Текст книги "Лунные блики"

Затем Луис стал медленно тащить змею вниз по склону, к озеру, взявшись обеими руками за ее хвост, и заставляя тело змеи скользить по красному песку. Мальчик порадовался, что тащит своего «пациента» вниз – тяжесть змеи так практически не ощущалась, словно бы сама земля помогала Луису. Животное не сопротивлялось и не пыталось вырваться – очевидно, у змеи уже просто не оставалось на это сил. Спуск закончился быстрее, чем ожидал Луис, и вскоре мальчик со своей живой ношей оказался на берегу озера, где он получил возможность промыть раны змеи. Сперва Луис попробовал воду на вкус – соленая! Значит, это озеро тоже имело отношение к озерному комплексу Солт Лейк, хоть и было относительно небольшим. Но ведь лучшего для промывания змеиной раны, чем соленая вода, и придумать было нельзя – природный антисептик! Луису даже подумать было страшно, что бы он делал, если бы это озерцо оказалось грязной лужей, оставшейся здесь в низине, после дождей. Правда, при попадании соли на рану змее будет больно, и она может попытаться ужалить Луиса – но он в любом случае должен попытаться. Зато заживут раны гарантированно!

Не теряя времени, Луис снял с себя рубашку, оставшись в одной майке, и смочил ее в воде, а затем стал промывать ей, как тряпкой, змеиные раны. Гремучник лежал неподвижно, не делая попыток ни вырваться, ни ужалить. Но он несомненно жив – мальчик чувствовал, как бьется змеиное сердце. Очевидно, шок змеи был столь силен, что даже резкое раздражение от попадания соленой воды на свежие раны не могло вывести гремучника из этого вялого состояния. Раны змеи оказались не глубокими и не задели кость – а значит, заживут. Тщательно промыв их, Луис впервые за время этой пустынной гонки почувствовал, как напряжение этого непростого для него дня оставляет его. Он сделал все, что мог сделать в этой ситуации. Ему удалось не только повстречать гремучую змею в живой природе, как он всегда мечтал, но и спасти ее от жестоких людей, которые, несомненно, убили бы змею, если бы не вмешательство Луиса, и исцелить ее раны – а это было намного лучше, чем просто мельком увидеть змею в песках пустыни…

Отбросив в сторону измазанную в змеиной крови рубашку, Луис наконец получил возможность полюбоваться спасенным им существом. Гремучая змея достигала около двух метров в длину – довольно крупная особь. На голове у нее были небольшие наросты, а на хвосте – несколько рядов погремушек, что убеждало в том, что змея уже немолодая. Но больше всего Луиса завораживал ромбовидный узор змеиной чешуи – он казался прекрасным орнаментом искусного художника, а не творением природы. Вот бы его мать восхитилась, наблюдая этот узор с такого близкого расстояния! Вдруг Луис вспомнил, как в одной из школьных книжек об индейцах читал, что индейцы майя называли узор на чешуе гремучей змеи – канамайте, и что он вполне мог лежать в основе архитектурных орнаментов не только майя, но и всех американских индейцев.[6]6
  Jose Diaz Bolio “The Rattlesnake School”


[Закрыть] А что, очень даже может быть! Этот узор гипнотизировал, и казался совершенным.

Внезапно гремучник открыл глаза, и неподвижный взгляд его желтых глаз встретил взгляд Луиса. Мальчик вновь испугался – вдруг, придя в себя, змея ужалит: ведь это все-таки дикое животное, и человеческие понятия благодарности ему неведомы. Гремучник долго смотрел в глаза Луиса, а мальчик не отводил взгляда и не делал попыток бежать. Да это было бы и бесполезно – змея могла среагировать на движение и ужалить. Впрочем, гремучник все равно прекрасно чувствовал присутствие Луиса – во-первых, у гремучих змей есть специальный орган (орган Якобсона), позволяющий им ощущать теплокровных по их инфракрасному излучению – очень удобная штука, наверное. А во-вторых…змея смотрела Луису в глаза, и мальчик мог бы поклясться, что в этом взгляде видел нечто больше, чем просто неподвижный взор холодной рептилии. В желтых глазах гремучей змеи на миг промелькнуло нечто, что можно было бы назвать пониманием!

Вскоре, однако, змея пошевелилась. Затем немного встряхнулась, и, обнаружив, что может двигаться, медленно поползла прочь. Луис смотрел ей вслед и не делал попыток идти за змеей – он уже сделал для нее все, что мог, и теперь она возвращается к себе домой. Однако, когда змея доползла до ближайших зарослей юкки, перед тем, как скрыться под ними, она обернулась и посмотрела назад, в сторону Луиса. Вновь человек поймал змеиный взгляд, и вновь ему показалось, что это не просто так! А гремучник между тем скрылся в зарослях юкки, оставив Луиса в одиночестве на берегу соленого озера, чьи воды стали для змеи целительным бальзамом.

Некоторое время Луис сидел у озера в глубокой задумчивости, а затем, оставив грязную рубашку на берегу, медленно поднялся и побрел в сторону автострады. Солнце уже начинало клониться к закату, а он должен успеть вернуться в отель, чтобы вместе с отцом попасть на его концерт. Луис не боялся, что отец будет ругать его за отсутствие или даст ему взбучку по поводу пропажи рубашки. Но мальчик не простил бы себе, если бы из-за него отец стал переживать, и это могло бы испортить его выступление. Да и в конце концов, он, Луис, просто обязан быть вместе с отцом на этом концерте! Он будет сидеть в первом ряду и громко аплодировать, чтобы его отец покорил своей восхитительной музыкой все этих мормонов! А потому мальчик чуть не бежал по пустыне в сторону трассы – вот, он уже перевалил холм и теперь со всех ног несется вниз по склону….

На душе у Луиса было светло и радостно, ведь он впервые в жизни спас чью-то жизнь! Не каждый день такое случается. Он не испугался ни двоих взрослых мужчин, ни смертельно ядовитой змеи, и смог сделать то, что должен был. А еще Луиса не покидало ощущение, что в глазах змеи, когда она пришла в себя у озера, было нечто большее, чем неосознанный взгляд рептилии. И обернулся гремучник тоже не случайно – он словно прощался с ним, с Луисом! Это было невозможно, змеи не обладают таким интеллектом – но Луис был убежден, что это все же было так.

3. Сон об Изумрудной Кобре. Паленке и древние тайны майя

А на следующую ночь мальчику впервые приснился этот чудесный сон. Луис видел себя на вершине огромной белоснежной ступенчатой пирамиды, на ровной площадке наверху, откуда открывался чудесный вид на бескрайнюю зеленую сельву. Прекрасная, первозданная красота древних джунглей, не тронутых современным человеком-разрушителем! При этом каждый раз в этот момент Луису почему-то приходили на ум строчки на итальянском языке из известной оперной арии композитора Антонио Кальдара «Selve Amiche», которую они разучивали в детстве с отцом-музыкантом:

 
Selve Amiche
Ombrose piante
Fido albergo
Del mio cuor…[7]7
Джунгли-подруги,Тенистые растения,Последний приютМоего сердца… (ит.)

[Закрыть]
 

Он пел и танцевал на вершине пирамиды! А шею его обвивало самое причудливое создание, когда-либо им виденное – огромная изумрудно-зеленая кобра, чья чешуя переливалась в лучах полуденного солнца всеми цветами радуги, и чей капюшон раздувался на ветру подобно фантастическому парусу, а неподвижные змеиные глаза были обращены на человека. Мальчик и змей – почему-то Луис был абсолютно уверен, что это именно змей, а не змея – словно слились воедино в первобытном танце на вершине мира. Руки человека сплетались с телом змея таким образом, что случайным зрителям этого необычайного танца, если бы таковые нашлись, танцующие показались бы одним существом, подобным многоруким божествам древ них индусов. Танец свободы и первозданной гармонии…Никогда в своей жизни Луис не был так счастлив, как в этот момент во сне! Счастье заполняло все его существо подобно теплой ласковой волне, такой же, как тело изумрудного змея, обвивавшего его шею. Это казалось поразительным, но змей был очень теплым, как домашний кот, хотя в природе кожа змей была холодной. По пробуждению, этот факт неизменно ставил Луиса в тупик – больше, чем все остальные детали волшебного сна.

Хотя этот сон и в целом был во многих отношениях необычайным. Прежде всего, ощущения от него были очень яркими – таких сильных эмоций Луис и в жизни практически не испытывал, что уж говорить о снах! Во-вторых, он в мельчайших подробностях запомнил все детали странного видения – и белоснежную пирамиду, и изумрудную кобру, и бескрайние джунгли, и итальянскую арию, которую он пел на вершине мира! Все это врезалось Луису в память, когда этот дивный сон впервые приснился ему. А ведь потом сон многократно повторялся, всякий раз обрастая новыми подробностями, и всякий раз Луис запоминал каждую деталь. Ощущения его во сне тоже нисколько не притуплялись, хотя, казалось, что повторное переживание не может быть столь же сильным, как новое. Видимо, подобное относилось только к событиям повседневной жизни, а не причудливой реальности снов, где каждый последующий раз был ничуть не менее сильным и ярким, чем первый.

А между тем сон продолжал оставаться для Луиса неразрешимой загадкой. Нет, он прекрасно понимал, что это всего лишь сон, что изумрудных кобр в природе не существует, а текст итальянской арии он просто знает наизусть с детства. Ведь они с отцом многократно разучивали ее за фортепиано, как и многие другие оперные арии чудесной эпохи барокко в Италии. Композиторы Монтеверди, Вивальди, Скарлатти, Гендель, и, конечно, Антонио Кальдара – уже давно были родными для Луиса, как и прекрасный мелодичный итальянский язык, на котором было написано большинство барочных опер. Итальянский был таким же красивым языком, как и родной для Луиса, уроженца Монреаля, французский – язык любви…

Но если сон объяснялся так просто – давней любовью Луиса к змеям, породившей не существующую в реальности изумрудную кобру, и удачно подошедшими к ситуации строчками из выученной им в детстве арии, то откуда это ощущение безграничного счастья во сне? И почему тогда все казалось ему абсолютно реальным во время этого змеиного сна? Почему он мог вспомнить каждую его деталь еще после самого первого раза, когда тот ему приснился? Почему, наконец, этот сон периодически повторялся в течение нескольких лет его жизни? Змеиный сон постепенно стал для Луиса более реальным, чем его повседневная жизнь, он превратился в своего рода «идею фикс», которой Луис грезил и наяву. О, как он желал бы воочию увидеть то место, которое столько раз лицезрел во сне, подняться на вершину индейской пирамиды и, глядя на необъятные джунгли вокруг, танцевать с изумрудной коброй на шее и петь песню своего сердца!

И вот однажды, спустя несколько лет, которые для Луиса пронеслись как один год, и он стал уже почти взрослым юношей, изумрудная кобра заговорила с ним во сне. Вернее, конечно, змей просто зашипел, повернув к юноше свои желтые немигающие глаза, но его шип звучал в сознании Луиса словами родной для него французской речи. Змей сообщил, что его зовут Йиг, и он древний змеиный бог. Луису он явился в обличье Изумрудной Кобры, потому что этот образ наиболее яркий и впечатляющий для юноши. А вообще у Йига бесчисленное множество обличий, и все – змеиные. Йиг обратил внимание на Луиса потому, что тот несколько лет тому назад спас гремучую змею в пустыне неподалеку от Солт-Лейк-Сити. Йиг всегда узнает, кто обижает его племя, а кто – помогает ему. И он хочет наградить Луиса за его доброту и чистоту души. Он ждал несколько лет, чтобы проверить, насколько Луис тверд в своей мечте сделать сон явью, а также, чтобы посмотреть, не изменится ли со временем отношение Луиса к миру и к живым существам, его населяющим. Но Луис выдержал все испытания – он по-прежнему отчаянно желал, чтобы самый чудесный сон его жизни осуществился, и по-прежнему любил животных и сочувствовал их бедам точно так же, как и бедам людей. А змей Луис любил особенно сильно – змеи для него были чем-то большим, чем просто животные, неким символом, ключом к тайнам мироздания.

Йиг сказал, что скоро они с Луисом наконец смогут увидеться за пределами сна, и, предсказав его грядущую поездку в Мексику с родителями, указал юноше на одну развилку (случайно ли, что именно развилку – раздвоенную, как змеиный язык, в этом безумном мире символов?), неподалеку от древнего города майя Паленке. Свернув по ней в джунгли, окружающие древний город, он увидит внушительного размера серый шероховатый валун, издали напоминающий формой змеиную голову, и Луису необходимо будет прикоснуться к этому валуну и произнести слова древнего змеиного заклинания, которые тут же ясно отпечатались у юноши в мозгу. И когда он это сделает, Луис увидит пирамиду из своего сна, и Изумрудная Кобра сама явится к нему, и они будут танцевать на вершине мира…

Когда Луис проснулся, сердце его бешено заколотилось в предчувствии чего-то необычайного. Каково же было его удивление, когда через пару минут в комнату вошла его мать, и, увидев, что он проснулся, сообщила, что они с отцом купили билеты в Мексику на две недели в качестве подарка ему, Луису, на день рождения! Они планировали посетить Мехико и остатки великого Теночтитлана там, полакомиться шедеврами местной пикантной кухни, послушать народные оркестры мариачи и полюбоваться на мексиканцев в длиннополых сомбреро, а затем отправиться к древним городам индейцев – Теотиуакану, Туле, Монте-Альбану, Паленке…Стоит ли говорить, какую волну радости всколыхнули в сердце Луиса эти слова матери!

Последние дни перед поездкой были наполнены для Луиса осознанием того, что главный квест его жизни близится к завершению, а посему, они были радостны. Но радость Луиса была лишена обычного в таких случаях жгучего нетерпения, когда никак не можешь дождаться заветного дня – даты поездки, которая, как ты чувствуешь, изменит всю твою жизнь…Нет, ведь Луис несколько лет ждал, когда сможет прикоснуться к своему сну и в реальном мире, но сон всякий раз ускользал от него, словно коварный призрак, а вместе с ним ускользала и таинственная Изумрудная Кобра…А теперь, когда кобра – а впрочем, не кобра, нет, а древний змеиный бог, Йиг, открыл ему свою тайну и пообещал скоро встретиться за пределами сна, Луис обрел абсолютную уверенность в том, что его давняя заветная мечта наконец сбудется, и границы сна и яви соприкоснутся. Это существо просто не могло солгать. И неужели он, Луис, не может потерпеть каких-то пару недель, которые остались ему до заветного дня?! И юноша ожидал этого чуда, как обычные мальчишки ждут Нового года или своего дня рождения…

Однако Луиса интересовало, какое отношение к его сну имеют древние индейцы майя и их заброшенный город Паленке. То, что юноша знал об индейцах майя, ограничивалось обрывочными сведениями из школьной программы. Отдельно, для себя, он никогда не интересовался ни майя, ни другими индейцами Мезоамерики – ацтеками, тольтеками, сапотеками, миштеками, и самыми древними и загадочными ольмеками – хоть и испытывал необъяснимый для него самого трепет при упоминании имен этих странных народов. И вот в эти последние дни перед поездкой в загадочную Мексику Луис начал активно просматривать всю имеющуюся у него информацию об индейцах майя и их городах, в частности, о Паленке – в школьной библиотеке, на просторах Интернета… Многое удалось ему узнать, но особенно заинтересовали Луиса следующие сведения. Название Паленке появилось уже после испанской Конкисты, и, собственно, относилось не к самим величественным индейским руинам, а к небольшому испанскому городку, расположенному неподалеку, основанному в 1567 году. В дальнейшем, чтобы не путать эти два места, индейский город стали называть Руины Паленке. Однако, до прихода испанцев, индейцы давали этому городу множество своих названий. Так, майя называли Паленке Лакам-Ха – «Большая Вода», а индейцы из племени чоль, живущие неподалеку, прозвали развалины города майя Otolún, что означает «каменный город», или «огороженное место», что близко по значению к испанскому слову Palenque – «место, огороженное частоколом». Однако задолго до испанцев и индейцев чоль, и даже до знаменитых майя, в непосредственной близости от Паленке жило когда-то еще одно, малоизвестное, индейское племя – цельталь. С их языка название Паленке переводится как Гхо-Гхан – «Змеиный город». Вполне вероятно, что это название и было древнейшим обозначением Паленке. Современные потомки цельталь упоминали, что «Змеиный город» находится неподалеку от окраины Ланкандонского леса, на высоте примерно 100 метров над уровнем моря – то есть как раз неподалеку от Паленке. Брат Агилар, первым из испанцев побывавший на руинах древнего города неподалеку от Паленке в 1773 году, в своей «Истории создания Небес и Земли», также называет его «Великим городом змей»… Змеиный город посреди джунглей!! Сердце Луиса бешено заколотилось…Вот почему Изумрудная Кобра указала ему именно на это место! Ведь когда змей говорил ему во сне о Паленке, в его шепоте Луису чудились совсем иные слова, которые он интерпретировал тогда как Паленке – единственно знакомое ему название этого места. Но теперь Луис знал, что на самом деле это был Гхо-Гхан, «змеиный город», и что именно туда вела его судьба. Нет, не все легенды лгут, подобно приснопамятной легенде об озерном змее Квебека! Миф о Змеином городе для него, Луиса, обернулся причудливой явью, тесно сплетенной с его сновидениями. Змеиный город, указанный ему во сне змеиным богом!

Но была и еще одна интересная подробность, привлекшая внимание Луиса. Майя покидали свои города! Из почерпнутой Луисом информации о причинах их ухода, следовало, что к концу IX века на большей части территории низменных лесных районов майя (Северная Гватемала, Белиз, Южная Мексика) жизнь в городах прекращается или же сводится к минимуму. Майя по необъяснимой причине оставили свои древние поселения, в том числе и Паленке, и перебрались на север, на почти безлюдный до этого полуостров Юкатан, где возникает «Новое царство» майя (X–XVI вв. н. э.). Индейцы основали на Юкатане Чичен-Ицу, Ушмаль и ряд других городов. А затем покинули и их, незадолго до вторжения европейских захватчиков. Но зачем они бросали свои города на произвол судьбы, и куда затем уходили? Официальные научные гипотезы гласили, что майя переселялись из-за неблагоприятных погодных условий, из-за засух и загрязнений водоемов, что в конечном итоге привело к краху майяского земледелия. Но Луису слабо верилось, что на просторах мексиканской сельвы, в тени «джунглей-подруг», можно настолько сильно страдать от засухи и нехватки воды, чтобы оставлять города…Да и современные ученые сумели убедительно доказать, что джунглям майя не могло грозить превращение в травянистые саванны, и тем более в пустыни. Тогда куда делись индейцы?

Исследователь Эрик Томпсон выдвинул социальную гипотезу краха цивилизации майя.[8]8
  John Eric Sidney Thompson “The Rise and Fall of Maya Civilization, University of Oklahoma Press, Norman, Oklahoma”, 1954


[Закрыть] В ходе раскопок древнего города Тикаль на севере Гватемалы археологи с удивлением обнаружили, что почти все найденные там каменные скульптуры, изображающие правителей и богов, либо намеренно повреждены, либо разбиты. Но кто сделал это и с какой целью? Ученому сразу пришла в голову мысль о каком-то внутреннем конфликте, например, восстании «низов». Однако в других городах майя, в том числе в Паленке, подобных следов найдено не было, однако они также были покинуты и заброшены своими основателями. И потом, если после ухода из южной Мексики и Гватемалы на север майя объявились на Юкатане, то куда во имя всего святого они делись с Юкатана? Никаких следов новой цивилизации больше найдено не было, а затем в Мезоамерике уже появились испанцы…Куда же делся целый народ? Почему от него остались лишь мелкие разрозненные куски? Неужели они все растворились в воздухе? А может, они продолжают существовать в некоем недоступном нам измерении, там же, где и его Изумрудная Кобра? Или, возможно, эти города выполнили какую-то свою секретную функцию, и дальнейшая необходимость в них для индейцев отпала? В любом случае, скоро он сможет это узнать.

Внимание Луиса также было привлечено индейскими легендами о змеином боге. Великий бог майя Кукулькан (Кецалькоатль ацтеков), Пернатый Змей, и его более древний прототип – легендарный Ицамна (Замна) ольмеков – интересовали Луиса прежде всего. Первый храм, посвященный Пернатому Змею, был обнаружен археологами на территории древнего индейского города Теотиуакана (около 150 г. до н. э.), но, вне всякого сомнения, корнями своими легенды о змеином боге уходят в еще более седую древность. Так, первые изображения птицеподобных змей появились у индейцев за тысячу лет до Теотиукана – приблизительно в 1150 г. до н. э. Они были связаны с древним змееподобным божеством ольмеков – Ицамной (Замной), который, возможно, и послужил прототипом Кецалькоатля-Кукулькана. Первоначально, в доольмекскую эпоху, Ицамна изображался в виде каймана или кайманихи, и был всего-то «владыкой улиток и водных растений». Ольмеки же сделали его одним из главных божеств – творцом и небесным богом, голова которого образует землю, а туловище – небесный свод. Изменяется и облик Ицамны: теперь это – или небесный дракон (рептилия + птица + ягуар) или антропоморфный образ – старик. Постепенно образ упрощается, и Ицамна становится тем самым Пернатым Змеем, прототипом Кецалькоатля. Очевидно, именно от ольмеков это божество перешло в пантеон Теотиуакана и майя, а затем и тольтеков и ацтеков. Но мог ли быть прототип у самого Ицамны? Возможно, им был Йиг, древнее божество индейцев цельталь, чье имя ныне забыто и почти нигде не упоминается. Ведь не случайно кайман Ицамна впоследствии приобрел змеиные черты – очевидно, его образ слился с каким-то более древним божеством. Приобретение же Ицамной «птичьих черт» объясняется намного проще – чтобы превратить змеиного бога в небесного творца, нужно дать ему крылья. Так и появился ныне известный на весь мир Пернатый Змей, а более древний змеиный бог, таинственный Йиг, был позабыт…