Текст книги "Страна холодного солнца"

Атлантика

Над Атлантикой взошло солнце, возвестив о начале нового дня. Оставив по левому борту остров Мадейра, суда повернули на юг к Антарктиде. Попутная океанская зыбь совсем не тревожила.

После завтрака командир поднялся на мостик.

– Красота! А дышится-то как! Просто жить хочется!

Благость из него так и перла.

– Старпом, а не сыграть ли нам тревогу?

Старпом командирского ликования не разделял и уточнил:

– Пожар? Пробоина?

Океанские просторы и яркое солнце творили чудеса.

– А давай и то и другое.

Сигнал тревоги зазвенел по судну. По трансляции старпом объявил:

– Учебная судовая тревога! Пожар в гидрологической лаборатории! Пробоина в машинном отделении!

Последние слова утонули в топоте ног. Ходовой мостик превратился в главный командный пункт, и понеслись доклады.

Минут через двадцать аварийные партии с условным пожаром и условной пробоиной условно справились, о чем с гордостью доложили на главный командный пункт.

– Отбой учебной судовой тревоге!

Ярин обошел судно, незло потыкав носом стармеха и старпома. Те в свою очередь отдохнули на подчиненных, возведя командирские замечания в ранг ЧП. В итоге родился план устранения замечаний, который и принесли Ярину на подпись.

Тот подмахнул не глядя, ему было скучно. Вокруг жизнь бурлит, небо с океаном воедино сходятся, а рядом с ним мышиная возня. Скучно, масштабности нет.

Штурман вызвал гидроакустика.

– Товарищ командир, разрешите гидроакустическую станцию погонять, а то акустик скоро в летаргический сон впадет.

– Добро.

На мостике появился акустик, худой, сутулый и спокойный, как лошадь на похоронах. Выйдя на пенсию после службы на подводной лодке, он устроился на «Фаддей Беллинсгаузен». Местом своим он дорожил и станцию содержал в полном порядке.

– Разрешите включить гидроакустическую станцию?

Ярин держал паузу. Он не то чтобы акустику не доверял, он в принципе к подводникам относился с некоторой осторожностью. Они же черти такие, им чуть что – сразу срочное погружение.

Командир прикурил сигарету, глубоко затянулся и дал отмашку.

– Чего уж там, включай.

Акустик надел наушники, пощелкал тумблерами, покрутил ручки настроек и совершенно спокойно, без эмоций доложил:

– Справа 35, в дистанции 3 кабельтова, скорость 6 узлов, цель подводная идет на нас.

Ярин подошел к акустику.

– Ты там ничего не перепутал?

Пропустив мимо ушей вопрос командира, акустик доложил:

– Дистанция сокращается.

Ярин выскочил на правое крыло мостика, и тут метрах в двухстах от правого борта на поверхности показалась спина океанского гиганта и над водой взлетел огромный фонтан. Набрав воздуха, кит опять ушел под воду.

Это был синий кит – самое большое животное на планете.

Командир дурным голосом заорал:

– Обе машины стоп! Штурман, поднять трубку лага!

Тот ничего не понял, но приказание мгновенно выполнил, объявив по трансляции:

– Навигатору срочно поднять трубку лага!

Сезон размножения у синих китов приурочен к зиме, и в эту пору в теплых водах Центральной Атлантики самцы ищут себе пару. По всей видимости, этот одуревший от похоти гигант принял судно за самку.

Несколько раз он прошел под днищем, потершись о борта, но, так и не найдя место преткновения своего трехметрового фаллоса, потерял к «Фаддею» интерес.

Дав прощальный фонтан, кит скрылся в океане.

Ярин вытер пот со лба.

– Вот ведь приперло парня, а могли и без лага остаться.

До штурмана наконец дошло: кит сломал бы трубку лага, как спичку, и не заметил бы.

Страсти по левиафану постепенно улеглись, а прозвучавшее по трансляции «Команде обедать» и вовсе вернуло жизнь в привычное русло.

После обеда по традиции «адмиральский час», и если ты не на вахте, то просто обязан принять горизонтальное положение.

Командир прилег поверх одеяла, не раздеваясь. Организм, перегруженный событиями первой половины дня и сытным обедом, быстро ослаб и погрузился в дрему. Снился Ярину пророк Иона в чреве Левиафана.

Через полчаса картина библейского сюжета была бесцеремонно разрушена телефонным звонком. Трубка висела на переборке прямо над головой. С закрытыми глазами он снял трубку и, с трудом разлепляя со сна губы, пробормотал:

– Слушаю, командир.

На связи был старпом.

– Товарищ командир, похоже, обнаружили яхту, терпящую бедствие.

– Сейчас поднимусь.

Ярин сел на койке, потер ладонями лицо. Удивительна служба на флоте, свесил ноги – и уже на рабочем месте.

На мостике его встретил старпом и протянул бинокль.

– Вон там, посмотрите.

Командир быстро отыскал биноклем яхту, это была небольшая посудина футов тридцати с парусным вооружением бермудский шлюп. Шла она под зарифленным гротом полным бакштагом.

– Ну и с чего вы взяли, что она терпит бедствие?

– Так вон же на правой ванте флаг с шаром.

Командир присмотрелся внимательнее: действительно на ванте по правому борту болтался флаг и шар под ним. Как ни крути, а по международным правилам это сигнал бедствия.

– По радио вызывали?

– Вызывали, не отвечает.

– Старпом, доложи на «Владимирский». На руле, лево руль, держать на яхту!

Судно покатилось влево, пока яхта не оказалась прямо по носу.

– Первый, я второй, прошу на связь, прием.

Сквозь треск помех пробился ответ:

– Второй, я первый, на связи.

– Первый, я второй, обнаружили яхту, терпящую бедствие. Идем к ней для оказания помощи.

Пару минут на «Владимирском» переваривали полученную информацию.

– Второй, я первый, оказать необходимую помощь и следовать далее по плану.

На «Фаддее» разворачивалась спасательная операция. Готовилась аварийная партия и рабочий катер. В такие минуты и проявляются лучшие черты характера русского человека. Если кому помощь нужна, если спасать кого, то тут для него препятствий нет, тут он и на самопожертвование готов.

О том, что судно идет спасать яхту, сразу стало известно всем.

На мостике в сильном возбуждении появился обычно тихий и скромный доктор физико-математических наук Розенталь из Харьковского института радиоэлектроники. Страшно картавя и потряхивая меньшевистской бородкой, он протянул командиру петицию с требованием включить в состав спасательной группы членов экспедиции.

– Товарищ командир, когда речь идет о спасении жизни, ни один русский человек не может оставаться в стороне.

Ярин видел, что в таком состоянии ему ученого не вразумить.

– Хорошо, товарищ Розенталь, я обязательно подумаю.

Доктор наук с чувством исполненного долга удалился.

Дистанция до яхты сокращалась, начали подавать сигналы наутофоном. Реакции не последовало.

Командир вглядывался в бинокль, появилось неприятное ощущение. Так бывает, когда делаешь что-то не то.

– Старпом, а ну посмотри повнимательней. Мне это кажется?

Старпом молча разглядывал яхту.

– Ну, что молчишь?! Скажи на милость, какой флаг, какой шар?!

Теперь, когда судно сблизилось с яхтой, стало отчетливо видно, что шар – это радиолокационный отражатель, а над ним развевался «Юнион Джек» – союзный гюйс, флаг Соединенного Королевства. На корме читалось название «OYSTER», что означает устрица.

Катер уже приспустили для погрузки аварийной партии, по шкафуту бежал опаздывающий доктор с огромной сумкой. Не добежав метров десять, он поскользнулся, упал и вывихнул ногу.

До яхты оставалось не более ста метров, и командир дал команду еще раз дунуть наутофоном. Такой рев не услышал бы только мертвый.

В кокпите яхты появилась перепуганная, взлохмаченная немолодая тетка. «Фаддей» застопорил ход и лег в дрейф.

С яхтой наконец установили связь. Оказалось, что престарелая леди путешествует в одиночку и у нее все в порядке. Просто она отдыхала и не слышала ухаживаний «Фаддея». Идет она из Англии на Канарские острова, и помощь ей не нужна. Есть только одна просьба – не подходить к ней так близко.

Командир в сердцах чертыхнулся:

– Ну же, мать твою, устрица! Поднять катер! Ход 12 узлов, рулевой, ложись на прежний курс!

Закрепляя катер по-походному, боцман придавил себе руку стопором.

Из штурманской рубки показался штурман с военно-морским разговорником в руках.

– Товарищ командир, может, ей счастливого плавания пожелать?

– Вот молодежь, учишь их, учишь. Запомни, плавает только говно и чемоданы. Пожелай этой устрице семь футов под килем.

Ярин спустился в каюту и зашел в гальюн. Судно закончило поворот, и качка изменилась, командир не удержался и с размаху грохнулся на толчок. Стульчак красного дерева развалился, и он разбил задом унитаз.

Доктора пришлось ждать долго, он оказывал первую помощь боцману, а потом, еле волоча больную ногу, добрался до Ярина.

С командирским задом доктор работал как реставратор с шедевром да Винчи. Не жалея йода, он смазывал порезы и при этом старательно дул. Аккуратно положенный пластырь завершил процесс восстановления.

Кряхтя, прихрамывая и проклиная старую англичанку вместе с ее устрицей, Ярин поднялся на мостик, нужно было доложить на «Владимирский».

– Первый, я второй, прошу на связь.

– На связи первый.

Не вдаваясь в детали, командир доложил:

– Спасательная операция завершена, потерь нет!

Над Атлантикой сгущались сумерки. Всходила яркая луна, похожая на дыню-«колхозницу», на небосводе начали появляться первые звезды, прибитые золочеными гвоздиками к вечности.

Ярину вспомнились чьи-то строчки:

 
Я крупица в храме, Богом данном.
Это много. Это ничего.
В трепете сливаюсь с океаном.
Чувствую энергию его.
 

Пуп земли

На восемнадцатые сутки экспедиционного похода суда вошли в Гвинейский залив и подошли к экватору. Море пустынное – ни судов, ни птиц. Температура под тридцать, большая влажность, душно и нет яркого знойного солнца, на экваторе оно белое, как будто подернуто кисеей.

Несмотря ни на что, настроение у всех приподнятое, ведь после обеда переход экватора, а это для моряка великий праздник!

История у него богатая, как писал Н. Боголюбов: «Начало его должно искать с того времени, когда португальцы проникли за мыс Доброй Надежды».

В районе экватора парусные суда частенько задерживались длительными штилями. Продолжалось это безветрие неделями, а то и месяцами, у экипажей заканчивалась провизия и вода, многие погибали от голода и жажды. Суеверные моряки обратили свой взор в сторону владыки морей Нептуна. Они придумали праздник, чтобы ублажить морского царя и просить его о попутном ветре.

На военном российском флоте праздник Нептуна впервые отпраздновали в ноябре 1803 года на шлюпах «Надежда» и «Нева», которыми командовали капитан-лейтенанты Иван Федорович Крузенштерн и Юрий Федорович Лисянский.

В эпоху парусного флота моряки, пересекшие экватор в этом месте, получали право носить золотую серьгу в левом ухе и сидеть в портовых кабаках, положив ноги на стол.

Прошло почти двести лет, опасность пересечения экватора миновала, а праздник остался. Живучи, черт побери, флотские традиции!

«Фаддею Беллинсгаузену» и «Адмиралу Владимирскому» предстояло пересечь экватор по нулевому меридиану. У моряков всегда считалось особенно почетным пересечение экватора в точке начала отсчета широты и долготы. Называют ее Пупом Земли или Золотой точкой.

Командир в приподнятом настроении мерил шагами мостик.

– Штурман, повнимательнее давай! Выводи точно в ноль, а то сам знаешь!

– Не волнуйтесь, товарищ командир, все будет в порядке, комар носа не подточит.

– А мне-то чего волноваться? Это ты волнуйся, командуй, давай, выводи в точку.

Штурман поколдовал над картой и скомандовал:

– Руль лево 10, ход 3 узла!

– Есть лево 10!

Судно сбросило ход и развернулось левее.

– На румбе 165, ход 3 узла!

– Есть! Товарищ командир, через пять минут будем в Золотой точке.

Капитан 3 ранга Ярин устроился напротив приемо-индикатора спутниковой навигационной системы и внимательно следил за тем, как меняются в электронных окошках значения широты и долготы.

Наконец все регистры обнулились, на приборе горели двенадцать нолей.

– Обе машины стоп! Штурман, запиши в судовой журнал: «Застопорили ход, легли в дрейф в Золотой точке. Широта 00 00 00, долгота 00 00 00».

Ощущение было странное, далеко не каждому моряку выпадает пересечь экватор, а уж тем более побывать на Пупе Земли, но вокруг ничего особенного – вода до горизонта. Это у человека пупок деталь примечательная и даже в некотором роде сексуальная, а тут, несмотря на то, что это Пуп Земли, никаких признаков исключительности места.

Обед прошел скомканно, все ждали начала праздника.

Боцманята незаметно спустили рабочий катер, в него быстро погрузились Нептун со свитой. Тихонько оттолкнувшись, они перешли к носу судна и спрятались под подзором.

После обеда, как и водится, свободные от вахт собрались на юте покурить, расслабиться, потрепаться, сыграть в шеш-беш или забить козла.

Неожиданно в воздух полетели сигнальные ракеты, получился целый салют, вокруг судна с шумом, визгом и гиканьем начал кружить рабочий катер, на котором восседал Нептун со свитою. Все рванули на грузовую палубу, там у открытых портиков уже стоял командир в белой парадной форме.

Катер подошел к борту, первым по трапу поднялся Нептун с короной на голове, золотым трезубцем в правой руке и с бородой-мочалкой до пояса. За ним поднялся звездочет в огромных очках, цепляясь за все, что можно, длинным колпаком, усеянным звездами, а уж за ним и все остальные – русалка, черти и виночерпий.

Нептун треснул трезубцем по палубе и страшным голосом протрубил:

 
– Кто такие?! Как посмели?!
Разбудить меня сумели!!!
 

Дружно заголосили черти:

 
– Это знают все вокруг,
Что Нептун наш лучший друг!
А когда на борт взойдет,
Карасям конец придет!
 

Нептун снова треснул что есть мочи трезубцем по палубе.

– Тихо!

 
Я Нептун – морской властитель,
Рыб лукавых повелитель!
Мой дворец на дне морском,
Весь усыпан янтарем!
 

Тут вперед выступил командир.

– Здравствуй, Нептун – владыка рек, морей и океанов! Мы рады приветствовать тебя на борту нашего судна!

Нептун взмахнул рукой.

– Черти – виват морякам!

Нептун обнял командира.

– Ба! Да это же мой старый знакомый! Приветствую тебя в своих владениях, прости, не признал сразу. Встречались мы неоднократно, и многие из твоего экипажа мне знакомы. Знаю, не устрашился ты ни штормов, ни ураганов, и уберег свое судно от многих напастей, и людей своих в обиду не дал! Такому моряку я всегда рад, виват командиру!

Черти, измазанные отработкой, с рожками на голове, в набедренных повязках, запрыгали и заголосили:

– Виват! Виват! Виват!

– Но по традиции должен я устроить тебе испытание. Готов ли ты перерубить канат, что экватор собой означает?!

Черти поднесли Ярину канат и деревянный топор.

Он повертел его в руках, потрогал пальцем «лезвие».

– А не найдется ли у тебя, владыка, топора поострее, чтоб закончить это дело и начать праздновать? Проси взамен чего хочешь!

– Все я знаю, все видел, но одной вещи не пробовал. Говорят, в землях ваших далеких из воды да из зерен хлебных умеют живую воду изготавливать. Не богат ли ты, часом, таким нектаром божественным?

– С превеликой радостью, владыка! Окажи честь, прими сей скромный дар!

Командир протянул Нептуну литровую бутылку «Столичной». Тот передал водку виночерпию, черти вручили Ярину остро отточенный топор. Он размахнулся так, что слетела фуражка, и с первого раза разрубил канат. Черти пустились в пляс.

– Удачи тебе, командир! Попутного ветра и семь футов под килем! А с теми, кто здесь в первый раз, я еще побеседую!

Нептун и Ярин сели в украшенные морскими звездами, ракушками и водорослями кресла, свита разместилась вокруг них. Черти начали кричалку:

 
– Это знают даже дети –
Нет чертей страшней на свете,
А из всех чертей морской –
Самый лютый и крутой!
 
 
Если ты моряк отменный,
Вот те кубок здоровенный,
Ну а кто ни так ни сяк –
Получай тогда в пятак!
 

Звездочет поправил на голове колпак, развернул свиток с фамилиями тех, кто пересекал экватор в первый раз, и начал читать:

– Моторист 2 класса Федюкин!

Черти бросились ловить пытавшегося удрать молодого моториста. Волоком притащили и засунули в чистилище – брезентовую трубу, измазанную внутри сажей и отработкой.

Из чистилища он вылез чумазым до неузнаваемости. Черти подхватили его и бросили в купель. После чего главный черт шлепнул ему меж лопаток печать с трезубцем, а Нептун под общие овации выдал охранную грамоту – диплом в честь перехода экватора.

Звездочет безжалостно продолжал:

– Инженер-метеоролог Кобылкина!

Черти взяли под руки не сопротивлявшуюся, морально надломленную пышнотелую тетку. Она выставила вперед специально припасенную для этого случая бутылочку коньяка.

– Возьмите выкуп!

Черти отдали коньяк виночерпию, он покрутил бутылку в руках и взглянул через нее на свет.

– Не ведаю, что это за напиток такой. В чистилище ее!

После чистилища и купели, перемазанная, мокрая, она стояла на четвереньках и растерянно озиралась. Платье у нее задралось на спину, главный черт не удержался (тут уж никто бы не удержался) и влепил печать царя морей на толстый, дебелый зад инженера-метеоролога.

Левое полужопие с изображением трезубца колыхалось, как новогодний холодец.

С дипломом в руках, потерявшая веру в людей и совершенно растерянная, она подошла к заму.

– Как же так, я же им выкуп дала!

Зам смущенно отвел глаза.

– А что с них возьмешь, голубушка, это ж черти.

Потом еще десятка полтора человек протащили через чистилище. «Крещеные» Нептуном отмывались в душе, остальные веселились как могли. Праздник удался!

Не отдыхалось только морским геологам. Решили они взять пробу грунта в Золотой точке. Вокруг них изголодавшимся оводом вился особист, ему казался очень подозрительным такой трудовой порыв на фоне всеобщего гулянья, и он поделился сомнением с командиром.

Ярин попытался объяснить ему значимость события:

– Ну ты даешь! Для геолога грунт из Золотой точки – это как для скрипача скрипка Страдивари!

Поза и взгляд особиста говорили о том, что объяснение его не впечатлило. Ярин поскреб пятерней затылок.

– Как бы тебе пояснить? Ну, это как для тебя наган Дзержинского.

У особиста глаза полезли на лоб.

– Что, все так серьезно?!

Геологи провозились больше трех часов. Наконец керн был на палубе, особист растолкал локтями любопытствующих.

– Тьфу ты! Глина как глина, ничего золотого в ней нет.

Посмотрел на счастливых геологов как на юродивых и еще раз сплюнул.

Те проводили его взглядом, каким провожают неизлечимо больного на операцию с исходом 50 на 50.

В 00 часов дали ход, командир обошел судно – на вахте все бодрые, свежие, делом заняты, как будто и не было никакого праздника, а в море по-другому и быть не может.

Утром встали на якорь на рейде Луанды. На якорной стоянке никого, кроме наших судов. Океан спокойный, дымка, температура воды 29 градусов.

Начали пополнение запасов топлива и воды. Шипшандлер приволок полную баржу свежих овощей и фруктов.

На берег практически никто не сошел, нечего там делать, в этой вечно воюющей нищей стране.

Заход прошел быстро и неинтересно. Ну а теперь без остановок строго на юг, к Антарктиде.

«Furious Fifties»

Неформальные названия широт сложились у моряков еще в те романтичные времена, когда на морях господствовал парус и паровые машины еще не заволакивали дымом горизонт. Например, в 30 градусах к северу от экватора широты изобилуют слабыми ветрами и штилевой погодой, и из-за длительных задержек остро ощущался дефицит воды и продовольствия. Моряки были вынуждены сбрасывать за борт лошадей, отсюда и название – «лошадиные широты».

Название 40-х широт Южного полушария, для которых характерны сильные западные ветры и частые штормы, – «ревущие сороковые».

Пояс между 50-й и 60-й широтой неподалеку от берегов Антарктиды за свою злонравность получил имя «неистовые пятидесятые». В те времена бесспорными фаворитами морей были англичане, и названия, естественно, звучали на их языке – «furious fifties». Иногда эти широты называют «воющими».

Полярные восточные ветры начинаются на 60-х, которые прозвали «пронзительными шестидесятыми».

На планете есть немало мест, где возникают ветры с дикими скоростями (тайфуны, торнадо), но все они очень скоротечны. На Земле есть только одно место, где ветрено постоянно, – это Южный океан, и если спросить бывалых моряков о самых штормовых местах, то они уверенно укажут именно на него.

Позади Золотая точка и Новый год, и то и другое отмечено с размахом. Распределилась и сфера деятельности судов, нагруженный адмиралами с пресс-группой «Адмирал Владимирский» гордо нес советский флаг по морям и океанам, а «Фаддей Беллинсгаузен», который начальник гидрографии в шутку называл «корабль усатых лейтенантов», пахал как ломовая лошадь.

«Ревущие сороковые» проскочили с попутными работами, «неистовые пятидесятые» встретили свинцовым небом и горбатым морем. «Адмирал Владимирский» пошел дальше на юг выполнять почетную миссию «открытия» Антарктиды, а «Фаддей Беллинсгаузен» остался работать на гидрологическом полигоне.

Все нормальные моряки стараются как можно быстрее проскочить эти неспокойные места, а у гидрографов все не как у людей. Тут философия совсем иная: если для судоводителя посадка на мель – это навигационное происшествие, то для гидрографа – открытие.

Предстоящая постановка многосуточной автономной буйковой станции и производство разовых гидрологических станций в штормовых условиях дело не из приятных – ни поспать тебе, ни пожрать спокойно, ни работу сделать как надо.

На ходовом мостике, в штурманской рубке проходило стихийно созванное совещание. Сидя в кресле, председательствовал начальник штаба капитан 2 ранга Гапонов, на диванчике у переборки расположились командир капитан 3 ранга Ярин и начальник экспедиционного отряда капитан 2 ранга Парашин. Штурман стоял, опершись задом о прокладочный стол, и сосредоточенно крутил в руке карандаш, пытаясь пересчитать его грани.

Ситуация была непростая, и Гапонов не стал оригинальничать, а позволил себе процитировать Чернышевского:

– Ну что, господа гидрографы, что делать будем?

Командир не задумываясь отрезал:

– А что тут думать? Надо докладывать начальнику и отменять все к хренам собачьим!

– Минуточку.

Начал нудить Парашин:

– Вы хоть понимаете, какое научное значение будут иметь наши исследования?

Ярин смерил его презрительным взглядом и про себя подумал: «Ну-ну, ты чужими руками орден себе зарабатываешь, а я геморрой», – а вслух уже без злобы произнес:

– Да ты на себя в зеркало посмотри, где ты, а где наука?!

Гапонов оторвал штурмана от важного занятия:

– Уточни прогноз у метеорологов.

Штурман снял трубку телефона и набрал номер метеолаборатории. После седьмого гудка трубка ответила ленивым голосом:

– Начальник метеолаборатории старший лейтенант Леонтьев, слушаю вас.

– Лео, уточни прогноз на ближайшие сутки.

Ни секунды не колеблясь, Леонтьев уточнил прогноз:

– Полное говно!

Дело в том, что у него была своя собственная шкала прогнозов: нормально, так себе, говно и полное говно. Каждому определению соответствовала конкретная погода, и все это знали.

Штурман повесил трубку и доложил Гапонову:

– Товарищ капитан 2 ранга, ожидается северо-восточный ветер до 25 метров в секунду, море 7 баллов с ухудшением прогноза.

Ярин взорвался:

– Если мы станцию и поставим, то наверняка потеряем!

Начальник штаба в дискуссии не участвовал, он понимал, что командир прав, но при этом был уверен, что Парашин будет ныть перед начальством, доказывая, что станцию поставить было возможно и по вине команды не проведены важные исследования. Подумав, он справедливо рассудил, что лучше получить фитиль за то, что сделал, а не за то, чего не сделал. Не так обидно.

– Командир, идем в точку постановки буйковой станции.

Это уже был приказ, и его не обсуждали. Гапонов склонился над картой, до места постановки станции идти минут сорок, гидрологический полигон представлял из себя раскрученную вокруг буя улитку размером 30 на 30 миль. Нужно было произвести 50 гидрологических станций через каждые 10 миль. Понятно, что в таких условиях о работе с батометрами и речи быть не могло, но на всякий случай, чтобы на корню пресечь фантазии Парашина, Гапонов скомандовал:

– Передайте гидрологам: работать только с отрывными термозондами!

Гидрологи вместе с боцманской командой готовились к постановке буйковой станции. Подняли из трюма буй и вынесли из лаборатории приборы – 12 автономных цифровых измерителей температуры и течения и 12 буквопечатающих вертушек. Гирлянда получалась внушительная, такую быстро не поставишь.

Из штурманской рубки показалась голова штурмана.

– Товарищ командир, вышли в точку постановки буйковой станции.

И началось, хорошо отработанный экипаж и опытные экспедиционные гидрологи крутились, как швейцарский часовой механизм. Оставалось закрепить на тросе несколько приборов, и можно вываливать буй за борт.

Парашин забился в угол за радиолокационной станцией «Дон» и наблюдал за постановкой через иллюминатор, как будто подглядывал в замочную скважину. Судно мотало из стороны в сторону, и командиру с трудом удавалось удерживать его на месте. Палубу давно и плотно накрыло ненормативной лексикой, а Парашина не покидало ощущение, что сейчас его начнут бить. Гапонов не сдержался:

– А ты чего не на палубе?! Иди, командуй своими людьми!

Парашин втянул голову в плечи и, озираясь, огрызнулся:

– Там есть кому руководить.

Буй опустили за борт и отдали стропы, окрашенный в красно-белую полоску с надписью «СОБСТВЕННОСТЬ ВМФ СССР», он сразу начал удаляться от борта.

Штурман записал в судовой журнал время, отсчет лага, координаты, глубину, погоду и характеристики буйковой станции. Проверил написанное и с удовольствием добавил: «Многосуточная буйковая станция поставлена по настоянию начальника экспедиционного отряда капитана 2 ранга Парашина». Даже почерк у него получился какой-то ехидный.

Штурман позвонил гидрологам, была вахта лейтенанта Холодцова, который готовил термозонды к работе.

– Холодцов, через тридцать минут будем в точке производства первой станции.

– Принято.

В принципе у него все было готово, оставалось одеться потеплей и не забыть страховочный конец. Взяв приборы, он вместе с инженером-гидрологом вышел на палубу. Вой ветра и ледяные брызги, больно секущие лицо, несколько охладили трудовой порыв. Судно в очередной раз подбросило и обрушило, Холодцов не удержался и, высоко подкинув ноги, впечатал задницу в палубу.

– Какой мудак?!.

Хотя предложение и было построено как вопросительное, звучало оно как утверждение, но ни в коем случае это не было ругательством. Если у вас в обиходе приняты выражения «взять за яйца» и «пошел в жопу», то в такой стиль органично впишется и «мудак». Такие понятия, как приличие и вульгарность, в расчет не берутся – на флоте благородных девиц нет. Девицы есть, а благородных нет.

Слово «мудак» меткое, полезное и универсальное, оно описывает абсолютно конкретное явление – особь с определенным набором личностных качеств – и является совершенно исчерпывающей характеристикой их носителя.

Флотская специфика, как водится, добавляет колорита. Для любого лейтенанта командир мудак, а для командира любой лейтенант как минимум мудак. А с точки зрения отставника мудаки все, и адмиралы, и лейтенанты, потому как одни «флот просрали», а другие «ни хрена не могут», и вообще раньше все было лучше и правильней.

Перефразируя слова известного поэта Евгения Евтушенко, можно с уверенностью сказать: «Мудак на флоте больше, чем мудак».

Но не все так печально, конечно, мудаки на флоте есть, но их не больше, чем в других видах Вооруженных сил, да и крик души лейтенанта Холодцова имел точного адресата – все знали автора сложившейся ситуации.

Погода ухудшалась на глазах, барометр уверенно падал, прогноз Леонтьева оправдывался на сто процентов.

К утру потеряли буй, никто особо не переживал, все были к этому готовы. Парашин понимал, что пришло время назначать виновных, и стал собирать объяснительные. Работы на полигоне прекратили и начали поиски буйковой станции.

Шли вторые сутки поисков, надежды оставалось все меньше, а погода становилась все хуже. Если в светлое время суток еще можно было уберечь судно от заваливания и ударов, то ночью, в кромешной тьме, это было невозможно. Беспомощность перед стихией ощущалась в полной мере.

Гапонов с командиром не спускались с мостика. Сильное волнение не давало возможности обнаружить буй с помощью радиолокации, экран радиолокационной станции был засвечен огромными волнами. Даже если бы и улыбнулась удача и буй бы обнаружили, то поднять его вместе с приборами все равно не смогли бы.

Чем сложнее ситуация, тем больше людей на ходовом мостике. Инстинкт подсказывал, что рядом с командиром безопаснее. К полуночи подтянулись старший механик и замполит.

Гапонов стоял, держась за поручень пульта управления, его не покидало чувство, что что-то не так.

– Штурман! А где чехол на пульт управления?

– Да его здесь сроду не было. По крайней мере, я его никогда не видел. Зачем он нужен?

Гапонов по отношению к молодежи был терпелив и заботлив и при любой возможности передавал салагам опыт.

– Запомни, морю доверять нельзя никогда! Ты пойми, без твоих мозгов и рук судно всего лишь кусок железа, и против крепкого шторма ему без тебя не выстоять. Ты должен уметь предусмотреть любые варианты и быть к ним готовым.

Штурман внимательно выслушал, правда, не понял, при чем здесь чехол на пульт управления, и послал навигатора его найти. Вскорости тот притащил на мостик бесформенный, пыльный, пахнущий затхлостью ком брезента. При других обстоятельствах он бы получил крепкую взбучку – грязь на мостике не комильфо, но теперь он вместе со штурманом растянул чехол, и они накинули его на пульт управления, стянув понизу крепежными концами.

Судно, содрогаясь, скрипя и постанывая, с трудом забралось на очередной гребень, задержалось на мгновение и рухнуло вниз. Многотонная стена воды обрушилась на судно. Удар был такой силы, что выбило лобовой иллюминатор и вода хлынула в аккурат на пульт управления. До штурмана дошло, зачем нужен чехол.

На мостике вода гуляла по комингсы. Страшно было подумать, что бы произошло, если бы не было чехла, – пульт залило бы водой и короткое замыкание оставило бы судно без управления.

На место выбитого иллюминатора засунули туго свернутый матрас, сразу стих вой ветра и перестала поступать вода. Уцепившись кто за что смог, все тревожно всматривались в непроглядную темень. Это был коллективный молебен первичной парторганизации судна.

Командир вызвал шифровальщика.

– Пиши: «По погодным условиям поиск буйковой станции прекращаю. Командир».

Обычно сонный мичман с энтузиазмом бросился готовить донесение адмиралу.

Цепляясь за поручни, на мостике появился начальник экспедиционного отряда.

– Штурман, ты-то мне и нужен. От тебя объяснительной до сих пор нет.

– Извините, товарищ капитан 2 ранга, если командир прикажет, напишу.

Ярин принял соломоново решение.