бант на шее, клетчатая накидка. Еще б чуть-чуть изысканности и шарма, и вполне может сойти за даму из берлинского полусвета. Это к лучшему, не так привлекает внимание.

Сегодня на противоположной стороне улицы, видимой из окна, стоял только один извозчик. Гюнтер, как и говорил Максимов, отбыл к своей родне. Жаль – с ним было спокойнее. Эдакая наружная стража. Теперь ее нет, и рассчитывать в случае чего можно лишь на себя.

Анита потянула за шелковый шнурок, чтобы закрыть шторы. В потолке щелкнуло, приоткрылась прямоугольная ниша, и из нее вывалился развеселый паяц, который, словно паралитик, принялся дергаться под скрипучие звуки треклятого «Августина». От этих звуков уже тошнило. Анита схватила оставленную Вероникой швабру и стала водворять паяца на место, присовокупляя к означенным действиями самые крепкие испанские выражения.

Когда механический оркестр захлебнулся, а паяц, получив шваброй по деревянной голове, исчез за захлопнувшейся крышкой потолочного люка, Анита вернулась к столику, на котором были разложены шифровки Вельгунова. Вписываются ли они в предложенную Либихом схему?

«Смуглая и Долговязый опасности не представляют…» Здесь все ясно: Вельгунова насторожило появление незнакомых людей из России, он принял их за шпионов Третьего Отделения. Потому и вел с ними такие длинные и, на первый взгляд, беспредметные беседы. Понял свою ошибку и успокоился.

«Срочно найдите данные на Толстого…» А это о ком? По всей видимости, в поле зрения Андрея Еремеевича появился еще какой-то внушающий опасения субъект.

«По мнению Пабло, сюрприз возможен в день Югендвайе…» Это уже совсем непонятно. Какой сюрприз? И дальше – «Заметил внимание к себе со стороны известных Вам особ». Что за особы? Повлияло ли их внимание к Вельгунову на исход дальнейших событий?

Есть еще один вопрос, ответ на который найти непросто. К кому обращены шифровки, кто такой генерал Д.? Очевидно, что Вельгунов действовал в Берлине по его распоряжению и регулярно отчитывался о проделанной работе. Шифровки передавались через агентов или оставлялись в условленном месте. Три последних донесения Андрей Еремеевич составил незадолго до смерти и передать попросту не успел – они так и остались у него в тай-нике.

Анита еще раз мысленно прошлась по всей трагической цепочке: смерть Вельгунова – вторжение неизвестных в его квартиру – убийство Пабло – гибель Шмидта – покушение на мадемуазель Бланшар. Да, рассказ Либиха очень похож на правду. Названных людей связывало что-то общее, но нашлись другие люди, которые решили во что бы то ни стало разрушить их планы.

Вернулась Вероника. Взволнованная, запыхавшаяся, влетела в гостиную и сдернула с головы свою кокетливую немецкую шляпку.

– Отнесла? – спросила Анита, отвлекшись от своих умозаключений.

– Отнесла, – выдохнула Вероника. – В самые руки отдала, как велели. И сразу назад.

– Что-нибудь заметила по дороге?

– Заметила… – Вероника, сминая свои объемные юбки, плюхнулась в кресло. – Страху натерпелась! Думала, пристукнет он меня…

– Кто?

– Почем я знаю! По виду господин: одет прилично, щеки бритые, бороденка стриженая, в глазу стеклышко. На голове котелок такой, как англичане носят.

– Котелок? – встрепенулась Анита. – Точно помнишь?

– Еще бы! – фыркнула Вероника. – Котелок-то я сразу и приметила. Здесь господа все больше в шляпах да в цилиндрах ходят, а этот в котелке.

– А одет… в пальто?

– Черное, как сажа. Рукава длинные, из-под них перчатки. На ногах ботинки лаковые.