Текст книги "Обратная сторона земли"

Александр Рыбалка
Обратная сторона земли

Действующие лица:

Бенджамин Таль – израильский журналист

Мун – основатель «Универсальной церкви Муна»

Яо – переводчица с китайского на русский, и наоборот

Гао – лейтенант китайского спецназа

Сюн – девушка-фея

Лю Дунбинь

Хэ Сянгу

Чжонли Кван

Као Гуоцзю – Бессмертные даосы

Лань Кайхэ

Ли Тайгуай

Чжан Гуаляо

Хань Сянци

Чжан Лин – пока еще смертный даос

А также горные духи, лисы-оборотни, драконы, привидения и Небесные Тигры.

Часть 1
ШИЦЗИН (КНИГА ПЕСЕН И ГИМНОВ)

Птица пэн обитает

В далеком море Бэйхай

Приют волшебного феникса –

Горный восточный край.

– Веник, что ты больше любишь – собак или фаршированную рыбу? – спросил меня редактор, как только я вошел в его небольшой кабинет.

– Кушать или как? – в тон ему ответил я, доставая из «дипломата» диск со статьями. Наш редактор бурную студенческую молодость провел, защищая честь родного ВУЗа на подмостках КВН, поэтому в любую минуту нужно быть готовым к ответу на его каверзный вопрос. Причем безо всяких 30 секунд, как на разминке, а сразу.

– Скажем, кушать…

– Тогда предпочту индейку. Кстати, собак породы «чау-чау» в Китае ели, а их название происходит от звукоподражательного «чав-чав».

– Так ты еще и в Китае разбираешься? Хорошо…

Давид раскрыл лежащую перед ним папку с золоченым тиснением «Соединенные Штаты Америки. Министерство обороны» и принялся выбирать оттуда какие-то бумаги.

К слову сказать, редактор нашей газеты питал слабость к аксессуарам могущественных организаций. На стене у него висел пропуск в ООН (правда, годный всего на один день, но это было видно только тому, кто отваживался подойти поближе). Важные документы хранились в папке Министерства обороны США (Давид был там на экскурсии)… У случайного посетителя сразу складывалось впечатление, что подлинная кухня мировой политики находится именно здесь, на задворках Тель-Авива, где размещался четырехэтажный небоскреб газеты «Период».

– Ну вот, – редактор, наконец, нашел между бумагами плотный кожаный конверт. В таких обычно туристические фирмы посылают билеты, и я сразу насторожился. – Тебе известно, что нашу газету купили?

– Группа Муна?

– Они самые.

Мун – основатель «Универсальной церкви Муна» – создал огромную империю средств массовой информации, не меньшую, чем Максвелл или Мердок. Сейчас всеми делами заправлял его старший сын, и я был немало удивлен, что его длинная рука дотянулась и до Израиля.

– Основные интересы группы Муна находятся в Америке и на Дальнем Востоке, – продолжил Давид. Я не смог удержаться, чтобы не перебить его шуткой:

– Недалек тот час, когда Дальний Восток станет Ближним!

– Уже стал, – откликнулся редактор. – Поедешь в Китай!

Я засмеялся:

– Остроумно!

– Я серьезно, – тут по лицу Давида я понял, что он действительно не шутит (когда работаешь с человеком много лет, начинаешь различать такие вещи). – В Китае сейчас поднят шум вокруг одного места, не менее загадочного, чем Бермудский треугольник. Там пропадают люди, наблюдаются странные явления, и тому подобное.

– Можно про это почитать?

– Можно, – кивнул головой редактор. – Если китайским владеешь. Вся эта информация – по строго дозированным сообщениям китайской прессы. А вообще-то для тебя подготовлен дайджест на английском языке. Как у тебя с английским?

– Свободно! – гордо ответил я. – Вот с китайским слабовато.

– Не страшно, у тебя будет переводчик. Продолжаю. Твоя задача – все там облазить, побеседовать с местными жителями (через переводчика, понятно), и подготовить материал разворота этак на три. Как это делают в «Комсомолке». С фотографиями.

– Почему именно я?

– Но ведь ты же у нас работал в газете «Сенсация»? Типично твоя тема.

– Нет, я не в этом смысле. Почему Мун не пошлет кого-нибудь из американских журналистов?

– Ты что, совсем дурной? – удивился Давид. – После того, как американцы разбомбили китайское посольство в Белграде, их только там и ждали. А евреи не вызывают у среднего китайца никаких отрицательных эмоций. Кроме того, у Муна наверняка должны быть свои планы относительно того, почему он хочет слить эту информацию именно через израильские газеты. Сам понимаешь, твой материал пойдет и на русском, и на иврите, а потом Мун его даст через сеть своих американских газет. За все тебе заплатят.

– Выгодно, черт побери! Однако, как на Кипр или в США – так ты едешь, а в гиблое место меня посылаешь.

– Ну, такие материалы – это твоя прерогатива, ты у нас специалист по сенсациям, – польстил мне Давид. – И потом – скажи спасибо, что не в Чечню и не в Газу.

– Спасибо, – с чувством сказал я.

– Вот здесь билеты и инструкции. Едешь на две недели… в общем, мне тебя учить не надо.

Я взял кожаный конверт и ехидно спросил:

– Ты меня туда посылаешь в расчете, что я пропаду без вести?

– Ну что ты! Если хорошо справишься – поедешь в круиз в Бермудский треугольник. За счет газеты!

Давид посмеялся, а потом решительно взялся за телефон, давая понять, что разговор окончен.

Спустившись на лифте с четвертого этажа, я зашагал по улице в сторону автостанции (ехать предстояло послезавтра, так что сборы должны быть недолги). В Китай так в Китай! Если говорить серьезно, задание это на первый взгляд представлялось более безопасным, чем поездка в Восточный Иерусалим.

Неожиданно у меня за спиной завизжали по асфальту шины… Я резко обернулся (Израиль приучает людей к быстроте реакции), готовый к любому повороту событий – от ареста израильской полицией (она обычно не нуждается в причинах) до схватки с арабскими террористами, которых какой-то черт занес в промышленный район Тель-Авива. Но из остановившейся возле меня серенькой «мазды» вышел молодой азиат (китаец? кореец?) в дорогом сером костюме под цвет машины. В руке он бережно держал мобильный телефон.

– Вы журналист Бенджамин Таль? – спросил он по-английски.

– Да, – я еще и кивнул.

– Поговорите по телефону, – с этими словами он протянул аппарат мне.

Немного удивившись, я взял мобильник и уже хотел приложить его к уху, как нацмен сказал:

– Не так, – и показал мне, что аппарат следует держать перед лицом.

Черт побери, у него была «Киосера»! Мобильный видеотелефон с миниатюрной камерой и цветным экраном – я такой видел только на картинках; в Израиле, как мне сказали, он не будет работать – не тот формат передачи данных. Однако на цветном экране я увидел еще одного азиата, только уже постарше. За его спиной маячили покрытые красным лаком толстые деревянные колонны – китайский ресторан? Похожие я видел в Москве, в ресторане «Пекин».

– Шалом, – неожиданно сказал азиат, и перешел на английский. – Моя фамилия Мун. Вам предстоит поехать в Китай по моему поручению. Кроме статьи, которую надлежит сдать редактору, вы должны будете дать мне подробный отчет о поездке. Отчет сдадите прямо в Китае, там вас найдет мой связной.

– Понял, – я внимательно глядел в экран, стараясь не пропустить ни одного слова. Как видно, Мун не держал видеотелефон в руках, а прислонил его к чему-то в полуметре от себя.

– Вы поедете в район горы Мао, – и Мун уставил указательный палец прямо мне в лицо, – постарайтесь хорошо подготовиться к этой поездке.

Тут мне показалось, что Мун упал, и я вздрогнул. Нет, это его мобильник завалился на бок, и показал перевернутую на 90 градусов стоявшую справа от Муна белую статую какого-то тощего старика. Из статуи торчали натуральные пучки волос! Мун с легкой улыбкой вернул аппарат в прежнее положение и сказал:

– Главное, запомните – не все то, о чем пишут в газетах, неправда.

При этих словах экран погас.

Кореец, весь разговор с невозмутимым видом стоявший около машины, протянул руку за аппаратом. Но я не торопился его отдавать, разглядывая чудо техники.

– А мне говорили, что в Израиле он не будет работать, – наконец сказал я.

– Обычный не будет, – кореец и руки не опускал, но и признаков нетерпения не проявлял. – Это спутниковый вариант, очень дорогой.

– И сколько же он стоит? Может, я себе возьму, на платежи, – я положил аппарат в протянутую руку, как милостыню подал.

– Три с половиной тысячи долларов, – шутки кореец не понял, у него наверняка была хорошая зарплата. – Но пока говорить по нему мало с кем можно – только с обладателями таких же аппаратов.

– С твоим хозяином, например?

– С НАШИМ хозяином, – он голосом подчеркнул слово «нашим». – Но он вряд ли вам даст свой личный номер.

С этими словами адъютант Муна полез в машину. Я спросил вдогонку:

– А что это за гора Мао? Ее так назвали в честь Мао Дзе Дуна?

– Почему-то европейцы думают, что в Азии все построено и названо в честь Великого Кормчего. Хотя до него наша цивилизация развивалась четыре тысячи лет.

В его голосе прозвучало легкое – легчайшее – раздражение. Собственно, чего я и добивался своей шуткой. Я могу вывести из себя кого угодно, даже нашего редактора Давида, хотя невозмутимостью он может поспорить с китайскими отшельниками. Да что там говорить – любой китайский отшельник после первого же дня работы в израильской газете стал бы биться головой об компьютер, а после второго дня ушел бы обратно в горы. Как Алитет.

Добравшись до автостанции, я сел там в маршрутное такси и сразу же вытащил из конверта подготовленный для меня дайджест китайской прессы. Начало первой же статьи гласило:

«Гора Мао – традиционное место обиталища даосских магов. Считалось, что им ведом секрет бессмертия».

Дальше в подготовленном для меня дайджесте следовали не менее интересные сведения.

«Пропала группа из четырех американских туристов…» Ну, это мелочь. Небось, занимались шпионажем, их арестовали, а теперь действуют по принципу «НЛО и Бермудский треугольник все спишут».

«Группой местных крестьян было поймано животное, которое назвало себя „ба“. К сожалению, животному удалось бежать из амбара, где его заперли».

Что за бредятина? Как это «животное назвало себя»? А документы, интересно, у него были?

«На вспаханном поле утром видели необычные следы, которые не удалось идентифицировать». Не «ба» ли это наследило, часом?

«Местные жители несколько раз наблюдали издалека процессию людей, одетых в ярко-красные одежды и бредущих куда-то с корзинами. При приближении люди исчезали».

Ясное дело, украли что-то в колхозе, и несли это на рынок. Мне вспомнился стишок из моего детства:

 
«В китайской коммуне „Алеет восток“
В селе за рекою погас огонек».
 

Последнее сообщение в довольно длинном списке (там приводились факты и похлестче) меня потрясло. Как потрясло бы оно любого (бывшего) советского человека.

«Согласно сообщению специальных источников, в Центральном Комитете КПК рассматривалась жалоба крестьян на второго секретаря уездного комитета партии. Они обвиняли его в том, что под личиной коммуниста скрывается тысячелетний лис-оборотень»!

«Вот ведь перерожденец!» – усмехнулся я про себя. Всякое повидал я на своем журналистском веку, однако коммунисты-оборотни мне еще не попадались. То есть были среди них, конечно, хитрые, как лисы, но до тысячелетнего возраста они, слава Богу, не доживали.

Я начал припоминать известные мне даты китайской истории. Так, этот лис должен был вступить в коммунистическую партию еще при императорской династии Тан. Или тогда он был рьяным монархистом?

Среди всего этого бреда я, наконец, нашел какую-то конкретную информацию – мне предстояло отправиться в район Гуан-синь провинции Цзянси. Так прозаически теперь называлась местность, где некогда орудовали даосские маги.

Выскочив из маршрутки в своем родном Реховоте, я решил зайти в какой-нибудь книжный магазин и обзавестись хотя бы простейшим русско-китайским разговорником. Таковой нашелся быстро – напечатанная на грубой бумаге книжка, где простые русские фразы превращались в малопонятное китайское мяуканье, записанное кириллицей.

Конечно, раз я овладел ивритом, мне и китайский был бы по плечу, но не за два же дня, в конце концов! Привет – «нинь хао»…

Повторив эту фразу несколько раз, я почти уже добился акцента, слышанного мною в китайских боевиках, но тут мне пришла в голову жуткая мысль.

Дело в том, что китайский язык представляют собою несколько совершенно различных диалектов. В центре страны говорят на «мандарине», а ближе к югу властвует кантонский диалект, совершенно непохожий, так что одни и те же иероглифы они произносят по-разному, а уж общаться могут только в письменной форме (поскольку иероглифы имеют одно и то же значение по всему Китаю). На каком же диалекте говорят в провинции Цзянси?

Тут я вспомнил, что неподалеку от моего дома недавно открыли новый китайский ресторан – кошерный, кстати говоря. Интересно, имеется ли у них в наличии хотя бы один живой китаец, или все изыски восточной кухни производятся израильскими поварами? Поскольку время уже давно перевалило за обеденное, я решил посмотреть на живого китайца (надо привыкать), а заодно встретиться вплотную с подобием той пищи, которую мне придется потреблять в ближайшие несколько недель.

Ресторан назывался стандартно: «Битва дракона с тигром». По слухам, на исторической родине китайских ресторанов так называют рагу, изготовленное из мяса змеи и дикой кошки.

Я зашел внутрь. Обстановка ничем не напоминала ту роскошь, среди которой я сегодня наблюдал Муна – несколько деревянных, покрытых белыми скатертями столиков, стойка, в конце которой находился открытый с одной стороны стеклянный ящик. В центре ящика полыхал адский огонь. Присмотревшись, я увидел колдовавшего за стеной огня китайца с большой сковородой в руках.

– Что будете кушать? – неожиданно обратился ко мне китаец на иврите (хотя и с сильным акцентом).

– Кисло-сладкое мясо и рисовую лапшу, – заказал я знакомые блюда.

Китаец, как и подобает истинному сыну Востока, не изменился в лице, хотя я почувствовал, что мой простецкий заказ он не одобряет. Мне же эти блюда были знакомы по одному псевдокитайскому заведению, расположенному на тель-авивской автобусной станции. Я имел привычку заказывать себе пакет такого блюда и уплетать его в маршрутке по дороге до Реховота, пока, наконец, не понял, что не все пассажиры могут вынести ароматы китайской кухни.

Я сел за столик. Пламя в стеклянном ящике страшно зашипело, грозя превратиться в пожар, который в минуту пожрет это заведение… но так же внезапно оно и стихло, и китаец очутился передо мной с аппетитно пахнущей тарелкой.

– Нинь хао, – сказал я ему, демонстрируя только что приобретенные познания.

Китаец улыбнулся, но мне пришлось все же перейти на иврит.

– Извините, мне предстоит ехать в провинцию Цзянси, поймут ли там меня? – с этими словами я вытащил разговорник.

– Он написан на русском! – изумился китаец.

– Вы знаете русский? – тут уже пришла очередь изумиться мне.

– Я – нет, но мой отец был учителем русского языка.

Я зачитал несколько фраз из разговорника. Китаец послушал их, кивая головой, потом сказал:

– Да, этот разговорник составлен на «мандарине». В провинции Цзянси, насколько мне известно, разговаривают на этом диалекте. А почему, разрешите спросить, вы туда едете?

Я прикинул, что если бы этот китаец был сотрудником спецслужб, то вряд ли бы работал в захудалом ресторане, поэтому ответил:

– Меня направляет редакция одной газеты, чтобы расследовать кое-какие загадочные происшествия. Вот, например…

Я вытащил из кармана листок бумаги. Наш осторожный редактор не одобрил бы такое поведение… но где я могу найти настоящего китайца? Обратиться в китайское посольство? … животное по имени «ба»… потом процессия людей в красных одеждах, пропавших неведомо куда.

Китаец усмехнулся:

– Похоже, вас кто-то разыгрывает. Подобные явления описаны в «Записках о поисках духов» и прочей китайской мистической литературе. Вы не подумайте, что я простой повар, мои родители дали мне хорошее образование, но вот приходится работать, чтобы содержать семью, – сказал он, как бы извиняясь, а затем продолжил: – Но раньше таких вот людей в красном видели только в Запретном городе, в императорском дворце.

– Что они там делали?

– Это духи, – спокойно ответил китаец. – У нас в Пекине говорили, что многие места Запретного города еще и сегодня закрыты для посетителей потому, что там время от времени появляются духи. А куда конкретно в провинции Цзянси вы летите?

– Какой-то район Гуань-Син. Вам что-нибудь известно о нем?

– Как я читал в книгах по мифологии, там раньше обитали даосские отшельники. Но лично мне бывать в этих местах не приходилось.

– Странно… А правда ли то, что даосам ведом секрет бессмертия – или, по крайней мере, они могут жить сотни лет?

– А кто это может проверить? У нас был сосед, так он говорил, что практикует даосскую магию, и еще говорил, что ему двести лет…

– Это правда?

– Кто знает… Я могу сказать лишь то, что мой отец знал его в детстве уже глубоким стариком, да и на моей памяти он не изменился. А вы через Пекин полетите? – неожиданно китаец переменил тему разговора.

– Да, а что?

– Вы не могли бы передать письмо моим родителям? Мне не очень хотелось бы отправлять его обычной почтой – знаете, у нас в Китае очень внимательно относятся к тем, кто работает за границей. Вам никуда не придется ехать – только позвонить, и мой отец приедет за письмом. У вас не будет никаких сложностей – он прекрасно говорит по-русски. А если захотите, он покажет вам того старого даоса, о котором я говорил.

Последний аргумент показался мне наиболее интересным:

– Ладно, – согласился я. – Когда вы дадите это письмо?

– Завтра. Зайдите в это же время, я вам передам конверт, и еще накормлю за счет заведения. Кстати, меня зовут Вэнь, – представился китаец.

– Тогда мы с тобой почти тезки, потому что меня зовут Бэн. Правда, это сокращенное имя.

Попрощавшись с гостеприимным китайцем, я вышел. Будет неплохо, если у меня в Китае заведется пару адресов, куда можно будет обратиться в случае чего. Кто знает, зачем меня Мун посылает в Китай? Не для того ли, чтобы потом дать в сети своих газет сенсационный материал «Пропажа израильского журналиста»?

Дома среди обычной рекламной почты, которую в Израиле разносят просто мешками, мне попался необычный конверт. Я распечатал его и увидел приглашение на лекцию.

Мне часто присылают приглашения на разные мероприятия – в расчете, что я напишу об этом в газете и прославлю устроителей на весь русскоязычный Израиль. Но тут тема лекции меня просто насторожила.

Завтра в Бней-Браке какой-то незнакомый мне раввин должен был читать лекцию на тему «Связь еврейского и китайского мистицизма». Откуда в Бней-Браке, этой цитадели ортодоксии, может взяться знаток китайской мистики? В любом случае, для себя я сразу же решил, что поеду.

Уже отправляясь ко сну, я зашел в ванную, чтобы почистить зубы. В висевшем над умывальником зеркале мне, казалось, промелькнуло что-то странное.

Точно – внутри зеркала фосфоресцировала полоска непонятного бледного цвета. Я оглянулся – нет, за спиной ничего не было. Потер зеркало – никакого результата. Наконец, выключил свет – полоска продолжала светиться.

Не поняв ее происхождения, я отправился спать – завтра предстоял напряженный день.

С утра мне пришлось вертеться, как белке в колесе. Сборы, получение визы и так далее заняли почти все время до вечера. Несмотря на это, я все-таки успел заскочить к новому своему знакомому – китайцу из ресторана, взять у него письмо (небольшой плотный конверт), номер телефона (позвонить) и адрес (на всякий случай).

Вечером мне обязательно хотелось побывать на лекции о связи еврейской и китайской мистики, так что, облачившись в строгий костюм и прихватив черную ермолку, я отправился в Бней-Брак.

Выяснилось, что найти улицу Эльханан, где должна была состояться лекция, совсем не так просто. Это оказался маленький переулочек вдали от центральной магистрали – улицы рабби Акивы, этой Дерибасовской Бней-Брака. Я дошел до указанного в приглашении номера, и в неясном свете фонарей увидел лишь пустырь. Ошарашенный, я хотел уже было повернуть обратно, но тут в глубине пустыря заметил какое-то строение, куда непрерывно заходили люди.

При ближайшем рассмотрении мне представилась малюсенькая синагога барачного типа, заполненная самым разношерстным народом. Тут были и ортодоксы в черных фетровых шляпах, и их жены в жутких свалявшихся париках, и какие-то парни в джинсах со своими подругами, пробитыми пирсингом в самых неожиданных местах. Я занял место в первом ряду, между двумя какими-то совершенно отмороженными хасидами (по крайней мере, они ни разу не заговорили со мной, что очень странно для Израиля). Наконец вышел лектор, невысокий раввин с умным и хитрым лицом, в шапке из рыжеватого меха. Он снял штраймл и положил его на стол, обнажив публике черную бархатную ермолку, из-под которой выбивались завитые рыжие пейсы. После недолгих аплодисментов он начал:

– Дорогие друзья! На первый взгляд, казалось бы, какая может быть связь между мистикой Ближнего и Дальнего Востока? Но вам нужно только ее увидеть!

С этими словами он посмотрел чуть ли не прямо мне в глаза.

– Даосизм считает весь мир полем взаимодействия двух начал – Инь и Янь, женского и мужского. Так же и Каббала считает, что мир создается взаимодействием «олам а-дхура» – мира мужского, это «Янь» иудаизма, и «олам а-нуква» – мира женского, который представляет собой не что иное, как даосское понятие «Инь». Мир мужской представляет собой силы влияющие, мир женский – испытывающие влияние…

Раввин жонглировал понятиями Каббалы и даосизма, как шариками, легко перескакивал с арамейского (языка Каббалы) на китайский и обратно. Где-то минут через десять я уже потерял нить его рассуждений, и принялся рассматривать самого лектора.

Одна деталь в его костюме мне показалась странной. Брюки раввина были заправлены в носки (отличительный признак гурских хасидов, больше так никто не ходит). Однако хасиды эти носят высокие соболиные шапки, напоминая допетровских бояр. Шапка же нашего лектора, как я уже упоминал, состояла из какого-то всклокоченного рыжего меха, бывший хозяин которого побывал во многих передрягах. Такое несоответствие верха и низа меня слегка смутило, но, в конце концов, я решил, что раввин мог получить шапку по наследству от отца, а тот был хасидом другого двора.

Тем временем раввин достал из портфеля какую-то табличку, на которой перекрещивались странные линии, каждая из которых имела на конце кружок.

– Вы знаете, что это такое? – спросил лектор.

Публика замычала, вспоминая.

– Это из «Книги ангела Разиэля»! – наконец раздались возгласы из зала.

– Похоже, правда? – раввин улыбнулся. – Однако ничего подобного. Перед нами – китайский Талисман Счастья. На нем вы видите изображения созвездий, как их рисуют даосские маги. Тут я должен вам напомнить о так называемом «небесном иврите» – алфавите, которым пользовались средневековые каббалисты. Каждое из созвездий они изображали в виде одной буквы древнееврейского алфавита, и рисовали их таким же способом.

– Ну, это легко объяснить, – вмешался я с места. – Уже тогда были налажены торговые связи с Китаем – вспомним хотя бы Великий Шелковый Путь. Ничего странного, что наши амулеты попали к ним – или их к нам.

– Такая разгадка была бы слишком простой, – тонко улыбнулся раввин. – Вы забываете об одном: весь мистицизм исходит из одного источника.

На этом лекция закончилась, и народ как-то очень быстро разошелся. Сам раввин, нахлобучив мохнатую шапку, двинулся в сторону маленькой двери, находившейся в дальнем углу синагоги. Я окликнул его:

– Извините, у меня есть еще один вопрос.

Он остановился, с интересом взглянув на меня.

– Мне предстоит скоро отправиться в Китай, в провинцию Цзянси. Что вы знаете об этих местах?

Секунду лектор подумал, а потом, бросив на меня хитроватый взгляд, коротко ответил:

– Все.

После чего скрылся за маленькой дверью. Я не стал его преследовать – в самом деле, есть ли у него (и у меня) время, чтобы выслушивать о провинции Цзянси ВСЕ?

Возвратившись в свой родной Реховот, я завалился спать, не забивая себе голову раздумьями о судьбах китайской мистики – у меня будет вдоволь возможности заняться этим в Китае. Единственное, что меня беспокоило – непонятная светящаяся полоска, плавающая в зеркале. Явно, это какая-то флуоресценция. Не радиоактивна ли она? В наше время можно ожидать радиоактивности от любого продукта, даже от парного молока.

Утром самолет родной компании «Эль-Аль» уже тащил меня в Пекин. Соседом моим оказался пожилой религиозный еврей, забросивший свою шляпу на полку для багажа и оставшийся в одной ермолке.

– Как с кашрутом будем в Китае? – спросил я его с подковыркой. Понятно, что в Пекине достать кошерную пищу не легче, чем в том же Бней-Браке – суп из сладких муравьев по-кантонски. Однако сосед на мой сарказм не отреагировал.

– Я с собой тридцать пять килограмм багажа везу – пищу и посуду. А как закончится – придется питаться одними овощами, – сообщил он.

– Ясненько… А вы откуда?

– Из Бней-Брака.

– Да я же там только вчера был! Причем на очень интересной лекции – о связи еврейской и китайской мистики.

– Где же она происходила?

– На улице Эльханан.

– Я живу совсем неподалеку. На Эльханана нет ни зала для выступлений, ни синагоги.

– Там была такая маленькая синагога на пустыре!

Сосед посмотрел на меня странно:

– Эта синагога стоит полуразрушенной вот уже много лет. Я никогда не видел, чтобы туда заходили люди.

– Возможно, ее отремонтировали совсем недавно?

– Удивительно, что я этого не заметил.

Но тут стали разносить еду, и мы отвлеклись от мистических разговоров. Я ел обычную эль-алевскую пищу (все кошерное, разумеется), а соседу принесли закатанный в фольгу пакет высшей кошерности с печатями каких-то немыслимых раввинов. Поев, я погрузился в сон (ранние подъемы страшно меня утомляют), а когда проснулся, нас уже снова собирались кормить. За такими приятными занятиями прошел практически весь полет, а когда мы подлетали к Пекину, я только протирал глаза после очередной дремы (весь полет продолжался около 11-ти часов).

И тут я заметил, как в небе над Пекином, почти на уровне нашего самолета, играют, сплетаясь и расплетаясь, два дракона. Не наших, европейских (наши все-таки пожестче и больше напоминают динозавров), а китайских – длинных, рогатых и бородатых. Один из драконов был красно-киноварного цвета, а другой – зеленый. Но не цвета советской бронетанковой техники, а скорее нефритовый или изумрудный.

Я закрыл глаза, а когда открыл их – видение исчезло. Должно быть, это промелькнули два воздушных змея. Или просто не стоило так налегать на пиво?

Аэропорт Пекина оказался огромным. Не то, чтобы я думал, что самое крупное здание в мире – это тель-авивская автостанция, но она потерялась бы там, как на этой самой автостанции теряется впервые попавший туда путешественник.

После придирчивого паспортного контроля (мой израильский паспорт вызвал у китайских таможенников не больше реакции, чем «паспорта датчан и разных прочих шведов» – у бдительных жандармов, проверявших документы Маяковского) я вышел в зал встречающих.

Редактор обещал, что у меня в Пекине будет переводчик – люди Муна все организуют. Вот только переводчик с какого на какой?

Среди толпы встречающих сразу же бросился в глаза плакат на иврите. Чуть сфокусировав зрение, я понял, что на плакате написано мое имя, а сам плакат держит молодая симпатичная китаянка в синей куртке и черных брюках. Как только я приблизился к ней, она сказала:

– Здравствуйте!

и попыталась взять у меня чемодан. Как джентльмен, я не мог уступить, и после короткой борьбы китаянка сдалась.

– Вы Бенджамин Таль? Меня зовут Яо, я буду вашей переводчицей.

По-русски она говорила довольно чисто, хотя и с заметным китайским акцентом.

– Как вы меня узнали? – спросил я.

– Мне передали по электронной почте вашу фотографию. И рисунок плаката, с которым я должна была вас встречать.

– А я думал, вы сами его написали.

– Я не знаю иврита, – Яо не поняла юмора. – В Китае вообще почти невозможно найти человека, который знал бы древнееврейский язык.

Мы вышли к машине – довольно приличного вида «Ситроену». Странно, мне почему-то казалось, что нам придется ехать на каком-нибудь военном джипе.

– Сейчас поедем в гостиницу, вы отдохнете, а завтра с утра отправимся в путь, – сказала мне переводчица.

– У меня одно небольшое дело в Пекине, – я достал из кармана листок с телефоном, – просили передать письмо из Израиля.

– Можете позвонить прямо сейчас, чтобы не терять времени, – Яо достала из кармана мобильный телефон.

Я несколько раз набирал номер, но трубка только что-то недовольно квакала по-китайски. Наконец переводчица приложила телефон к своему точеному ушку – и сморщилась.

– Этот телефон отключен, – пояснила она.

– Значит, придется туда съездить, – твердо сказал я. Мне очень не хотелось подводить своего знакомого.

Яо взглянула на адрес и решительно сказала:

– Мы туда не можем ехать.

– Почему?

– Потому, что это очень далеко!

– Но мне обязательно нужно передать это письмо! – настаивал я.

Яо задумалась, потом сказала:

– Ладно, по плану мы все равно должны выезжать только завтра утром. Но учтите – адрес, который вам дали, находится в очень отдаленном районе Пекина. Поэтому мы оставим ваши вещи в гостинице, и сразу же поедем туда.

– Отлично. Заодно и город посмотрю.

Моя переводчица улыбнулась:

– Путь в этот район пролегает по не самым лучшим местам Пекина. А я хотела сегодня немного показать вам нашу столицу.

– Ничего, – я твердо решил не падать духом. – Посмотрю Пекин на обратном пути.

Наша машина неслась (а кое-где и ползла, застревая в пробках) среди лавины велосипедов. Но и машин тоже было немало! Вообще Пекин, к моему удивлению, оказался современным городом. В центре города оказались новые здания из стекла и бетона, ничуть не отличающиеся от аналогичных строений Тель-Авива или Хайфы. Стандартизация стремительно выкорчевывает самобытность городов, скоро можно будет вообще никуда не ездить, а оставшиеся немногочисленные архитектурные памятники рассматривать с помощью Интернета. Я ожидал, что посреди китайской столицы будут оставлены хотя бы старинные пагоды для привлечения туристов, как это сделано в Токио и Сеуле (я там не был – видел по телевизору), но, видимо, железная метла культурной революции подмела все.

Наконец мы добрались до небольшой гостиницы спартанского типа (по израильским меркам – минус три звездочки), где я оставил вещи, и мы тут же поехали на задворки Пекина – отвозить письмо.

От разницы во времени голова у меня кружилась (в Израиле сейчас должна была быть глубокая ночь). Я взглянул на часы… Черт, сколько сейчас должно быть времени на самом деле? И что мне лучше делать – перевести часы сразу же на Пекинское время, или остаться пока во времени израильском, чтобы адаптироваться?