Текст книги "Дерни смерть за саван"

– А ежели не возвернетесь? – проблеяла служанка тоскливо и посмотрела на уходящих так, будто провожала их в последний путь. – Что мне тогда? В петлю лезть иль головой в речку…

– Не вздумай! Можешь к нашему приходу приготовить ужин.

Наконец вышли. Уже смеркалось, но это вполне согласовывалось с намерениями Максимова. Он рассчитывал добраться до места под покровом темноты. Кто знает, вдруг там такая же голая и просматриваемая местность, как возле Кельтской пещеры? Не стоило первыми попадаться на глаза превосходящим силам противника.

Шли неспешно, Анита через каждые десять шагов озиралась, проверяя, нет ли слежки. Кончита вела своих спутников пастушьими тропками мимо полуразвалившихся хижин – то был уже не город, а пригород, когда-то заселенный простым людом, но ныне покинутый.

– Куда они подевались?

– Здесь была деревня, человек сто, все держали овец. Лет пятьдесят назад вспыхнула эпидемия чумы, – пересказала Кончита слышанное от местных. – Многие умерли, остальные побросали дома и переехали в другие районы. Мы с Хорхе застали это место уже заброшенным… А вот и пастбище. Но на нем с тех пор никто никого не пасет.

– Оно и к лучшему. Наша задача – подойти к часовне незаметно.

Ночь облепила землю чернотой, сквозь которую, однако, проглядывала полная луна, что оказалось как нельзя кстати. Максимов запасся переносным фонарем, но не собирался зажигать его без крайней необходимости, чтобы не привлекать к отряду внимания. А при луне все и так было видно.

Пока что фортуна им благоприятствовала. Впереди, на краю обезлюдевшей деревеньки, замаячила искомая часовня. В прошлом веке люди возносили в ней хвалу Создателю и просили у него милости на будущее, теперь же и она, подобно окрестным лачугам, стояла всеми забытая и никому не нужная. Разве что разбойникам, которые обрели в ней временный приют.

Следовало признать, что большая часть пути преодолена успешно. Никто не помешал маленькому отряду, никто даже не попался навстречу. Максимов, прикинув на глаз оставшееся расстояние, уже готовился скомандовать «Стоп!», чтобы собраться с силами и мыслями перед решающим броском, но заметил справа от тропинки небольшой овражек, заросший бурьяном.

– Туда! – отдал приказ не столько голосом, сколько жестом.

Все трое скатились в овражек и замерли. Максимов высунул голову из сорных зарослей. Позиция – лучше не придумаешь: часовня видна как на ладони, до нее по прямой с полсотни саженей.

– Делаем так, – промолвил он одними губами. – Я подбираюсь к часовне, смотрю, слушаю… Словом, оцениваю обстановку.

– А мы?

– А вы сидите здесь. И чтоб ни звука! Если меня обнаружат и начнут стрелять, прикроете. Ясно?

– А как это «прикроете»? – не поняла Кончита, слабо разбиравшаяся в батальной терминологии.

– Отвлекаете внимание. Палите куда угодно… главное, не в меня.

Он оставил им турецкий пистоль. Оружие, что и говорить, неважнецкое, но «Дрейзе» следовало держать при себе. Там, в непосредственной близости от бандитского гнезда, надежный револьвер мог ох как пригодиться!

– Вас здесь никто не тронет, а я скоро вернусь, – бодро заверил Максимов и, как заправский пластун, пополз через открытое пространство к часовне.

Потекли минуты тревожного ожидания. Анита лежала на животе, пристроив руку с пистолем на верхней кромке овражка. Для набега на врагов они с Кончитой выбрали практичные британские платья из серого сатина. Единственным недостатком этой одежды являлся глубокий вырез спереди, его прикрывали шейными платками – Анита настояла на этом, опасаясь, что Максимов будет отвлекаться на всякие глупости, когда надо быть предельно внимательным.

Время шло. Силуэт часовни четко вырисовывался на фоне освещенного луною неба, он хранил молчание, а внутри не мелькало ни единого огонька, свидетельствовавшего о присутствии обитателей.

Когда терпение Аниты почти иссякло, Алекс все-таки появился. Он вынырнул из мрака тихо и неожиданно – как ночной хищник, что умеет подкрадываться на мягких лапах. Сполз в овраг, отдышался.

– Что там? Рассказывай!

– Ничего. – Он развел руками. – Я облазил все вокруг. Следов не разглядеть – сплошная трава. В нескольких местах примята, так что в часовню недавно входили, это точно. Но есть ли кто внутри – не знаю. Если и есть, то сидят как мыши.

– Это настораживает, – пробормотала Анита озадаченно. – Или они приготовились к нашему приходу, или…

– Или там никого нет. Я склоняюсь ко второму варианту. Человека, даже если он затаился, все равно можно почувствовать. Я это умею. Клянусь, там ни одной живой души!

– Сейчас проверим! – Кончита решительно взяла газовый светильник и поднялась во весь рост.

– Ты что?! – ужаснулась Анита. – Остановись!

– Я хочу видеть своего мужа!

И, как бесстрашная героиня из читанных ею романов, готовая пожертвовать собой ради любимого, Кончита, не таясь, зашагала к часовне. На ходу зажгла фонарь и подняла его над головой.

Анита и Максимов бросились за ней.

– Ненормальная! Убьют!

Кончита не слушала увещеваний и не сбавляла шага. Вот она дошла до часовни – скошенной на одну сторону постройки, из которой выпирала, как направленный в небеса перст, башенка-колокольня. Переступила порог. Анита импульсивно сжалась, ожидая услышать стрельбу. Но часовня безмолвствовала.

Максимов вошел вторым. Мгновенно окинул взглядом внутренность запустелого строения. Пятна фонарного пламени выхватили из мрака облупившуюся штукатурку, высокий свод с линялыми следами былой росписи, оконные проемы с обвалившимися краями, больше похожие на изломанные ядрами бойницы…

– Ты прав, – негромко произнесла Анита, подойдя сзади. – Живых душ здесь нет. Только мертвая…

Под одним из окон навзничь лежал Хорхе, одетый, по выражению чумазого отрока, как хлыщ – в приталенный двубортный редингот и длинные узкие брюки на помочах. На груди редингот был распахнут, из-под него выглядывала сорочка, а на ней запеклась безобразная бурая клякса. На эту-то кляксу и уставилась Кончита с поднятым кверху светильником.

Максимов дотронулся до руки Хорхе, она закоченела и была холоднее льда.

– Да… Теперь он действительно убит.

А все-таки он был не так скверен, муж Кончиты. Анита представила себе, как этот импозантный кабальеро, узнав из беседы в Кельтской пещере, что его товарищи нарушают обязательства и угрожают женщине, с которой его связали судьба и церковь, идет к ним, чтобы выяснить отношения. Идет смело, с открытым, как говорится, забралом, сменив перед тем грязную хламиду на костюм джентльмена. Выдвигает обвинения, требует выполнения соглашений, а ответом ему – пуля в грудь.

Свершившееся убийство могло означать лишь одно: в услугах Хорхе бандиты больше не нуждаются. Потому и повели себя так нагло в отношении Кончиты. Хорхе что-то сделал для них (что?), и его устранили. Теперь очередь за Кончитой, мешающей им занять дом, который отчего-то притягивает их посильнее магнита.

Пока Анита выстраивала в уме логические цепочки, Кончита вышла из ступора, грохнула с размаха фонарь о щербатые плиты пола и с надрывным, истинно вдовьим «у-у-у!» повалилась на неподвижное тело мужа. Фонарь разбился и погас, в наступившей темноте Анита и Максимов приготовились к тому, чтобы стать свидетелями душераздирающей сцены. Как вдруг боковым зрением Анита выхватила из темени искрящуюся змейку, побежавшую вдоль стены, а слуха коснулось сухое потрескивание.

Уловил это и Максимов. Он сориентировался моментально – в силу технического образования и многолетнего опыта ему и гадать не надо было, что к чему. С перекошенным лицом он схватил Аниту за поясницу и выбросил из часовни. В том же направлении сильнейшим тумаком отправил Кончиту. Как камни из пращи, вылетели они из ветхого зданьица.

– В овраг! – рыкнул Максимов. – Живо!

Влетели в бурьянные заросли, скатились на дно, и тотчас ночь раскололась от мощного взрыва. Над головами просвистели обломки, сверху посыпалась мелкая труха. Когда стихло, Анита с опаской выглянула из укрытия.

От часовни не осталось ничего, если не считать груды разнокалиберных осколков, которые погребли под собой прах инженера Хорхе Алонсо Рамиреса.

Глава четвертая
Шесть кружек на дубовом столе

Сеньор Лопес в своем репертуаре. – Психотерапевтические сеансы. – Женщина с рыжими волосами. – В библиотеке. – «История Тартесса». – Максимов совершает промашку. – Выдержки из биографии палача. – Анита просвещается. – Слухи и сплетни. – Старушка со шрамом. – Переговоры. – Двое идут по следу. – На окраине города. – Послание. – Храбрость и безрассудство. – Заведомо неравный бой. – Клочок обгоревшей бумаги. – Лестница на чердак. – Прекрасная незнакомка в стальных наручниках.

– Что еще должно случиться, чтобы вы поверили нам, сеньор Лопес?

Это спросила Анита. Спросила у пожилого жандарма, который стоял на некотором отдалении от руин часовни и наблюдал за тем, как его подчиненные заканчивают разбирать завалы.

Сеньор Лопес был уже в курсе всего, что предшествовало взрыву. Познакомили его и с теорией, которая возникла одновременно у Аниты и у Максимова. Теория не отличалась сложностью, возникла бы она у кого угодно, в том числе у Кончиты, если бы последняя находилась во вменяемом состоянии. Но Кончита, испытав очередное потрясение, лежала дома в бреду, и ее выхаживала Вероника. А Анита с Алексом, как непосредственные очевидцы и без пяти минут потерпевшие, присутствовали при осмотре места происшествия.

– Это западня, – втолковывал Максимов служивому простофиле. – Нас специально заманили в нее, чтобы прихлопнуть всех разом. Очевидно было, что Кончита захочет узнать судьбу Хорхе, а мы не отпустим ее одну… К телу были подведены провода и подключен гальванический элемент. Едва труп стронули с места, как электрический разряд воспламенил фитиль, от него огонь перекинулся на заложенные под стенами пороховые заряды. Их установили со всех сторон, поэтому каркас рухнул целиком. Промедли мы хоть секунду, и нас завалило бы или посекло почище, чем картечью.

– Это ваши догадки, сеньор, – глубокомысленно заметил жандарм.

– Позвольте… – занервничал Максимов. – Вы что, сомневаетесь, что произошел взрыв? Да его слышало полгорода!

– Факт взрыва я под сомнение не ставлю. Но кем он произведен и по какой причине? Вы заявляете, что здесь лежал заминированный труп инженера Рамиреса. Однако я продолжаю утверждать, что смерть этого человека была констатирована еще прошлым летом.

– Жена узнала его! И мы все…

– Вы все? Но вы говорили, что приехали из России. Кто из вас видел сеньора инженера прежде? Вы? – Лопес повернулся к Аните. – Когда это было? Двенадцать лет назад? Вы видели его один-два раза… За двенадцать лет человек может кардинально измениться. Что до сеньоры Рамирес, то ее душевное равновесие сильно пошатнулось с того дня, когда она овдовела, и я бы не стал доверять ее показаниям.

– Ну вот… Теперь он и Кончиту записал в помешанные, – сказала Анита Максимову, когда Лопес на минутку отошел, чтобы взглянуть на плоть и кости, извлеченные жандармами из-под развалин.

Смотреть там было не на что. Горка кровавых ошметков – вот во что превратился доблестный Хорхе Рамирес. Жандармы сложили их на расстеленное на земле полотнище. Анита, хоть и привыкла к шокирующим зрелищам, все же не выдержала, отвела глаза. А сеньор Лопес и бровью не шевельнул, выглядел бесстрастным, как телеграфный столб.

– Извольте убедиться, – пробубнил он, – идентифицировать личность по этим фрагментам чрезвычайно затруднительно. Откуда же я могу знать, что жертва взрыва – именно сеньор Рамирес?

Максимов усилием подавил в себе злость.

– Рамирес это или не Рамирес, на данный момент не столь важно. Его убили, и вы обязаны начать расследование.

– Я его уже начал.

– И к каким выводам вы пришли?

– Пока ни к каким. У меня слишком мало информации.

– Я могу вам помочь, – сказала Анита. – У меня есть приметы нескольких членов банды, которая все это устроила. Начнем с бородатого…

И она дала подробные описания всех, кто находился у нее на подозрении: брутального бородача, рыжеволосой бесстыдницы, одноглазого бродяги и сутулого очкарика с мольбертом. Сеньор Лопес сперва слушал без интереса, затем извлек из кармана блокнот, вручную сшитый с помощью конского волоса, и стал карандашиком делать в нем записи. Это ободрило Аниту – значит, старый дуболом не так непроходимо туп.

– И еще я бы внесла в этот реестр мальчишку. Худощавый, конопатый, щеки перемазаны грязью…

– Ты говоришь о том парне, который направил нас к часовне? – переспросил Максимов. – Разве он тоже связан с бандитами?

– Не сомневаюсь. Его подослали, чтобы заманить нас туда. Это была хитрая уловка, и мы на нее попались.

– Но он столько всего рассказал нам о разбойниках…

– Ничего существенного. И только о тех, кого мы и так рассекретили. Имена? Они могут быть вымышленными… Да и что проку от того, что мы знаем, как их зовут? Диего, Хуан, Пепе – так зовут половину мужчин в Испании. Запишите этого малого в свою книжечку, сеньор Лопес.

– Уже записал. Это все? – Жандармский начальник степенно закрыл блокнот, убрал в карман. – Я настроен скептически, господа, но обещаю вам принять меры по розыску означенных субъектов. Я поставлю вас в известность, если будет результат.

– И на том спасибо…

Фарш, бывший некогда одаренным инженером, отвезли в жандармский участок, где им занялся штатный медик, приписанный к гражданской гвардии. Сеньор Лопес сразу предупредил, что если идентифицировать останки не удастся (а вероятность этого равна почти нулю), то они, согласно правилам, будут погребены в безымянной могиле.

– Кончите не позавидуешь, – сказал Максимов, когда они с Анитой возвращались домой через выкошенное чумой селение пастухов. – Ей даже откажут в праве поставить на этой могиле памятник с фамилией ее мужа.

Кончита чувствовала себя худо. Скованная апатией, она сидела в кресле, невидяще смотрела перед собой, по временам заливалась слезами и звала Хорхе. Анита провела с ней сеанс психотерапии по методике Иоганна Рейля.

– Пойми, – внушала она, – для тебя ничего не изменилось. Ты смирилась со смертью Хорхе еще полгода назад. Рана уже стала затягиваться, так не позволяй ей открыться снова. Помни о нем, но пусть твоя скорбь не будет так свежа и остра, как в те дни, когда тебе сообщили о катастрофе на мосту. Нельзя переживать дважды одну и ту же трагедию, понимаешь?

Одним сеансом не обошлось, понадобилось два дня, чтобы убедить Кончиту выйти из депрессии. Все это время Анита провела рядом с ней, недосуг было отвлекаться ни на что другое, включая розыски злоумышленников, убивших Хорхе. А они меж тем затаились, перестали осаждать «дом на куличках» и никоим образом не давали о себе знать. Максимова это и радовало, и беспокоило. Чутье подсказывало, что так легко бандиты не отвяжутся.

На третий день Максимов напомнил Аните о ее намерении вернуться к опросу соседей.

– Сидим и сидим, а вражины не дремлют. Надо бы как-то расшевеливаться…

Анита согласилась, что тянуть далее нельзя. Ей и самой претило бездействие.

Поручив уже более или менее оклемавшуюся Кончиту заботам Вероники, они вдвоем отправились наносить визиты. Анита напрасно доказывала супругу, что этот променад совершенно безобиден, Максимов и слушать не хотел, вызвался идти с нею – и точка.

Обогнули холм, на котором уже не было давешнего художника, и направились к особнячку доньи Эспиносы, но Анита вдруг остановилась и тихо шепнула:

– Смотри!

По улочке, до которой они не дошли шагов пятнадцать, быстро двигалась высокая женщина. Роста ей добавляли огромные тонкие каблуки. Над ее плечами развевались по ветру волосы цвета поздних осенних листьев, а подол платья едва прикрывал колени. Единственным предметом одежды, соответствовавшим сезону, был китайский плащик из рисовой соломы, накинутый на плечи.

– Впечатляет, – оценил Максимов. – Так одеваются девицы с площади Пигаль.

– Я не про то… Это она! Женщина, которая просила продать дом.

– Но покупателей было много…

– Кончита хорошо запомнила только ее. Выглядит вульгарно – и не захочешь, запомнишь. Проследи за ней!

– Я?

– Наши с Кончитой лица… вернее, наше с ней лицо… уже примелькалось, а тебя тут мало кто знает.

– Зачем мне за ней следить?

– А если она приведет нас к Пепе, Хуану и остальным? Алекс, не стой, она уходит!

Максимов натянул пониже на брови форменную фуражку с белым верхом – память об армейском прошлом – и двинулся за рыжеволосой. Анита проводила их глазами и свернула во дворик пожилой дуэньи, с которой познакомилась ранее.

Женщина с огненными волосами шагала себе посреди улицы, бесстыдно виляла бедрами и напрочь игнорировала осуждающие взгляды старушек, чьи сморщенные телеса были затянуты в целомудренные одеяния цвета мясной подливы. Максимов смотрел на нее сзади и находил, что такая аппетитная гетера способна соблазнить кого угодно.

Каково же было его удивление, когда она свернула не к борделю, а к зданию с гипсовыми барельефами, где располагалась городская библиотека. Вошла. Максимов, досчитав в уме до десяти, отправился за ней.

Это была частная коммерческая библиотека, из тех, что широко распространились по миру в минувшем веке. Посетители получали доступ к книгам за символическую плату. Народу в пропахшем бумажной пылью зальчике было немного – всего человек пять. Они сидели за столиками, кое-как втиснутыми меж пузатых книжных шкафов. Рыжеволосая барышня сняла свой плащик, повесила его на рог бронзовой бычьей головы, бросила на стойку перед старичком-библиотекарем три мелкие монеты, и он, взгромоздясь на стремянку, снял с верхней полки толстенный том в переплете из свиной кожи. Перед Максимовым мелькнула обложка с надписью: «История Тартесса в изложении преподобного Христофора Хихонского». Барышня села за свободный столик и углубилась в чтение.

– Что желаете, сеньор? – с любезной улыбкой библиотекарь повернулся к следующему клиенту.

Максимов, не глядя, указал на золоченый корешок, выступавший из ровного ряда книг на ближайшей полке. На остроносом личике старика мелькнуло легкое недоумение, но он тут же снял книгу с полки и положил на стойку. То был роман Натаниэля Готорна «Алая буква», вышедший за океаном и уже заработавший скандальную репутацию в Европе.

Максимов расплатился и сел напротив рыжей красотки. Раскрыл роман на первой странице, принял вид, будто читает.

Вульгарно одетая сеньорита всецело увлеклась своим занятием и по сторонам не глядела. Она делала в лежавшем перед нею фолианте карандашные пометки и время от времени что-то заносила в крохотную записную книжечку с тряпичной закладкой. При этом она низко нагибалась над столиком, отчего подол ее короткого платья задрался непристойно высоко, обнажив бедро в розовом чулочке. Старик-библиотекарь пялился на прелестницу и пускал слюни.

Так продолжалось часа два. Максимов устал сидеть и ждать неизвестно чего. Попробовал от скуки почитать Готорна, но быстро увяз в дремучем тексте, стал сонно клевать носом и в результате пропустил момент, когда красотка поднялась из-за столика, шлепнула «Историю Тартесса» на стойку и шустрой птичкой выпорхнула из читального зала.

Очнувшись от дремы, Максимов неловко загремел стулом, протиснулся между шкафами на выход, однако на улице не увидел нигде знакомого ультрамаринового платья и огненной копны. Кляня себя за нерасторопность, обошел прилегавшие к библиотеке кварталы, убедился в тщетности дальнейших розысков и пошел домой – сдаваться на милость Аниты.

Застал ее в минорном настроении. Из своего вояжа она возвратилась практически ни с чем. Мило пощебетала с соседями о непредсказуемой погоде, о ревматизме и урожае огурцов, умело вплела занимавшие ее вопросы и получила разочаровывающие ответы. На месте дома Хорхе стояла когда-то будочка, в коей обитал местный палач. Это было что-то вроде служебной квартиры. Ее нарочно выстроили на отлете, чтобы владелец понапрасну не нервировал своим присутствием добропорядочных сограждан. Будочка была простецкая, не представляла никакой художественной ценности. Когда инквизиция сошла на нет, должность аранжуэцкого ката подверглась упразднению, и бесхозный домик долгое время пустовал. Хорхе, купив участок земли у подножия холма, снес обветшавшую халабуду подчистую и воздвиг на ее месте жилище своей мечты.

– Вот и все, – резюмировала Анита. – Как видишь, никакой особенной ауры у этого дома нет.

– Как это нет ауры? – возразил Максимов. – Жилье палача, отголоски кровавой эпохи… Где тебе назначил встречу Хорхе? В кельтском капище! А если предположить, что в городе орудует секта оккультистов и место, где жил человек, совершавший казни, имеет для них ритуальное значение?..

Анита отмахнулась.

– Алекс, прекрати. Бородатый махо, одноглазый бродяга, куртизанка с голыми ногами… Какие из них оккультисты? Не смеши меня!

Максимов рассказал ей о своей неудаче, повинился за допущенную оплошность. Анита не стала его бранить.

– Твоя новая подружка – личность заметная. Если она живет в городе или в окрестностях, мы ее найдем. Как, говоришь, называлась книга, которую она читала? «История Тартесса»? Гм…

– А что такое Тартесс?

– Если мне не изменяет память, это древний город в Иберии, существовал в первом или втором тысячелетии до Христова Рождества. Зачем легкомысленной кокотке закапываться в исторические дебри?

– Может, не такая уж она и легкомысленная?

– Вот и я так думаю… Схожу-ка тоже в библиотеку, просвещусь.

Поворковав с престарелым книгохранителем-женолюбом, она без особого труда узнала, что рыжую барышню зовут Лола, в Аранжуэце она объявилась в прошлом или позапрошлом месяце, в библиотеку ходит часто. «Историю Тартесса» взяла сегодня впервые, а до этого брала исключительно техническую литературу. Какую? Старик точно не помнил. Кажется, сборники чертежей, брошюры, написанные русскими и американскими механиками. Некоторые из схем она тщательно перерисовывала, положив на страницы прозрачную бумагу.

Анита взяла полистать сочинение преподобного Христофора Хихонского. На полях покоробившегося от времени тома она разглядела неразборчивые пометки, а отдельные строки были подчеркнуты. В них говорилось главным образом о предполагаемом местонахождении Тартесса и зависимых от него территорий.

– При чем тут Тартесс, пока не понимаю, – говорила Анита вечером Максимову и Кончите, – а чертежи, конечно же, копировались для Хорхе. Он к тому времени считался официально мертвым, поэтому не мог сам ходить в библиотеку и брать нужные книги. Отправлял подельницу…

– Что же такое он конструировал? – Максимов почесал затылок. – Не осталось ли в доме каких-нибудь чертежей?

– Чертежей много, целая кипа. – Кончита меланхолично кивнула на письменный стол. – Но я в них не разбираюсь.

Максимов с энтузиазмом взялся перерывать лежавшие в ящиках стола бумаги, но ничего заслуживающего внимания не обнаружил. Там были в большинстве своем схемы бытовых приборов и наброски узлов железнодорожной ветки между Мадридом и Аранжуэцем.

– Если Хорхе примкнул к преступникам и им понадобились его навыки, чтобы что-то построить, то чертежи надо искать не здесь.

– Хорхе не мог пойти на сговор с мерзавцами! – Кончита опять потянулась за носовым платком. – Это был человек чистейших моральных убеждений!

Статус дважды вдовы отразился не только на ее настроении, но и на лексиконе – в последние дни она все чаще пользовалась торжественно-пафосным стилем, не замечая его неуместности и несуразности.

Да-да, подумала Анита. Бросить жену – это чистейшие моральные убеждения. Как высоки должны быть принципы, чтобы пойти на такое? Или, наоборот, как низки?

Вслух, понятно, сказала совсем другое:

– Я не верю, что Хорхе сделался прислужником у гнусных воров и смастерил для них таран, чтобы пробить стену Банко де Эспанья. Все намного сложнее.

– Гадаем на кофейной гуще, как старые ворожеи! – съязвил Максимов. – А истину нам никто не раскроет. Только сами бандиты, но где они?

– Да… Где они? Все, что мы можем, это ждать, пока они снова себя проявят или кто-нибудь из них попадется нам на глаза, как эта рыжая фифа.

– Не хочу я ждать! – Максимов хватил кулаком по столу и опрокинул рюмку с хересом. – Мы должны сделать встречный ход.

– Это какой же?

– Как говорят военные, надо вызвать огонь на себя.

– Алекс, выражайся яснее!

– А что тут неясного? Они желают заполучить дом Кончиты, так давайте им его продадим.

– Ты в своем уме?

– Я все продумал. Кончита притворится, будто хочет продать дом. Это естественно. Она устала жить как отшельница, утомилась от обстановки, где все напоминает ей о прошлом…

– А дальше?

– Мы попались на удочку бандитов, а они попадутся на нашу. Решат, что доконали нас своими угрозами и что мы… в смысле Кончита… в самом деле мечтает избавиться от дома.

Рука Кончиты с платком повисла в воздухе.

– Но тогда… Тогда они придут сюда!

– Скорее пришлют подставного покупателя. Из числа тех своих сообщников, с кем мы еще не знакомы. Через него мы на них и выйдем! Будьте уверены, второй раз я не оплошаю.

– А если придет самый обыкновенный покупатель?

– Кто позарится на дом, который стоит в диком месте и пользуется дурной славой? И потом – посланник бандитов будет очень настойчив, вот увидите. Мы сумеем его распознать.

Установилось молчание, каждый обдумывал предложенный план.

После паузы первой заговорила Анита:

– В этом что-то есть… Я бы согласилась с Алексом. А ты, Конни?

Кончита уронила руки на колени, платок выпал и порхнул под кресло.

– У меня нет сил, я не хочу бороться, – проговорила она измученно. – И ради чего? Хорхе больше не оживет…

– Это правда. Но ты разве не хочешь наказать его убийц и понять, что им двигало, когда он променял тебя на них? Это дело чести, Конни. Основное мы с Алексом берем на себя: расклеим по городу объявления о продаже дома, обратимся в газету… Есть же у вас в Аранжуэце газета?

– Есть… А что буду делать я?

– Вести переговоры со всеми, кто откликнется. Ты хозяйка дома, тебе и карты в руки.

– Я не знаю, о чем с ними говорить.

– Все это мы обдумаем, наметим тактику заранее. Положись на нас, Конни!

Разве могла Кончита возразить, когда просила образованная, умудренная жизнью сестра? Мысль о том, что разорванный в клочья Хорхе останется неотомщенным, зароненная Анитой, как зерно в плодородную почву, набухала, вызревала, не давала покоя. Кончита ответила: «Хорошо» – и стала ждать последствий.

Они проявились не сразу. Около недели город бурлил, товарки судачили о том, что «дом на куличках» проклят, вследствие чего владелица, совсем выжившая из ума, собирается бежать без оглядки, а жилье готова уступить за бесценок первому встречному. Однако после такой рекламы охотников сделать сие приобретение среди жителей Аранжуэца не находилось.

Беднягу Хорхе, как и предсказывал сеньор Лопес, похоронили под грубо отесанным крестом без опознавательных знаков. Кончита навестила могилку, постояла над ней с сухими глазами да и ушла восвояси. Подготовленная Анитой, она жила уже не скорбью, а жаждой расквитаться с нелюдями, которые варварски уничтожили ее семейное счастье. Она представляла, как вцепится кому-нибудь из них в глотку, станет душить, а потом сунет его голову под лопасти парового вентилятора или в пламя газовой плиты. От таких желаний ей делалось жутко, но дух Хорхе взывал из гроба, справедливость должна была восторжествовать, и Кончита ждала заветного часа.

На восьмой день, когда к обитателям проклятого дома вернулся нормальный сон, явилась первая покупательница. Она оказалась совсем не такой инфернальной личностью, какую они ожидали узреть. Сухонькая бойкая старушка в шерстяной жакетке, из-под которой выглядывал кружевной воротничок, длинной коричневой юбке и шляпке с цветком была весьма далека от образа приспешницы головорезов. Ее морщинистое личико претендовало бы на эпитет «милое», кабы не длинный извилистый шрам, пересекавший подбородок и поднимавшийся к левому глазу. Старушка имела при себе тросточку черного дерева и лорнет с витой ручкой. Любезно поздоровавшись, она сказала встретившему ее Максимову, что хотела бы купить особняк вместе с участком. Мотивировала это тем, что суетливая жизнь в Барселоне, откуда она приехала сегодня утром, утомляет ее, а годы уже не те, хочется покоя вдали от громогласных толп и грохочущих экипажей.

Перетрусившая Кончита долго не решалась выйти к посетительнице. Когда же вышла и увидела ее, то вздохнула с облегчением, и напряжение сразу спало. Старушка назвала свое имя – Лусия Норьега – и, не дожидаясь приглашения, опустилась в кресло. Кончита села напротив, а в дальнем углу нашла себе место Анита. Она притулилась там на низеньком стульчике и притворилась, будто всецело увлечена вязанием – спицы так и мелькали в ее руках.

Сеньора Лусия задала три-четыре вопроса относительно истории дома – ровно столько, сколько задал бы любой другой покупатель, чтобы соблюсти приличия. Кончита отвечала сдержанно, сообщила, что супруг ее, к несчастью, скончался, а сама она намерена перебраться в столицу. Если старушка и знала подлинную историю «дома на куличках», то виду не подала. Она не собиралась засиживаться долго, отказалась от предложенного чая и перешла непосредственно к делу, то есть к обсуждению стоимости покупки.

Сеньора Лусия с ходу предложила две тысячи серебряных эскудо. Кончита от изумления раскрыла рот. Когда она обговаривала с Анитой возможные торги, исходили из того, что стартовая цена окажется не больше тысячи – и то такую сумму с учетом гнилой репутации дома никто не предложит. И вдруг – сразу две! Кончита замялась, начала говорить, что цифра хорошая, и можно бы, пожалуй, согласиться… Ее меканье прервал звук упавшей на пол вязальной спицы. Переговорщицы посмотрели на Аниту. Та пробормотала извинения, подняла спицу левой рукой и продолжила свое мирное занятие.

– Нет, – произнесла Кончита, внезапно обретя твердость. – За две тысячи не продам.

Сеньора Лусия не стала препираться и увеличила предложение наполовину.

– Три тысячи, – прошамкала она, сощурив глазки. – Такую цену в вашем городе не предложит никто.

Пока Кончита собиралась с мыслями, чтобы дать ответ, на Аниту напал приступ кашля. Она громко и отчетливо кашлянула пять раз, и это действие мгновенно разрешило все сомнения Кончиты.

– Пять тысяч, – прозвучало в комнате. – Дешевле не продам.

Кончита выпалила это и насилу удержалась, чтобы не зажмуриться. Ожидала услышать дребезжащий старушечий смех, за коим последует скрип кресельных пружин, а потом – звук шаркающих шагов и стук захлопываемой двери. Ничего иного и ожидать не следовало, ибо названная сумма была столь чудовищно завышенной, что согласиться на нее мог только человек, скорбный главою.

Возможно, сеньора Лусия в силу преклонного возраста и была таковой, потому что не обиделась, дверью не хлопнула, а всего лишь раздвинула морщинистые губы в полуулыбке-полуоскале и задала невинный вопрос: