Текст книги "Агент Иван Жилин"

Глава пятая

Филиал Национального банка занимал отдельное помещение на первом этаже, рядом с лифтами. Войти можно было как с улицы, так и прямо из гостиничного холла. Если не ошибаюсь, именно здесь располагалась когда-то парикмахерская, которую я почтил много лет назад своим присутствием. Или воспоминания лгали? Как бы там ни было, но офис оказался закрыт на проветривание, о чем извещала вежливая табличка на стеклянных дверях, и я решил подождать.

Здесь было где ждать. Холл впечатлял. Живая изгородь высотой в половину моего роста разделяла пространство на многочисленные зоны отдыха, а также указывала путникам кратчайшие проходы – к лифтам, к стойкам администрации, к бару, – превращая таким образом первый этаж в странное подобие лабиринта. Центральную часть украшал компактный водоем – с фонтаном и кувшинками (очевидно, выполнял функцию увлажнителя). Плетеная мебель причудливых форм подчеркивала растительный характер дизайна. Пол был уложен метлахской плиткой, какую еще в Древней Греции использовали при возведении дворцов и храмов, причем, мозаичный узор был настолько тонок, что вставший на пороге гость замирал на мгновение, полагая, что под ногами расстилаются гигантские роскошные ковры…

Насчет метлахской плитки мне все разъяснил менеджер, которому Бэла сдал меня с рук на руки. Этот улыбчивый клерк, по-детски гордившийся местом своей службы, ввел невежественного дикаря в курс дела, прежде чем расстаться с ключами от номера. Упросил, чтобы я самолично потрогал плитки, даже присел на корточки рядом, завершая краткую лекцию: «…Очень прочный материал, но главное, очень гигиеничный, это ведь главное, согласитесь…»

Менеджер и сейчас находился на посту, излучая готовность решать любые проблемы. Я посмотрел на него, размышляя о том, кто выписывает бирки к чемоданам постояльцев. А также о том, кто отправляет чемоданы по номерам. Спросить? Из грузового лифта как раз вышли два носильщика с бэджами «Наш Путь» на груди – загорелые, молодые, в ослепительно белых одеждах. Через плечо переброшены ремни, на которых закреплен многочисленный багаж, и еще в руках по сумке. Рождественские елки, а не люди.

– Ты сегодня опять к хрусташам в гости? – интересовался один.

– Энергетика должна быть энергичной, – отвечал второй, посмеиваясь.

– Почему на своем горбу, парни? – послал я носильщикам в спину. – А как же средства малой механизации? Где пневмотележки, где треножники?

Они остановились на минутку.

– Зачем тележки? – оглянулся один. – Вяло. Без пользы.

Второй был более многословен:

– Вы не беспокойтесь, мы дозируем нагрузку. Желаем вам здоровья.

Они пошли дальше, сосредоточенно дыша через нос, с каждым шагом, очевидно, набираясь все большего и большего здоровья, и мне вдруг стало завидно, ведь это так удобно: ты укрепляешь свой дух и тело, а тебе еще и деньги за это платят (или они корячились бесплатно?), и вдруг тоже захотелось навесить на себя целебный груз, чтобы иметь право шагать с ними рядом, но тут меня отвлек бар…

Ниша бара располагалась в центральной части холла, чуть дальше фонтана, напротив тумбы стереовизора. Что за фильм крутили, не имело значения, потому что внимание мое сконцентрировалось на одном из зрителей. Человек был слишком увлечен своим бокалом, чтобы проявлять хоть какой-то интерес к происходящему в холле, да и передача, как видно, мало его занимала, потому что едва я взглянул в его сторону, он крутанулся на табурете и принялся что-то обсуждать с барменом. Однако успел все-таки показать мне свое лицо.

Это был метис-мексиканец, персонаж Джека Лондона, который торчал ранним утром на вокзальной площади, выбрав в качестве наблюдательного пункта уличное кафе. Опять, надо полагать, случайная встреча. За кем этот человек наблюдал сейчас?

Менеджер вдруг заметил меня и помахал мне рукой, выбираясь из-за стойки.

– Как кстати, – подбежал он в полном восторге. – Вам только что прислали. Вот… – Он протянул заклеенный пакет и неожиданно козырнул.

Кто же козыряет с непокрытой головой, мысленно ответил я ему. Хотя бы казенную панаму надел, дружок, хотя бы чепчик у мамы попросил… Он собрался исчезнуть, не дожидаясь благодарности, но я остановил его:

– Милейший, не сочтите за труд. Видите – вон там, в баре? Роскошный индеец, который не дает бармену заснуть на рабочем месте…

– Господин Паниагуа? – заулыбался менеджер.

– Хочу с ним познакомиться, – сказал я по секрету. – Он ужасно похож на моего друга из Аризоны, недавно погибшего.

– Дон Феликс прибыл к нам из Гватемалы, – мягко возразил менеджер. – Ученый-этнограф.

– Этнограф – это великолепно, – согласился я. – Решил изучить закат европейской цивилизации, пока есть что изучать?

– По моим сведениям господин Паниагуа специализируется на индейских культурах, – сказал он значительно. – Вы удивитесь, но у нас здесь существует научно-просветительский клуб под названием «Новый Теотиуакан», который организовали выходцы из Центральной Америки. Я бывал на их лекциях, любопытства ради.

– И что?

– Любопытство удовлетворил. Говорят, у них самая богатая кристаллотека в городе, уникальная коллекция. Рекомендую записаться. Вы, простите, знаете, что такое Теотиуакан?

– Древний город, гнездо Пернатого Змея, – ответил я и протянул ему десятку. Увы, других чаевых, кроме как в рублях, давать я пока не мог.

– Ну что вы! – смутился клерк, зыркнув по сторонам глазами. – Бога ради, оставьте. Мне приятно беседовать с образованным человеком, просто беседовать… – восторг его превратился в ликование. – Так пойдемте, я вас познакомлю.

– Обязательно, – с энтузиазмом сказал я. – Только, знаете, сначала я навещу отделение вашего банка, а то, как видите, кроме рублей у меня ничего нет. Какое нынче знакомство без денег? – Я подмигнул ему, он подмигнул мне, и мы стали друзьями. – Я к вам еще подойду, – пообещал я. – Дон Феликс ведь в нашем отеле проживает?

– Господин Паниагуа живет не в отеле, – сказал мой новый друг с сожалением. – Наша кастелянша – его племянница, поэтому он здесь часто бывает, пользуется бесплатными услугами. Или вот, как сейчас, употребляет наш фирменный кислородный коктейль. Кстати, имейте в виду, в этом скромном с виду баре готовят лучший в городе кислородный коктейль…

На том мы и расстались.

Я неспешно двинулся по холлу, разглядывая переданную менеджером почту. На пакете ничего не было написано, ни сзади, ни спереди, ни сбоку. Ни даже снизу. Я вскрыл пергамент, но обнаружил внутри только брошюру без названия, с тисненым на обложке государственным гербом. Это был ведомственный телефонный справочник, обещанный мне Бэлой.

– Комиссары не лгут, – сказал я, листая голубого колера страницы. Телефон Стаса нашелся легко, именно в той графе, где следовало искать. Председатель Совета директоров Национального банка. Рыбарь по имени Бляха. Надо же. Стас, который пил чистый спирт, не разбавляя, не закусывая и не пьянея, который в аптеке спрашивал предохранители с усиками, а в радиомагазине – презервативы на 5 миллиампер, который, прежде чем сделать из наглеца отбивную, всегда успевал снять очки и сказать: «Я без очков плохо слышу…»

Я вытащил из нагрудного кармана пульт радиофона, подключился к городской линии и набрал номер.

– Пожалуйста, господина Скребутана.

– Кто его спрашивает? – поинтересовались на том конце. Приятным женским голосом.

– Иван из Ленинграда. Так и передайте, он поймет.

– Председатель сегодня болен, – виновато ответила она. – У вас срочное дело?

– Мое дело до завтра подождет, – сказал я беззаботно. – Если не ошибаюсь, день рождения у председателя завтра, а не сегодня.

Разговор иссяк. Болен, подумал я. Хоть кто-то плохо себя чувствует в этом царстве эталонов, хоть кто-то с отклонениями отыскался, а впрочем, жаль, что этим несчастливцем оказался именно мой Стас.

Носильщики возвращались от лифтов за новой порцией багажа. Я отошел в сторону, чтобы не стоять на пути «Нашего Пути», и сел на один из плетеных диванов. Сиденье, как ни странно, было упругим, удобным.

– Вы знаете, что сегодняшней ночью опять намечается шествие бодрецов, – отчетливо произнесли за моей спиной. Я оглянулся. Сзади как раз была живая изгородь, разрезавшая холл на правильные геометрические фигуры.

– Когда же примут закон о тишине? – горестно вопросил второй голос.

И я перестал прислушиваться. Наверное, там был точно такой же диванчик, что и здесь. Наверное, люди отдыхали, скрашивая минуты светской беседой.

Помимо рабочих телефонов в справочнике были и домашние. Старательно разогревая в себе сочувствие (человек болен как-никак), я выставил на пульте новые цифры, но весь мой огонь ушел в дым. Дома у Стаса не ответили. Космическая пустота. Я – бывший межпланетник, пустоты не боюсь, тем более, космической, я не поленился повторить вызов, но – в дым, в дым мои горячие порывы!

Невидимые отдыхающие по ту сторону кустов продолжали вполголоса общаться:

– …Слышали, что сюда Жилин приехал?

– Который всю эту кашу заварил?

– Он, он. В новостях показывали.

– Воистину, нет предела человеческой наглости…

Мне отчего-то захотелось привстать. Или, к примеру, раздвинуть кустики и посмотреть в щелочку. Простое любопытство, ничего личного. К счастью, меня отвлекли, а то бы не выдержал, ей-богу.

Кругленькая пухленькая симпатяшка в комбинезоне красно-голубых тонов подкатила к дивану.

– Я – Кони, – заговорщически сообщила она и присела рядом. – Помните меня?

Я помнил, но скорее не ее, а букет желтых лилий. Это была та самая сотрудница отеля, с которой я столкнулся полчаса назад у лифта, только сейчас женщина несла не лилии – что-то иное, что-то совершенно удивительное. Тоненькие изломанные стебли были усыпаны нежными белыми цветочками в столь большом количестве, что растение в ее руках походило на облако, на кружевную дымку, на воздушное платье невесты.

– Вы, пожалуйста, не сердитесь, – попросила она. – Я, наверно, помешала? Понимаете, около часа назад я услышала… Случайно, когда в оранжерее была. Оранжерея – это на крыше. Жаль, я сразу не сообразила с вами поговорить, а тут увидела, что вы отдыхаете, и подумала: если не сейчас, то когда?

Слова сыпались из нее, как фасоль из дырявого пакета – неудержимо и звонко.

– Что вы делали в оранжерее? Загорали, конечно?

– Загорать вредно, – машинально возразила она.

– Тогда гадали на ромашке?

Женщина улыбнулась. Хорошая у нее была улыбка, искренняя.

– Я работаю аранжировщицей цветов, – объяснила она. – Должность такая.

– Вот оно что, – произнес я, наклонился и понюхал чудо природы в ее руках. Пахло свежескошенной травой, а вернее сказать, ничем особенным букет не пах. – Красивая у вас работа, Кони. Как вы сами.

Она покраснела и затеребила рукой кулончик на своей шее. Это была Молящаяся Дева, вырезанная из черного дерева и подвешенная на тонких кожаных тесемках.

– Спасибо. Так вот, насчет тех двоих сеньоров. Понимаете, я была не в самой оранжерее, а в кондиционерной…

– Вы аранжируете цветы в кондиционерной? – догадался я.

– Нет, там я… – Она потупила взор, отчего-то засмущавшись. – Вы никому не скажете?

– Смотря что. Если, например, речь о тайном изготовлении самогона из лепестков черных орхидей, то ничего не могу обещать. Грех скрывать хорошие новости от друзей.

На этот раз улыбнулся я один.

– Никак не получается бросить курить, – шепотом призналась толстушка. – Глупо, правда? Прячусь в своей норе, чтоб никто не видел. Хорошо хоть, эта дурная привычка не мешает мне… ну, вы понимаете, о чем я…

Разумеется, я понимал с трудом. Я просто ждал. Упоминание о «двоих сеньорах» мгновенно разбудило омерзительного человечка в моей голове, задремавшего было от райской скуки, но я пока не давал ему слова. На что я надеялся, затягивая разговор?

– А как насчет других вредных привычек? – с ответной доверительностью сказал я. – Видите ли, я новичок. Боюсь, в повседневной жизни я позволяю себе некоторые излишества…

Она печально покивала.

– Да, излишества – это проблема. Удержать здоровье позволяет только норма, спасительная норма. Но то, о чем мы с вами сейчас заговорили, не имеет прямого отношения к образу жизни. Гораздо важнее готовность человека. – Она постучала пальчиком по своему лбу. – Вот здесь. Если человек готов, у него получится.

– И у вас… – я задохнулся от восхищения. – Получилось?

– Посмотрите на меня, – сказала она, заложила руки за голову и выгнула спину на манер профессиональных фотомоделей. – Вы не поверите, но за последние годы я невероятно похудела. Страшно рассказывать, какая была раньше. А теперь обмен веществ полностью восстановился, лишние углеводы в организме не задерживаются и в жиры не превращаются, никакие диеты давно уже не требуются. Что меня спасло? – Женщина перекрестилась ладонью – слева направо, как истинная католичка. – Благодарение Богу, у меня получилось.

В голосе моей собеседницы на миг вспыхнуло и погасло ликование. Что именно у нее получилось? Я поостерегся уточнять. Не люблю, когда мне дают пощечины, даже если это от чистого сердца. «Опять она плохо спала, опять ее предали сны…» Профессиональный нейрофизиолог, коим является супруга лейтенанта Сикорски, всего лишь услышала глупый стишок… и чем закончилось?

– Стало быть, в кондиционерной курить не возбраняется, – вернул я разговор в исходную точку.

И женщина вспомнила, что подошла ко мне неспроста. И лицо ее, освещенное внутренним светом, сразу погасло. Она тихо сказала:

– Я, когда курю, отключаю аппаратуру, а дым выпускаю прямо в фильтровочную камеру. Если бы я вентиляторы не обесточила, то ничего бы не услышала… А эта парочка, наверное, выбрала оранжерею, потому что днем у нас никого не бывает. Встали за стойкой с клематисами, чтобы их не видно было. Там как раз одно из окон воздуховода спрятано, они этого не знали…

– Вот что, милая, давайте-ка мы с вами тоже встанем, – прервал я ее.

Цветочница послушно поднялась следом за мной. Встав, я посмотрел назад – все-таки не отказал себе в удовольствии, – как бы ненароком заглянул за растительную изгородь и обнаружил по ту сторону кустов двух старичков в форме национальной гвардии, смирно лежащих на топчанах. Форма была устаревшего образца. Поймав мой взгляд, ветераны дружно улыбнулись мне в ответ. Выдержка старых вояк не подвела. Очень доброжелательные такие старички, как и все в этом сказочном мире – доброжелательные в квадрате, чуткие в кубе. Но были ли они искренни? И что является бОльшим насилием над человеком, показная воспитанность или искренняя неприязнь?

А потом я заметил Марию.

Мой бывший начальник спускался по главной лестнице, напряженно глядя себе под ноги сквозь толстые стекла очков. Мария Ведовато собственной персоной, директор Юго-Западного отделения, служебный позывной «Дуче». Вечная трость, вечная седина. Живот, едва не выпадающий из брюк. Двигался он так, будто боялся упасть, и вообще, был он какой-то придавленный, сгорбленный, нездоровый, никак не вписывался он в общую идиллическую картину. Эк его согнуло, моего несгибаемого шефа, с жалостью подумал я. Да, сильно он постарел. Вот самое точное слово – постарел… Итак, Мария тоже оказался здесь. Это было потрясающе. Человек, стоящий на краю отставки, приезжает в рай за утешением. Или у него командировка? Опять Планета проявляет интерес к этому оазису, бывшему когда-то Страной Дураков и перепаханному под новые посевы? И где в таком случае Оскар, где их вездесущая тень, накрывшая с некоторого времени весь оперсостав Совета безопасности? Нет, потрясающим было не это, это как раз было банальным – сплетение интересов, подлый расчет, благородное недомыслие, – не то, не то. Но что тогда?

Было ощущение, будто кто-то выдернул всех моих прошлых знакомых за шкирку и нарочно закинул сюда, чтобы меня потешить. Вот и Строгов сюда переселился. Зачем? Бред, как известно, заразен, переносчиками являются простые человеческие слова. Тот сумасшедший возле вокзала, который тоже был моим знакомым, сказал: «Я во всем виноват», – тем самым втянув меня в этот спектакль, ибо чужую вину я принимаю только в доказанном виде; он же сказал мне: «Вы межпланетник, вы все поймете правильно», но пока я понимал лишь то, что всякая потеха имеет свои границы, и что теперь я не смогу успокоиться, пока не выйду за эти границы…

А потом Мария увидел меня.

И ничего не произошло. Он направлялся в ресторан, поэтому наши пути никак не могли пересечься. Мы не подошли друг к другу, не пожали друг другу руки, не пожелали здоровья. Обменялись короткими взглядами – и все. Он был из тех, кто пытался оставить меня в Службе контроля, вернее сказать, он был единственным, рискнувшим вступиться за предателя. Не знаю, чего это ему стоило. Да вот хотя бы того, что начальником над ним сделался Оскар, а не кто-то другой. Мария, как передали мне позже, считал меня лучшим своим сотрудником, хотя, никогда не говорил мне этого в глаза. И вот теперь мы даже кивка друг друга не удостоили. Очевидно, старик так и не смог мне простить, что я оказался не таким, каким он меня придумал. А я? Чего я не мог им всем простить?

– Посидим в рекреации? – спросила Кони, тревожно заглянув мне в глаза.

– Где-где? – испугался я.

Она показала на ближайшую зону отдыха, которая была свободна.

– Так в Университете говорят, – пояснила она. – Много словечек оттуда гуляет.

– Гуляет – это прекрасно, – сказал я и взял женщину под локоток. – Но мы пойдем своим путем…

Я повел спутницу в направлении стереовизора, двигаясь так медленно, как это возможно, и ловко превратил беседу в скрытый опрос. Впрочем, я давно это сделал – незаметно для самого себя. Кого обманываю? Давно уже разговаривал не я, а мой изголодавшийся напарник, прогрызший лабиринты у меня в голове. Голова была подземельем, из которого тянуло сыростью и смрадом, там жил уродливый карлик, имя которому – навыки оперативно-розыскной деятельности. Это маленькое коварное существо функционировало по своим правилам, независимо от воли и желаний большого Жилина, поэтому еще вопрос, кто из нас был большим, а кто маленьким. Пока он работал за меня языком, сам я осматривался, придирчиво изучая обстановку. Других моих знакомых, к счастью, поблизости не наблюдалось, никто и ничто не мешало опросу в форме беседы…

– Они что-то против вас замышляют, – совсем неслышно сказала Кони, чуть не подпрыгивая от важности момента. – Что-то очень плохое.

– Почему вы так решили? – спросил я.

Цветочница на секунду потерялась.

– А зачем было прятаться? – прошептала она с возмущением. – Сначала всю оранжерею осмотрели, даже в подсобку заглянули! Что им в подсобке было нужно? Ящики, горшки, садовый инвентарь?

– Может, это любители особых запахов? – предположил я. – Бывают и такие.

Она тихонько хмыкнула.

– Это точно, там еще коробки с удобрением хранятся… В кондиционерную, кстати, тоже подергались. Я, когда курю, всегда запираюсь, а они подумали – никого нет. Ругались шепотом, торговались о чем-то. Очень плохо было слышно… – Женщина вдруг зажмурилась от ужаса. – По-моему, они хотят вас похитить.

– Кто – они? – спокойно сказал я.

– Сеньор Ангуло.

– А второй?

– Не знаю, – огорчилась она.

– Сеньор Ангуло – это кто?

– Какой-то военный.

– Если можно, – попросил я, – расскажите подробнее о том, что вас так встревожило…

Мы неумолимо приближались к бару с отдыхающим там господином Паниагуа. Не знаю, нервировало ли гватемальца наше перемещение по холлу, но затылок его ничего не выражал. «Итак?» – крепче прижал я свою спутницу к себе. Что ее встревожило? Например, такое редкое слово, как «Жилин»! Как ни переводи, на любом языке все равно получишь «Жилин», не правда ли? Сеньоры вставляли эту русскую фамилию едва ли не в каждую фразу. А как расценить яростный стон «¡Solo de vivo!», который господин Ангуло вколотил в своего приятеля? Это по-испански, означает – «только живым». Поймав кусочек испанской речи, Кони чуть сигаретный дым не проглотила, настолько странным ей показалось услышанное. Или еще: «Cambiamo el carro», то есть «автомобиль мы заменим»… Разве могла она, ответственная во всех отношениях женщина, не подойти и не поделиться с Жилиным своими сомнениями? Особенно после репортажей о происшествии на вокзальной площади, которые произвели на нее сильное впечатление…

– Мой отец увлекается вашими книгами, – добавила Кони так, будто это оправдывало ее поступок. – Сама-то я, к сожалению, не люблю читать.

– Сколько лет вашему отцу? – поинтересовался я.

– Семьдесят три.

Ничего себе, подумал я. А тебе тогда сколько, пышечка? Я посмотрел на собеседницу гораздо более внимательно, чем того требовали приличия. Выглядела она на двадцать пять, никак не старше. Очередная ведьма без возраста? Я бросил наугад:

– ¿Comprende usted el español?[1]1
  – Вы понимаете по-испански? (исп.)


[Закрыть]

– Olvidar la lengua materna es un pecado[2]2
  – Забыть родной язык – это грех (исп.)


[Закрыть], – несколько обиженно ответила она. – Мои родители из Картахены, а фамилия наша Вардас.

Паниагуа на пару со своим соседом по стойке, между тем, одновременно снялись с насиженного места и пошли к выходу из отеля. Траектория их пути на мгновение пересеклась с нашим. Моя спутница примолкла, умница, зато дон Феликс, наоборот, и не подумал уменьшить мощь своего баритона. Он вещал хорошо поставленным учительским голосом:

– …Из испанцев только Кристобаль де Олид серьезно воспринял россказни насчет чудодейственной реликвии, потому и сбежал от Кортеса. А вовсе не потому, что он был свидетелем резни в Темпло-Майор. Реликвию Кристобаль не нашел, был пойман и казнен Кортесом за измену, а свиток его отправился кочевать по рукам…

Когда они удалились, я сказал:

– Вторым был случайно не этот господин?

– Какой? – не поняла Кони.

– Тот, который мимо нас прошел. У которого здесь племянница работает кастеляншей.

Она фыркнула.

– Феликс? Нашли племянницу! Феликс – видный мужчина, так зачем же, прости Господи, скрывать то, что всем в гостинице известно? Племянница!

– Короче, не он, – подытожил я. – А жуткий сеньор Ангуло? Тоже здесь племянницу имеет?

Опять она сильно разволновалась.

– Как вы думаете, мне заявить в полицию?

– Я заявлю сам, не волнуйтесь, – сказал я ей. – Все будет хорошо, chiquita[3]3
  девочка (исп.)


[Закрыть]. Когда вы заканчиваете работу?

– Оранжерея закрывается в восемь.

– Того, второго, сможете узнать в лицо? Или по фото?

Она молча кивнула. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Наши головы находились на разных этажах: женщина еле-еле доставала мне до груди. Ей было очень жалко уходить.

– Последний вопрос, – сказал тогда я. – Что это такое у вас в руках?

– Гипсофилы, – сказала она кокетливо. – Никогда не видели таких цветочков? Идеальный компоновочный материал. Это у меня однолетние, а бывают еще многолетние, цветочки у них помельче и ворсинками покрыты, как будто махровые… Вы точно обратитесь в полицию?

Я тяжело вздохнул.

– А куда денешься? Иначе, я подозреваю, вы поднимите на ноги и Мировой Совет, и ООН.

По-моему, она была удовлетворена, если позволено так выразиться. Она ушла, не оглядываясь, бережно неся свои гипсофилы. Я проводил взглядом аппетитную фигурку, затянутую в красно-голубую униформу. Посмотреть женщине вслед – хороший способ проконтролировать окружающую обстановку, однако ничто не изменилось в холле, не сместилось как бы случайно с мест. Не дрогнули ничьи головы, не задвигались ничьи губы. Если за мной и следили, то делали это на высоком техническом уровне, в чем лично я не видел никакого смысла.

* * *

Банковское отделение давно уже открылось, внутри был народ. Проветривание помещений благополучно закончилось, как и вентиляция моих мозгов. Я прошел сквозь вертушку внутрь…

Офис ничем не отличался от тысяч похожих заведений, разбросанных по всему свету. В одном из окошечек я получил документ, озаглавленный: «Закон о денежном обращении», – вместе с просьбой ознакомиться и подписать, – а также совет изучить материалы на стендах. Я начал со стендов, в результате чего выяснил, что денежная единица, имеющая хождение в данной стране, называется динаром (это я знал и раньше) и что один динар равен ста сантимам (об этом я догадывался). Но вот о чем я не знал и не догадывался, так это о том, что суммы, подлежащие обмену, строго ограничены. Причем, все зависит от статуса клиента. Судя по специальной таблице, я подходил под определение «турист первого дня». Подобная практика была по меньшей мере странной, ибо каким образом, черт возьми, они тут добиваются устойчивости собственной валюты, если ограничивают ввоз чужой? Впрочем, сумма, на которую я мог претендовать, полностью меня устраивала, тем более, что через пару дней я переходил в следующую категорию клиентов. Любопытно, что наивысшим приоритетом при обмене наличных денег пользовались инвалиды, а также лица, страдающие тем или иным хроническим заболеванием, чей недуг был подтвержден соответствующим документом.

– Справочку и купить можно, – пробормотал я. – На что они рассчитывают?

– Не всякая справочка годится, – тут же последовал отклик. Я посмотрел через плечо. Сзади пристроился некто, сосредоточенно дыша мне в рубашку. Плюгавый мужичок в гавайке и шортах – он выписывал что-то из таблиц себе в блокнот.

– Да? – вежливо спросил я.

– Вы новенький, – сказал он, не глядя на меня. – Еще полны надежд. Это очень трогательно, поэтому я объясню. Законную силу имеет только справка, подтвержденная в одном из местных лечебных учреждений. Никакую другую банк не примет.

– И что это меняет? Купим у местных.

– Когда врачи избегают врать даже по долгу службы, даже из чувства сострадания к пациенту, неужели вы думаете, есть шанс, что они сделают это за мзду?

– Спасибо, – сказал я ему. – Надеюсь, у вас с надеждами тоже все в порядке.

Он промолчал. Взгляд на меня он так и не поднял. Я отошел, уселся за столик и положил перед собой «Закон о денежном обращении».

Возле окошка с надписью «Кассир» разгорался маленький скандал. Клиент требовал, чтобы ему выдали положенную сумму (отнюдь не скромную по моим меркам) непременно мелкими купюрами. «Имею право», – тупо повторял он. Очевидно, это был турист НЕ первого дня. Нужного количества мелких денег в кассе не оказалось, так что клерк с позором удалился в сокровищницу за пополнением, а все прочие вынуждены были ждать.

Борцовского вида крепыш, расположившийся за столиком напротив меня, оторвался от созерцания своей чековой книжки.

– Глупец, – меланхолично произнес он. – Думает, чем больше бумажек под подушку положит, тем красивее сны увидит.

– А на самом деле… – подбодрил я его.

– На самом деле, сэр, количество не переходит в качество, и не надейтесь. Все наоборот. Хочешь хапнуть больше – значит, алчный, значит, ничего у тебя не получится… – Глаза собеседника гневно сверкнули, выдав истинные его чувства.

Ага, подумал я, в их рай, оказывается, не только лжецам путь заказан.

– Почему? – наивно спросил я.

– Алчность, сэр, ничем не исправишь. Хотите знать первое имя дьявола? Алчность.

Но где он находится, их нынешний рай, продолжал я размышлять, кто бы показал туда дорогу? И при чем здесь красивые сны? И, в особенности, при чем здесь деньги под подушкой?

Я прилежно прочитал выданную мне бумажку. Закон о денежном обращении, как выяснилось, сводился к одному-единственному требованию: местные деньги в наличной форме нельзя было вывозить из страны. Причем, за нарушение наступала не административная ответственность, а уголовная, высылкой дело не ограничивалось. Это ограничение показалось мне еще более нелепым, чем трудности с обменом валюты. К чему такая искусственная замкнутость? Как они торгуют с соседями по планете, как, наконец, строят отношения с космическими коммунами? Или здесь благополучно сосуществуют два динара: явный и тайный?

Я, конечно, расписался в графе «ознакомлен», не стал капризничать. После чего вернулся к окошку. Там уже стоял посетитель, брезгливо обмахиваясь точно такой же подписанной грамотой. Он проворчал, легко распознав во мне товарища по несчастью:

– Они тут сумасшедшие.

– Я обратил внимание, – нейтрально сказал я.

– Ввели свои деньги, – воодушевился он. – Какого черта? Вот раньше, до заварушки – плати, чем хочешь. Вы бывали здесь раньше? Хоть драхмами плати, хоть крузадо. Райское было местечко. Но теперь мне выбирать не приходится, полиартрит совсем замучил, засыпаю, вы не поверите, только с грезогенератором в люстре. А здесь, говорят, просто чудеса творятся. Ни одного чуда, правда, я пока не видел, если не считать того, что доллары наши им почему-то не нравятся…

– Рубли тоже, – вставил я.

Он изменился в лице.

– Вы русский?

– Если в роддоме не наврали.

Он отвернулся.

– Кругом русские, куда ни плюнь, – сказал он как бы сам себе, но так, чтобы все услышали. – Что ж они всюду лезут? Уже превратили свой Верховный Совет в Мировой, и все мало. Мир спасают, просто мания какая-то, от них бы кто спас. Такое место изгадили… – Он сунулся головой в окошко и спросил у операторши: – Вы не обидитесь, мэм? Я пережду где-нибудь в уголке, пока помещение не очистится от свиней.

Некоторое время этот несчастный, переполненный злостью человек пребывал в сладком ожидании ответных чувств с моей стороны. Когда он удалился, со скрипом волоча свои плохо гнущиеся мощи, я обратился к барышне по ту сторону стекла:

– Просветите новичка, добрая фея. Почему на улицах нельзя расплачиваться долларами или рублями, если в ваших магических правилах нет на это запрета?

– Пожалуйста, расплачивайтесь, – ослепили меня улыбкой. – Если кто-то согласится, никаких проблем. Ваш паспорт и гостевую карту, пожалуйста…

Если кто-то согласится, мысленно повторил я. Поистине, их Национальный Банк сотворил чудо, и не видно ни одного разумного объяснения, каким образом это сделано. Правильно подметил мой разговорчивый русофоб: здешние финансы нынче – совсем не то убожество, которое было раньше. И во главе всего – Стас-Бляха, служивший когда-то простым бухгалтером при Университете. Встретиться бы нам, озабоченно подумал я. Не упустить бы случай, а то когда еще занесет меня на эту благословенную землю, изгаженную вездесущими русскими волонтерами…

Формальности не отняли много времени. У кассира народ уже рассосался, и я сменил одно окошко на другое. Девчушка, только что отошедшая от кассы, бегом торопилась к выходу, открыто целуя зажатую в пальцах купюру.

– У детей тихий час, – отчетливо произнес кто-то.

Очевидно, это было весьма остроумно, потому что компания из трех молодых людей (два парня и девушка), вошедшая в банк со стороны площади, хором засмеялась, дав бегунье дорогу.

– Смотри под ноги, хрустяшка! – послали ей вслед.

– Совсем стыда не осталось, – сердито сказал пожилой охранник, прогуливающийся вдоль стоек. – Хрусташи, отбросы помойные. Скоро начнут прямо под дверями укладываться.

Я быстро получил свою порцию денежных знаков и сунул пачку в карман, не пересчитывая. В этот момент радиофон запищал у меня в ухе.