Текст книги "Обратная сторона земли"

Наш водитель, молчаливый китаец средних лет, лавировал между велосипедами с потрясающей ловкостью. Яо что-то сказала ему на китайском, водитель только молча кивнул и свернул в какой-то переулок.

– Я попросила его поехать самой короткой дорогой, – объяснила мне переводчица.

– А по дороге у нас нигде не получится покушать? – спросил я, чувствуя неприятное посасывание под ложечкой. «Эль-Аль» кормит хоть и часто, но понемногу, и последний раз я ел в самолете четыре часа назад.

– Тогда лучше сделать это сейчас, – ответила Яо. – Там, куда мы едем, вряд ли можно будет получить что-то приличное.

– Да мне бы хоть чего…

Моя просьба была передана водителю, он резко развернулся (никого при этом, не сбив), и вскоре мы очутились в каком-то таинственном месте, где нас окутало облако потрясающих ароматов съестного характера. Рот у меня моментально наполнился слюной, как у собаки Павлова. Осмотревшись, я увидел, что мы стоим посреди маленькой улочки, вдоль тротуаров, которой расположены лотки, на которых жарится, варится, парится самая невероятная снедь – от обычных копченых уток до спрутов и трепангов.

– Что вам взять? – спросила Яо.

– Сам посмотрю, – захлебываясь слюной, наконец, выговорил я и вылез из машины. Переводчица нахмурила свои очаровательные бровки, но вылезла за мной.

– О, что это такое? – прямо рядом с машиной на лотке жарились на вертеле какие-то малюсенькие птички, размером ненамного больше колибри.

– Это воробьи, – присмотревшись, сказала Яо.

– Осень вкусно! – вдруг заговорил по-русски торговец, заметив мой интерес. И сразу же, сорвав с огня два шампура, протянул мне. Я не смог устоять, и взял их, показывая на пальцах, чтобы он добавил еще два.

Воробьи по вкусу чем-то напоминали перепелок, которых мне приходилось есть в Сочи, только были еще нежнее. Умяв первый шампур (с таким аппетитом, что стоящие рядом китайцы стали на меня оборачиваться), я промурлыкал из Высоцкого:

 
Давите мух, рождаемость снижайте,
Уничтожайте ваших воробьев!
 

– Вы явно не китаец, – засмеялась Яо, когда я буквально за пару минут зверски расправился со всеми четырьмя шампурами.

– Я даже и не кореец, я еврей, – не удержался я от знакомого анекдота. – И вообще это была не собака, а фаршированная рыба.

Мы вернулись в машину, и прерванный маршрут продолжился. Яо тихонько сказала мне на ухо:

– Не надо на улице петь песни Высоцкого. Могут быть неприятности…

У меня глаза полезли на лоб:

– Вы знаете Высоцкого?

– А что тут странного? Миллионы китайцев учили русский язык. И уж тем более знают песни Высоцкого про Китай. Кто-то смеется, но большинству они не очень нравятся.

А тем временем машина, двигаясь по ведущему наружу радиусу Пекина, переходила от бедных слоев к еще более бедным. Из современного центра мы попали в слой хрущевских пятиэтажек, а когда проехали и его, то потянулись совершенно уже разномастные домики, крытые то толем, то шифером.

– Это не совсем Пекин, – извиняющимся тоном сказала Яо. – Тут раньше была деревня, которую мегаполис втянул в себя.

– Как спрут приблизительно, – закончил я.

Шофер несколько раз высовывался из кабины, чтобы уточнить у проходящих китайцев адрес (тут они вполне соответствовали моему представлению о средневековых китайцах – в каких-то лохмотьях и с сандалиями на ногах), и наконец, мы остановились возле совсем небольшого домика, крашеного синей краской. Я вылез из машины, разминая затекшие ноги (поездка продолжалась более двух часов, не считая моего вклада в дело уничтожения воробьев) и закричал:

– Эй, есть тут кто живой?!

Хлопнула дверь, и на крылечке показался опрятный старичок в черных джинсах и куртке-маодзедунке.

– Вы заблудились? – почти без акцента спросил он. – Я всегда рад помочь русским товарищам.

– Надеюсь, что не заблудился, – ответил я, доставая из кармана письмо. – Вы отец Вэня?

Вопрос был чисто риторическим, так как вряд ли в этих краях проживает много людей, владеющих русским.

– Да, а что? С ним что-то случилось?

– Напротив, с ним все в порядке, и он просил передать вам письмо, – с этими словами я вынул из кармана куртки конверт. Старик со всех ног бросился к машине, чуть ли не выхватил письмо у меня из рук и прижал его к груди.

– Пожалуйста, заходите в дом! Чем я могу угостить таких дорогих гостей?

– Благодарю, мы не голодны, а вашим гостеприимством воспользуемся как-нибудь в другой раз – у нас очень мало времени. Но мне ваш сын рассказывал, что здесь неподалеку живет даос, которому якобы двести лет. Я журналист, и мне очень бы хотелось на него посмотреть.

Старик засмеялся:

– Ну, что ему двести лет, он говорил еще в пору моей молодости. Сейчас, должно быть, уже немного побольше. Если хотите, пройдем к старику Сунлину. Он будет рад, особенно, если вы что-нибудь у него купите.

Моя переводчица, присутствовавшая при этом разговоре, явно была недовольна, и, увидев это, отец Вэня что-то сказал ей по-китайски. Она ответила:

– Говорите по-русски, чтобы понимал наш гость.

– Это совсем близко, метров тридцать от моего дома.

Мы пошли по улице (она была даже не замощенной), и вскоре увидели какую-то хибару, состоявшую из прилепленных один над другим этажей. Над дверью красовалась потертая красная вывеска с несколькими резными иероглифами. Отец Вэня толкнул дверь и закричал:

– Господин Сунлин? Вы дома?

Понятно, все разговоры велись на китайском, а Яо их переводила мне шепотом на ухо. Я себя чувствовал так, как будто попал живьем в какой-то китайский боевик.

Кто-то затопотал на лестнице, и со второго этажа спустился старый китаец с усами, бородкой и пышными седыми бровями. Мне почему-то казалось, что даос будет одет в рясу, но на нем были обычные брюки и такая же куртка, как на отце Вэня.

– Проходите, пожалуйста! – закричал Сунлин неожиданно сильным голосом.

Мы вошли внутрь, и оказались внутри какого-то подобия антикварной лавчонки. Вдоль всех стен шли полки, на которых валялись пыльные статуэтки, куски оленьих рогов, какие-то лапы, пластинки с выгравированными знаками (они напомнили мне те, что показывал на лекции бней-бракский раввин). Пока отец Вэня быстро о чем-то лопотал с Сунлином (так быстро, что Яо даже бросила переводить), я рассматривал лавочку. Да, не похоже, чтобы здесь бывало много покупателей.

Одна статуэтка показалась мне знакомой – тощий старик, вырезанный из слоновой кости. Из головы старика торчали настоящие пучки волос. Точно такая же стояла за спиной Муна!

Я взял статуэтку в руки:

– Сколько это стоит?

– Это даосское божество здоровья и долголетия, – пояснил мне отец Вэня, и, переговорив с даосом, заключил:

– За сорок юаней он вам ее отдаст.

– Хорошо… А правда ли, что ему двести лет? Переведите, пожалуйста, вопрос.

Выслушав, Сунлин улыбнулся и ответил:

– Свидетельства о рождении у меня нет. А поверите ли вы на слово бедному торговцу? Вот лучше посмотрите это зеркало – может быть, оно вам понравится.

С этими словами он взял с полки металлическое зеркало, сдул с него пыль, протер рукавом и, держа обеими руками, установил точно напротив моего лица.

Я автоматически достал расческу и начал поправлять растрепавшиеся волосы, после чего спросил:

– Мне предстоит ехать в провинцию Цзянсы. Вы можете что-нибудь рассказать об обычаях этой местности? Говорят, там еще остались даосы?

– Вам нужно ехать – так езжайте, – не очень вежливо сказал Сунлин.

Я попрощался, мы вышли из лавки и вернулись в Пекин. Через день я уже был в уезде Гаунь-син провинции Цзянси. Мы с переводчицей отправились в лес, чтобы осмотреть загадочную местность. Лес бы очень густой – какая-то смесь тайги с джунглями, и через несколько часов Яо куда-то пропала, а я заблудился.

Я ходил по лесу два дня подряд, и никак не мог выйти на какую-нибудь дорогу. Плодовых деревьев мне обнаружить не удалось, так что я ужасно страдал от голода. Хорошо хоть, несколько раз я выходил к ручьям, и утолял жажду чистой родниковой водой.

К исходу второго дня я вышел к каким-то горам, и решил подняться к вершине, чтобы с высоты осмотреть местность и решить, в какую сторону идти. Я начал медленно карабкаться на гору, стараясь выбирать наименее крутые места. Когда я поднялся чуть ли не на километр, то начал накрапывать дождь, и дальнейший подъем стал опасен – легко можно было соскользнуть вниз с намокшего склона.

Поглядев по сторонам, я увидел на склоне горы вход в пещеру, где можно было бы укрыться от дождя и немного отдохнуть. Однако когда я добрался до нее, то пещера оказалась обитаема – недалеко от входа я увидел лежанку, накрытую потертым ковром, стол… Дальше в пещере располагалась вырубленная в скале комната, где на грубо сделанных деревянных полках стояли причудливые стеклянные сосуды с какими-то снадобьями.

Уж не в жилище ли отшельника-даоса я попал? Возможно, он ушел в лес собирать травы, а когда вернется, я смогу спросить у него, как добраться до ближайшего населенного пункта.

Тем временем дождь снаружи все усиливался. Но тут послышались звуки настоящего урагана, и кто-то ворвался в пещеру. Я выглянул из внутренней комнаты, и увидел, что в пещере находится огромная обезьяна, густо поросшая белым мехом. Обезьяна стояла на задних лапах, и была чуть ли не трехметрового роста!

Что это – снежный человек? Но здесь, в субтропиках, не совсем подходящий для него климат.

Обезьяна (вернее, обезьян – это был самец) тоже меня заметил, и вдруг заговорил на русском языке:

– Что ты делаешь в моей пещере?

Его слова звучали прямо у меня в голове, из чего сделал вывод, что обезьян пользуется телепатией (а откуда бы такая тварь могла знать русский язык – посещала, что ли, китайскую школу?).

– Я журналист, – ответил я, – хотел исследовать ваши места, но заблудился, и случайно набрел на эту пещеру.

– А я – дух этой горы, – просто ответил обезьян, не подвергая мои слова сомнению. – Ты забрел очень далеко от обитаемых мест, придется тебе пожить у меня некоторое время, пока какие-нибудь лесорубы или собиратели лекарственных трав не покажутся в наших лесах, чтобы я мог вывести тебя к ним. Сам понимаешь, не могу же я в таком виде отвести тебя в город. А пока ты живешь у меня в пещере, поможешь мне с изготовлением «киноварной пилюли».

Я знал, что «киноварной пилюлей» даосы называют средство для достижения бессмертия. Но зачем она понадобилась горному духу?

– Хоть я и могу жить сотни, и даже тысячи лет, – ответил дух на мой мысленный вопрос, – но, тем не менее, я не бессмертен, и мне когда-нибудь придет свой срок. Конечно, если до этого времени я не изготовлю пилюли бессмертия.

С тех пор каждый день по утрам горный дух улетал, чтобы обследовать леса и горные луга, с которых он приносил нужные ему травы. По вечерам дух возвращался с целыми охапками этих трав, которые мы перебирали, отваривали, процеживали, толкли в ступках… Часто бывало, что от целого снопа травы или вороха листьев оставалось не больше горсти препарата. Обработкой трав в основном занимался я, в то время, когда обезьян рыскал по лесам и полям.

Питались мы только плодами и кореньями, которые приносил дух, а пили чистую воду. Больше всего меня поразило, что духу тоже надо было кушать!

Пока мы ели, или когда я уставал от перетирания трав, горный дух рассказывал мне о пути Дао, о других духах, которые населяют этот мир… Одну пилюлю он обещал дать мне, чтобы я тоже мог присоединиться к синклиту Бессмертных.

Однажды дух сказал:

– Наше средство почти готово. Мне осталось найти еще одну его часть, чтобы мы закончили великую работу. Но эту часть найти труднее всего.

С этими словами обезьян покинул пещеру, и появился только через два дня, волоча с собой мешок, в котором что-то трепыхалось. Каков же был мой ужас, когда дух открыл мешок, и вытряс оттуда опутанную веревками Яо!

– Я нашел эту девушку в лесу, где она что-то искала, – сказал мне дух. – Это последнее средство, которого нам недоставало. Выпусти из нее кровь, процеди, а затем перемешай с той мазью, которая стоит у стены в желтой стеклянной банке. Женская кровь символизирует Инь – пассивное начало природы… Да смотри, не вздумай с ней блудить, а то «киноварная пилюля» станет для тебя бесполезной!

Сказав это, обезьян кинулся на свою лежанку и захрапел.

Так значит, Яо пыталась меня разыскать!

Я достал нож, разрезал путы на китаянке и незаметно вывел ее из пещеры, сказав:

– Беги в лес! Мне же придется остаться, иначе горный дух сразу же кинется за нами в погоню.

Когда Яо скрылась в лесу, я поймал двух горных голубей, зарезал их, а кровь сцедил в то снадобье, которое указал мне горный дух.

Проснулся он только к вечеру, и сразу же спросил:

– Готово?

Я кивнул головой. Дух бросился в ту комнату, которая служила нам лабораторией, зачерпнул гигантской лапой пригоршню мази и отправил ее себе прямо в рот!

Как только он проглотил мазь, его стало корежить (я пулей выскочил из комнаты), он упал на пол, завертелся волчком, и наконец, взорвался, осыпав все вокруг дождем огненных брызг! Меня контузило, и я потерял сознание…

А когда очнулся, увидел, что все так же стою перед зеркалом в лавке на окраине Пекина и поправляю прическу.

– Я бы вам не советовал ехать в те края, – сурово сказал даос. – Вы не верите в силу старинных рецептов. Запомните – никогда ничего нельзя менять!

Ошарашенный, я двинулся к двери. Меня шатало, как будто я действительно несколько недель провел в лесу. Сунлин, казалось, смотрел на меня совершенно безучастно, но только когда я запнулся о порог, бросил вслед несколько слов.

– Он просит задержаться, – перевела мне Яо.

Я обернулся и увидел, что старик подходит ко мне с зеркалом в руках.

– Великий даос Гэ Хун говорил, что зеркала необходимы для борьбы с демонами. Зеркало заставляет злые силы показать свой истинный лик, – сказал он (естественно, в переводе Яо).

– Что ему надо заплатить? – спросил я севшим голосом, сунув руку в карман за деньгами. Старик, поняв мой жест, сделал отрицательный знак рукой и очень резво для своих двухсот лет удалился в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.

Всю дорогу до гостиницы я не проронил не слова. Происшествие с зеркалом настолько меня потрясло… чувства, боль и страх, которые я испытал, были так естественны…

Яо бросала на меня косые взгляды, но ничего не говорила, и только, когда мы уже подъезжали к гостинице, склонилась к моему уху и произнесла:

– Не надо чересчур доверять этим даосам. В большинстве своем они просто фокусники и гипнотизеры.

Когда мы возвратились, был уже поздний вечер. Постепенно приходя в себя, я заметил, что жизнь на улицах Пекина не утихает с наступлением темноты, как это бывает в городах победившего социализма… Похоже, Великая Стена китайского коммунизма дает трещины.

Яо проводила меня в мой номер, при этом строго сказала:

– Завтра утром мы выезжаем!

Я не стал рассказывать ей о видении, посетившем меня в лавчонке старого даоса. Хотя, может, и зря – рассказ бы успокоил меня, помог расставить все по полочкам… В конце концов, у меня же есть уже одна тема для материала в газету! И если скептичный Давид, редактор нашего «Периода», откажется принять это за документальный очерк – я вполне смогу напечатать его как фантастику.

Хотя от усталости ломило все тело, заснуть я не мог. Сейчас бы баночку пива, да сигаретку выкурить… В конце концов, должны же быть здесь ночные лавки!

Оглядев жалкую обстановку гостиничного номера, я вышел в коридор, спустился по бетонной лестнице и оказался на улице. Прямо напротив гостиницы призывно переливался огнями киоск – вроде фонаря, на свет которого должны лететь подгулявшие мотыльки. Решительно перейдя улицу, я сказал киоскеру (китайцу средних лет и достаточно потрепанной внешности):

– Пи-цзи!

Как я уяснил себе из романов Сорокина, это означает «пиво». Продавец обрадовался, залопотал чего-то по-китайски, но я решительно перешел на более знакомый мне английский:

– Энд смоук!

И сделал жест, как будто курю сигарету. Китаец поставил передо мною большую пол-литровую банку, изукрашенную иероглифами, и положил пачку сигарет. Я бросил на прилавок несколько юаневых купюр (никогда не расплачивайтесь в Китае долларами – могут быть неприятности), и, пока мне отсчитывали сдачу, открыл банку, чтобы убедиться, правильно ли понял меня продавец… В банке оказалось самое обычное пиво – ничуть не хуже и не лучше, чем израильское «Маккаби». И стоило за этим лететь на край света?

Я пересек пустынную улицу в обратном направлении, с банкой пива в руке, и только тут заметил, что возле двери нашей гостиницы стоит «газик». Я уже было собирался войти в вестибюль, как из «газика» выскочили несколько людей в серых костюмах и быстро подбежали ко мне, перегораживая вход в гостиницу.

– Вы Бенджамин Таль? – спросил один из них по-русски.

– Он самый, – согласился я.

– Прибыли из Израиля?

– Так точно.

– Тогда просим вас проехать с нами, – и они стали, чуть ли не силой подталкивать меня к машине.

– Э, что это такое! – заорал я. – Позовите нашего консула!

Но меня уже втянули в машину, которая, взвизгнув шинами, рванула с места.

– Консул вам не понадобится, – сказал по-русски все тот же китаец.

– Куда вы, черт побери, меня везете?! – возмутился я.

Китаец помолчал немного, видно, находя подходящие слова, а затем сказал:

– Мы едем в квартал Вытягивателей Жил.

«Вытягивателей жил?!»

Я напрягся. Сон с меня как рукой сняло, и я принялся лихорадочно соображать, что же мне делать. Конвоиры не выглядели особенно крепкими, и будь на моем месте Джекки Чен, он без труда раскидал бы их. А как быть с шофером? Или прыгнуть из машины на полном ходу?

Ночью улицы Пекина оказались почти полностью очищены от велосипедов (те, кому рано утром надо на работу, не гуляют по ночным клубам), и «газик» несся по улицам китайской столицы со страшной скоростью.

– Куда мы едем? – еще раз спросил я, на этот раз более агрессивным тоном.

– Я же вам сказал, – ответил говоривший по-русски китаец неожиданно вежливо.

– Покажите ваши удостоверения! – ничего лучшего мне в голову не пришло.

– А вы понимаете по-китайски? – резонно ответил мой спутник.

Идиотская ситуация. Если это сотрудники китайских спецслужб, то вступать с ними в рукопашную никак не годится – можно потом оказаться в китайской тюрьме, которая значительно менее комфортабельна, чем израильская. Просто буду молчать, как рыба, и все время требовать израильского консула.

Круто развернувшись, машина въехала в маленький дворик – точнее, промежуток между двумя стенами. Меня попросили выйти из машины, и я выскочил с таким видом, как будто только что сошел с картины «Арест пропагандиста».

– Пройдите внутрь, – китаец сделал приглашающий жест рукой, и я, пройдя через несколько двориков, оказался в большом запущенном зале, вдоль стен которого стояли покрытые лаком резные деревянные шкафы, а в центре находилось огражденное деревянными перилами возвышение. На возвышении стоял изящный столик, а на столике лежала островерхняя шляпа с вуалью, чем-то похожая на марлевые маски пчеловодов.

Что это? На китайское КГБ явно не похоже. Уж не попал ли я в руки какой-то секты? Что эти китаезы болтали там про «вытягивателей жил»?

В зале еще находилось несколько пожилых людей – кто в обычных, хотя и поношенных костюмах, а кто в каких-то мантиях.

– Что вам, черт побери, от меня надо? – закричал я, хотя никто и не думал на меня бросаться. – Вы кто – Вытягиватели Жил?

Один из китайцев, сидевших возле стены, сморщился и резко заговорил по-китайски, после чего встал, подошел ко мне и сказал уже на русском языке:

– Не волнуйтесь, мы больше не называемся Вытягивателями Жил. Сейчас наш квартал называется Переулком Священного Писания. А вы находитесь в синагоге…

– В синагоге? Может быть еще скажете, что вы еврей? – спросил я у старого китайца.

– Совершенно верно, один из немногих кайфыньских евреев, еще оставшихся в Пекине. Вы знаете, зачем вас сюда пригласили?

– Пригласили? Меня похитили ночью от моей гостиницы! Я думал, что меня везут сюда, чтобы вытянуть все жилы и сделать китайские народные инструменты.

– Наш район назывался кварталом Вытягивателей Жил потому, что мы удаляем ахиллово сухожилие из туш скота, который идет в пищу – вы ведь должны знать, что употребление в пищу этой жилы запрещено Торой…

Пораженный, я кивнул. А китаец-еврей продолжал:

– По субботам мы еще собираемся в синагоге, но нас осталось очень мало. Сегодня вечером ко мне пришли несколько даосов и попросили перевести один документ с иврита. Конечно, я читаю Тору во время субботней службы, но почти ничего не понимаю из прочитанного. Тогда я посоветовал найти туриста из Израиля…

– Но почему меня?

– А на каком языке мы бы еще могли общаться?

– Логично… Но я не профессиональный переводчик! И перевести, как вы сами догадываетесь, могу только с иврита на русский.

– Ну, а на китайский мы уже сами переведем, – ко мне, широко улыбаясь, подошел один из тех китайцев, которые меня привезли. Вся эта история казалась крайне подозрительной, хотя с другой стороны, в логике даосам отказать было нельзя – получив какой-то документ (как я понимаю, мистического содержания), они обратились к местным евреям, а когда убедились, что помощи от них ждать не приходится – стали искать израильского туриста.

– Вы только нам переведите, как сумеете… И объясните по возможности каждое слово, – китаец достал откуда-то большой красный конверт, и вынул оттуда пожелтевший листок пергамента.

– Не знаю, смогу ли я это прочесть… – вид листка меня смутил.

– Разве вы не владеете ивритом?

– Иврит я знаю достаточно, но ведь у нас есть несколько шрифтов, совершенно друг на друга не похожих. Я умею читать печатный и письменный шрифт, но религиозная литература пользуется обычно так называемым шрифтом Раши… На нем я, боюсь, ни строчки не прочту.

– Ну, хоть попробуйте.

Мне ничего не оставалось, как взять лист пергамента в руки. Опасался я напрасно – он был написан красивыми печатными буквами. Как мне показалось, этот лист аккуратно вырезали из книги. То ли целого ее экземпляра у даосов не было, то ли его не хотели мне показать.

– Сейчас, сейчас, – после целого дня приключений буквы прыгали у меня перед глазами, и я никак не мог сосредоточиться. Тогда я начал читать вслух – и тут же обнаружил, что добрая половина слов мне незнакомы.

– Тут много слов на арамейском языке, – наконец сообщил я столпившимся вокруг меня даосам и евреям (кто из них кто – черт уже разберет). – Вам бы лучше слетать в Израиль и зайти в какую-нибудь иешиву… Шучу, шучу!

Китайцы вежливо засмеялись.

– В этом отрывке речь идет о каком-то демоне, который заставляет людей смотреть в зеркало. Его зовут Маръа… или Маръэ? Так на иврите называется зеркало.

– А там не написано, зачем он это делает? – спросил меня старый даос в потерявшей цвет мантии (естественно, с помощью переводчика).

Я еще раз пробежал глазами рассыпающийся на буквы текст:

– Может быть, автор книги, из которой вы выдрали лист, это понимал. Но я уж, извините, разобраться не могу. Мы в Израиле вот уже две тысячи лет не говорим на арамейском языке.

Откуда они все-таки взяли этот лист?

Даосы переглянулись, почирикали между собой, и наконец, тот, кого я принимал за агента ККГБ (китайского КГБ) сказал:

– Полного текста у нас нет. Это часть древней рукописи, которая называется «Книга Отражений». Ее написал один китайский еврей более трехсот лет назад.

– Почему же не на китайском? – подначил я.

Китайцы – народ вежливый, но я почувствовал, что мои шутки им надоели. Поэтому еще раз вперил глаза в странный текст – Нет, – разочарованно сказал я, в конце концов. – Добавить почти что ничего не могу. Вот только мне кажется, что таких демонов, как этот Маръэ, должно быть много.

– А вы не знаете, какие еврейские обычаи связаны с зеркалами? – поинтересовался старый даос.

Мне пришлось пожать плечами:

– Евреи два тысячелетия раскиданы по всему земному шару, и у каждой общины накопились свои обычаи. Там, где жил я – в Европе – в доме умершего человека занавешивают все зеркала. Мне объяснили – это для того, чтобы в них не смотрелась душа умершего…

Перевод моей речи китайцев удовлетворил.

– А сейчас вы не могли бы вернуть меня в гостиницу? – между прочим, я уже валился с ног. – Если хотите – скопируйте мне этот лист на ксероксе, а когда я вернусь в Израиль, то найду кого-нибудь, кто разбирается в мистике, и сделаю вам подробный перевод.

– Спасибо, не надо, – вежливо ответил «агент ККГБ». – Нам этот перевод нужен был срочно, и мы уже услышали от вас все, что хотели.

Китайский еврей вызвался проводить меня к машине, а все остальные уважительно двинулись за нами.

– Скажите, а что у вас за шляпа лежит с сеткой? Здесь много пчел?

– Нет, – усмехнулся узкоглазый еврей. – Когда у нас читают Тору, то чтец закрывает лицо прозрачной тканью, для того, чтобы своим дыханием не осквернять святой текст.

Мы тепло попрощались (в синагоге хотели, чтобы я остался на субботу, но я объяснил, что завтра утром уезжаю в провинцию), и машина на той же бешеной скорости понесла меня в гостиницу.

По дороге я вспоминал знакомые мне обычаи… В синагоге я бываю нечасто – но кое-что вспомнил. К сожалению, уже после того, как оказался в номере и опустил голову на тоненькую подушку.

В синагогах никогда не бывает зеркал!

Однажды я пришел в синагогу на обрезание новорожденного сына моего друга. У меня распустился узел галстука, и я тщетно искал зеркало, чтобы его поправить. Тесть моего приятеля – религиозный йеменский еврей – объяснил, что в синагоге зеркал не бывает, а если кому нужно поправить на голове тфилин, то для этого зеркало крепится снаружи…

И в самом деле, снаружи на косяке двери я обнаружил малюсенькое зеркальце, пригодное разве для того, чтобы разглядеть на голове коробочку филактерий. Галстук я попросту сдернул с шеи и сунул в карман.

Утром в дверь страшно заколотили, а потом в комнату ворвалась Яо:

– Где вы были ночью? Я несколько раз выходила вас искать, а с утра хотела идти в милицию!

При словах «выходила искать» мне сразу вспомнилось кошмарное видение, в которое погрузил меня даос на окраине Пекина. Кипящий адреналин наполнил мой организм, так что остатки сна слетели без всякого кофе.

– Яо, никогда больше не надо меня искать. А я был в местной синагоге – ходил смотреть, как живут китайские евреи.

– Ночью? – Яо посмотрела на меня с недоверием.

Мы быстро собрали вещи (я, кстати сказать, почти ничего и не распаковывал), и опять куда-то отправились по запруженным народам улицам Пекина.

– Куда мы едем? – спросил я у моей переводчицы.

– Тут есть небольшой аэропорт, откуда вылетают самолеты внутренних рейсов.

– А я думал, мы поедем до места назначения на этой же машине…

Яо взглянула на меня с удивлением:

– А вам не приходило в голову, что Китай по размерам несколько больше Израиля? Нам бы пришлось провести в дороге много дней.

Примерно через час мы увидели летное поле, на котором стояли несколько ненадежного вида самолетов (по мне, они ненамного отличались размерами от ласточек, чьими гнездами так любят лакомиться китайцы).

Я буквально засыпал на ходу, и мне было бы сложно дойти до самолета – но любезные китайцы пропустили нашу машину прямо на летное поле. Мы залезли в аэроплан…

– А виски будут раздавать во время полета? – спросил я у Яо, чтобы немного подразнить ее.

Она оглядела несколько обитых тощей синей обивкой кресел:

– Думаю, что стюардесса здесь не пройдет.

Оценить чувство юмора моей переводчицы я уже не смог, ибо повалился на кресло, и хотя мне было ужасно неудобно, все же заснул…

А проснулся я только через несколько часов (полет все еще продолжался). Немного придя в себя, я стал думать – рассказать ли мне Яо о разговоре, произошедшем ночью в том странном гибриде пагоды и синагоги, куда меня возили? Поразмыслив трезво, я решил, что больше посоветоваться мне не с кем. К тому же будет нехорошо, если Яо решит, что я от нее что-то скрываю. Еще стукнет куда следует, что я израильский шпион – тогда меня может ожидать судьба китайского Полларда…

– Слышите, Яо, – тронул я ее за плечо (она бросила на меня хитрый раскосый взгляд), – ночью в еврейском храме, куда я ездил, меня встретили даосы.

Она сразу насторожилась, приподнялась в кресле:

– Что-то чересчур много их уже с начала нашего путешествия!

– Они меня просили перевести с древнееврейского на русский один странный текст – про демона, который заставляет людей смотреться в зеркала…

Моя переводчица засмеялась:

– Типичные средневековые предрассудки. Эти монахи хотели бы, чтобы девушки никогда не прихорашивались? В таком случае скажи им, что этот демон уже завладел всем Китаем – у нас вы не найдете такой женщины, которая не пользовалась бы косметикой, разве что в самых глухих деревнях. А как пользоваться косметикой без зеркала?

В доказательство своих слов Яо вытащила из сумочки косметичку и раскрыла ее на секундочку перед моим носом. В зеркале мелькнула моя заспанная физиономия с красными глазами… и та же сияющая полоска в глубине отражения, которую я видел в Израиле. Что это – оптический обман или белая горячка?

– У моих соотечественников просто необъяснимая страсть к историям о зеркалах, – смеясь, продолжала Яо. – Я читала, что в том месте, куда мы едем, есть так называемое «Каменное зеркало» – черная скала, один из склонов которой стесан неизвестными силами и отшлифован до блеска. Получилось некое подобие зеркала. Считается, что если в него посмотреться, можно увидеть, кем ты был в прошлой жизни.

– Обязательно туда посмотримся, – заверил я Яо. – И я не сомневаюсь, что в прошлой жизни вы были не менее хорошенькой, чем в этой.

– Разве евреи верят в переселение душ? – удивилась китаянка. – Я думала, что это особенность только нашей религии.

– Верят, но не все, – усмехнулся я. – А кроме буддистов и даосов, в переселение душ верят еще и индуисты.

Заметив интерес в хорошеньких глазах Яо, я преисполнился энтузиазма продолжить свой рассказ:

– Вообще в китайской и еврейской мистике много общего. По крайней мере, так уверял меня раввин, лекцию которого я слышал перед самым отлетом. Но самое интересное другое – когда я летел в самолете, один израильтянин уверял меня, что дом, где проходила лекция, давным-давно заброшен.

Яо нахмурилась, но глаза ее пускали чертиков:

– Да вы просто смеетесь над бедной девушкой! Такие сказки я слышала с детства. И, разумеется, ваш раввин, в конце концов, оказался лисом?

– Ну почему именно лисом?! – удивился я.

– Потому, что таков сюжет большинства китайских преданий. И еще потому, что наши предки верили – оборотни любят устраивать обманы в заброшенных зданиях.

Откинувшись в кресле, Яо полуприкрыла глаза и стала читать наизусть:

«Доживший до тысячи лет фазан уходит в море и становится устрицей; доживший до сотни лет воробей уходит в море и становится мидией; дожившая до тысячи лет черепаха-юань научается говорить, как человек; дожившая до тысячи лет лиса становится прямо и превращается в красавицу; дожившая до тысячи лет змея, разорвавшись, разрастается по частям; по дожившей до ста лет крысе можно гадать».