Текст книги "Тайна гремящей расщелины"

Александр Шалимов
Тайна гремящей расщелины

* **

Телефон звонил тихо, но настойчиво.

Тумов отложил длинную нефритовую ручку с золотым пером – подарок монгольских друзей, хмуро покосился на поблёскивающий никелем аппарат: “Может, замолчит?”

Телефон продолжал звонить.

Тумов с сожалением пробежал глазами последнюю фразу рукописи: “Можно утверждать, что источником нейтронного излучения Земли являются не её недра, а атмосфера, где свободные нейтроны возникают под воздействием космических лучей. Следовательно…”

Телефон не унимался.

Тумов поморщился, сердито забарабанил пальцами по столу. Даже в воскресенье не хотят оставить в покое. Не мудрено, что работа над докторской диссертацией подвигается так медленно.

Резко отодвинул исписанные листки:

– Да… Игорь Николаевич Тумов у телефона… Откуда?.. Из Министерства иностранных дел?.. Гм…

Он откинулся в кресле, пригладил рыжеватые седеющие волосы:

– Да-да, слушаю; только, признаться, не могу понять, при чем тут я…

Голос в телефонной трубке журчал монотонно, но внятно:

– Юго-западная Монголия… Заалтайская Гоби… Хребет Адж-Богдо… сорок пять градусов северной широты… девяносто пять градусов восточной долготы…

Тумов прижал трубку плечом, взял из пепельницы недокуренную сигару, щёлкнул зажигалкой, затянулся. Сквозь клубы голубоватого дыма глянул в открытое настежь окно.

Дождь прекратился. Тучи сваливались на северо-восток, за Москву. Над мокрыми крышами в лучах низкого уже солнца поблёскивали окна высотных зданий.

Невидимый собеседник продолжал уговаривать.

– Ладно, – перебил Тумов, не выпуская изо рта сигары. – Все понял. Это срочно?.. Черт… Тогда пришлите машину. Пусть подъезжает к главному входу университета… Да, вот что! Я попробую захватить с собой приятеля. Мы вместе работали в тех местах… Геолог. Аркадий Михайлович Озеров. Он сейчас или в Москве, или на Камчатке… Нет, на Камчатку за ним не поеду. Только в Сокольники. Ладно… Выхожу…

Тумов положил трубку, поднялся из-за стола, с сожалением глянул на рукопись и придавил исписанные листки тяжёлым пресс-папье. Подойдя к высокому книжному шкафу, снял сверху большой глобус, осторожно перенёс его на письменный стол. Между экватором и полюсом, в Центральной Азии нашёл нужную точку, задумчиво поскрёб её толстым пальцем.

В памяти всплыли знойные волнистые равнины, красноватое солнце в бесцветном, словно насквозь пропылённом небе, чёрные отполированные ветрами горы. Показалось, что он слышит однообразный шум ветра над сухими руслами рек. Струи горячих песчинок обжигают обветренное лицо… Он зажмурился и тряхнул головой. Пустыня исчезла. За окном – крыши до самого горизонта, яркая зелень парков, сизая лента Москвы-реки. Тумов вздохнул и принялся крутить телефонный диск.

На другом конце провода отозвался женский голос.

– Аркадия? – она замялась. – Он дома, но подойти не может. А кто спрашивает?

Тумов рассердился:

– Что значит не может? Он необходим.

– Он сидит в ванне, – объяснила собеседница. – Это Игорь Николаевич?

– Я, – буркнул Тумов. – Здравствуйте, Ирина Михайловна!

– Это не Ирина. Только вы могли не узнать меня…

– Простите, я хотел сказать, Людмила Михайловна, – смущённо пробормотал Тумов. – “Хорошо ещё, что у Аркадия две сестры, а не четыре”, – подумал он, отирая пот со лба.

– Что передать Аркадию? – помолчав, спросили в телефоне.

– Постарайтесь передать ему трубку, – проворчал Тумов, косясь на часы: – Это срочно… Нам надо ехать довольно далеко…

– У вас всегда срочно, – обиженно сказала собеседница. – Подождите немного.

Послышался треск, какие-то шорохи, потом хлопнула дверь и в телефоне снова послышался голос Людмилы.

– Провода не хватает до ванны; к следующему разу удлиним. Аркадий через четверть часа выйдет…

– Пусть вылезает немедленно и одевается, – вскипел Тумов. – Через десять минут заеду за ним. Он должен быть готов, или заберу его голым! Будьте здоровы.

Не дожидаясь ответа, он бросил трубку, схватил пиджак и ринулся из комнаты.

* * *

Длинный министерский ЗИЛ нырнул в зелёный коридор бульвара в Сокольниках и, скрипнув тормозами, замер у подъезда десятиэтажного дома. Не успел Тумов выбраться из машины, как стеклянная дверь в подъезде распахнулась. На улицу вышел невысокий худощавый человек лет тридцати пяти, в сером костюме и высоких – до колен – коричневых ботинках с толстыми шнурками. Его влажные тёмные волосы были гладко зачёсаны назад, в зубах торчала чёрная изогнутая трубка; на длинном, чуть горбатом носу прочно сидели большие очки в роговой оправе. За спиной висел небольшой рюкзак, в руках был геологический молоток с длинной рукояткой. Человек неторопливо шагнул к ЗИЛу и протянул руку к дверце машины.

– Куда собрался, Аркадий? – подозрительно спросил Тумов, помогая приятелю устроиться на заднем сиденье. Озеров чуть шевельнул бровью.

– Кажется, ты сказал Люде, что мы должны немедленно ехать куда-то?

– По-видимому, но… не буквально сейчас. Может быть, ночью или завтра. Через несколько минут все будет ясно.

Озеров пожал плечами, словно желая сказать, что это не меняет дела, и откинулся на спинку сиденья.

– Можно ехать? – негромко спросил шофёр.

– Да, – бросил Тумов.

– Нет, – сказал Озеров.

Он вынул изо рта трубку и указал ею на девушку в ярком платье, которая бежала к машине, размахивая косынкой.

– Вот, – сказала девушка, подбегая, – всё, что успела… Возьмите…..

Она сунула Тумову нейлоновую сетку, в которой лежали свёртки, консервные банки и бутылка, запечатанная сургучом.

– Людмила Михайловна, – взмолился Тумов, – помилуйте! Мы ещё… не того…

– Не спорьте, – перебила девушка. – И, между прочим, это не вам, а Аркадию. Держите и молчите. А если не сразу уедете, приезжайте вечером оба… Ну, счастливо – ни пуха ни пера…

ЗИЛ чуть дрогнул и, набирая скорость, покатил к центру города. Тумов, закусив губы, глядел в зеркало. Там была видна Люда. Она стояла неподвижно у края тротуара, опустив до самой земли цветную косынку.

– Когда и куда ты собирался ехать этим летом? – спросил Тумов после того, как фигура девушки исчезла за поворотом.

– Послезавтра в Петропавловск-на-Камчатке.

– Так и думал…

– Надеюсь, ты вытащил меня из ванны не за тем, чтобы объявить это?

– Надейся, дружище. Пока я сам знаю очень мало…

– Приехали, – объявил шофёр и затормозил машину возле мраморных ступеней, ведущих к высоким дубовым дверям.

* * *

Когда они вышли из министерства, была глубокая ночь. Уличные фонари не горели. Луна ярко освещала пустынные улицы. Прохожих не было видно. Откуда-то издалека доносились редкие гудки электровозов.

– Пошли ко мне, – сказал Тумов, – всё-таки ближе.

Он перебросил за плечо рюкзак Озерова, раскурил сигару и зашагал в сторону Красной площади. Озеров не отставал, хотя рядом с массивной фигурой Тумова казался совсем маленьким. Сжимая в зубах потухшую трубку, шёл рядом с приятелем и помахивал в такт шагов сеткой, набитой пакетами. Друзья молча пересекли Красную площадь, поднялись на мост через Москву-реку.

Тумов вдруг остановился.

– Есть хочешь? – спросил он и покосился на сетку.

– А ты?

– Зверски: я не ужинал.

– За мостом есть скамейка на набережной, – заметил Озеров и тоже глянул на сетку, которую держал в руке.

Они удобно расположились на гранитной скамье, ещё сохранившей остатки дневного тепла. Озеров разрезал на газете булку, достал из рюкзака вилку и ложку. Тумов ловко вскрыл карманным ножом две консервные банки, ударом широкой ладони выбил пробку из бутылки с виноградным вином.

Они черпали консервы из одной банки и по очереди запивали вином прямо из горлышка бутылки. А над ними в светлеющем небе ярко горели рубиновые звезды старинных башен.

– Завтрак это или ужин? – спросил Тумов, отодвигая пустую банку и придвигая вторую.

– Это первая трапеза нашего далёкого пути, – сказал Озеров. – Признаюсь, никогда ещё мне не приходилось есть холодные свиные консервы в два часа ночи на набережной возле Кремля.

– Здесь не Монголия. Разогреть не на чём. Но обещаю, что там, – Тумов указал на восток, – в самой пустейшей из пустынь у нас всегда будет охапка саксаула, чтобы разогреть консервы.

– А помнишь последнюю ночь у подножия Адж-Богдо? – спросил Озеров.

– Помню…

– И наш разговор?

– Да.

– Ты и сейчас считаешь, что был прав?

– Конечно.

– А я думаю, что мы с тобой тогда пропустили что-то необычайно важное.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что гибель американского искусственного спутника…

– Именно, Игорь! Та проявившаяся десять лет назад загадочная радиоактивная аномалия, которую мы не смогли отыскать, и вчерашняя гибель над этим местом искусственного спутника как-то связаны между собой.

– Зелёная фантазия!

– Пет, не фантазия. Вспомни: пролетая над Адж-Богдо, самолёт Исарова попал в зону такого радиоактивного излучения, что вышли из строя многие приборы, а экипаж заболел лучевой болезнью.

– Но мы с тобой, – перебил Тумов, – на следующий год исколесили Адж-Богдо и не нашли никаких следов радиоактивного излучения. Радиоактивная аномалия приснилась Исарову во время длинного перелёта, а приборы перестали работать из-за недосмотра механика.

– Ну а лучевая болезнь? Сам Исаров после перелёта несколько месяцев пролежал в госпитале.

– Я не очень верю в его лучевую болезнь. Десять лет назад её диагностика ещё не была разработана. У Исарова могло быть какое-нибудь другое заболевание. Не забывай, – он воевал и пережил блокаду Ленинграда.

– Что же всё-таки произошло вчера над Адж-Богдо? – задумчиво сказал Озеров. – В ноте указано, что расшифровка последних показаний приборов свидетельствует, будто спутник попал в зону радиоактивного излучения и затем был уничтожен неизвестным энергетическим разрядом.

– И наши “друзья” за океаном сразу решили, что мы испробовали на спутнике новое секретное оружие, – усмехнулся Тумов. – Вздор все это, Аркадий! На американском спутнике произошла авария приборов.

– Именно над Адж-Богдо?

– А почему бы и нет. Авария могла произойти в любом месте орбиты.

– Тогда зачем ты согласился принять участие в работе смешанной комиссии по расследованию?

– Ну, например, затем, чтобы снова увидеть места, где мы с тобой работали в молодости.

– Не верю. Для этого ты слишком занят. Скажи, разве тебя не удивляет, что и наши геофизические обсерватории зарегистрировали энергетический разряд неизвестного происхождения в районе Адж-Богдо? И именно тогда, когда на высоте двух тысяч километров над этим местом перестал существовать американский искусственный спутник.

Тумов пожал плечами:

– Ты не имеешь основания не доверять бюллетеням обсерваторий.

– Если хочешь знать, – прищурился Тумов, – энергетический разряд – единственное, что меня интересует в этой истории. У меня появились некоторые мысли. Вот почему я согласился участвовать в комиссии и сосватал в неё тебя. Но разреши пока ничего не говорить. Это лишь первые предположения.

– Согласен, поспорим на месте, – спокойно сказал Озеров, заворачивая в обрывок газеты пустые консервные банки.

– Извините, товарищи, – послышался чей-то голос – Странное место для завтрака!

– Вы хотите сказать: для ужина, – оглянулся Тумов. Милиционер приложил руку к козырьку:

– Это как вам угодно. Сейчас три ноль-ноль. Позвольте ваши документы…

– У нас с собой только заграничные паспорта, – сказал Озеров, протягивая красную книжечку.

– Которые мы получили всего час назад, – добавил Тумов, шаря по карманам, – поэтому, понимаете, и пришлось закусить здесь…

– О, Аркадий Михайлович Озеров, – сказал милиционер, с интересом глядя на Аркадия. – Очень приятно познакомиться. – Козырнув, он вернул паспорт.

– Вы знаете меня? – удивился Озеров.

– Конечно, то есть издали, так сказать, – пояснил милиционер. – Слышал ваши лекции по радио насчёт происхождения Земли. Интересно было…

– Благодарю, – поклонился Озеров.

– А меня вы, случайно, не знаете? – проворчал Тумов. – А то я вот никак не могу найти паспорт. Куда я его сунул?..

– Твой паспорт в заднем кармане брюк, – заметил Озеров.

– Не беспокойтесь, все в порядке, – поспешно сказал милиционер, даже не взяв в руки паспорта Тумова. – Вы извините, служба. А паспорт лучше куда-нибудь в другое место положили бы. Не ровен час!.. Потом и вам неприятности, и нам работа… Счастливого пути, товарищи!

* * *

ТУ-114 летел на восток. Уже остались позади лесистые горбы Урала; блеснул на юге голубой Арал. Неподвижные гряды тяжёлых облаков закрыли далёкий горизонт. Там были горы. Под крылом самолёта в пыльной дымке знойного полудня плыли пески Бет Пак-Далы.

Озеров откинулся в кресле, раскурил трубку, затянулся. Рядом похрапывал Тумов. Монотонно гудели мощные моторы. Чуть вибрировала обитая тёмной тканью стенка салона.

“Изменилось ли что-нибудь в тех местах за прошедшие девять лет? – думал Озеров. – А впрочем, чему меняться?” Там не было ни дорог, ни селений. Безводная пустыня замкнула все пути к далёким горам. Даже араты не заходили со стадами на выжженные солнцем плоскогорья. Километрах в пятидесяти южнее Адж-Богдо были развалины ламаистского монастыря. Девять лет назад там жил старый монгол-охотник с мальчиком. И больше никого на сотни километров вокруг.

Американский представитель в смешанной комиссии, который прибудет завтра в Алма-Ату, вероятно, рассчитывает увидеть на пути в Адж-Богдо автомагистрали с удобными гостиницами, аэродромы и бетонированные площадки ракетных установок. Его ждёт горькое разочарование.

И всё-таки что же происходит в Адж-Богдо?

Если события, разделённые десятилетним промежутком, действительно связаны между собой и корни их следует искать в природных условиях Адж-Богдо, то наиболее подозрительным является молодое вулканическое плато на южном склоне. Там даже сохранились остатки вулканов – значит, извержения происходили недавно, в четвертичное или позднетретичное время. Правда, никаких следов современного вулканизма они с Тумовым тогда не обнаружили. Только горячие источники. У одного из таких источников стоял их лагерь. Из маршрутов приходили измученные и злые. Игорь вскоре перестал верить в загадочную аномалию Исарова.

– Аномалия, ухваченная с высоко летящего самолёта, – не иголка, – сердито твердил он. – А мы её ищем, как иголку. Нет здесь ничего – и точка.

Конечно, упоминание об иголке было преувеличением в обычной манере Игоря. Хребет Адж-Богдо протянулся на много десятков километров. Его скалистые вершины вздымались на две с лишним тысячи метров над окружающими пустынными плоскогорьями. Сеть маршрутов не могла быть густой. В некоторые долины они вообще не заглядывали, другие оказались недоступными. И все же в словах Игоря была доля правды. Хребет они исследовали достаточно, чтобы утверждать, что крупной радиоактивной аномалии в нём нет.

Оставался ещё Исаров, которому нельзя было не верить. Его самолёт побывал в зоне интенсивного радиоактивного излучения. Сам Исаров заплатил за это здоровьем. В чем же дело? Направленная аномалия, связанная с каким-то кратером? Такие в природе пока не известны. Но даже и такая аномалия должна проявиться на большей площади, и трудно было бы её не заметить.

Озеров в глубине души всегда считал, что загадка Адж-Богдо не разрешена. Было во всей этой старой истории что-то, что заставляло его снова и снова мысленно возвращаться к ней, ворошить воспоминания, сопоставлять наблюдения и факты, искать ключ к надёжной теории.

– Надёжная теория, – Озеров усмехнулся уголками губ. Прежде он был твёрдо уверен, что из некоторого количества наблюдений её вывести нетрудно.

А вот в случае Адж-Богдо – ничего. Никакого удовлетворительного объяснения. Никакой разумной мысли. Фактов мало? Может быть. А может, что-нибудь другое?.. Если гибель искусственного спутника над Адж-Богдо не простая случайность, связанная с самой аппаратурой спутника, то ведь это повторение истории с самолётом Исарова. Только теперь весь процесс проявился гораздо более энергично. Именно более энергично… Что же это – новый, ещё не известный науке тип вулканического извержения – извержение лучей, анергии? А почему бы и нет? Существуют же извержения грязи, пепла, паров, вулканических бомб, лавы… Почему из недр Земли не может извергаться энергия в виде, например, потока каких-то лучей? Итак, извержение энергии… Оно не оставляет видимых следов; может быть, происходит в очень короткий отрезок времени. Если это так, то что за сила энергетической вспышки! Спутник был уничтожен в двух тысячах километров от поверхности Земли…

Озеров вдруг хватил себя по лбу. Какая мысль! Если за этими рассуждениями кроется доля истины, что за блистательное подтверждение гипотезы, над которой он работает много лет! Ещё в кандидатской диссертации он высказал предположение, что энергия земных недр – это ядерная энергия – энергия ядерного синтеза, в результате которого из атомов более лёгких элементов возникают элементы более тяжёлые. Эти ядерные превращения вещества происходят в глубинах Земли. На поверхность доносятся только их отзвуки – вулканическая деятельность, горообразование и множество других, пока ещё непонятных явлений.

Он развил эту мысль в ряде более поздних работ. Вначале её приняли в штыки, бранили и критиковали с позиций классической геологии, затем о ней вспоминали с ироническими усмешками, потом с лёгкой руки одного из корифеев она попала в учебники в раздел “прочие гипотезы”, который обычно набирался петитом.

Озеров прекрасно понимал, в чём слабость его гипотезы: она была построена на общих рассуждениях, на чистой логике. Доказать свои предположения он не мог ни полевыми исследованиями, ни лабораторными опытами. Его гипотеза превосходно объясняла многое, объясняла лучше, чем гипотезы, ставшие классическими. И классические гипотезы были так же недоказуемы, как его ядерная. Однако к ним привыкли, их повторяли, как молитву, не особенно вдумываясь в смысл, а от него требовали доказательств того, что в глубинах Земли идут ядерные реакции синтеза тяжёлых элементов. Этих доказательств до сих пор у него не было. Но, может быть, он найдёт их в Адж-Богдо? Энергетические разряды, периодически извергаемые из глубин Земли, – что может быть лучшим доказательством ядерных реакций, идущих в земных недрах!

Озеров принялся трясти Тумова.

– А, уже садимся, – встрепенулся геофизик.

– Ещё нет. Послушай, что мне пришло в голову, – он кратко рассказал о своих соображениях.

– Зелёная фантазия! – зевнул Тумов. – Лучистая энергия поступает на Землю только из космического пространства. Извне… И зачем разбудил? Теперь не засну… – он сокрушённо покачал головой, закрыл глаза и через минуту снова начал похрапывать.

Озеров некоторое время глядел в окно, потом сунул в карман потухшую трубку, достал записную книжку в кожаной оправе и принялся писать мелким, угловатым, похожим на клинопись почерком.

* * *

Мистер Алоис Пигастер был высок и лыс. Седые брови нервно подрагивали на сухом лице, когда он говорил и улыбался. Улыбался он по каждому поводу. При этом ярко блестели золотые зубы, а глаза оставались насторожёнными и внимательно буравили собеседника.

Озеров и Тумов познакомились с американцем на алма-атинском аэродроме перед посадкой в самолёт, который должен был доставить их в монгольский город Кобдо. Местные власти сделали все возможное, чтобы комиссия экспертов могла быстрее оказаться в районе работ.

Мистер Пигастер не успел даже осмотреть Алма-Ату. Его пересадили из одного самолёта в другой, и вот они уже летят над снеговыми хребтами Джунгарского Алатау.

Услышав, что Тумов свободно говорит по-английски, Пигастер обрадованно хлопнул Игоря по плечу, уселся с ним рядом и болтал всю дорогу.

Тумов вскоре узнал, что американец впервые в Советском Союзе, что он совсем не знает русского языка, но исколесил Индию, Тибет, Гималаи и владеет чуть ли не всеми языками народов Центральной Азии. По специальности он геофизик, астроном и математик. Сам управляет автомашиной и самолётом, а в молодости увлекался гипнозом и спиритизмом.

– Правительство Монголии хорошо делает, что даёт возможность осмотреть место катастрофы, – заявил он. – Политики даже в Азии с годами становятся умнее и стараются не раздувать конфликтов.

– Какой конфликт? – возразил Игорь. – Неужели вы думаете, что гибель вашего спутника – дело человеческих рук?

– А неужели вы думаете иначе? – блеснул зубами Пигастер.

– Разумеется. Либо авария приборов, либо природное явление.

– Авария приборов исключена. Все приборы работали блестяще, мистер Тумов.

– Ну а, например, столкновение с метеоритом? – прищурился Игорь.

– Исключено. Скажу вам по секрету: наш спутник был снабжён специальным предохраняющим устройством, которое превращало встречные метеориты в пар.

– Это не секрет, – заметил Игорь. – Но предохраняющее устройство могло отказать…

– Невероятно. И вообще вероятность встречи с метеоритом совершенно ничтожна.

– Согласен. Однако она существует. Мы с вами запустили уже не один десяток искусственных спутников. И вот, наконец, эта ничтожная вероятность осуществилась.

– О, мистер Тумов, наш последний спутник – это целая летающая лаборатория. Там все было предусмотрено. В таком спутнике могли бы лететь несколько человек… Приборы были рассчитаны на многолетнюю работу.

– И все же ваш спутник погиб из-за какой-то непредвиденной случайности, – решительно заявил Тумов.

– Случайности – да, – ослепительно улыбнулся американец, – непредвиденной – нет.

– Простите, не понимаю.

– Или не хотите понять, дорогой мистер Тумов… Возможно, что никто не намеревался сознательно уничтожить нашу летающую лабораторию. Это произошло случайно, например при испытании какого-то нового оружия. Как это у вас говорится: целился в корову, а попал в ворону.

– У нас говорят не совсем так, но это не имеет значения, – заметил Тумов. – Меня интересует другое: неужели вы сами, мистер Пигастер, верите в высказанное вами предположение?

– Это официальная точка зрения государственного департамента. – В первый раз слова Пигастера не сопровождалась улыбкой. – Я американец, сэр.

– Но вы и учёный, если не ошибаюсь. Вы представляете, что значит “случайно попасть” в спутник, летящий с космической скоростью на высоте двух тысяч километров над поверхностью Земли. Какое оружие могло выполнить такую задачу?

– Этого я не знаю, но хотел бы узнать.

– Путём осмотра места, над которым произошла катастрофа?

– А почему бы и нет?

– Потому что, если всерьёз придерживаться вашей официальной точки зрения, то “оружие”, уничтожившее спутник, можно искать где угодно, в любой точке планеты или… даже за её пределами, что гораздо вероятнее.

– Не совсем так, мистер Тумов, – снова блеснул зубами Пигастер, – не совсем так. Я уже имел удовольствие объяснить вам, что наш спутник – это целая летающая лаборатория. Там были сотни приборов, непрерывно передающих показания по радио. Анализ последних показаний приборов свидетельствует, что спутник получил удар по вертикали снизу. Удар был вызван не снарядом и не волной взрыва, а скорее, каким-то мощным излучением, например потоком нейтронов.

– Какая ерунда! – вскричал Тумов. – Мощный поток нейтронов, источником которого является Земля!

– Я сказал, например, потоком нейтронов, – ласково улыбнулся Пигастер. – Это могли быть не нейтроны, а какие-то другие частицы. Если удастся найти остатки спутника…

– Уцелевшие после падения с высоты двух тысяч километров?

– Конструкция спутника предусматривала и такую возможность. Отдельные контейнеры могли достигнуть поверхности Земли.

– Если бы удалось найти хоть один болт с вашего спутника, это было бы замечательно, – задумчиво сказал Тумов. – Тогда многое прояснилось бы. Боюсь только, что это невыполнимая задача. Легче найти иголку, сброшенную в джунгли с самолёта.

– Все же попробуем найти, – снова заулыбался Пигастёр. – И вдруг найдём не иголку, а что-нибудь более крупное! Это было бы ещё замечательнее.

– Вы подразумеваете источник нейтронного излучения? – вмешался в разговор Озеров. Он задал вопрос по-французски, постеснявшись продемонстрировать перед американцем своё, как он сам считал, очень плохое английское произношение.

Пигастер и Тумов повернулись к сидящему позади них Озерову. В глазах американца блеснула насторожённость. В вопросе ему почудилась ловушка. Впрочем, он быстро нашёлся.

– Источник едва ли, – сказал он, также переходя на французский, – скорее, какие-нибудь следы. Лучевая установка такой мощности – сложное сооружение. Следы в пустыне должны остаться. Если мне разрешат беспрепятственно передвигаться по всему району…

– Можете не сомневаться в этом, – вставил Тумов.

– Тогда что-нибудь найдём, – с поклоном закончил Пигастер.

– По-моему, надо искать не “следы”, а сам источник излучения, – твёрдо сказал Озеров. – Я тоже склонен думать, что он там где-то существует.

Озеров сделал длинную паузу.

Американец удивлённо приподнял брови и, чуть прищурившись, ждал.

– Но это природный источник излучения, а не искусственный, – заключил Озеров.

– Ах, вот что, – разочарованно усмехнулся Пигастер. – Интересно, очень интересно… Три головы, три точки зрения, – продолжал он по-английски, обращаясь к одному Тумову, и, помолчав, спросил совсем тихо: – Мистер Озеров, случайно, не писатель?

– Что вы, он геолог, – немного обиделся за приятеля Тумов. – Довольно известный геолог.

– Ах, этот Озеров, – снова изумился Пигастер. – Автор ядерной гипотезы Земли? О-о!.. Россия выдвинула в комиссию ведущих учёных. О-о, мне выпала большая честь… – он умолк и потом добавил, как бы про себя: – Интересно, очень, очень интересно… О’кей.

Самолёт уже шёл на посадку. На горбатых, покрытых пятнами зелени склонах виднелись беспорядочно разбросанные жёлтые и белые домики. Это был город Кобдо – центр одного из западных аймаков[1]1
  Аймак – район.


[Закрыть] Монгольской Народной Республики.

* * *

– Вы можете ехать немедленно, господа, – вежливо сказал за завтраком Зундуйн Очир – представитель Министерства иностранных дел Монгольской Народной Республики. Он встретил экспертов на аэродроме, проводил их в гостиницу и теперь сидел вместе с ними в маленьком застеклённом павильоне ресторана.

Дымился горячий плов, приправленный яблоками, алычой и тонко нарезанными ломтиками моркови. Айран, монгольский сыр и густой крепкий чай дополняли несложное меню.

– Мне поручено сопровождать вас до Тонхила, – продолжал Очир. – Это в четырехстах километрах отсюда, у подножия Алтая. Там вы встретите нашего геолога Батсура с караваном машин, лошадей и верблюдов. Батсур – член комиссии экспертов. Он поедет с вами на Адж-Богдо. Мы хотим попробовать провести машины через перевал Тамч-Даба в Монгольском Алтае. Там проходил старый караванный путь в Китай, но им давно перестали пользоваться. Дорога заброшена…

Озеров с сомнением покачал головой.

– Едва ли машины пройдут через Тамч-Даба.

– Подразделение сапёров уже ремонтирует дорогу на северном склоне Алтая, – объяснил Очир. – Они получили приказ обеспечить спуск вашего каравана в Барун-Хурай – обширную впадину, расположенную между Монгольским Алтаем и Джунгарской Гоби. Дальше все будет зависеть только от вас. Машины доставят экспедицию к подножию северного склона Адж-Богдо. Начнёте работать. Через несколько дней прибудут лошади и верблюды, тогда сможете исследовать центральную часть Адж-Богдо. Работы рассчитаны на месяц. Если окажется необходимым, срок может быть продлён по желанию одного из экспертов.

Разговор вёлся по-русски. Мистер Пигастер неторопливо жевал плов, запивал чаем, равнодушно поглядывал в окно. В раме окна была видна узкая мощёная улица; караван навьюченных верблюдов осторожно пробирался мимо стоящих у подъезда легковых и грузовых машин.

Верблюды вытягивали длинные шеи и протяжно ревели; гортанно покрикивали смуглые погонщики, одетые в яркие халаты и высокие войлочные шапки. За плоскими жёлтыми крышами виднелись поросшие лесом склоны невысоких гор, а над ними – яркое синее небо.

– Прошу извинения, господа, – обратился по-английски к Тумову Пигастер. – Когда и как мы можем двигаться дальше? Мы должны спешить. Очень спешить…

– Предлагают хоть сейчас, – сказал Тумов. – Но мне кажется, нам следует передохнуть и выехать завтра утром.

– На чем мы полетим? – прищурился Пигастер.

– А мы не полетим, – пояснил Тумов, наливая себе холодный айран. – Мы поедем на грузовиках, потом на верблюдах, потом на лошадях и, в заключение, пойдём пешком.

– Вы, конечно, шутите.

– Даже в мыслях не имел…

– Тогда я протестую, господа, категорически протестую. Это перечёркивает все планы. Нужны самолёты, вертолёты, вездеходы. Да, господа, если у вас их нет, Америка может доставить все это через два-три дня.

– Я в отчаянии, мистер Пигастер, что вас так расстраивает способ передвижения, – вмешался по-английски Очир. – Я в отчаянии и от того, что ваши американские самолёты и вертолёты, которые, бесспорно, очень хороши, будут здесь в Гоби так же беспомощны, как и наши. Гостеприимство не позволяет нам идти на риск. Мы не можем позволить, чтобы хоть один волос упал с головы кого-либо из членов высокой комиссии.

Тумов чуть заметно подмигнул Озерову, поглядывая на лысину Пигастера.

– Там, на далёком юге, – продолжал Очир, – лежит пустыня, окружающая пустынные безлюдные горы. Там нет посёлков, нет даже стойбищ, нет складов горючего, нет аэродромов. Постоянные ветры и бураны необычайно затрудняют посадку самолётов и делают невозможным использование вертолётов.

– Самолёты и вертолёты летают даже в Антарктике, – заметил Пигастер.

– Летают и здесь, когда нет иного выхода, – спокойно сказал Очир. – Конечно, можно было бы подыскать посадочную площадку и оборудовать её для приёма экспедиции. Но на это потребуются ещё недели. И даже добравшись самолётом к подножию Адж-Богдо, всё равно придётся ждать там прибытия лошадей. А на машинах комиссия доберётся за пять-шесть дней. В наших краях машина и лошадь надёжнее самых новейших самолётов, господа.

– Решено, – громко объявил Тумов. – Едем на машинах. Голосую! Кто за?

Пигастер ослепительно улыбнулся:

– Вижу, что остался в меньшинстве.

* * *

Шестой день пробивался караван машин на юго-восток, к подножию далёкого Адж-Богдо. С помощью сапёров были пройдены крутые уступы Тамч-Даба, хотя мистер Пигастер на каждом привале твердил, что перевал они не возьмут и только напрасно теряют драгоценное время. Когда цепочка машин поднялась на перевал и путешественники увидели красно-оранжевое солнце, выплывающее из-за пыльной мглы бескрайних пустынь, Тумов сказал американцу:

– Ну вот, все в порядке. Осталась меньшая половина.

– Надо ещё спуститься, – сухо заметил Пигастер, кутаясь в меховую куртку. – Интересно, какая здесь высота, мистер Тумов?

– Пустяки. Всего две тысячи семьсот пятьдесят метров над уровнем моря. Ровно на километр ниже, чем гребень Адж-Богдо.