Текст книги "Волчий камень"

Глава третья. Карета с зашторенными окнами

Любезность Ранке. – Вольная религиозная община. – «Ореховое дерево». – Разбитая бутылка дорогого вина. – Переполох на Шарлоттенштрассе. – Полезные сведения о пивоваре Шмидте. – Особняк, не тронутый революцией. – Львы на барельефах. – Гельмут Либих нервничает. – Ключ в замочной скважине. – Правду говорить легко и приятно. – Биография Элоизы де Пьер. – Снова в Аллее тополей. – Английские рессоры. – Люди в белых одеждах. – Незнакомец.

Выслушав смуглую иностранку, седовласый Ранке удивленно заморгал и раскрошил в пальцах плитку жевательного табака.

– Пожар? Да, я что-то слышал вчера… Но это не мой участок, подробности мне неизвестны. Если хотите, могу уточнить. Для вас это имеет значение?

– У меня есть поручение к пивовару Шмидту, который жил в этом доме, – легко соврала Анита. – Его приятель из России просил передать письмо с рецептом нового тульского пива. А я теперь не знаю, жив ли этот пивовар и где его искать.

– Я выясню, – пообещал Ранке. – К сегодняшнему вечеру.

– Вы очень добры, – промолвила Анита, с застенчивой благодарностью опуская глаза. – Может быть, заодно вы выясните для меня подробности еще одного вчерашнего происшествия.

– Какого?

– Я говорю о смерти пожилого джентльмена в Пренцлауерберге. Он был в услужении у Вольной религиозной общины, подметал дорожки в Аллее тополей.

– Вам и это известно? – изумился Ранке.

– Я немного знала этого бедного старика, он мой земляк, испанец. Его неожиданная гибель очень огорчила меня.

– Я всегда говорил: революции развращают народ. За последний год Берлин превратился в разбойничий город, убивают теперь не только гвардейцев и мятежников на баррикадах, но и мирных обывателей. Представьте себе: этому старику кто-то проломил голову. Ума не приложу, кому и чем он помешал.

– Что о нем известно?

– Его звали Пабло Риего. Уроженец Севильи, в Берлин прибыл нынешним летом. Искал крышу над головой и заработок. Служители Вольной религиозной общины предоставили ему сторожку в Аллее тополей и предложили работу, которая его устроила. Нравом он отличался тихим и покладистым, работал исправно, без нареканий. Больше, пожалуй, ничего рассказать не могу. Наверное, все это вы знали и сами.

– Да, конечно… Скажите, а он все эти месяцы безвыездно жил в Берлине или куда-нибудь отлучался?

– Такими деталями я не располагаю, мадам, – вежливо сказал Ранке. – Если вам интересно, можете сами поговорить с его нанимателями.

– Вы имеете в виду господ из религиозной общины? Кто они? Я никогда раньше не слышала о них.

– В свое время, три года назад, они откололись от католической церкви и заявили о создании собственной организации. На мой взгляд, очень подозрительное общество: его члены напрочь отвергают всяческие вероучения, считают, что загробной жизни нет и, следовательно, получать удовольствие надо здесь, на земле, не теряя времени даром. Сами понимаете, от такого свободомыслия один шаг до неподчинения властям. Пока что они ведут себя тихо, но я подозреваю, что в недавних беспорядках в городе есть доля и их вины.

– Вся их деятельность сосредоточена в Аллее тополей?

– Да, там они устраивают свои собрания, проводят обряды. Один из таких обрядов называется Югендвайе.

– Как вы сказали?

– Югендвайе. Это такое посвящение юных членов общины во взрослую жизнь. Для берлинцев – просто развлечение. На нем присутствует почти вся молодежь Пренцлауерберга и Кройцбурга. Приезжают и из других районов. Среди горожан, к сожалению, много людей неверующих или верующих неискренне. Вместо того, чтобы ходить в церковь, они посещают подобные представления. Грустно, мадам… Нравственные устои рушатся на глазах. Христианские церкви, на мой взгляд, ведут себя очень вяло, это касается и католиков, и протестантов. Они больше заняты выяснением отношений между собой и не обращают внимания на то, что у них под боком распространяются вредные мысли, которые наносят ущерб всем, кто верует во Христа…

– Понятно, – прервала Анита грозивший затянуться монолог. – Прошу прощения, что оторвала вас от работы. Вы единственный человек в Берлине, на чью помощь я могу рассчитывать.

– Постараюсь вас не разочаровать, – галантно ответил Ранке. – У вас есть еще вопросы ко мне?

– Последний. Вы говорили, что среди вещей Вельгунова была найдена записная книжка с адресами ресторанов и кафе, где он любил бывать при жизни. А какие из этих заведений он посещал чаще всего?

– Его вспомнили в добром десятке кабаков, как дорогих, так и дешевых. Господин Вельгунов отличался разносторонностью вкусов. Чаще всего его видели в кабачке «Ореховое дерево», это на Шарлоттенштрассе, недалеко от театра. Я сам иногда бываю в этом заведении, его держит вполне приличная итальянская семья Леман-Карти… Что, смерть Вельгунова все не дает вам покоя?

– Я считаю, что мы еще не до конца разобрались в ее причинах, – уклончиво ответила Анита и, попрощавшись, вышла.

Максимов ждал ее в коляске, верный Гюнтер восседал на козлах.

– С герром Ранке нам просто повезло, – сказала Анита, усаживаясь в экипаж. – Из него можно вытянуть любые сведения.

– Не удивляюсь, – проворчал Максимов. – Ты очаруешь даже мраморного истукана… Гюнтер, отвези меня в клуб, а фрау домой, на Фридрихштрассе. Анна, переведи ему!

По дороге Анита рассказала мужу о разговоре с Ранке. Максимов остался равнодушен.

– Он не сообщил тебе ничего нового.

– Напротив, он сообщил главное. Теперь я совершенно уверена, что старик в фартуке и Пабло, которого упоминает в шифрованной записке Вельгунов, – одно и то же лицо. Раз так, значит, эти две смерти взаимосвязаны.

– Какую же связь между ними ты усматриваешь?

– Вельгунов был секретным агентом. Все, что нам известно, позволяет причислить этот факт к разряду очевидных. Судя по тому, что его донесения, которые мне удалось расшифровать, написаны по-русски, работал он на людей из России. Далее можно предположить, что это не просто люди, а представители официальных военных учреждений. Об этом свидетельствует обращение «Генералу Д.».

– Ты истолковываешь все слишком буквально, – возразил Максимов. – В письмах использованы условные обозначения. Почему бы не предположить, что «Генерал Д.» – это всего лишь псевдоним неизвестного нам адресата, который может быть кем угодно: политическим заговорщиком, главарем шайки разбойников…

– Возможно, ты и прав, – согласилась Анита. – Но кем бы ни был этот человек, Вельгунов работал в Берлине по его заданию, выполняя секретную миссию. Суть ее мне пока неясна, но, думаю, она так или иначе связана с общиной безбожников, обосновавшейся в Пренцлауерберге. Недаром в записке упоминается Югендвайе и недаром Пабло устроился подметать Аллею тополей.

– Относительно Пабло у тебя тоже имелись предположения.

– Они с Вельгуновым работали в паре. Те, кто был заинтересован в немедленном прекращении их деятельности, избавились сначала от одного, потом от второго.

– Кто же они, их убийцы?

– Если бы я знала ответ на этот вопрос, расследование можно было бы считать завершенным. Пока в нашем распоряжении только фразы из письма о неких особах, чье внимание показалось Вельгунову подозрительным, и о человеке, которому он дал обозначение «Толстый», попросив своих хозяев срочно прислать сведения о нем.

– Он еще писал о сюрпризе, – напомнил Максимов. – Что бы это могло быть?

– Догадки, сплошные догадки! – вздохнула Анита, поправляя шляпку. – У нас есть только одна зацепка. Мадемуазель Бланшар. Не сомневаюсь, что она может пролить свет на интересующие нас события. Если, конечно, нам удастся вызвать ее на откровенность.

– Для начала ее надо найти.

– Она слишком известная особа, чтобы незаметно раствориться в воздухе… Вот и твой клуб, Алекс. Ты вернешься поздно?

– Постараюсь не задерживаться. Сегодня тренировки будут короткими. Завтра приезжает Хаффман, и в три часа пополудни в клуб придут мастера, с которыми он будет драться. Они хотят размяться, провести несколько показательных боев между собой. Вообще-то, интересно посмотреть…

– Как хочешь, – безразличным тоном бросила Анита. – Если тебе интереснее проводить время с грубыми мужланами, бьющими друг друга по лицу, чем со мной, то…

– Нелли!

– Ладно, ступай. Сегодня я обойдусь без тебя.

Когда Максимов, сопровожденный столь неласковым напутствием, скрылся в клубе, Гюнтер развернул свою коляску, чтобы ехать на Фридрихштрассе. Однако Анита велела везти себя в другое место.

– Шарлоттенштрассе. «Ореховое дерево».

Приятно иметь дело с понятливым человеком. Гюнтер мигом домчал Аниту до нужного кабачка. Она минуту раздумывала, не попросить ли его подождать, но решила, что это будет уже слишком. Он ведь не ее крепостной кучер. Да и неизвестно, долго ли она здесь пробудет.

– Vielen Dank, – сказала она, выйдя из коляски. – Ich danke Ihnen für die Hilfe.[3]3
  Большое спасибо… Благодарю вас за помощь (нем.).


[Закрыть]

По улице, именуемой Шарлоттенштрассе, вереницами текли люди. На миг Аните показалось, будто в толпе мелькнула знакомая сутулая фигура в черном пальто и котелке. Этого человека она видела вчера, недалеко от места, где был убит Пабло.

Поеживаясь от тревожных предчувствий, Анита вошла в кабачок. Его название объяснялось просто: несмотря на то, что Берлин расположен в северной части Европы, климат здесь довольно мягкий, и ореховые деревья на улицах – вовсе не редкость. Вот и возле одноименного ресторана они выросли небольшой рощицей, окружившей приземистое здание. Анита подумала, что летом эти деревья смотрятся, должно быть, очень мило и к тому же дают неплохой урожай грецких орехов. Еще одно ореховое дерево красовалось на вывеске над дверью, где был вход в кабачок.

Анита рассчитывала очутиться в мрачном, пропахшем пивом подвальчике, но «Ореховое дерево» оказалось весьма приличным, просторным и светлым ресторанчиком, куда не зазорно было заглянуть даже людям из высших кругов общества. Сев за свободный столик, Анита заказала себе чашку кофе.

Теперь можно было подумать, зачем, собственно, она пришла сюда. Полюбоваться на стены, которые любил разглядывать Андрей Еремеевич? Пустая трата времени. Уединиться и собраться с мыслями? Проще всего это сделать дома, наказав Веронике не шуршать тряпками и не греметь ведрами. Зачем же?

Анита оглядела посетителей. Среди них наверняка есть завсегдатаи, они могли видеть Вельгунова, даже выпивать с ним. Ах, если бы она хорошо знала немецкий!

Анита просидела в кабачке минут сорок, выпила три чашки кофе и решила, что пора уходить. Хорошо бы успеть до темноты наведаться к Ранке, он обещал узнать насчет пивовара Шмидта.

К смуглолицей красавице подошли два не очень трезвых немца, о чем-то заговорили, ухмыляясь до ушей, но она окатила их таким ледяным взглядом, что они сочли за благо поспешно ретироваться.

Анита отодвинула чашку и собиралась подняться из-за столика, как вдруг дверь открылась и в кабачке появились новые посетители.

Мадемуазель Бланшар! Анита быстро опустила вуаль и, опершись локтями на стол, прикрыла лицо ладонями. Заметит или нет?

Мадемуазель вроде бы не заметила. Сопровождаемая своим статным спутником, в котором Анита узнала Гельмута Либиха, химического дельца, чей знаменитый дядя успешно занимался научными изысканиями, писательница прошла в зал. Сегодня она была разодета так, словно собиралась на королевский бал. Ее фигуру облекало белое атласное платье греческого стиля с голубым, шитым золотом передником римского образца, завязанным сзади золотыми же кистями, с алым шарфом вокруг талии. Белые руки, обнаженные до плеч, были украшены жемчужными браслетами, а ноги обтянуты шелковыми чулками телесного цвета, причем ступни и икры, видневшиеся из-под приподнятого с двух сторон платья, были перевиты лентами, крепившимися к туфлям. Так одевались на приемах богатые француженки во времена консульства.

Оценив экстравагантность нового наряда госпожи де Пьер, Анита осторожно приподняла вуаль – так было удобнее наблюдать. Гельмут Либих усадил свою даму за столик, сел сам. Судя по той поспешности, с какой им принесли бутылку «Шато Марго», они бывали здесь часто. Гельмут сам разлил вино по бокалам, с восторженно-наивной улыбкой влюбленного повернулся к мадемуазель Бланшар.

Идиллия была прервана самым чудовищным образом. Один из клиентов кабачка, невысокий плотный здоровяк с длинными, пепельного цвета волосами и густыми бакенбардами, появившийся в зале всего за минуту до романтической пары, поднялся и выхватил из-под сюртучной полы револьвер. Под низкими сводами почтенного заведения грянул гром. Бутылка «Шато Марго», стоявшая перед Гельмутом Либихом, разлетелась вдребезги. Мадемуазель Бланшар выронила бокал с вином и повалилась прямо на возлюбленного. Он успел бросить свой бокал на пол и подхватить ее. В следующую секунду пуля продырявила скатерть в нескольких дюймах от его руки.

Шокированная и оглушенная выстрелами публика на миг окаменела. Стрелявший сноровисто сунул револьвер обратно под сюртук, где, очевидно, имелась кобура, и бросился к выходу. Кто-то из мужчин попытался перехватить его, но здоровяк мощным, профессиональным ударом кулака смел его с дороги, опрокинул попавшийся на пути столик и под звон бьющихся об пол рюмок выскочил из зала.

Публика опомнилась, началась суматоха. Все взоры были обращены на мадемуазель Бланшар, которая неподвижно лежала на руках у Гельмута Либиха. Со всех сторон неслись крики:

– Schnell einen Arzt! Gibt es hier einen Arzt?[4]4
  Доктора скорее! Здесь есть доктор? (нем.)


[Закрыть]

К счастью, один из посетителей владел врачебными навыками. Он проворно отодвинул мешавший столик и стал развязывать на мадемуазель Бланшар ее пышное платье. Внезапно она шевельнулась, приподняла руку и слабым голосом произнесла по-французски:

– Где я? Кто это?

– Дорогая, ты жива? – сорвавшись от волнения на фальцет, воскликнул Либих. – Ты ранена? Скажи: тебе больно?

– Нет… Гельмут, неужели он стрелял в меня?

Вместо ответа Либих крепко прижал к себе очнувшуюся возлюбленную и глазами попросил добровольного лекаря удалиться.

– Дорогая, ты можешь идти?

– Не знаю. Попробую… – Мадемуазель Бланшар выпрямилась, ее грудь вздымалась судорожными толчками. Аните показалось, что писательницу сейчас вырвет, но Элоиза де Пьер справилась с собой и, опершись на руку Гельмута, встала.

Публика металась по залу, под ногами хрустели осколки. Слышалось понятное без перевода слово «polizei». Аните не хотелось в очередной раз встречаться с полицией, и она, пользуясь всеобщим замешательством, стала продвигаться к выходу. Она вышла из кабачка сразу следом за Либихом и мадемуазель Бланшар, видела, как они садились в экипаж. Известную романистку шатало, словно она только что сошла с палубы трансатлантического корабля. Гельмут помог ей устроиться на сиденьях, и экипаж покатил по Шарлоттенштрассе.

* * *

– Должен вас огорчить, мадам, – сказал Ранке, промокнув платком обширную лысину. – Вы не сможете исполнить данное вам поручение. Пивовар Шмидт вместе с женой и подмастерьем погиб в огне. Полиция обнаружила только их обугленные тела.

– Как же получилось, что они не успели спастись? Ведь пожар начался днем.

– Во время пожаров случается всякое. Дом внутри был заставлен рухлядью и пивными бочками, а хозяин с хозяйкой, говорят, обожали послеобеденный сон… Видимо, проснулись слишком поздно и в дыму не успели выбраться. Их трупы нашли недалеко от выхода.

– Какое несчастье! – сокрушенно вздохнула Анита. – Что я теперь скажу их знакомым?

– Я могу им только посочувствовать, – развел руками Ранке. – По моим сведениям, у Шмидта не осталось родни в Берлине. Он переехал сюда не так давно, около года тому назад.

– Откуда?

– Кажется, из Шлезвига. Там как раз шла война с Данией, было опасно. Он решил поискать счастья в Берлине, но и здесь начались волнения. Что поделаешь – Германия вся, от Баварских Альп до морского побережья, превратилась в осиное гнездо, нигде честному человеку не найти покоя…

– А как у Шмидта складывались дела в Берлине? Успешно?

– Вряд ли. Пивоварня совсем небольшая, конкурентов много. Во всяком случае, пиво с его маркой мне не попадалось ни разу, а уж я в этом вопросе знаток, поверьте.

– Догадываюсь, что и близких знакомых у Шмидта в Берлине тоже не было.

– Наверное, он просто не успел ими обзавестись. Время такое, мадам, что знакомых приходится подбирать очень осторожно. Не ровен час нарвешься на какого-нибудь…

– Ясно, – прервала Анита очередной запев знакомой песни. – Могу я попросить вас еще об одном одолжении, герр Ранке?

– Для вас все, что в моих силах и что не запрещено законом, мадам.

– Тогда расскажите мне о нападении на мадемуазель Бланшар в ресторане «Ореховое дерево», что на Шарлоттенштрассе, произошедшем сегодня днем.

Глаза Ранке полезли на лоб. Он снова потянулся с платком к лысине, но передумал и опустил руку.

– Вы не устаете меня удивлять. Как вам удается узнавать обо всех происшествиях, которые случаются в городе? У вас что, собственный штат осведоми-телей?

– Я не нуждаюсь в осведомителях. У меня редкий дар, герр Ранке: всегда оказываться в нужном месте и в нужное время. Про случай с мадемуазель Бланшар я спросила потому, что была сегодня в «Ореховом дереве» и видела все своими глазами.

– Не сказал бы, что этот дар из числа полезных, – пробормотал Ранке. – Вас могло зацепить пулей.

– Не думаю. Стрельба была вовсе не беспорядочной. Тот человек с бакенбардами выбрал своей мишенью мадемуазель Бланшар, прочие посетители ресторана его не интересовали. А я сидела в стороне.

– Если вы видели все сами, зачем спрашивать меня о деталях? Я там не был.

– Детали покушения мне не нужны. Расскажите о последствиях.

Герру Ранке никогда прежде не доводилось выступать в роли допрашиваемого. Он впервые в жизни ощутил то, что ощущали доставленные в его кабинет арестанты, которых он умело бомбардировал быстрыми точными вопросами.

– Видите ли, – проговорил он и скомкал влажный платок, – о последствиях говорить рано, прошло всего несколько часов, разбирательство продолжается… К счастью, обошлось без жертв. Никто не убит, не ранен, если не считать кухарки, которая, испугавшись выстрелов в зале, порезала себе руку разделочным ножом. Заведению нанесен незначительный ущерб: разбито пять тарелок, восемь рюмок, два бокала и…

– Что с мадемуазель?

– Ничего серьезного. Пули ее не задели. От услуг лекаря она отказалась, и господин Либих отвез ее к себе домой на Лейпцигштрассе.

– Разве она поселилась у него?

– У мадемуазель Бланшар, насколько мне известно, нет своего жилья в Берлине. Приезжая сюда, она останавливается в гостинице «Шпрее». Но после сегодняшних событий она наотрез отказалась возвращаться в гостиницу, и Либих увез ее с собой. Учитывая близость их отношений, он имеет на это право.

– А что стрелявший? Полиция ищет его?

– В меру сил, мадам, – ответил Ранке с видом провинившегося отрока. – Берлин наводнен преступными элементами, отыскать среди них нужного – сложнейшая задача. Этот человек, по всей видимости, специалист в своем ремесле. Очень уж ловко он исчез из ресторана, никто даже не заметил, в какую сторону он побежал. Но я надеюсь на удачу. Его приметы розданы всем полицейским, наши люди прочесывают окрестности. Если бы удалось задержать его в момент преступления…

– Было бы еще лучше, если бы он сам пришел в полицию и сдался. – Анита положила руку на ридикюль, что означало у нее намерение прекратить беседу. – Это все, что я хотела узнать. Danke, Herr Ranke.

Прозвучало в рифму, но Ранке не заметил и не улыбнулся. Тяжело поднявшись из-за своего рабочего стола, на котором среди бумаг стоял гипсовый бюстик Барбароссы, он проводил Аниту до двери. Перед тем, как выйти, она сказала ему:

– Вы, разумеется, будете спрашивать у мадемуазель Бланшар, кому выгодна ее смерть и нет ли у нее врагов. Но прежде я бы посоветовала вам задуматься вот над чем. Этот, как вы говорите, специалист-убийца стрелял из револьвера с расстояния в десять шагов. Ему никто не мешал, он сделал несколько выстрелов, переколотил посуду и ни в кого не попал. Чудно, не правда ли?

* * *

Дом Гельмута Либиха на Лейпцигштрассе Анита нашла без труда. Здесь тоже громоздились обломки баррикад, а некоторые здания зияли выбитыми окнами. Однако строгий особняк Либиха не выглядел пострадавшим, разве что из окружавшей его решетчатой ограды были выломаны несколько прутьев.

В палисаднике, примыкавшем к ограде, возился человек в высоких сапогах и измазанной грязью рабочей куртке – перекапывал землю. Анита подошла к ажурной решетке и сказала по-французски:

– Мне нужен хозяин, господин Гельмут Либих.

Был ли ее вопрос понят, осталось неизвестным. Человек с лопатой, не отрываясь от своего занятия, угрюмо кивнул в сторону ворот. Металлическая калитка в них была приоткрыта. Анита прошла через нее и ступила на посыпанную песком дорожку, которая вела к крыльцу особняка. Дорожку с обеих сторон обступали деревья, а над нею нависали проволочные арки, на которых сухо шуршали на ветру увядшие побеги хмеля.

Дойдя до крыльца, Анита взялась за шелковый шнурок, висевший над дверью, и позвонила. Звук получился не тонким и дробным, какие обычно издают дверные колокольчики, а низким и гулким, как у большого колокола. Отголоски еще не стихли, а дверь уже отворилась, и из проема на Аниту глянуло строгое лицо с подстриженной черной бородкой.

«Дворецкий», – догадалась Анита, разглядывая низкий вытянутый подбородок, почти закрывавший миниатюрный галстук-бабочку. Хотя «дворецкий» – понятие британское, в Германии этот сорт прислуги называется, видимо, по-другому. Зато выглядят они почти везде одинаково.

– Могу я видеть мадемуазель Бланшар? – спросила Анита опять же по-французски. Натолкнувшись на молчание, повторила вопрос по-английски.

Этот язык обладателю длинного подбородка и щегольской бородки был знаком. Понимая, что посетительница принадлежит к представителям аристократии, он ответил вежливым полупоклоном и не менее вежливым отказом:

– Сожалею, но с мадемуазель Бланшар вы повидаться не сможете. Ее нет здесь.

– Странно. А в полиции мне сказали, что она в гостях у герра Либиха.

Слово «полиция», как и рассчитывала Анита, вызвало у дворецкого беспокойство. Он несколько мгновений буравил незнакомую гостью взглядом, после чего предложил:

– Быть может, вам угодно будет повидать самого герра Либиха? Он сейчас дома.

Анита ответила молчаливым кивком, исполненным достоинства и не лишенным нарочитой надменности. Этот маленький штрих должен был закрепить у дворецкого впечатление важности ее персоны. Галстук на шее черноусого вздрогнул, словно бабочка собиралась взлететь. Растеряв добрую половину своей спеси, дворецкий раскрыл дверь пошире и посторонился.

– Прошу вас… Я сейчас доложу герру Либиху о вашем приходе. Простите, как вас представить?

– Анита Моррьентес.

Дворецкий торопливо пошел наверх по длинной мраморной лестнице, а Анита принялась рассматривать просторный, сделанный на английский манер холл. Если снаружи особняк выглядел просто и скучно, то внутри зрелище было куда интереснее. Со всех сторон Аниту окружали барельефы: таращились морды лепных львов, замерли в изощренных па козлоногие сатиры, из скульптурных джунглей выглядывали совсем уж экзотические существа, чью природу определить не представлялось возможным. Анита смотрела на них и ежилась – не только от той жутковатой кричащей дисгармонии, которую являли они все, вместе взятые, но и от холода, стоявшего в холле. Такой холод бывает в фамильных гробницах.

– Герр Либих ждет вас, – сообщил, спустившись сверху, дворецкий. – Будьте добры следовать за мной.

Анита последовала и вскоре очутилась в комнате, представлявшей собой образец рабочего кабинета, принадлежащего педантичному и лишенному воображения человеку. На стеллажах, достигавших по высоте уныло-белого потолка, не было ничего, кроме одноцветных и одинаковых по толщине книг с немецкими надписями на корешках. Напротив стояли в ряд громоздкие, точно выструганные из цельных кусков дерева и обтянутые черной кожей стулья, а у окна возвышался кубообразный стол, за которым, положив руки на полированную крышку ладонями вниз, словно готовясь подпрыгнуть, сидел Гельмут Либих.

– Guten Tag, – сказала Анита, когда дворецкий тихо и мягко затворил за нею дверь кабинета.

– Вам, вероятно, трудно говорить на немецком? – произнес Либих по-французски, привстав над столом. – Мы можем перейти на язык Вольтера или Байрона.

Далее разговор велся на французском. Либих предложил гостье сесть, а сам принялся вышагивать по кабинету вдоль стеллажей, заложив руки за спину. Анита сделала вывод, что химический магнат взволнован.

– Если судить по имени, вы – испанка? – спросил он, дойдя до двери и круто развернувшись на каблуках лакированных туфель.

– Я подданная Российской империи, – ответила Анита, чтобы сразу расставить все точки над «i». – Приехала в Германию со своим мужем, русским военным инженером. Мы путешествуем по Европе.

– Позвольте узнать, что привело вас ко мне?

– Я хотела повидаться с мадемуазель Бланшар.

– Почему вы решили, что застанете ее здесь?

– Мне сказали об этом в полиции.

– В полиции? – Либих остановился и повернул к ней лицо с белесыми, чуть навыкате глазами. – Вы имеете отношение к полиции?

– Такое же, какое имеет к ней любой другой обыватель. Мой интерес к мадемуазель Бланшар не связан с интересами господ полицейских. Я провожу собственное расследование.

– Расследование ЧЕГО? – жестко спросил Либих, в упор глядя на посетительницу.

– Расследование обстоятельств гибели Андрея Вельгунова. Вам, безусловно, знакомо это имя?

– Мм… – Либих изобразил замешательство. – Это тот русский, который умер позавчера у входа в кафе «Лютер унд Вегнар»?

– Совершенно верно. Я стала невольной свидетельницей трагедии. Надеюсь, вам известно также, что мадемуазель Бланшар приходила ко мне и мы говорили с ней о Вельгунове?

Либих повел себя умно – не стал разыгрывать удивление. Немного помолчал, вернулся к столу, тронул тяжелый пирамидальный подсвечник. Затем промолвил:

– И что из этого следует?

– Мадемуазель Бланшар знала мсье Андре. Я тоже знала его, хотя и не очень близко. Я хотела выяснить, не появилось ли у мадемуазель новых предположений относительно его внезапной кончины.

– Мадемуазель разделяет мнение полиции, – отрезал Либих. – Смерть мсье Вельгунова наступила вследствие естественных причин.

– А вы как считаете?

– Точно так же.

– Bien. – Анита поднялась и сделала движение в сторону выхода. – Вообще-то, я хотела поговорить еще о подвале с крысами, сгоревшем пивоваре, убитом старике и стрельбе в ресторане «Ореховое дерево», но вижу, что вы не расположены к беседе.

Не успела она закончить фразу, как Гельмут Либих одним прыжком очутился у двери и быстро повернул торчавший в замочной скважине ключ. Анита рывком расстегнула ридикюль. Внутри, в кожаном чехле, лежал нож.

– Сядьте! – приказал Либих, сунув ключ в карман сюртука.

– По какому праву вы мной командуете?.. – начала Анита и осеклась, увидев, как побагровело его лицо.

Она снова села, расстегнутый ридикюль пристроила на коленях. Невидимый Либиху нож был перед ее глазами.

Хозяин особняка взял себя в руки, пересек кабинет в обратном направлении и сел за стол. Глаза его вонзились в Аниту.

– Откуда вы знаете про стрельбу в «Ореховом дереве»?

– Я там была сегодня.

– Разумеется, случайно?

– Разумеется.

– А про пивовара и подвал с крысами? Только говорите правду!

Анита и не собиралась лгать. Тактика разговора была намечена ею еще по дороге сюда. Пока что все шло примерно так, как она и предполагала. Во взгляде Либиха полыхала злость, кабинет был заперт, и во всем доме не было никого, кто пришел бы на помощь легкомысленной сыщице. Сыграть испуг в такой обстановке не составляло труда. Запинаясь, она рассказала все: как Максимов следил за мадемуазель Бланшар, как дошел за нею до жилища пивовара Шмидта, как был усыплен и попал в подвал. Единственное, о чем она не стала говорить, – о вмешательстве Гюнтера. Сказала, что Алекс, освободившись от веревок, выбрался из подвала сам.

– Это все? – спросил Либих. – А убитый старик?

Анита вспомнила человека в черном пальто и котелке. За ее передвижениями по Берлину могли следить, поэтому проще и безопаснее придерживаться выбранной линии. Она рассказала о своем пребывании в квартире Вельгунова, умолчав только о найденных в тайнике письмах, и о встрече со стариком-испанцем.

– Когда его нашли с проломленной головой, я подумала: не связана ли эта новая смерть с несчастьем, которое произошло с мсье Андре… А сегодня я увидела, как какой-то человек стрелял в мадемуазель Бланшар. Не может быть столько совпадений! Все это звенья одной цепи. И я подумала, что только мадемуазель… и, может быть, вы – способны объяснить то, чего я не понимаю.

Либих слушал, не перебивая, и мрачно постукивал длинными ногтями по столешнице. Когда Анита умолкла, он издал громкий вздох и на мгновение прикрыл веки, как делают люди, готовящиеся принять важное решение.

– Кто докажет, что вы не подосланы полицией?

– Я не имею привычки лгать.

Анита отметила про себя, что правду говорить легко и приятно. Либих сомкнул ладони и поднес их к губам. Казалось, он мысленно читает молитву.

– Должен вам сказать, что история, в которую вы ввязались, чревата для вас самыми серьезными последствиями, – произнес он спокойным, даже дружелюбным тоном. – Настолько серьезными, что вы можете никогда не выйти из этого дома.

– Спасибо за откровенность, – сказала Анита. – Если бы вы намеревались от меня избавиться, то сделали бы это уже давно. Но вы благовоспитанный человек, аристократ. Вы не станете стрелять в меня из револьвера, а потом кромсать мое бедное тело кухонным ножом и по частям сбрасывать в Шпрее.

– Откуда вам знать, на что я способен! – огрызнулся Либих. – Повторяю: речь идет о деле настолько важном, что ваша жизнь может стоить не дороже пфеннига.

Он решительно поднялся из-за стола, подошел к двери, вынул из кармана ключ, отпер замок и распахнул дверь настежь.

– Я даю вам возможность уйти отсюда. Тем самым я нарушаю обещание, связывающее меня с другими людьми, но мне не хочется причинять вам зла. Уходите и считайте, что наша беседа не состоя-лась.

Анита поняла, что настал момент взять инициативу в свои руки. Она не двинулась с места, только застегнула ридикюль и поставила его рядом с собой на свободный стул.

– Почему же не состоялась? Она так замечательно началась, и я была с вами совершенно правдива. Неужели вы не ответите мне искренностью на искренность?

– Вы поразительная женщина. – Рука Либиха все еще лежала на дверной ручке, а в проеме виднелся тусклый пол коридора. – Я предлагаю вам свободу. Свободу от неприятностей, которые может навлечь на вас моя искренность. Отчего вы упрямитесь?