Текст книги "Югана"

Глава третья

1

У входа в избушку, на пристенной полке из трех березовых жердей, стояли две бутылки с водой, взятой для анализа из разных мест озера.

Вчера Иткар Князев прилетел на буровую, скважина которой готовилась для испытания. Буровая вышка расположена в самом верховье реки Малый Юган, на юго-востоке Сургутского района, а точнее сказать – на границе Ханты-Мансийского национального округа с Томской областью.

Каждый нефтегеолог считает для себя правилом – прежде чем заглянуть под толщу земных пластов, произвести обследование воды, лежащей на дневной поверхности в озерах, реках, болотах, в радиусе не менее семи – десяти километров от точки, где должна быть заложена поисковая скважина. Вода была взята из этого озера на анализ еще до весеннего распутья. Данные анализа показали, что в воде содержится йод. Не часто такого «гостя» встретишь на дневной поверхности в юганских озерах, болотах; в подземных водах йод широко распространен и содержится в виде иона-1 в составе различных органических соединений. Йод обрадовал Иткара Князева, потому что высокая концентрация йода в воде – добрый признак и предвестник нефти. Порадовал и пробивающийся из обрывистого берега озера родник-живец, который, видимо, берет начало из подземных глубин, где омывает мощную нефтяную ловушку. Если это так, то в будущем стоит заложить скважину на берегу озера или в его центральной впадине. Взятую воду из родника Иткар направит на более тщательный анализ, и если вновь подтвердится концентрация йода, то озеро можно причислить к целебным.

Иткар Князев сидел на пороге избушки, прислонившись спиной к косяку и вытянув ноги, на душе было легко и радостно. Он слышал, как попискивали бурундуки, вдали прогоготала гагара, а в зарослях молодой осоки тявкнула лисица. Издали надвигался шум, будто мчались олени и у каждого плясал на шее шаркунец-погремушка. Запоздалым, стремительным лосем налетел южный ветер, прочесывая тайгу гребнистыми рогами, отряхивая дождевую влагу с вершин кедров, пихт и берез.

Иткар направился к озеру. От буровой, расположенной в семи километрах от озера, шел вертолет. «Неужели что-то случилось?»

Вертолет плавно завис над небольшой береговой круговиной, затем коснулся земли. Из раскрытых дверей выскочил мужчина, в штормовке, болотных сапогах, с небольшим рюкзаком за спиной. Он помахал пилоту рукой и торопливо отбежал на безопасное место.

– Ан-дрю-шка-а! – радостно крикнул Иткар Князев. Но крика не было слышно: ревел двигатель вертолета, тяжелая машина набирала высоту. Когда гул стих, Иткар, улыбаясь, радостно и растерянно повторял:

– Паче рума… Паче рума, Андрей! Здравствуй, большой друг!

– Яны рума, Иткар! – пожимая руку Иткара, ответил Андрей Шаманов.

Не обнимались старые друзья, не целовались и радость свою вслух не выражали – такой древний обычай северянина, аборигена юганской земли. Зато глаза их сияли счастьем.

– Как ты меня отыскал? В этом болотном государстве…

– Как? Да очень просто. Прилетел в Нефтеюганск, пришел в ваше управление, спросил… Ответили, что Иткар находится там-то, на испытании поисковой скважины. Прилетел на буровую, а ребята говорят: ушел наш Иткар Васильевич на озеро разгонять сон у щук. Пилот вертолета снова взял меня на борт и сюда к тебе, как на такси, примчал.

– Вовремя ты прилетел, Андрей. Завтра начнем испытание. Глубина забоя пять тысяч метров. Должна быть нефть! Палеозойская нефть! Понимаешь?! На этой площади первая глубинная скважина.

– Палеозой – хорошо… А жареная лосиная грудинка лучше, – похлопав ладонью по рюкзаку, сказал Андрей. – В Нефтеюганске купил, в «Дарах природы».

Над углями прогоревшего костра жарились на деревянных шампурах ломтики лосиного мяса, с них сбегал розоватый сок, падал на угли, шипел. Вкусно пахло мясом, дымком, багульником, который был в пышном розовом цвету и благоухал около избушки.

После обеда Иткар с Андреем пошли к озеру.

– Так, значит, говоришь, томские геологи духом упали?

– Да, расхваленные ими нефтегазоносные месторождения оказались малопродуктивными, – сказал Иткар. – Сейчас строятся ветки нефтепроводов от Катальгинекого месторождения на Раскино и затем на Барабинск. А месторождения, которые открыты, не обеспечат на полную мощность эти артерии. Андрей, томские ученые-нефтяники и обком возлагают большие надежды на палеозойскую нефть…

– Кинуть-то трубы кинули, еще проложат нефтепровод на многие сотни километров, ну а если не найдут желаемого, что тогда? – спросил Андрей, набивая трубку легким мшистым табаком.

– Андрей, на вас-юганской земле нефть есть, только найти ее, палеозойскую королеву, трудновато. А что такое «трудновато», я на своем хребте испытал. Да и ты знаешь, работал на буровых немало.

– Где она, коль двадцать лет топчемся на нашем болоте, а толку… Где «королева»?

– О том, что западное верховье Вас-Югана, и в частности Нюрольская Впадина, – это, конечно, хорошая кладовая нефти, говорил еще Геннадий Яковлевич Обручев шестнадцать лет назад, он дал точные расчеты экономии средств при одновременной закладке одной или двух опорных скважин глубиной до пяти тысяч метров и попытке изучения палеозойской глубины… Но все тогда потонуло в невообразимой шумихе о том, сколько газа и нефти на Вас-Югане.

– Что теперь об этом говорить. Руководители устроили показуху…

– На той скважине, в верховье Чижапки, я потерпел неудачу. Помнишь, Андрей, взрыв? С тем оборудованием, какое у нас имелось, нельзя было выходить на глубину в четыре, пять тысяч метров. Ушел я на Тюменский Север, но не давала мне покоя Нюрольская Впадина. Понимаешь, в верховье Нюрольки есть небольшая речка Ай-Кара, Черная Стрела. По моим расчетам, там находится месторождение палеозойской нефти, которое будет иметь большое значение для развития края.

– Мне кажется, Иткар, это старые и пустые разговоры о призрачном месторождении. Нужны доказательства. – Андрей достал из кармана блокнот, развернул и протянул Иткару: – Нарисуй-ка для наглядности Ай-Кару и обозначь точку, где, по-твоему, находится это месторождение.

– Хорошо. Только послушай сначала одну историю. В период неолита, продолжительность которого в семь или девять тысяч лет, жили люди на вас-юганской земле большими поселениями. В верховье Чижапки, притока Вас-Югана, у деревни Лавровка, расположенной в большой котловине, обнаружен могильник древнего человека, погребенный более чем под трехметровой толщей осадков, хотя обычно все стоянки периода неолита в Западно-Сибирской низменности находятся под осадками не более чем на полметра. То есть район верховья Чижапки попал в локальное опускание. Такое же древнее кладбище и на такой же глубине находил я в районе Черной Стрелы.

– Ну и какая связь захоронений неолита с современным поиском нефти? – с любопытством спросил Андрей.

– Связь можно отыскать. По берегу Черной Стрелы, в захоронении, я находил несколько кусочков затвердевшей нефти. Рядом с каменным топором и костяными наконечниками стрел окаменевшие кусочки нефти! Береговой могильник был размыт водой, и я решил покопать берег веслом. И еще сделал находку: кусочки отвердевшей нефти лежали прилипшими к осколкам гончарного горшка. Видимо, это был не случайный горшок в захоронении периода неолита. А коль так, то это значит, что древние люди использовали нефть, возможно, в виде жертвенного огня клали в могилу горшки с нефтью, туески, кожаные сосуды…

– Это мне понятно, Иткар, человек неолита глубоких скважин не бурил, он находил, и возможно в изобилии, нефть, вытекающую на дневную поверхность. И находил он эту нефть недалеко от Ай-Кары, – согласился Андрей Шаманов и тут же засомневался: – Но ведь нужны более веские доказательства…

– Слушай дальше. Нефтегеологи сейчас – не в обиду будь сказано – похожи во многом на первобытных людей неолита, которые брали то, что им бог подаст. Современная добыча нефти ведется во всех открытых нефтегазоносных провинциях в основном в сводовых залежах, или, проще говоря, в ловушках. Такие ловушки уверенно выявляют наши сейсморазведчики. А месторождения нефти и газа других типов геологи находят только попутно, случайно. – Иткар улыбнулся, почесал затылок, а потом, ткнув пальцем себя в нос, сказал: – Нужен нюх опытного геолога, интуиция, плюс богатый опыт поисковых работ. Где и как искать месторождения несводного типа? Нет у нас пока еще приборов, да и геофизики бессильны… Нефтепоисковикам нужна новая геофизическая аппаратура, которая могла бы с достаточной достоверностью выявлять предполагаемую нефтяную или газовую залежь. Вот и приходится нашему брату геологу доходить до всего своим особо геологическим чутьем. По моим расчетам, в районе Черной Стрелы могла образоваться нефтяная ловушка, и туда произошла миграция нефти из каких-то материнских пород, возможно, из очень больших глубин…

– Иткар, если ты считаешь, что есть ловушка, то почему ее не засекли геофизики?

– Я тебе уже объяснил, Андрей, что случилось в период неолита. Но почему произошло сильное опускание в районе верховьев Чижапки и такое же опускание в районе Черной Стрелы? Возможно, прав я, все это связано с тем, что произошло на большой глубине в пределах семи или десяти тысяч метров: по образовавшимся трещинам нефть палеозоя поднялась в слои, лежащие ближе к дневной поверхности.

– Малость уложилось в голове, – сказал Андрей и рассмеялся.

– Ну а те залежи, что открыты в Томской области, в частности в районе Вас-Югана, всего-навсего нефтяные капельки. Сколько нефти лежит в Нюрольской Впадине! И именно эта нефть даст возможность поднять промышленное хозяйство Томской области.

– Понятно, Иткар, – сказал Андрей и, набив табаком трубку, закурил. – Томским нефтегеологам нужно смело вести поиск в палеозойских отложениях и там открывать промышленные залежи. Конечно, грех брезговать юрскими отложениями…

– Так-то оно так, Андрей. Но в нашей нефтепоисковой геологии много неразберихи и спешки… а-а, что там говорить… Давай-ка с тобой окунишек на уху надергаем. Леска у меня в кармане. – Иткар посмотрел на часы, словно поджидая кого-то со стороны буровой.

Над буровой взвилась ракета и рассыпалась в небе бледно-красными искрами.

– Что-то случилось, а? – Андрей кивнул в сторону алой россыпи.

– Тракторист должен сейчас выехать на вездеходе за нами. Так мы с ним условились.

Два старых друга стояли рядом и любовались озером, где резвились окуни, всплескивались щуки. Где-то недалеко кричала роньжа.

– У нас один выход: бросать Улангай и уходить на юг Вас-Югана, в Кайтёс. – Наконец Андрей решился сказать о том, ради чего прилетел на встречу с Иткаром Князевым.

– Андрей, продержитесь в Улангае до осени… Попроси Югану, Таню – они поймут. За это время я что-то придумаю, помогу вам. А если бессильным окажусь, уйду вместе с вами в Кайтёс, брошу к чертям всю геологию и этот вечный поиск нефти.

2

На стремнине Вас-Югана показалась лодка с белым крылом. «Парусник бежит», – уточнила дальнозоркая Югана. Она улыбнулась, закурила трубку. Стояла эвенкийка на взгорке, недалеко от дома деда Чарымова, и посматривала на старика, который, причалив лодку с белым крылом, бодро поднимался на берег.

– Здравствуй, мудрая мать племени Кедра! – сказал он и, подойдя к Югане, поклонился. – Красоту и любовь твоему сердцу на вечные времена!

– Здравствуй, вождь парусных цыган. Югана желает здоровья Федору Романовичу, человеку большой речной тропы.

Глядя на широкую грудь и окладистую бороду, эвенкийка думала: «Что же погнало старого цыгана на кочевую тропу?» Они сели на ступеньку крыльца. Югана закурила трубку, попыхивая дымом, слушала старика.

Федор Романович смотрел в глаза Югане, кивал головой. В зубах у него трубка, старик посасывал свою «холостую» носогрейку.

– Пошто без дыма?

– Душа зауросила, отказалась дым табачный принимать, а язык и зубы тоскуют по чубуку.

– Югана хорошо понимает старые знаки, о которых говорил Федя, вождь парусных цыган. Это место лежит рядом с заимкой ханта Тунгира.

– Надо мне, Югана, с Тунгиром повстречаться. Не могу я найти клад Миши Беркуля.

– Федя говорил давно еще, когда молодой был, что искал и не нашел клад Беркуля, завещанный парусным цыганам.

– Решил еще разок попытаться, на закате жизни. Авось на этот раз повезет.

Югана понимала, что взялся старый цыган за парус речного коча не ради прогулки. Чувствовала, что кроме клада еще что-то поманило цыгана на тропу, оставленную в молодости.

– Каждый человек ищет свою земную «птицу удачи». Только у этой «птицы удачи» шибко быстрые крылья, уходит она от человека. Трудно за ней охотиться, промышлять.

– Подскажи мне, Югана, где Пернов Бугор? Где оно, это место жертвоприношений хантыйских шаманов?

Югана посмотрела на парусного цыгана, вычистила горловинку трубки костяной палочкой, поинтересовалась:

– Люди вождя парусных цыган не давали жертву богам на Перновом Бугре? Что манит Федю на святилище остяков?

– Золото жертвенное и могильное там таится. Гриша Тарханов, наш следователь, просил меня подумать и вспомнить. Какой-то Пяткоступ варначит в урмане, грабит бугры, могилы…

Парусный цыган не смотрел на эвенкийку. Югана догадывалась, что Федора Романовича привело к ней не одно желание помочь следователю Тарханову в поисках Пяткоступа. Уловила Югана в словах старика затерянное эхо далекой золотой лихорадки.

– Зачем вождю парусных цыган искать в тайге золото, которого он не терял и не теряли люди его племени?

– О, Югана, лебедушка! Сказывала мне еще бабушка древнее предание: всем людям земли в день рождения приносит солнечный луч на своем острие душу земную, которая вживляется в сердце человека. Умирает человек – и земная душа превращается в золотую слезинку, хоронится в земле, таится от чужих глаз.

– Так оно, правильно говорит сказание старых людей. Золото земное – это солнечные капли. У солнца и земного золота один цвет, одна цена. К нему не липнет грязь.

– Хорошо сказала мудрая Югана про золото!

– Нет, вождь парусных цыган, про золото можно и плохо сказать: оно холодное, в нем нет души и огня. За него люди много крови проливают.

– Югана, золото все может! Оно родит и казнит, все покупает и продает.

– А нефть? – спросила эвенкийка. – Нефть – самое большое золото земли! Нефть своим огнем делает живыми все земные и небесные машины. Нефть – это огонь и кровь. А где огонь – там жизнь! Так говорит Югана вождю парусных цыган: без огня и чай не вскипит…

Молчал Федор Романович. Опустив голову, держал в зубах навсегда потушенную трубку. Думал старик о своем.

3

На юганской земле царствует теплый, солнечный весенний день. К берегу Улангая причалила легкая лодка с двумя подвесными моторами на корме. С рюкзаком на одном плече поднялась на взлобок берега красивая девушка и остановилась, засмотрелась на идущую к ней Югану, радостно улыбнулась, поспешила навстречу. Чуть поодаль, за девушкой, шел Андрей Шаманов.

– Здравствуй, Югана! – поздоровалась девушка.

– Хо, Богиня пришла с Андреем Шаманом из Кайтёса! – приветливо обняла эвенкийка девушку, коснулась щекой ее щеки. Целоваться при встрече – не в обычае Юганы.

На крыльцо вышел дед Чарымов. Щуря глаза от яркого солнца, он приложил ко лбу ладонь козырьком, крякнул удивленно и крикнул зычно:

– Кто посмел тарахтеть моторами на берегу и тревожить улангаевского губернатора? А ну, объявись по закону!

– Здравствуй, Михаил Гаврилович, – сказал Андрей Шаманов, подойдя к старику и крепко пожимая руку.

– Ну, якорь тебя за ногу, и откуда же ты привез этакую лебедушку-русалочку, в какой сторонушке высмотрел и заполонил?

– Добрый день, Михаил Гаврилович, – подойдя к старику следом за Юганой, сказала девушка и вопросительно посмотрела на эвенкийку: «Неужели он действительно забыл меня?»

– Пошто Чарым смотрит хитрым взглядом на Богиню? – спросила Югана и, улыбнувшись, достала из замшевого мешочка трубку, набила ее табаком, закурила.

– Так это же и в самом деле Богдана! Внучка самого Ильи Владимировича, юганского Перуна… Ну и расцвела, ну и раскрасавилась, «кедёрочка»! – восхищался старик. – А надолго к нам гостевать приехала?

– На несколько дней, Михаил Гаврилович… Танюшиным ребятам надо дать задание на лето. Коль ничего не могли мы сделать с этими упрямцами, пусть учатся заочно. Правда, у меня по русскому и литературе неплохо успевали, но сочинения пока еще получаются корявыми…

– Ну-ну, это все ладно… Ребята-орлята наши башковитые, учеба им хорошо дается, в жилу идет. Только скребет у меня, старика, душу. Вот, скажем, Орлан – нашего корня парень оказался – на таежной земле останется после школы. А вот варяги Ургек, Таян, Карыш – эти все в летчики-космонавты нацелились. Ох-хо-хо, кто же из молодых станет продолжать корень наш сибирский, а?

Уже четыре года, как братья Волнорезовы учатся заочно в кайтёсовской школе. Деревня там маленькая и школа малолюдная, но старожилы твердо стоят на одном: детей учить до десятого класса в родном селении и пусть в классах будет пять или десять человек. В учителях недостатка нет. Преподаватели в основном из местных старожилов, пенсионного возраста, а из молодых пока одна Богдана, которая четыре года назад кончила Томский пединститут.

День нынче субботний. Во второй половине дня Таня с Богданой истопили баню, пригласили помыться деда Чарымова с Андреем и ребят. Югана сказала, что пойдет после всех, в прохладную баню, вместе с Галиной Трофимовной.

Баня стоит у берега реки и срублена год назад из кедровых, выбранных на сухостое бревен. В бане просторно, топится по-белому, а поэтому всегда чисто, некопотно; пахнет свежими березовыми вениками, пихтовой хвоей, сочит аромат кедровое дерево, от жары на бревнах у печи-каменки выступили прожилки густой янтарной смолы.

Таня разделась в предбаннике, оставив дверь отпертой, вошла в баню, налила горячей воды в два больших таза-ушата из кедровой клепки и, поставив их на широкую лавку, у подъема на полок, посмотрела на Богдану. Девушка сидела у окна напротив Тани и расплетала толстую светло-русую косу. Руки Богданы лениво перебирали пряди расплетенной косы.

– Ой, Богдана, что это с тобой? – спросила Таня. – Душой приуныла, глаза потупила…

– Да нет, просто так… – неопределенно ответила девушка. И, помолчав, пояснила: – Я с Юганой рассматривала одну картину. Она в доме Андрея, закрыта черной шторкой на подрамнике. Югана сдернула покрывало и сказала мне: «Шаман делает эту картину. Плохо она у него родится. Не может найти душу для этой голой женщины».

– Странно… Какая картина? – удивилась Таня. – Вроде я все видела, что у него припрятано, затаено.

– У женщины закрыто лицо спущенными волосами. Она стоит как сказочная богиня материнства. Груди тугие, упруго выступают вперед. Она еще не рожала, об этом можно судить по бедрам, грудям с нежными сосками… Около женщины, точнее сказать, девушки – чудный берег реки, поросший молодыми кедёрками, у ног плещутся сине-зеленые волны речной воды. И какое-то необыкновенное утреннее солнце поднимается из-за горизонта; утренняя заря замутила алой кровью воду, и обнаженная женщина как бы напиталась розовым солнечным соком жизни, радости… Понимаешь, Таня, такое ощущение, что юная женщина немного испугалась чего-то и одной рукой пытается приподнять волосы и посмотреть куда-то, а второй рукой она хочет прикрыть низ живота.

– Да-да, Богдана, ты права… Югана давно говорила, что Андрей пишет маслом, по ее просьбе, «Гимн Солнцу». Это, видимо, эскиз, – пояснила Таня, а про себя отметила: «А ты, юная Богдана-Богиня, неспроста глаза потупила, руки опустила».

Всего лишь несколько минут назад Таня сняла платье, кинула его на лавку, подошла к зеркалу, висевшему на стене в предбаннике, распустила волосы, тряхнула головой, и шелк русых волос рассыпался по плечам, положил редкую сеть на лицо. Белотелая женщина была крепкая, стройная. И в этот миг уловила Богдана поразительное сходство Тани с той женщиной на холсте Андрея Шаманова. И вот сейчас Богдане хотелось знать: писалась картина с обнаженной Тани на берегу реки или это фантазия художника, собирательный женский образ. Но спросить об этом стеснялась.

– Богдана, – окликнула Таня девушку, когда вынула из ушата разопревший холщовый мешочек с осиновой золой, – ты будешь мыть волосы щелоком или жидким мылом?

– Можно тем и другим, – ответила девушка безразлично, и тут же с языка сорвалось: – Таня, а ведь та обнаженная женщина… почти твоя копия…

– Ха-ха-ха… – рассмеялась Таня, и на лице ее заиграла такая юная, задорная и жизнерадостная улыбка, что Богдана невольно оробела. – Вот что тебя беспокоит. Нет, девочка, никогда и ничего у меня с Андреем не было. Живем как брат и сестра, как добрые соседи. А вот случай был один: дурь на меня нашла тогда. Неводили мы с ним рыбу бреднем, за деревней, у песчаной косы. Ранним утром, до восхода солнца, добыли изрядно крупных щук. И тут как раз начало всходить солнце. Утро выдалось чудное, теплое и красивое. Ну, я и говорю Андрею: «Подыми мне платье со спины. Мокрое оно и к телу намертво прилипло, потянешь – разлезется, а ситец сейчас на вес золота». Он и помог.

– И вы с ним?.. – робко спросила Богдана.

– Да нет же, Богдана, он помог мне снять платье, и я забрела в воду, выполоскала платьишко, а потом стояла по колено в воде и расчесывала волосы да грелась на солнышке. Вот и все.

Булькает весело вода, падает на широкую кедровую лавку, и стекают мыльные струйки на пол. Богдана мыла голову жидким, самодельным мылом, варенным бабкой Чарымовой из бараньих кишок. Завязала она промытые волосы на затылке лентой в узел и невольно засмотрелась на Таню. А та, намылив бедра, терла мочалкой и чуть искоса хитровато поглядывала на девушку.

– Ох и достанешься же ты кому-то, Богдана, зацелует тебя до смерти, до сладкого хруста все твои косточки разомнет….

– Ну уж, так и… – еле сдерживая смущенную улыбку, ответила Богдана.

– Вот тебе и уж, как у мужика гуж… Двадцать седьмой годочек тебе – пора… Как заиграет кровь-то молодая, так сама, девочка моя, сгребешь мужика…

– Таня, – спросила Богдана, чтоб переменить тему разговора, – что такое «Гимн Солнцу»? Почему картина Андрея должна называться именно так?

– Это все причуда Юганы. У женщин племени Кедра был такой обычай: если девушка желает иметь крепкого, здорового ребенка, а кто этого не желает, то она должна до восхода солнца, весной, а то и осенью прийти на берег реки с возлюбленным. Одним словом, женщина показывает грудь и живот солнцу, просит его, чтоб оно дало только что зачатому ребенку красоту и силу небесного огня.

– Понимаю. А почему картина не получается у Андрея?

Таня вдруг с еле уловимым недружелюбием ответила:

– Пригласим Андрея к себе в баню, и пусть он с тебя рисует языческую женщину для «Гимна Солнцу», а я буду караулить, охранять тебя.

– Охранять? От кого и зачем? – удивилась Богдана. Настороженным женским чутьем она уловила в голосе Тани ноту ревности. Оказывается, Таня может быть не только внимательной, гостеприимной, но и ревнивой, когда нужно защищать право на мужчину, который ей нравится. «Но нравится ли она ему?» – спросила себя Богдана.

Югана с Галиной Трофимовной Чарымовой шли к бане не спеша: у одной под мышкой зажат маленький сверток, у другой – веник из молодых, свежих ветвей березы и целлофановый мешочек с мелко насеченной ромашкой и другими душистыми травами. Вблизи бани Югана услышала смех Тани и Богданы.

– Над чем это наши молодушки животики надрывают? – удивленно спросила Галина Трофимовна и, покачав головой, громко сказала, открыв дверь предбанника:

– С чего это вы, сударушки, смех горохом рассыпаете по бане и вокруг?

– Ой, не говорите и не спрашивайте, – отдышавшись от смеха, ответила Таня. – Намылись, запарились до того, что хлебный дух на волю запросился…

Югана замерла у открытой двери. Богдана стояла у зеркала обнаженная и расчесывала костяным гребнем волосы. «Хороша Богдана! Шибко красивое и крепкое у нее тело. Неужели Шаман такую девку проспит, прозевает?»

4

На молодую весеннюю травку, на молодые листочки берез и осин, на все хвойное покрывало тайги юганской не выпала нынче роса, не запотели окна деревенских изб от теплого, парящего утренника, не окропило ночную землю влагой – быть днем грозе или проливному дождю: вороны на береговой изгороди с утра нахохлились, распушились в каком-то ожидании.

Югана стояла за спиной Андрея Шаманова и рассматривала портрет, только что заключенный в новую кедровую рамку. Эвенкийка ждала, когда новая работа займет место на стене. Больше года бился Андрей Шаманов над портретом старейшины Кайтёса Ильи Владимировича Заболотникова. Сколько раз Андрей чувствовал свое бессилие, недовольствие, временами хотелось бросить работу, но через неделю, месяц он снова возвращался к ней, и опять что-то не ладилось, и незаконченный портрет уходил в боковую комнату-темнушку. А вчера словно выросли у художника крылья, будто душа его омолодилась и запела, а руки эту песню души воплотили в образе языческого русского жреца Перуна Заболотникова.

Андрей Шаманов отошел в сторону от портрета и сел на табуретку. Югана тоже отошла, встала рядом с Андреем.

– Хо, Шаман ладно красками говорил! Человек русского племени Перуна идет лицом и грудью против ветра. Его длинные волосы ветер кидает как дым. – Югана говорила на эвенкийском языке, говорила гордо. – У Перуна Заболотникова крепкая и высокая шея; у него лицо Буй-Тура русского племени, а в глазах радость голубого неба, в глазах сила грома и молнии! У человека из Кайтёса в левом ухе большая золотая серьга волшебного золота – круг Тюр-Тёса, семейный герб рода Перуна Заболотникова. У Шамана Перун молчит на картине, но он много скажет человеку, который на него будет смотреть. Руки русского Буй-Тура очень сильные, жилистые и совсем нестарые. Его руки могут взять боевое копье или тяжелый меч. Его руки могут лечить людей от болезней, могут управлять большим рулевым веслом обского коча, челна. Пошто он стоит у обрыва реки и облокотился на весло; пошто он смотрит на восходящее утреннее солнце? – сама себе задавала вопрос Югана и сама же отвечала: – На лице Перуна Заболотникова солнечная кровь жизни играет. Русский Буй-Тур прошел большую жизнь – ему сто лет, может, маленько больше. Он утреннему солнцу честно смотрит в глаза.

– Ты у меня, Югана, что искусствовед! Как расписала холст, хоть сейчас отправляй его в томский музей, – улыбнулся Андрей и, поднявшись с табуретки, направился к портрету, закрыл его лоскутом цветастого ситца. – Поеду-ка я, Югана, сегодня на рыбалку. Наверно, после обеда будет дождь или гроза. Хорошо бы поставить сети, глядишь, гром-батюшка поднагонит в сети пугливую рыбку, как зайцев в плетеный загон.

– Хо, какая рыбалка? – удивилась эвенкийка. – Югана давно Шамана просит, чтобы он сделал картину «Гимн Солнцу». У Шамана есть на картине голая женщина, у нее лебединая шея, высокая грудь и шибко хорошие бедра, ноги. Но нет у голой женщины лица, оно спрятано в волосах. Как можно так? Женщина совсем молчит на картине. А ведь она должна смотреть на утреннее солнце и говорить с ним…

– Ох, Югана, замучила ты меня с этим «Гимном Солнцу», нет покоя от тебя. Можешь ты понять наконец, что не получается у меня «обнаженка». Нет желания давать напоказ людям то, что из века в век считается у женщин святым, затаенным….

– Хо, разве может женщина стыдиться своего сильного и красивого тела? Разве может женщина стыдиться своего желания забеременеть от мужчины? Пусть картина Шамана зовет женщин зачинать детей так же, как зачинается новый день от утренней зари в безоблачной синеве высокого неба. Все женщины должны зачинать детей в шалаше богини Умай-Катун, покровительницы женской красоты и материнства…

– Ладно, Югана… Как только появится у меня настроение, попытаюсь закончить «Гимн Солнцу», твой персональный заказ, – сказал Андрей, но неопределенно, лишь бы отговориться от упрямой эвенкийки.

– Нет, вождь племени Кедра будет сегодня делать лицо голой женщины! – в голосе Юганы чувствовалась скорее не просьба, а что-то вроде приказа. – Югана разговаривала с Богиней-Богданой…

– Ты показывала этот холст Богдане? – удивился Андрей Шаманов. – Ну, Югана, я даже не знаю, что тебе сказать…

– Говорить Шаману ничего не нужно. Югана все сказала Богине. И Богиня будет отдавать свое красивое лицо Шаману для картины «Гимн Солнцу». Если надо Шаману будет, то Богиня сбросит с себя платье и покажет вождю племени Кедра свою белую грудь, которой она будет кормить своих будущих детей; она покажет Шаману свой тугой живот, который будет всегда счастливым, потому что в нем будут зарождаться ее дети…

– Хватит, Югана, меня уговаривать. Еще не хватало, чтоб я Богдану вгонял в стыд и краску… – недовольно проговорил Андрей.

– Хо, у Шамана холодная кровь! Шаман не умеет рисовать «Гимн Солнцу»… Вон Богиня сама идет в дом вождя племени Кедра, – ткнув пальцем в сторону окна, сказала Югана и, повернувшись, молча вышла за дверь. Заскрипели половицы, пискнула дверь на старых петлях.

– Андрей, что тут у вас случилось? – переступая порог, спросила Богдана. – Югана встретила меня у калитки и сказала, что ты больной и чтобы я была около тебя весь день.

– Да, я больной, Богдана. Диагноз болезни поставила мне Югана: «у Шамана холодная кровь». Ну что же ты стоишь? Раз пришла, садись на этот стул, снимай платье, и я буду с тебя делать «Гимн Солнцу», – с обидой сказал Андрей и в то же время клял себя за эту грубость. Но, взглянув девушке в глаза, обомлел. На него смотрела не Богдана, а юная женщина, о которой он мечтал и которую бесконечно ждал. И вот она, долгожданная, пришла и в ответ на его запальчивые слова понимающе кивнула головой:

– Да, Андрей, я готова выполнить твою просьбу… Согласна на то, чтоб ты…

– Прости меня, Богдана.

– За что, Андрей?

– Я сделаю, Богдана, «Гимн Солнцу»!

К вечеру грянул могучий гром. Первый весенний гром. Крупные, густые капли дождя робко застучали по тесовым крышам деревенских изб, потом хлестнул пробойный, косой дождь.

Югана с Галиной Трофимовной вышли на крыльцо. Дождь начал утихать. Но верховой ветер гнал тучи, косматил, дыбил их.

– Куда, Югана, торопишься? Посидела бы у меня еще, зачем мешать Андрею и Богдане… – сказала Галина Трофимовна.

– Хо, како там мешать. Вечер уже скоро. Половину дня гостила Югана в доме Чарыма, – ответила эвенкийка и, немного подумав, сказала: – Богдана в бане плохо волос мыла. Забыла Таня сказать ей, что кисельное мыло надо мешать с водой, в которой прела зола. Югана пойдет, подставит к водостоку крыши большую бочку для небесной воды. Вода будет мыть голову, лицо и волосы Богини.

Издавна считается у юганских аборигенов, что мыться в бане «первогромной» водой очень полезно – она исцеляет от всех болезней, а девушкам несет красоту, здоровье. На первогромной воде можно знающей девушке или женщине нашептать языческую молитву – присушить любимого; сроднить полюбленного с собой, как ветер с тучей, гром с молнией.