Текст книги "Ядерные ангелы"

Местное население, только что курсировавшее по тротуарам, мгновенно приняло горизонтальное положение. На ногах остались лишь пятеро японских старцев, которые принялись наводить объективы своих зеркалок на грузовики, кортеж и более общие пейзажи. Им очень понравилось то, как языки пламени лизали лобовуху лимузина. Красота – сплошь свежие трещины. В передке, как раз там, куда угодила граната, зияла дыра. Это означало, что от движка остались рожки да ножки, годные только на металлолом. Дальше тачка помчится только на эвакуаторе. Но другую машину в лохмотья порвало бы, а салон выжгло вместе с пассажирами, а тут броня, так что очень вероятно, что внутри все целы. Просто не спешат высовываться.

Только подумал – и как сглазил.

Из-под брони выбрался мальчик. С виду – ну, обычный босяк из трущоб, ничего особенного, таких – легион и маленькая тележка. Пацан был столь обычным – веснушки, бейсболка козырьком назад и футболка с Микки Маусом, – что, не будь я с ним знаком лично при не самых приятных обстоятельствах, решил бы: топает ко мне ребенок исключительно для того, чтобы сказать: «Дядя, дай сигаретку».

Жаль, не затем он вылез из машины, слегка оцарапанной кумулятивным зарядом. Сомневаюсь, что такие, как он, вообще жалуют никотин. Но все же мой сын дал ему прикурить – распахнув дверцу и став на подножку, Патрик жахнул из АК. Отлично жахнул, прицельно. Я видел, как пули ударили в ликвидатора, замаскировавшегося под босяка, и порвали его футболку в клочья.

Но я не увидел ни капли крови.

Пример ликвидатора оказался заразительным. Палачи дружно распахнули двери джипов и выпали на асфальт. Из головного «Вепря» вывалилось тельце в сером пиджаке. Оно показалось мне знакомым. Уронив РПГ-7, я снял «калаш» с предохранителя. Ба, да это же Мигель прикатил сюда на тачке, купленной, конечно же, на зарплату! Тот самый урод, что хотел обшмонать меня в автозаке и все грозил пытками. Рад встрече, рад… Вообще палачам надо было выбраться из машин сразу, только лишь цистерна преградила путь кортежу. Любой миротворец в подобной ситуации уже откатился бы подальше от тачки – отличной мишени для гранатометчика. Вот чем отличаются самые захудалые вояки от наикрутейших гражданских, нюхавших порох не на войне, а в тире или же во время редких перестрелок с грабителями автозаправок.

Первой очередью я заставил палачей вжать лица в асфальт. Вторая досталась ликвидатору – только зря потратил патроны. Я доверял сыну, но все же до последнего надеялся, что он окажется неправ насчет бестии из чужого мира.

Где наша азиатская Мисс Большие Буфера? Она уже поставила «Малыша» с «Толстяком» на боевой взвод?

Оказалось, японка – красотка! – затесалась в толпу граждан, отдыхающих на тротуаре. При этом она не забывала следить за полем боя, и когда палач, которого ни мне, ни Патрику не было видно из-за джипа, вздумал поиграть в героя, – этот подонок уже целился в моего парня – открыла по нему огонь, встав на одно колено. Не дожидаясь, пока он грохнется с простреленной головой, она всадила пару пуль в другого палача, только что открывшего водительскую дверь лимузина. Дверь тотчас захлопнулась. Инкогнито японки было раскрыто, но она не спешила подниматься во весь рост. Умная девочка, уважаю. Вот бы она еще придумала, как завалить ликвидатора, неспешно, словно он тут прогуливается, топавшего ко мне. Хоть бы кто из китайцев долбанул по нему из гранатомета. Но кто выстрелит в безобидного с виду мальчишку, когда вокруг полно вооруженных мужиков?

– Батя, я тебя прошу: не вмешивайся! Очень прошу! – Патрик вдруг оказался рядом. – И не смотри! Не смотри на меня, когда я…

– Живо в машину!!! – У меня не было ни малейшего желания говорить с ним о чем-либо, когда в любой момент его тело могли испортить пулей. Я сменил опустевший магазин на полный.

За какую-то долю секунды сын оказался от меня шагах в двадцати, наполовину сократив расстояние до ликвидатора. И самое паскудное – Патрик заслонил собой линию огня. Да, пули не помогали против чужака, серебряные надо было заготовить или осиновые колья, но…

– Сынок! Назад!!! – Я хотел сорваться за ним следом, не позволить, запретить, но понял, что не могу сделать ни шагу. Мои ноги будто приросли к асфальту.

Ох уж эти ментальные штучки Патрика! Когда все закончится, я кое-кому уши надеру!

Если будет кому их драть…

Покинув кабину рефрижератора, золотой китаец очень вовремя выхватил пистолеты и, паля по-македонски, завалил палача, вздумавшего оторвать свое толстое брюхо от асфальта, – такое надо пресекать сразу, чтоб остальным неповадно было. С крыши соседнего дома бахнули из гранатомета – заряд угодил в головной джип, пробив не такую уж и бронированную крышу. Избыточным давлением «Вепрь» буквально раскрыло изнутри, как цветок поутру, просто порвало на стальные лепестки. Получилась эдакая большая черная роза, объятая огнем. Причитая, Мигель – хозяин уничтоженного джипа – вскочил. Отличная мишень! Я вскинул автомат к плечу. Однако коллеги спасли латиносу жизнь, схватив за лодыжки и повалив обратно на асфальт.

Мой сын и ликвидатор неуклонно сходились.

Мальчишечьей драки не избежать.

Вот только веснушчатый пацан надумал сжульничать. Мутузить друг дружку кулаками по морде ему не хотелось. Лучше – для него лучше, не для нас – он превратится в нечто ужасное.

Началось все с крыльев, которые вдруг прорезались у пацана из спины двумя прозрачными пластинами в прожилках. Их будто выточили из гибких листов оргстекла метра четыре длиной и шириной в полтора. Красавчик, ёлы. Примерно так выглядели бы ангелы, если б они размножались в условиях жёсткой радиации. Лезвейно-острой окантовкой крыла – впечатляющая демонстрация силы – пацан походя рассек украинский «паркетник» надвое. Броня, значит, ему не помеха. Что ж тогда он сделает со слабым человеческим телом, вставшим у него на пути?!

Я скривился от омерзения, когда глазные яблоки его, брызнув жидкостью, прорвались изнутри. Ликвидатор – ядерный ангел, чтоб его! – сбился с шага. Но вот уже из глазниц выдвинулись подвижные усики, состоящие из хитиновых сегментов. Я не мог сдвинуться с места, но зрение мое обострилось. Я будто видел глазами Патрика, который был уже совсем рядом с ликвидатором.

Вновь громыхнул гранатометный залп, что-то вспыхнуло, кричала японка, золотой китаец держался за бок, из-под ладони у него растекалось багровое пятно, но все это уже было неважно, все это наносное. Если мы не сумеем дать отпор ликвидатору, то…

На кончиках усиков набухли то ли нарывы, то ли почки. Хитиновые чешуйки раскрылись, выпустив из-под слоя слизи початки, на поверхности которых проступили фасетки глаз. Ликвидатор зашагал ровнее. И с каждым шагом он становился все более иным.

Не оборачиваясь, Патрик крикнул:

– Батя, отвернись!!! Умоляю, батя!!!

Если честно, то в тот момент я обиделся на него.

Как мог отец, даже самый паршивый, смотреть куда-то в сторону, когда сын встал на пути у чудища ужасного, преисполненного лютой ненависти к человеческой расе?! На пути у твари, смертоубийственных талантов которой боятся даже соплеменники?! Ну как, а?!

Было нелегко, но я заставил себя принять то, что не хотел, гнал прочь: Патрик ничего не придумал, когда говорил, что он тоже ликвидатор.

Он доказал это не единожды, просто я… Как мог я, любящий отец, поверить в то, что мой сын, дороже которого нет ничего, – монстр?!

Патрику надо преобразиться, чтобы эффективно противостоять врагу, понял я.

Сынок не хочет, чтобы я видел, в кого и как он трансформируется. Патрик думает, что если я увижу его истинный облик, то память моя навсегда запечатлеет уродливую – по меркам сапиенсов – картинку, и я уже никогда не смогу относиться к нему, как к собственному ребенку.

Признаться, я и сам был не уверен, что у меня хватит сил увидеть его иным, – и оставить все как прежде. Не день и даже не год прошел, пока я наконец проникся тем, что мне плевать, неважно вообще, что нет в голубоглазом мальчишке моих генов, что зачал его другой мужчина, а не я. Патрик ведь приемный. Мы с Миленой подобрали его, голодного и замерзающего. Теперь же мне надо свыкнуться с тем, что Краевой-младший… Нет! Не надо ни с чем свыкаться! Он – мой сын, и я люблю его таким, какой он есть. Даже если сынок станет жукоглазым алиенсом из параллельного мира, если при каждом слове будет плеваться соляной кислотой и жрать бетон на завтрак, я не перестану любить его! Так что отворачиваться мне совсем не нужно.

И все же я сделал это.

Потому что сын меня попросил.

Понимаете, он ведь подрос. Когда ребенок маленький, его можно усадить на горшок и умиляться, стоя рядом, а когда ему четырнадцать… Пора моему сыну избавиться от навязчивого внимания родителей. Как мне ни жаль, но настало это время… Он снимет квартирку где-нибудь в африканском или в кавказском секторе Вавилона, женится, заведет детей, и папа с мамой ему станут не нужны. Отвернувшись, я вздохнул.

Позади раздался жуткий скрежет, будто ковшом эскалатора прочесали по асфальту – не собираясь глубоко зарываться, а так, чтобы верхний слой содрать. Я едва удержался, чтобы не посмотреть-таки, что там происходит. Уж очень хотелось помахать Патрику рукой – мол, давай, сынок, устрой вражескому ликвидатору хорошую взбучку с летальным исходом!

В спину пахнуло теплом, толкнув меня на пару шажков. Ноги разблокированы, это хорошо, но уши кое-кому я все равно… Раздался смачный ляпающий звук, будто гигантской ладонью врезали по весьма габаритной толстой щеке. Над головой просвистело, – я вовремя отвел глаза – ударившись в дом на уровне пятого этажа, начисто срезав пару балконов и проковыряв в стене глубокую рытвину.

Меня накрыла тень, а через миг на асфальт в десятке шагов грохнулся раскуроченный головной джип. Во все стороны от него брызнуло огнем. Кричали, не вставая с тротуара, перепуганные женщины, плакали дети. Гранатометчиков на доме по соседству смело закинутым на крышу «Вепрем». Я боялся себе представить тварь, которая способна швыряться здоровенными машинами. Да уж, устроить заграждение из грузовиков было не такой уж отличной идеей.

Подтверждая мою догадку, с жутким грохотом в цистерну, промяв ее и опрокинув, врезался рефрижератор. Незабываемое зрелище – пролетающий у тебя над головой громадный холодильник на колесах, а потом он же, но кувыркающийся по проезжей части, сметающий все на своем пути и разбрасывающий куски, запчасти…

Согнувшись вдвое, ко мне метнулась японка. Глаза ее округлились от ужаса.

– Край, надо уходить! – она вцепилась мне в локоть, потянула. – Хозяин велел охранять тебя! Надо уходить!

Свободной рукой я потрепал ее за щечку, став так, чтобы защитить бедром пах. А потом, улыбнувшись, плюхнулся тылом на асфальт. Не объяснять же, что бежать некуда. Все решится здесь и сейчас. Если мы потерпим поражение, от радиации и путников нам будет уже не скрыться.

– Тебя как зовут, дорогуша? А впрочем, неважно. Садись, отдохни.

Всхлипнув, она опустилась рядом.

Грохотали выстрелы, взрывы, слышались крики. Что-то утробно чавкало и пахло тухлятиной. Я прям как вернулся в Чернобыль. Здравствуй, молодость! Мутанты уже есть, только аномалий не хватает.

– Что у нас там, а, дорогуша? – Я махнул рукой, указывая себе за спину.

Прикусив губу и побледнев, она молчала.

– Сыну обещал не смотреть, – пояснил я. – Расскажи.

И она, сбиваясь и всхлипывая, принялась описывать схватку моего сына Патрика – только не говори мне, как оно выглядит, дорогуша, – и того, кто еще недавно был мальчишкой в футболке с Микки Маусом.

Все, что случилось во время битвы ликвидаторов, я узнал с ее слов.

Это было нечто монументальное. Детки вырывали из асфальта светофоры и дрались ими, как мечами или булавами. Если японка вскрикивала, это означало, что Патрик пропустил удар. Они швыряли недруг в недруга машины. И я знал – Патрик поразил цель, если японка улыбалась. Они перепрыгивали с места на место, за раз преодолевая десятки метров, их носило от крыши к крыше. Глаза японки превращались чуть ли не в блюдца, когда один из них совершал очередной кульбит.

Вот она радостно зажмурилась – это Патрик опустил джип противнику на голову, или что там у него нынче вместо. Обычного человека смяло бы, сломало, но не ликвидатора. Он – точно шампур, сказала японка, а внедорожник – кусок баранины, на него нанизанный.

Уверен, страна восходящего солнца – не ее родина.

Пока мальчишки методично уничтожали чайнатаун, снося дома до фундамента, к нам один за другим подползали и короткими перебежками перемещались палачи. Почему я так спокойно об этом говорю? Ну, после Парадиза, Тюрьмы и купания с косаткой меня уже трудно чем-то удивить. Это палачам все в новинку. Наверное, я и моя грудастая подружка, вот так запросто сидящие на асфальте, казались им чем-то основательным, защищенным от невзгод и монстров. Плюхаясь рядом на пятые точки, палачи забывали закрыть рот – если бы нижние челюсти могли свешиваться до уровня асфальта, парни заимели бы отличные подставки для головы. Ирония злодейки-судьбы – рассчитывая на защиту, слуги Закона присоединяются к опасному преступнику.

– Бросить оружие! – велел я, и они послушались.

Не хватало еще, чтоб им вздумалось арестовать меня или пристрелить с перепугу.

Все законники были при параде, то есть с газовыми баллончиками и крутыми наручниками, которые шарашат задержанных током. Вот этими девайсами я и сцепил палачей попарно – рука к руке, лицом к лицу. Так, чтобы каждый законник держал коллегу и преданно смотрел ему в глаза. Прямо влюбленные парочки получились. Милашки однозначно.

Наблюдать за полем боя мне нельзя было, потому я поглядывал на скованных наручниками палачей – и видел перед собой жутко испуганных людей, которым хотелось сейчас оказаться хоть бы даже посреди Вавилона, где их не пнет разве что не рожденный еще ребенок, но только не здесь, на благополучном Манхэттене, в самом центре одного из самых больших мегаполисов мира.

– Что, пацаны, страшно, да? – улыбнулся я. – Это вам не трупы офисных хомячков обирать.

И не удержался, похвастался еще:

– Там, кстати, мой сынок вашего урода жизни учит.

О, их лица надо было видеть! Им хватило фантазии представить, в кого может превратиться матерый папаша, и в человеческом обличье не шибко мирный, если сынок такое чудит. Мигеля, кстати, среди палачей, к нам примкнувшим, не было. Спрятался среди машин кортежа, больше негде. Опрометчивое решение, учитывая, что разбушевавшиеся детки использовали джипы в качестве метательных снарядов. Но почему мне не жаль этого мерзкого типа?

Довольные зрелищем оживленно жестикулировали и клекотали по-своему окинавские ветераны социалистического труда, прибывшие в Нью-Йорк по корпоративной путевке. При этом они не забывали все тщательно фотографировать. Вот уж кому наша заварушка как с гуся вода.

Я заметил еще с десяток человек, которые настолько осмелели, что даже чуть-чуть приподнялись над тротуаром. Кое-кто на четвереньках вползал в ресторанчики и магазины. Но были и такие, кто достал смартфон и врубил камеру. Один, второй, пятый… Вон еще девочка с косичками, смешная такая… Операторов-любителей становилось все больше. Если смотришь на ужасы реальности, отображенные на экране телефона, кажется, что все это не всерьез, ненастоящее – и уже не так страшно.

– Край!

Возглас японки заставил меня вздрогнуть.

По выражению ее лица я понял, что с Патриком плохо, очень плохо.

– Прости, сынок! – Вскочив, я обернулся.

Улица превратилась в руины. Битое стекло, порванный, изогнутый металл, проломы в стенах, дым, огонь, пузырящиеся и парующие пятна какой-то бледно-зеленой дряни на асфальте… Изломанные тела. Тут и там над кем-то склонились, оплакивали утрату.

Ликвидатор стоял на крыше президентского лимузина.

Уродливое тело его, неправильное, несимметричное, менялось, комкалось. Крылья втягивались в спину, жгутики с фасетками – в глазницы. Я не увидел его во всей красе, когда он принял свой настоящий облик, не увидел и теперь, когда он вновь оборачивался мальчиком. Последними на лице ядерного ангела проступили веснушки. Перед этим из тела выдавилась одежда. Улыбчивый Микки Маус подмигнул мне с футболки. Зрелище было столь завораживающим, что я не сразу заметил Патрика, распростертого на асфальте у лимузина.

Дыхание сперло. Ноги не удержали, я опустился на колени.

– Сынок…

Погиб? Его больше нет, больше нет…

Ликвидатор одолел моего Патрика. Сволочь! Убийца!

И сразу стало неважно все: вторжение путников, ядерная война, конец Пути… Гори вселенная огнем, мне не жаль ее. Мир ничто без сына. Ни к чему мне такая реальность.

Палачи у меня за спиной подняли бунт. Я слышал, как японка орала на них, обещая пристрелить каждого, кто только сунется к груде конфискованного оружия. И почти сразу зазвучали выстрелы.

– Ты игрушка! – пританцовывая, заорал с крыши лимузина мальчишка. – Ты всего лишь моя игрушка!!! Я сломаю тебя!!!

Монстр, спрятавшийся в детском теле, торжествовал, точно он на самом деле мальчишка, а не представитель могущественного вида, покорившего множество миров. Запрокинув голову, он захохотал так громко, что стало больно слушать, я прижал ладони к ушам. Веселье ликвидатора ненормально. Это приступ, а не смех. Мерзкий крысеныш, с каким удовольствием я свернул бы ему шею!..

Микки Маус, проросший из его футболки, уже не улыбался, не подмигивал мне, но злобно сверлил взглядом черных зрачков. И я, как муха к капле меда, прилип к этим страшным глазам.

Грызун манил меня. Шаг. Еще шаг. Мальчишка выделывал коленца, глядя в небо, не замечая ничего вокруг, но рисунок на его одежде… Я не мог отвернуться!

И хорошо, что не мог.

Иначе не увидел бы боковым зрением, как на поле боя появились новые действующие лица. Или морды, или когти с клыками, если так больше нравится.

Сначала на грудь Патрику спланировала хищная птица, и мне показалось, что мой сын пошевелился. У надежды глаза больше, чем у страха, поэтому радоваться было преждевременно, и все же я едва не заорал от счастья – ведь появился шанс, что Патрик жив! Быть может, ликвидатор всего лишь помял его, вырубил, но ничего еще не кончено?..

Только миг спустя до меня дошло, что птица может навредить сыну. Хищные птицы ведь часто питаются падалью.

Точно зомби я продолжал идти к лимузину.

Послышались испуганные крики. Удивительно. Что еще могло напугать людей, видевших ликвидатора во всей его красе? Оказалось – крысозавр. Он выскочил слева, его хвост-кабель обвился вокруг пояса Патрика. Птица тотчас взлетела. Рывок – и мой сын оказался на чешуйчатой спине, поросшей редкими пучками шерсти.

Радоваться этому или нет? Крысозавры сражаются с путниками, а потому по одну сторону баррикад со мной и Патриком. Но ведь Патрик, хоть мне и сын, по сути своей – путник, а потому…

Слишком все это сложно.

Проще всего было не думать ни о чем и послушно переставлять ноги, приближаясь к лимузину и танцующему на крыше ребенку. Главное – ничем не выдать того, что Патрика эвакуировали с поля боя. Ведь я уже сообразил, что с ним случилось: он просто упал без сил. С самой нашей встречи во льдах Антарктиды сын только и делал, что тратил ментальную и прочую энергию на меня, на палачей, стюардесс и еще бог знает кого. А крысеныш-ликвидатор не разменивался на мелочи, аккумулировал силу, чтобы использовать в финальной схватке. И его стратегия оказалась верной.

Но враг не учел, что у семьи Краевых есть могущественные покровители.

До лимузина считаные метры, а крысеныш все танцует как заведенный. С ним что-то не так…

Я почувствовал сына в себе. Патрик мягко коснулся моего разума, вроде как погладил и обнял. Мол, батя, все в порядке со мной, не беспокойся. Потерпи немного, и мы тебя вытащим.

Готов терпеть хоть до второго пришествия, то есть вечно, ответил я, не раскрывая рта.

Ронин с пташкой и крысозавр – друзья. Они уже помогают Патрику восполнить силы. Заодно они скрепляют договор о сотрудничестве не словом, жестом или еще чем подобным, но делом.

Вместе мы победим, пообещал мне Патрик.

Я не мог повернуть голову, чтобы лично запечатлеть исторический момент. И со мной рядом не было японки, чтобы рассказать в лицах. Но я почему-то отчетливо – без вмешательства Патрика – представил себе, как трое – крысозавр, мой сын и птица-путник, сам Ронин не в счет, он всего лишь марионетка – касаются друг друга, перья, руки, хвост и лапы сплетаются, образуя единое целое. Беззвучно. Застывают скульптурами, твердеют. Вздумай их кто сейчас размалевать разноцветными граффити, они бы даже не пошевелились. Хищная птица на плече однорукого великана подобна чучелу, неумело набитому таксидермистом-новичком. Крысозавр – инсталляция чересчур креативного художника. Патрик – экспонат из музея мадам Тюссо. Глядя со стороны на эту композицию, ни за что догадаешься, что тут, на нью-йоркских задворках, у мусорных баков чайнатауна, от которых несет тухлым, нынче решаются судьбы многих миров, населенных миллиардами разумных существ.

На жизнеобеспечение тел союзников расходуется предельно допустимый минимум энергии. Они – в анабиозе. Все что можно и нельзя задействовано для обмена информацией. Огромный ее поток идет по оптическим нервам человека и птицы в хранилища их ЦНС, встречный поток выводится с помощью ритмичных – очень быстрых – сокращений зрачков. Хвост крысозавра, прижатый к горлу Ронина, с неимоверной просто скоростью вибрирует. Эти вибрации распространяются по всему телу хомо сапиенса, достигая острых когтей сокола, до крови впившихся в плечо. Через хвост крысозавр осуществляет и обратную связь, снимая малейшие изменения артериального давления, температуры тела, количества испаряющейся влаги и прочего – и расшифровывая все это в четкую, понятную ему систему образов.

При этом идет не только обмен информацией.

И не только передача энергии Патрику.

Осуществляется нечто большее.

Обмениваясь образами, непостижимыми человеческим органам чувств, они заключают что-то вроде договора. И в то же время это клятва. Это заверение, исключающее возможность поступить иначе, предать. То, что образуется в результате, на порядок выше всяких соглашений о сотрудничестве, дружбе и партнерстве.

Далее образы становятся все более агрессивными. Трупы путников. Колонны закованных в энергетическую броню крысозавров. Разбитое Лоно, стремительно теряющее связь с мирами. Порванная паутина Накопителя.

И вновь – образы единства. Договор о создании военного союза. Общности. С одной целью – дать отпор путникам. Остановить их движение. Предотвратить коллапс миров.

Сапиенсы Заур и Край нужны ли? Этот вопрос проскальзывает через сознание Патрика, и я чувствую себя неловко, будто подслушиваю чужой разговор. Это крысозавр сомневается, следует ли продолжать сотрудничество с заявленными сапиенсами. Не лучше ли их устранить? Образ яркой вспышки, слизавшей две человеческие фигурки бесследно. Эти люди ведь знают о роли крысозавра в уничтожении Парадиза, ему пришлось засветить себя, иначе они не справились бы и началось бы вторжение в этот мир.

Моргнув, чтобы увлажнить роговицу, – и тем самым прервав поток образов, – хозяин Ронина отвечает, что он тоже засветился перед этими людьми. И что после уничтожения Парадиза хотел убрать людей-союзников. Не устранить – просто не дать им больше вмешиваться в события. Они показали себя умелыми бойцами, они могли пригодиться впредь, но не на данном этапе. А теперь уже поздно. Вмешательства не удалось избежать. Из-за ликвидатора. Едва не убив Заура, – образ худого лысого мужчины – ликвидатор выкрал Края и поместил в Тюрьму…

Что ж, так и было, все верно.

Пока я делаю очередной шаг к лимузину, крысозавр загружает собеседников потоком образов отчаянного сожаления, включающего в себя описание погребальных обрядов сорока восьми миров. Птица на плече Ронина терпеливо принимает этот пакет данных, хотя в его передаче нет надобности. Наконец крысозавр выдает свое понимание нынешней ситуации: Тюрьма вывернула сознание сапиенса, изменила, сделала его прозрачным и открытым. Сознание сапиенса Края выдало путникам причастных к разгрому Парадиза и срыву очередного этапа экспансии.

Хозяин Ронина отвечает, что было бы чудом, если бы Краю удалось закрыть свое сознание от Тюрьмы путников. Оба приходят к одному и тому же выводу: раз их инкогнито раскрыто, вот-вот начнется война миров. Образ неизбежности: черная дыра, затягивающая планету…

И вот тут меня безжалостно вышибло из транса. Я больше не мог на расстояния внимать союзникам. Черт, я почувствовал себя отщепенцем каким-то, навязчивым мальчишкой, которого выставили за дверь.

– Край, остановись! Край! – Это японка догнала меня, повисла, набросившись сзади.

Поздно. Я уткнулся в бампер лимузина и, повинуясь зову Микки Мауса, полез на искореженный капот.

Танец ликвидатора сбился. Движения стали неуверенными, вялыми. С усилием он опустил подбородок – я слышал, как хрустнули шейные позвонки. С глаз его будто сдернули полог. Взгляд мальца остановился на мне, скользнул мимо, на асфальт, туда, где должен возлежать Патрик.

ГДЕ ОН?!

Вопрос ворвался мне в голову, ударил по затылку, срикошетил и превратился в гул.

Не знаю.

ГДЕ?!!

Перед глазами замелькали картинки. Ликвидатор вторгся в мою память, он листал ее как глянцевый журнал, только успевай подсовывать красивые картинки. Зато зрачки Микки Мауса с его футболки больше не имели власти надо мной.

Они были правы, понял я, мое сознание взломано. И теперь судьба многих миров зависит от того, смогу ли я скрыть от ликвидатора секрет.

– Беги. – Я оттолкнул японку. – Спасайся.

КТО – ОНИ?!!

Я ударил себя кулаком в висок, надеясь потерять сознание. Нельзя выдать союзников, ни в коем случаем нельзя…

СОЮЗНИКИ?!!

Слабо ударил, пожалел себя. Вновь занес кулак, чтобы наверняка уже, прощай, сынок…

Но я так и не проломил тонкую кость.

Захлопали крылья, в лицо ликвидатора впились когти хищной птицы. И тут же из головы у меня вынули что-то очень большое и противное, что-то, никак не желавшее убираться прочь. Оно цеплялось из последних сил, но все же с противным чмоканьем прокинуло мое сознание.

Я скатился с лимузина. Патрик?!

Тишина в эфире.

Сынок?! Встал на колени, а затем, опираясь о бампер, – в полный рост. И увидел Патрика. Медленно перебирая лапами, крысозавр тащил моего мальчика на себе обратно. Где взял, туда и отнесет?

Не мешай, услышал я, птица отвлечет его, самую малость осталось, крысозавр отдает себя всего.

Ответа я не понял, но сообразил, что не стоит сейчас приставать к сыну с расспросами.

Тем более что мне есть чем заняться.

Выбрав момент, когда все были заняты сражением за судьбы миллиардов, Мигель выполз-таки из-под кормы бронированного лимузина, под которым отлеживался, и дрожащими с амплитудой в полметра – не меньше! – руками навел на крысозавра и Патрика свой ПП-19 «Бизон». Удивляюсь, как он не сорвал шнековый магазин, за который побелевшими пальцами ухватился, точно за цевье.

Даже если забыть о наших прошлых конфликтах, одного его трусливого вида хватало, чтобы захотелось расправиться с Мигелем. Напрасно он навел пистолет-пулемет и все шестьдесят четыре патрона в магазине на моего сына. Это вывело меня из себя. Пора оскорбить Мигеля действием.

Выхватить из кобуры на бедре пистолет и всадить в коротышку весь магазин, да и дело с концом? Это совсем уж мелко, не мой масштаб. С возрастом начинаешь ценить изящные жесты. «Душа бажає свята[32]32
  Душа хочет праздника (укр.).


[Закрыть]», – как говорят у нас на Украине. И потому я метнулся к Мигелю, на всякий случай держа его побитую оспинами рожу на прицеле, – а ну как выстрелит-таки в Патрика или развернется вдруг и проштампует меня очередью от паха до ключицы? За сына беспокоюсь, да. Но и в моих планах нет пункта «Погибнуть на чужбине». Пусть меня зароют в чернобыльском черноземе лет эдак через сто.

А лучше через двести.

– Эй, палач, у тебя вся спина белая! – вспомнилась старая, школьная еще, шутка. Меня и Мигеля разделяли считаные шаги.

Он еще только начал разворачиваться, скашивая взгляд так, чтобы каким-то образом – идиот! – посмотреть себе между лопатками, а мои пальцы уже сформировались в плотный увесистый сюрприз для него, рука пришла в движение, согнулась, локоть отнесло назад.

– Спина?! – вскрикнул Мигель за миг до того, как мой кулак расквасил его смуглый нос, выдавив из ноздрей и свернутого набок хряща алый фонтан. Серый костюм и крахмально-свежую рубашку омыло хорошо просоленным «томатным соком».

– Почему спина?! – все же проблеял он.

Еще удар – на сей раз по уху. Распухнет потом, раза в три увеличится и посинеет – мастер гарантирует. Ойкнув, Мигель уронил ПП-19 и схватился правой рукой за нос, а левой соответственно за ухо. Для второй ушной раковины верхних конечностей уже не хватало, но это, конечно, меня не остановило.

Отцепившись от ликвидатора, птица взмыла в небо. В воздухе над лимузином закружились перья.

Располосованная в лохмотья образина чужака вновь стремительно складывалась в мальчишечье лицо.

Крысозавр сбросил с себя Патрика и без движения завалился на бок. Мой сын тоже не выглядел бодрым и набравшимся сил, хотя должен был, раз его накачали энергией. Иначе чего бы он валялся асфальте с закрытыми глазами? Что происходит?!

Японка, подбежав к ресторанчику, – над входом вывеска-дракон – остановилась и, не заходя внутрь, открыла по ликвидатору огонь из пистолета. Била в голову, не промахивалась.

Ликвидатор даже не обернулся к ней.

Ноги его чуть согнулись в коленях и тут же разогнулись, послав обманчиво тщедушное тельце в полет. Шлепнулся ликвидатор аккурат возле Патрика и крысозавра, которые никак не отреагировали на такое внезапное соседство.

Это глупо, это пижонство, но в спину я предпочитаю стрелять лишь в экстренном случае. То есть когда нужно, тогда и стреляю. Без малейшего смущения я разрядил пистолет в поясницу ликвидатора и чуть ниже, надеясь хоть так отвлечь его от сына. Причинить вреда не смогу, но вдруг он воспримет это как оскорбление?

Напрасно надеялся.

И напрасно пытался отвлечь его.

Надо было взашей гнать тварь к Патрику!

* * *

Все случилось очень быстро и неожиданно. Хвост крысозавра обвил лодыжку ликвидатора, дернул. Мальчишеская фигурка, всплеснув худыми руками, потеряла равновесие, хлопнулась спиной на асфальт. И тут уж Патрик достал ликвидатора. Сын всего-то схватил его за руку, а громыхнуло так, будто из миномета.

Вспышка.

Ударной волной вынесло все до сих пор уцелевшие стекла на улице. Кто из граждан встал в полный рост, – я в том числе – того опрокинуло на спину или отбросило на шаг-два-больше – в зависимости от удаленности от эпицентра. Я шлепнулся на задницу, пребольно ударившись копчиком. Японка набила на затылке шишку. Много народу посекло осколками окон. С хлопком сдуло отовсюду пыль, она поднялась в воздух и зависла серым облаком.