Текст книги "Залитая кровью Победа. Серия «Бессмертный полк»"

Мальчишки всё ещё надеялись, что их выручат, спасут. А, вдруг, помощь подоспеет, пушки ударят, самолёты краснозвёздные прилетят?

Ошибались воины.

Отцы-командиры уже забыли про них, списали напрочь расходный материал. Сколько ещё людей загубят они впереди бездумными своими приказами?

Жуковым не было предпринято ни одной попытки спасти своих бойцов и снять их с берега, а тем более доставить подкрепление. Что уж тут говорить о помощи.

Хотя каждый, мало-мальски знающий командир обязан предусматривать возможные пути отхода и доставки подкреплений. Ничего не было сделано. Ни-че-го!

Когда у десантников закончились патроны, мальчишки сцепились с фашистами в последней бешеной рукопашной схватке.

Им всё-таки удалось занять круговую оборону.

Ценой своей жизни парни задачу выполнили.

Они взбаламутили всю береговую охрану противника, выказали ему намерение о совершении последующего удара основными силами РККА именно в этом направлении.

Однако, гитлеровцы тоже не были дураками.

Они сразу поняли, что коммунисты отрядили в их направлении жертвенников. Поэтому не усердствовали и добивали уже впоследствии каждого красного матроса по одиночке.

Для развлечения, фрицы выпустили пару десятков овчарок из вольеров соседнего гарнизона. Похохатывая, они травили израненных, но ещё живых людей.

Собаки насмерть загрызали раненных пацанов, отрывали им руки, стопы ног, рвали клыками горло, выгрызали глаза. От крови овчарки озверели.

Всего один балтиец достиг вод Финского залива.

Краснофлотец Борис Шитиков имел при себе кухонный нож. Он им картошку на полевой кухне чистил. Им-то он и прикончил бросившуюся на него немецкую овчарку.

Истекая кровью, из последних сил матрос прыгнул в холодные морские воды. Кругом свистели пули. Фрицы развлекались и показывали на него пальцем, крутили у виска.

Помощи ему было ждать неоткуда.

Студёная вода должна была сомкнуть свои воды над головой последнего мальчишки из героического десанта. Если только не случится чуда.

Что касаемо «маршала Победы», то впоследствии, о загубленном лично им десанте он никогда не вспоминал. Что там, каких-то 509 сопляков, которые положили головы на плаху войны под Ленинградом.

Другое дело, под Вязьмой, Ржевом и Сычёвкой, где, в том числе при помощи его бездарного управления, было потеряно в кровавой бойне по разным подсчётам около 2,2 миллиона человек. Профессионалами задекларировано, что это абсолютный мировой рекорд кровавой жертвенности отдельно взятого сражения.

Очень жаль, что установили его советские люди, героические собратья, мои земляки из Великой империи СССР.

……………………..

Если наших воинов, защитников Отечества погибших в Великой войне положить плечом к плечу рядами, то будут лежать они аккурат от Москвы до Владивостока.

Но их уже никогда не вернуть.

Загубили великие кукловоды их души. Оборвали нить эволюции.

Поэтому, ещё в те времена надобно было бы всех прямо или косвенно причастных и виновных в общечеловеческой трагедии прогнать вдоль этого «строя». Без права отдыха и привала. Без звона орденов и кутежей за одержанные любой ценой кровавые победы.

В назидание, так сказать.

А на миллионы погибших были ещё другие миллионы калек.

Говорят, что о достоинстве цивилизации судят по её отношению к малоимущим и инвалидам. Это точно.

Как говорится, без комментариев.

У нас вся страна наблюдала глухих и слепых, безруких и безногих, обожжённых и обмороженных, контуженных и сумасшедших. Все пригородные электрички, вокзалы, площади, базары, кладбища, парки, центральные улицы были забиты нищими инвалидами, получившими увечья на войне.

В той или иной степени, но абсолютно все калеки были повреждёнными в уме, одержимые маниакальными фронтовыми синдромами, прибабахнутыми своей яростью в мозгах и «протекающей крышей» в головах.

У них не было ни жилья, ни продовольствия, ни одежды, ни денег, ни медицинской помощи. Все они были грязными, вшивыми, гниющими, в струпьях и незаживающих язвах. Опустившимися донельзя.

Они не ведали, что такое рак. Но, почти все, в той или иной мере были причастны к гангренам, ампутациям и кровяным переливаниям.

Вечно пьяные люди были одеты во фронтовую одежду, вернее в то, что от неё оставалось и называлось по месту лохмотьями. В жару и стужу на головах у них были пилотки, офицерские фуражки с поломанными козырьками, шлёмы танковые и лётные, бескозырки, суконные солдатские треухи.

Зимой на руках, в лучшем случае, были бабьи варежки. А в общей массе с обмороженными грязными, мозолистыми руками, засунутыми в рукава, либо за обшлага потрёпанных ватников.

Промёрзшие красные руки были не способны поднять за Великую Победу даже гранёную стопку водки.

Но и здесь инвалиды наловчились. Стакан с сорокоградусной беленькой брали зубами, без применения рук ловко запрокидывали к небу и в два глотка осушали его до дна. А дальше выплёвывали его в снег и всеми ноздрями вдыхали в себя морозный воздух.

Потому что закусить им было нечем.

На драных, засалённых гимнастёрках у них висели поцарапанные ордена и обмызганные ленточки медалей. Других регалий, знаков отличия при них не водилось. Погоны сорваны, документы утеряны. «Кто таков? Солдат Петров? Или майор Иванцов?»

Обществу было совершенно безразлично, а восстановлением бумаг заниматься было совершенно некому. Других проблем хватало.

А тут ещё эти уроды.

Калеки, обухом по башке долбанутые.

Вот перенесут им очередь в Собес на месяц. А сколько в живых останется? Чем больше «откинется», тем Родине расходов меньше.

Значит, закрома богаче будут.

Фронтовики – инвалиды рассказывали жуткие истории о войне, свирепо пытались кому – то доказывать, что вот если бы не их рота, то… А по пути выпрашивали милостыню, которую тут же пропивали.

Они пили всё: денатурат, политуру, растворители, нитроклей, эфиры и даже ацетон.

После попоек они дрались между собой врукопашную, с применением всех навыков ожесточённого штурмового боя.

И было не понять, какой фронт, против какой армии «буром» прёт. А какая гвардейская на привокзальном дебаркадерном плацдарме оборону держит?

Покалеченные фронтовики дрались страшно, с исступлением и беспощадностью.

Словно в последнем своём беспощадном и кровавом бою.

После «махалова», размазывая сопли и кровь, выплёвывая выбитые зубы все калеки дружно братались и горланили фронтовые песни.

Сломанные рёбра, носы и челюсти, это было, само собой. Издержки пьяной вакханалии.

А поутру, некоторые из них, с отбитыми почками, проломленными черепами так и оставались, неподвижно лежать, на родной земельке, за которую они кровь проливали.

Никто из властьимущих внимания на эту смерть не обращал.

Много ли инвалиду надо, буквально ткни пальцем и смертушка сама придёт.

Но куда им идти, куда деваться?

Так и сидели калеки-товарищи рядышком с покойниками. Пили дальше горькую.

Милиция на эти «разборки» внимания не обращала. Всех не пересадишь, да и кормить их вшивых надо. А так сами, на подножном корму перебиваются «прусаки-обглодыши». Быстрее сами сдохнут, скорее проблему человеческую с собой унесут.

И на улицах без инвалидов поприличнее, поспокойнее и веселее станет.

Они же грусть, тревогу, страх перед прошедшими испытаниями с собою заберут.

На еду и лекарства у них просто не было денег. Впрочем, как и не было никакой перспективы на достойную и счастливую жизнь солдата– победителя.

Эти маргинальные личности вызывали страх у обывателей. Тыловые, мирные люди не понимали внутреннюю сущность калек-фронтовиков.

Мамочки пугали ими своих детей.

На глазах социалистического общества ходила-бродила, ползала, пьянствовала, хулиганила, попрошайничала, дралась, воровала, материлась, гадила и горланила фронтовые песни совсем другая и чужая для обывателей цивилизация.

Хотя, она своей кровушкой заслужила своё существование на наших с вами улицах. Но…

Но к великому сожалению, не всё в этом мире вершится по справедливости.

Между прочим, эта цивилизация нам с вами обеспечила процветание.

Умерших от болезней и в драках, замёрзших по пьяни и от слабости, утонувших по беспределу и по причине паскудной жизни, отравившихся от суррогатов, повесившихся от невыносимых проблем, бросившихся под поезд от безысходности, спрыгнувших с моста и шагнувших под колёса автомобиля не сразу, но брезгливо подбирали и свозили на безымянные поля.

Подальше от глаз людских.

Без гробов и траурных церемоний, умерших на улицах инвалидов быстренько закапывали и присваивали могилке порядковый номер. И всё.

А что, собственно, было церемониться? Был человек, и нет человека.

На памятниках братских кладбищ можно было хоть фамилию родственника увидеть.

Кто-нибудь, когда-либо видел книги с расшифровками порядковых номеров могил бесславно закопанных фронтовиков?

А если по жизни, то у нас живых и беспамятных так бывает: нет документов, нет вопроса.

Да кого, собственно, их жизнь, искалеченная судьба интересовала?

Вот и сгинули миллионы покалеченных страхолюдин. Ладно ещё сами. Власть всё сделала, чтобы выкинуть их с глаз долой-из сердца вон.

Разве можно было видеть жалостливую картину: грудь в орденах, а он возле булочной милостыню просит. Никуда такое зрелище не годилось. Уродины на тележках никак не вписывались в осваиваемый страной соцреализм.

И потянулись караваны, автомашины, поезда, пароходы с калеками на изолированные территории в Кирилло-Белозёрском, Горицком, Александро-Свирском, Валаамском и других монастырях.

На Соловки…

В бывший женский монастырь со всего Северо-запада были свезены полные обрубки войны, лишённые рук и ног. В народе их называли просто-«самоварами».

Другие, шебутные орёлики собранные со всей округи, вроде бы выезжали по месту назначения, но никто и никогда от них веточки уже не получал. Вроде был инвалид-герой, а сейчас вот не стало.

Поговаривали, что в пересыльных лагерях были специальные расстрельные команды из отмороженных вертухаев. Кто ж это на зоне за инвалидом ухаживать будет? Проще было закрыть вопрос раз и навсегда, чохом и никогда к нему больше не возвращаться.

Власть, видимо, так и поступила.

Я хорошо по своему детству в 60-х годах двадцатого столетия помню, что уроды-инвалиды войны были везде: в райцентре Малая Пурга, в посёлке Центральный, на железнодорожном вокзале в Агрызах. Были и шебутились что-то. Для меня, пацана лицезреть на них было не просто отвратительно, а чудовищно страшно. Все показывали на них пальцем и презирали за скотский уровень существования. И, вдруг, в какой-то момент они все исчезли. Не стало их. Вопрос замяли и с годами потихонечку забыли.

Для простых людей, живущих в мирные дни и счастливую пору, инвалиды были уже никто и звать никак.

Краше только в гроб клали.

Правда, в своей душе и многострадальном, израненном сердце они навечно оставались героями. Но так и ушли потихонечку пугалища, уродины фронтовики, инвалиды в безвестность.

Бывшие Победители.

Обществу мирового Социализма было стыдно признать, что героям сполна одаренным лихолетием и бедою у Родины просто не хватило денег, чтобы обеспечить их достойным существованием.

Отечеству надо было строить новые танки, самолёты, аэродромы.

На судьбу фронтовиков – инвалидов всем и вся уже было глубоко наплевать. Лелеять их и возюкаться с ними было абсолютно некому и некогда.

Слишком много славных дел предстояло выполнить советскому народу.

Так и уходили ветераны-инвалиды и калеки фронтовики в безвестность…

Зато на улицах и площадях советских городов и сёл красивее стало.

Сразу же дышать без этих «недочеловеков», страшил и образин безродных стало легче.

А то маячили без дела, или по пьяни перед глазами, на красивых и нарядных победителей мешали смотреть и любоваться.

Своим мерзким видом калеки портили весь праздник победившему народу. А новые поколения и не вспоминали уже о существовавшей после войны проблеме. Радость победы от этого никак не умалялась, а тем более не могла омрачиться праздником жизни.