Текст книги "Основы Науки думать. Книга 1. Рассуждения"

Следующий русский философский словарь был создан Эрнестом Радловым. Первый раз он выходил в 1904 году, второй – в 1913-м. Это словарь стал исходным для всех последующих наших словарей, в то время как предшествующие были забыты и утеряны под тем предлогом, что они сильно устарели.

Объяснение это сомнительное и означает оно то, что философское сообщество рубежа девятнадцатого и двадцатого века достигло определенного уважения, в то время как его предшественники оказались слабей. Именно как сообщество. Потому что в действительности наши философы очень плохо знают, что пытались сказать, к примеру, русские философы первой половины девятнадцатого века, кроме славянофилов и западников. Современные философы не уважают философов того времени, хотя те могли быть к истине гораздо ближе всех остальных.

Зато они уважают тех, о ком много говорит общественное мнение, к примеру, философов «Серебряного века». Русская духовно-академическая философия известна только историкам философии, да и те пишут ее как историю философии. Философы же почти не пытались понять своих предшественников по той простой причине, что сейчас надо успевать за новыми учителями с Запада. Свет все-таки оттуда. Вместе с деньгами и славой…

В общем, в философском сообществе идет борьба за выживание. Поэтому словарь Радлова еще как-то известен и использовался в начале советской власти, а все остальные забыты уже ко времени Радлова.

Радлов в своих определениях рассудка полностью соответствует понятиям философского сообщества своей поры. Поэтому для него и разум и рассудок – это нечто познавательное. Слава богу, он хотя бы сохраняет здравый смысл и допускает, что эти понятия могут существовать не только в философском сообществе. После Радлова долго держалась мода писать о рассудке и разуме в одной словарной статье.

«Рассудок и разум – обозначают две различные ступени познавательной деятельности человека, причем рассудок обыкновенно противополагается разуму, как низшая ступень высшей; впрочем обыденное словоупотребление не выдерживает этого различия и придает этим терминам иные оттенки (например, говорят о разумном, о рассудочном человеке и т. д.).

Только в различных философских системах рассудок и разум становятся определенными терминами, как например в системе Канта. Рассудок есть способность судить по категориям, а разум есть способность завершения рассудочного синтеза путем безусловных идей. Рассудок образует понятия, а разум – идеи. Это различие встречается у многих философов, так Платон различает дианойя (рассудок) от нус (разума), Аристотель различал разум теоретический и практический, кроме того разум чистый и страдательный; и эти термины Аристотеля удерживались в схоластической философии (например, intellectus purus).

Рассудок есть способность заключения из понятий и посему чисто человеческое свойство, в то время как разум приписывается и миру (мировой разум, логос) и Божеству».

Как видите, философская парадигма, то есть основное согласие философского сообщества о том, что считать телом своей науки, сменилось даже со времен Соловьева, который считал, что разум – это логос и ratio. Для Радлова это – нус. А рассудок – стал дианойей. Но и это не окончательно. Как видите именно с этого времени намечается стремление философов видеть разум интеллектом, причем Аристотелю, как ни странно это звучит, почти приписываются латинские звучания этого понятия.

Что еще необходимо отметить, это накапливающееся высокомерие научного сообщества и его отрыв от народа и действительности. Вдумайтесь вот в это высказывание: Только в различных философских системах рассудок и разум становятся определенными терминами…

Означает оно то, что Радлов искренне верит в то, что только философия придала этим словам строгие и определенные значения. Этим он продолжает собственную мысль, высказанную в самом начале статьи: впрочем, обыденное словоупотребление не выдерживает этого различия и придает этим терминам иные оттенки.

Иными словами, в науке и философии все точно и определенно, и разум и рассудок надо различать именно так, как придумала наука, а вот эти простые люди – они вечно все путают в своем обыденном языке!

Не изучив этот самый обыденный язык, не поняв его, даже заменив его изучение изучением Канта и Соловьева, заявлять такое, в общем-то, хамство, исходящее из презумпции виновности собственного народа в глупости. Да и какими же определенными терминами стали «в различных философских системах рассудок и разум»?! В этих системах то, что относится к рассудку и разуму, просто свалка мусора и хлама. К чему высокомерие? Добро бы еще описал, что же они такое…

Радлов был профессиональным знатоком философии, но философом не был. Поэтому требовать от него лишнего не стоит. Он работал библиотекарем и заместителем председателя Петербургского философского общества, того самого Александра Введенского, который предложил изгнать из философского и психологического использования понятия ум, разум и рассудок. В общем, был чиновником философского сообщества. Поэтому он прекрасно знал, что написано и что надо считать верным. В силу этого его словарь оказался манифестом философского сообщества России той поры. И тем он показателен. В нем выражены окончательные мнения, с которыми никто не спорил.

Тем интереснее посмотреть, что Радлов пишет о рассуждении. Он посвящает ему небольшую, но самостоятельную статью:

«Рассуждение – имеет двоякое значение: в общем значении рассуждением называется деятельность рассудка, и иногда рассуждение употребляется как синоним мышления; в более специальном значении рассуждением называется умственное взвешивание доводов в пользу какого-либо положения, в результате которого является вывод доказываемого положения.

Всякое рассуждение распадается на три момента: 1) явное определение темы, 2) перечисление и анализ доводов, 3) вывод».

Я выделил последнюю мысль, потому что не знаю, как ее понимать. Радлов не умел рассуждать точно. Введя вначале деление рассуждения на «общее и специальное значения», он тем самым предоставил мне гадать, к какому из видов рассуждения относятся заключительные слова. К тому же я не понимаю, что такое рассуждение в общем значении. Может быть, это имеется в виду бытовое или языковое понятие о рассуждении?

Тогда все верно: рассуждение – это то, что делает рассудок. Исходя из русского языка, рассудок должен рассуждать.

Следующее предложение: иногда рассуждение употребляется как синоним мышления, – построено настолько дико, что я бы предпочел его вовсе выкинуть. Если речь в нем идет действительно о рассуждении, то оно не может быть синонимом мышления, потому что синонимами могут быть только слова, но не действия. Если же Радлов хотел сказать, что слово «рассуждение» иногда употребляется как синоним слова «мышление», то какое отношение это бытовое и случайное наблюдение имеет к определению философского словаря?!

Мало ли кто случайно или намерено назовет философа мудрецом, это же не значит, что так оно и есть! Чтобы это наблюдение над использованием слов стало, как говорится, «научным фактом», Радлов должен был превратить его в обобщение. Что-то вроде: последнее время, в образованных кругах русского общества и среди философов, увлекшихся теорией мышления, входит в моду называть мышление рассуждением. Так это только потому, что мой друг Александр Введенский предлагает изгнать рассудок и заменить на мышление…

Шучу.

Но на всякий случай приведу определение мышления, сделанное Радловым:

«Мышление – обозначает некоторую душевную деятельность, понимаемую то в более широком значении, то в более узком. В первом значении под мышлением разумеются все умственные процессы, во втором лишь произвольное соединение или разъединение двух (или более) элементов сознания. Мышление можно рассматривать с точки зрения психологической, как процесс, с точки зрения логической, как деятельность, преследующую известную цель (познание, истину) и с точки зрения метафизической – как выражение известного духовного содержания, имеющего определенное значение».

Он опять сеет неопределенность, и я теперь не понимаю, с какой из трех возможных точек зрения он рассказывал о рассуждении, но у меня есть сильное подозрение, что и рассуждение он рассматривал с точки зрения логической, то есть с точки зрения деятельности, преследующей определенную, точнее, неопределенную, скрытую от меня цель.

Тем не менее, если отбросить то, что явно узнается как присутствие цели выглядеть похожим на ученого или философа, и попробовать выбрать из определения Радлова то, что узнается моим личным понятием о рассуждении, то получается:

Рассуждение – это деятельность рассудка. Начинается рассуждение с «определения темы», то есть с выбора предмета, по поводу которого и ведется рассуждение. Можно назвать его некой задачей, которую надо решить, рассуждая. Обнаружив задачу, я начинаю «перечисление и анализ доводов», то есть, попросту сужу и оцениваю то, что смог воспринять или узнать.

Использование слова «анализ» – с очевидностью признак простонаучья, то есть цели выглядеть ученым. «Доводы» не так очевидны. Но если вдуматься, то они принадлежность спора, а их наличие в определении говорит о том, что Радлов пишет не о рассуждении, а о логическом рассуждении, которое рождалось из платонической диалектики, которая сама рождалась из искусства спора софистов.

Это «рассуждение» опять же искусственное и имеет лишь относительную связь с тем, как рассуждает рассудок. Точнее, рассудок может рассуждать и для того, чтобы убедить кого-то или победить его в споре, но это – использование орудия, которое предназначено для другого.

Тем не менее, рассуждая, я действительно перебираю и исследую свои «доводы», то есть, в сущности, образы, позволяющие взглянуть на задачу с разных сторону.

Проделав это, я прихожу либо к выводу, либо к заключению.

Слова эти, если вслушаться в их русское звучание, описывают принципиально различные действия. Очевидно, это означает, что итогом рассуждения могут быть разные образы, условно, закрытые или открытые для последующего рассуждения. Но я пока еще не готов рассуждать об этом.

Первым советским философским словарем был «Краткий философский словарь» Юдина и Розенталя, впервые вышедший в 1939 году. Это было идеологическое издание, важнейшей целью которого была не философия, а мировоззрение. Истина мало интересовала марксистов, если она не была классовой истиной, то есть истиной, как ее хочет видеть один из участников политической борьбы.

Естественно, этот словарь не указывал своих источников, но в отношении рассудка он, видимо, опирался на словарь Радлова. Во всяком случае, внешне это тоже двойная статья «Рассудок и разум». Правда, по содержанию она опускает первую, общефилософскую часть определения Радлова и сразу переходит к политической, то есть к Канту и Гегелю, который был одной из составных частей марксизма. Звучит это определение крайне нелепо:

«Рассудок и разум – два вида познания в философии Канта и Гегеля».

Полоумное начало это определялось не тем, что марксисты не подозревали о том, что рассудок и разум существовали и вне Гегеля с Кантом, а тем, что надо было Гегеля преодолеть Энгельсом и Лениным, а логику – диалектическим мышлением. Вдаваться в этот бред не буду, потому что о рассуждении там нет ни слова.

Статья эта сохранялась от первого издания «Краткого философского словаря» до последнего, если не ошибаюсь, в 1954-м. Единственное, что менялось, это количество цитат из Ленина.

Первая попытка дать определение рассудку была сделана в «Философской энциклопедии» 1967 года. Писал эту статью Г. Батищев. Он, хоть и был марксистом, но все же при этом был философом, поэтому его статья явно сместила советскую философию от идеологии к философии. Точнее, к той философской культуре, которая правила в то время.

«Рассудок – форма мышления, в которой его всеобщая диалектическая природа осуществляется и проявляется превращенно – как специфически субъективная способность логически обрабатывать материал познания, придавая ему определенность, организованность и строгость, а также как дискурсивное движение в нем.

Рассудок, в противоположность интуиции, представляется лишенным творческих функций, хотя на деле они лишь не находят в рассудке явного выражения. Следует отличать рассудок как философскую категорию от обыденного рассудка (см. здравый смысл)».

В этом определении Батищева мне видится, как советская философия, пораженная марксизмом, начинает выздоравливать и возвращается к тому, чем она была до революции. Потребовалось как раз полвека. Это слабые определения, но с ними хотя бы можно спорить, их можно опровергать, достигая истины. Это все-таки возрождение!

Определение это переполнено мусором, – простонаучными словечками и выражениями, вроде «форм мышления», «специфически субъективных способностей», «логичности». Особенно научно выглядело «дискурсивное движение» в мышлении. Если бы все это перевести на единый язык, рассуждение стало бы строгим и точным, но, к сожалению, могло бы утратить видимость соответствия действительности. Поэтому во всех тех местах, где философ сомневался в себе, он вставлял чужеродные понятия, тем самым сбивая читателя и лишая его возможности наглядно видеть точность рассуждения.

Еще более мешает этому то, что невозможно понять, о каком именно рассудке говорит Батищев – о философской категории или моей способности рассуждать. Пояснение, что обыденный рассудок – это здравый смысл, просто глупо, но стоит в него заглянуть. Статья про смысл была написана А. Гулыгой. Она была огромной и какой-то бестолковой. За ней явно ощущалась старая философская традиция переводить английские и французские философские сочинения на русский язык, подменяя то, о чем говорили иностранцы словами «здравый смысл». Ни малейшего отношения к русскому понятию «здравый смысл» это философское чудовище не имеет.

«Здравый смысл (здравый рассудок) – стихийно складывающиеся под воздействием повседневной практики, житейского опыта взгляды множества людей на окружающую их действительность и закономерности природы. В общепринятом толковании здравый смысл означает сознание, не искаженное какими-либо предвзятыми мнениями, пережитками, унаследованными от прошлого, ходячими, но ошибочными представлениями, религиозными догмами, устаревшими или оторванными от действительности философскими и другими воззрениями.

Здравый смысл отделяет рассудок от предрассудка, рациональный взгляд на мир от суеверия, трезвое понимание вещей от влияния случайных обстоятельств, колебания моды и т. п. Здравый смысл характеризует повседневные побуждения, мотивы, которыми руководствуются люди в их каждодневной будничной практике. Здравый смысл дает себя знать и в области искусства и литературы, в известной мере определяя художественные вкусы людей, воплощаясь в фольклоре, в оценках людьми художественных произведений, а нередко и в эстетике».

Поразительно беспомощное определение. Местами даже полоумное. Причем ведь прекрасно видит, что здравый смысл не только содержит в себе оценки, но и сам оценивается людьми как здравый. В отличие от иного. А какого? На уровне рассуждения Гулыги – от нездравого, конечно. Но если вдуматься в то, что он сам пишет про сознание, не искаженное какими-то предвзятыми мнениями, то в отличие от чистого сознания либо от разума.

Здравый, значит, не чистый. Тем очевидней это в словах Гулыги о вкусах, оценках и воплощении здравого смысла в фольклоре, то есть в предрассудках и суевериях людей. Здравый – это не здоровый, это правильный, и правильный на вкус людей определенной эпохи, то есть в соответствии с модой и требованиями времени. Здравый смысл – это набор образцов поведения, которые именно в это время облегчают выживание.

Здравый же рассудок – это лишь попытка наших философов переводить выражения, вроде английского common sense. А их бы не переводить надо, а понимать…

Следовательно, когда Батищев пишет об обыденном рассудке, он и здесь нас обманывает, потому что отсылает еще к одному философскому понятию, заимствованному из европейской и американской философии, а не к тому, что мы знаем как свой рассудок. Попытка понять, что же такое не философская категория «рассудок», а сам рассудок, похоже, в советской философии не делалась. По крайней мере, не делалась в основном теле советской философии, не делалась как то, что считается официальной частью науки.

Таким образом, извлечь из советской философии, что же такое рассуждение, можно лишь косвенно, понимая, что философы говорят не о самом рассуждении, а о каком-то рассуждении, скажем, логическом. Чтобы не быть голословным, приведу выдержку из той же статьи Батищева.

«Рассудок разрывает эмпирические и собственно теоретические способы применения мышления и превращает их в самостоятельные “типы”, из которых второй якобы не глубже проникает в предмет, а воспаряет над ним в абстракции. Для рассудка характерны рядоположность, внешняя рефлексия. В особенности рассудку свойственно гипертрофирование категории различия: с его точки зрения дистинкция есть высший символ научности.

Языковое выражение, которое никогда не может быть единственным способом опредмечивания мыслительной деятельности, фетишизируется (знаковый фетишизм). Поэтому специфическим законам языковых операций процесса рассуждения придается значение законов будто бы самого познающего мышления. Отсюда иллюзия, будто логикой мышления должна быть не содержательная, а формальная логика…»

Отсюда иллюзия, будто логикой мышления должна быть не содержательная, а формальная логика.

Красиво бредил человек! Общее ощущение – кто-то сошел с ума. Но кто бы из нас двоих ни ополоумел, я точно знаю, что автор меня умней. И это знак. Меня обрабатывают. Эта философия – не любовь к мудрости. Она сражается не за истину, а за что-то, что достигается через других людей. Эта философия – все еще идеология. Но даже если не считать ее частью правящей идеологии, сама философия как наука бьется за то, чтобы обработать тех, кто ею правит, кто захватил ее в плен. Она внушает власть предержащим, что они глупее философов, а значит, должны их бояться и слушаться. По крайней мере, уважать и хорошо кормить…

Движение за свободу философии от идеологии было непростым. Философия сражалась против властей, которые использовали ее как шлюху, пытающуюся примазаться к наукам, которые обеспечивали военную мощь Советского Союза, а потому уважались больше. Поэтому в следующем советском философском словаре Фролова, вышедшем уже в восьмидесятые, прежние категории превращаются в признаки научности:

«Разум и рассудок – понятия, выражающие две взаимно необходимые стороны развития научного познания, а также нравственного и художественного мышления, две взаимно помогающие друг другу способности».

Описания того, как работает рассудок, в этом словаре тоже нет, но уже одно то, что он назван способностью, означает колоссальное движение к действительности. Правда, движение это было возможно только через психологическое описание человека и его сознания. Этого советская философия не делала, оставляя психологии. Психология же той поры, как вы это уже видели, такими мелочами не занималась или занималась с оглядкой на философию и логику.

Замкнутый круг, который не смогла разорвать и современная русская философия. По крайней мере, насколько она смогла выразить себя в своих словарях.

После революции 1991 года в новой России вышло так много философских словарей, что все перечислить было бы трудно. Поэтому я воспользуюсь лишь теми, что имеются в моем распоряжении. Я опускаю всяческие «малые» словари, вроде «Краткого философского словаря» А. П. Алексеева или «Краткого словаря по философии» Н. Н. Рогалевич, поскольку они о рассудке и рассуждении вообще ничего не знают, и использую только «большие» издания, претендующие на то, чтобы быть энциклопедиями. Мне остается лишь надеяться, что эта подборка будет представительна.

«Философский энциклопедический словарь» Губского 1997 года издания в отношении рассудка очень краток и столь же беспомощен:

«Рассудок – психическая деятельность, дающая материал для разума путем образования понятий, суждений, путем умозаключений. Рассудок – является “мыслящей душой”, способностью мыслить предметы и их связи посредством понятий (Вундт). Он представляет собой способность образования понятий, суждений и правил (Кант). Однако рассудок может быть без понятий и понятия бывают без рассудка».

Рассудок – это и деятельность, и способность, и даже сущность – мыслящая душа… Что такое «способность образования понятий», которая может быть без понятий, я себе представить не могу…

Другой энциклопедический словарь, «Философия» под редакцией Ивина, вышедший совсем недавно – в 2006 году, – простодушно повторяет старую, поколениями профессионалов наработанную схему совмещать рассудок и разум в одной статье, к тому же считая их философскими категориями. Что значит, что этот словарь совсем не собирается говорить о рассудке и лишь повторяет домыслы философов о чем-то, что они назвали этим старым добрым именем.

Хуже того, это – «философские категории, сложившиеся в рамках классической немецкой философии и предназначенные для проведения различия между двумя якобы принципиально разными ступенями познания».

Надо полагать, что, в отличие от всех остальных философов, у которых нет своего рассудка, у русских его нет даже в философском смысле – они его знают только из работ Канта и Гегеля… Нездоровится как-то нашим философам!

К счастью, «Новая философская энциклопедия» 2001 года сохраняет хоть какой-то здравый смысл:

«Рассудок – тип мыслительной деятельности, связанный с выделением и четкой фиксацией абстракций для освоения мышлением предмета. Выступая как необходимое условие работы мышления, его нормативного характера, рассудок осуществляет прежде всего упорядочивающую, систематизирующую функцию по отношению к предмету познавательной деятельности. В то же время абсолютизация в рассудке определенности и устойчивости форм мысли и их упорядочивающей функции приводит к известной скованности рассудочного мышления, опасности его догматизации, необходимости коррекции этих недостатков в реальном, живом познании многообразия действительности».

Далее В. Швырев, писавший эту статью для Энциклопедии, переходит к рассказу о том, как рассматривает рассудок и разум «философская традиция», рассказывая о философии Канта и Гегеля. И это прекрасно: есть живой, действительный рассудок, которым наделен каждый из нас, и есть его философское понимание. Плохо только то, что я почти не понимаю, что же такое рассудок. Мне требуется перевод на русский, но, поскольку Швырев ничего не говорит о том, как думать рассуждая, я этот перевод делать не буду.

Тем более что в последнем из выбранных мною словарей есть статья не только о рассудке, но и о рассуждении.

Словарь этот – «Словарь философских терминов» В. Г. Кузнецова. К сожалению, он точно так же болен какой-то «детской болезнью местечковости» и знает только о том рассудке, что был в кантовской философии, что мне, ну, совсем неинтересно. Боюсь, что и его «рассуждение» – это какое-то очень особенное, очень философское рассуждение!

«Рассуждение – процедура выведения некоторого высказывания из других высказываний. Рассуждение представляет собой познавательный прием, позволяющий с помощью вербальных, языковых средств осуществлять обоснованные утверждения, опираясь на некоторое известное знание и используя различные логические методы преобразования имеющейся информации.

Утверждение, которое подвергается обоснованию, выводится в ходе рассуждения, называют тезисом, а используемые в этом процессе исходные положения – аргументами.

Простейшей разновидностью рассуждения являются умозаключения. В них переход от аргументов (называемых также посылками) к тезису (называемому заключением) осуществляется непосредственно, “в один шаг”. Хорошо известны такие примеры умозаключений, как однопосылочные выводы силлогистики (обращение, превращение и др.), двухпосылочные простые категорические силлогизмы, многопосылочные силлогистические выводы (сориты), а также ряд умозаключений, выделяемых в рамках логики высказываний (например, modus ponens…)»

Как видите, нас обманули и подсунули вместо рассуждения – логику. При этом обманули и себя, заявив по привычке, что «рассуждение представляет собой познавательный прием», а на деле показав то, что аргументы могут водиться лишь там, где есть спор, поскольку происходят от английского слова «спорить», argue. А значит, вопрос о познании не стоит перед подобным «рассуждальщиком», он сражается за победу…

К сожалению, мне больше нечего сказать о том, как рассуждают наши философы в самом общем виде. Допускаю, что в недрах философского сообщества имеется немало утонченных работ, посвященных искусству рассуждения. Но они, очевидно, еще не стали общепринятыми. Общее же мнение философского сообщества, которое естественно выражается в его самых общедоступных изданиях, таково, что остается тяжелое ощущение. Кажется, с рассуждением у наших философов неладно…