Текст книги "Введение в общую культурно-историческую психологию"

Глава 7
Мировоззрение и поведение

Я пытаюсь понять, что такое мировоззрение, не вообще, не из праздного научного любопытства, а как прикладной психолог, для работы с людьми. Психолог же может оказывать воздействие либо на состояния сознания, либо на поведение. В действительности, он еще может обращаться к разуму и оказывать прямое понуждающее воздействие, принуждать. Но эти способы я сейчас не обсуждаю. Как и самопознание. Пока я ограничиваюсь задачей понять, как мировоззрение может воздействовать на поведение.

Слово «поведение» скрывает в себе понятие «вести себя». Вести кого-то, хотя бы и самого себя, можно только в том случае, если в этом участвуют двое. Иными словами Я не может вести себя, ибо оно едино. Но при этом я вполне могу сказать, что я веду себя определенным образом. И означает это, что Я отличается от «себя», хотя при этом и не осознает этой двойственности. У нас не хватает культуры самоосознавания.

Для прикладника это очень важно. Если ты не умеешь видеть двойственность или множественность самого себя, тебе почти невозможно разглядеть ее в другом. А значит, ты не видишь самую основу, рождающую поведение. Но человек определенно считает в некоторых случаях собою свое тело, к примеру, когда его щиплют, он говорит: мне больно! В других же случаях он однозначно осознает: мое тело не может быть мной, просто потому, что оно мне принадлежит, оно мое.

Точно так же человек осознает себя личностью, когда говорит: мне обидно! Я возмущен несправедливостью! Но при этом он может создавать и менять свои личности, что значит, что личность осознается как орудие выживания в обществе, подобное физическому телу.

Тем более вся эта наша множественность становится очевидной, если я как психолог принимаю, что есть душа. Душа, кстати, тоже моя, что непроизвольно рождает по отношению к ней те же телесные ощущения. И лишь присутствующее за всеми этими оболочками воплощения Я не несет никаких следов телесности.

Именно осознавание себя то одним, то другим из этих тел и дает ощущение изначальной множественности. Оно еще больше усиливается, если вспомнить о том, что личности вообще свойственно размножаться. Однако, когда мы говорим о раздвоении личности, это показательно, но в действительности не имеет отношения к множественности «ведения себя» – сколько бы ни было у человека личностей, в тот миг, когда он осознает себя ведущим себя, его личность одна. И даже если она сменится уже в следующее мгновение, она опять будет осознаваться одной.

Изначальная множественность поведения связана не с множественностью личностей, а с множественностью тел. Множественность личностей позволяет иметь множественность поведений, но каждое из них все равно узнается как способ вести себя потому, что в основе его ощущение себя разделенным на того, кто ведет, и того, кого ведут. Иначе говоря, сколько бы личностей и различных видов поведения ни было у человека, внутри каждого сохраняется общее устройство сознания, обеспечивающее возможность поведения вообще.

Итак, когда бы и по отношению к чему бы ни происходило осознавание, в этом участвует тот, кто осознает, а осознаю Я. И Я осознаю, что веду себя, осознаю с огромной скоростью, даже не думая об этом – просто вдруг понимая, что веду себя правильно или не правильно. Это значит, что я наблюдаю за своими действиями и сличаю их с каким-то образцом. Точное попадание в образец дает ощущение, что он исполнен правильно, что и выражается в словах о «правильном» поведении.

Что же мы узнаем, как ведомое по образцу или в соответствии с правилом? Не тело. Тело послушно и готово выполнить всё, что от него требуется. Сопротивляется правилам поведения не оно. И не душа. Душа как-то выше поведения. Язык даже не знает выражений, вроде: душа ведет себя правильно. Они к ней не относятся. И вообще, жизнь по душе считается высшей и желанной, к сожалению, слишком трудной, почти невозможной, почему и рождается поведение. Оно, как привычка, свыше нам дано, замена счастию оно…

Думаю, что поведение – это способ удерживать себя как можно ближе к душевным состояниям в обществе, где все выстроено так, чтобы стаскивать нас в адские состояния. И когда нам хочется взять и нахамить, наскандалить или даже убить, правила поведения удерживают нас от падения вниз. Общественное поведение продумано и выстроено так, чтобы наш мир оставался хоть как-то приемлемым для жизни душ…

Души не ведут себя, они живут выше этого. Тела тоже не ведут себя, они действуют и исполняют свои позывы без оглядки на окружающих. Их приходится одергивать и сдерживать. Всё, что можно сделать с телами – заставить их сдерживаться или двигаться по определенным образам. И кто-то их принуждает к этому, рождая поведение.

Как кажется, мы водим по миру именно тела. И водит их личность, одевая в соответствии с требованиями общества, заставляя совершать узнаваемо правильные движения, произносить нужные слова…

Но это неверно, это снаружи, так сказать, для внешнего наблюдателя. Давайте приглядимся как психологи.

Вот мое тело произносит слова вежливости. Откуда оно их берет? Кто-то во мне придумывает или вспоминает их. Тело – только орудие озвучивания. Но слова не принадлежат ему. У многих бывали такие состояния, когда, внезапно проснувшись, они обнаруживали себя забывшим, что это за место. Они не помнят, как называются вещи, в комнату входят люди, а человек не узнает их…слова пропали, а тело только мычит.

Тело само по себе не имеет слов, они ему не нужны, как не нужны животным. Свое выживание в природе тело обеспечило бы без речи, слова появились в обществе, и это значит, что они принадлежат не Тели, не физическому телу, а телу общественному, той самой Личности в широком смысле этого слова. В широком – означает то, что есть узкие, частные личностные проявления и есть общая для них исходная основа личности, из которой вырастают множественные личины и облики, показывающие себя в самых разных случаях. Но при этом, как бы ни разнообразны были проявления Личности, сама она, как некая основа для общественного взаимодействия, есть под всеми ее проявлениями.

Мазыки называли ее офенским словом Лох. Лох – это просто человек, в более узком смысле – мужик, крестьянин, в отличие от барина, ховряка, или городского плута, щапа. В еще более узком значении, сохранившемся и поныне, лох – это дурак. Но исходно это слово означало не совсем дурака, а, скорее, простеца.

Простец – это фигура мифологическая. Он присутствует в сказках и мифах всех народов. Из образа простеца рождается также известный в мифологиях всего мира образ хитреца. Современная наука называет его трикстером, в переводе с английского – это тот, кто проделывает трюки, то есть откалывает шутки. В русских сказках его часто зовут шутом. И это совсем не тот шут, что знаком нам из Шекспира. Это не придворный развлекатель знати, это иное существо, даже обожествлявшееся в ранних мифологиях. У древних германцев его прообразом был бог-шутник Локки, у сибирских народов, а через них и у североамериканских индейцев – Бог-Ворон.

У русских в бытовых сказках хитрец просто зовется Шутом. А предшествовавший ему простец – Дураком.

Но мазыки сохранили их взаимосвязь в именах разных частей личности.

Само Общественное тело, с которым маленький человечек входит в общество, и которое становится основой личности, звалось Лохом. А вырастающие поверх него личины и облики, то есть собственно Личность, – Щапом и Журом, в зависимости от задач, которые решают ее части.

Щап – это городской хитрец, щеголь, пускающий пыль в глаза, чтобы отвести их от собственной уязвимости. Иначе говоря, это защитные оболочки личности. Жур – это вор, плут, обманщик, то есть тот, кто наживается за счет других, извлекая выгоду из общественных отношений.

Вот в самых кратких мазках устройство личности, как его видели мазыки. Что из этого может быть тем, что мы ведем? Как ни странно, ничто. Теперь, когда верхние слои культуры удалены, это очевидно.

Мы водим вообще не личность. Точнее, личность мы водим уже потом, после того, как поведение случилось, точнее, было создано. Вот тогда мы используем личность как второе тело, подобное физическому, и водим их вместе. Еще точнее, поняв, как надо вести себя, мы создаем образ поведения, выбираем соответствующую ему личину из запасников нашей личности, одеваем ее на тело и запускаем его в мир сразу в двух образах: определенной, подходящей для случая личности, ведущей себя по правильному образу поведения.

Это большой театр, но это уже не творчество, это всего лишь исполнение. Поведение рождается раньше.

Поведение рождается тогда, когда мы осознаем задачу, которую надо решить. Задачу, связанную с какими-то другими людьми. Впрочем, это не верно. Поведение рождается в мифологические времена вместе с рождением человека, его выделением из царства животных. Еще во времена Даля существовала поговорка: по пояс мы все человеки. Что значит, половина человека уже вылупилась из яйца животности, а половина еще звериная. Именно задача вести себя каким-то образом сделала человека человеком. Сами по себе наши тела по народным представлениям вовсе не обязательно есть признак человека.

В таких телах может прятаться дух, бес, а может и бог…

Поэтому вернее было бы сказать, что поведение рождается тогда, когда какую-то задачу нужно решить под взглядами тех, кто тебя оценивает. Это могут быть люди, но могут быть любые другие существа, лишь бы они были способны на оценку, а ты бы эту оценку в их взгляде ощущал. И мы очень предрасположены ощущать такие оценки во взглядах, мы часто завешиваем картины, которые смотрят, оценивая, ругаем животных, которые смотрят, будто что-то про нас думают. Мы даже можем почувствовать, что нас рассматривает машина или лес, и посмеемся над собой, но изменим поведение…

Поведение рождается тогда, когда мы наконец-то узнаем в другом равного себе и понимаем, что от его оценки будет зависеть наше благополучие. Иными словами, когда мы понимаем, что от того, что Другой в нас рассмотрит, наша жизнь дальше пойдет немножко вверх или немножко вниз. Попросту, будем мы после этого жить немножко лучше или немножко хуже.

Жизнь, идущая вверх или вниз, что очевидно, это путь, состоящий из выборов или развилок-росстаней. И у каждой росстани стоит привратник, глядящий на нас и решающий, пропустить ли нас к нашей мечте. Почему жизнь, в которой нам не дали того, что мы хотели, оценивается как худшая, а жизнь, где мы получаем то, что хотим, как лучшая, мне кажется, очевидно. Но вот как на это наложились направления вверх и вниз, можно понять, только если принимаешь, что это жизнь души.

Простой человек, человек древности, в которой рождались языки, хочет жить лучше, потому что его душа пытается вернуть утерянный рай. Лучше – значит, в райском блаженстве. Битва за рай превращается в битву за вечное возвращение, хорошо изученную мифологами. Вся жизнь древнего человека, если рассматривать его как общество, посвящена возвращению утерянного изначального блаженства или рая. Весь мир, то есть всё общество и все человеческие сообщества, сражаются за то, чтобы мир не портился, чтобы он очищался, и проводят обряды, возвращающие ему состояние изначальной чистоты и покоя. Так рождается третье значение русского слова «мир» – покой.

Покой – это исходное состояние человека до появления личности и поведения. Это то блаженство, которое доступно нашим душам, если бы им удалось прорваться сквозь мир, в который они попали, как в ловушку.

Если задуматься, то это очень, очень важная битва! Ее ни в коем случае нельзя проигрывать, от нее слишком много зависит.

Вот поэтому человеку так важно овладеть правильным поведением, и человек готовит победы в каждой схватке этой битвы. Для этого он создает Образ мира и Образ себя. Слова эти современные, мазыки использовали иные, но поскольку у них было много имен для разных возрастных состояний этих образов, я сейчас не буду их называть. Достаточно понять одно: поведение рождается, когда я вожу образ себя внутри той части образа мира, которая соответствует вставшей передо мной задаче.

Именно там, в искусственных условиях, можно сказать, в лаборатории общественных отношений, и вырабатывается каждым из нас образ действия, который называется Поведением.

После того, как он готов, ему подбирается Лицо, и с ним впускается внутрь тело, которое и исполняет этот сложный обрядовый танец, призванный ублажить всех духов и богов, которые созерцают и оценивают нашу готовность вернуться в мир блаженства. И если мы не убедительны, нас отправляют на доучивание туда, где мы будем наказаны болью и плохим отношением.

Поведение – это всеобъемлющий обряд, который призван обмануть богов и отвести им глаза от несовершенств наших душ. Поведение – ложь, как ложь и личность. Это всего лишь способ сбежать из того класса, в котором мы проходим свой урок. Но оно очень показательно, оно говоряще. И говорит оно о том, как устроен настоящий мир.

Глава 8
Ценности мировоззрения

Как это с очевидностью следует изо всех определений мировоззрения, что дают ученые, мировоззрение связано с двумя важнейшими понятиями – отношением и ценностями. Думаю, что эти понятия можно увязать в одно: ценностное отношение. Иначе говоря, если верить науке, в основе мировоззрения лежит способность человека относиться ко многим вещам своего окружения как к определенным ценностям, которые заставляют ради себя менять поведение.

Это значит, что прикладной психолог не сможет овладеть мировоззрением как рабочим орудием, если не поймет, как работать с ценностями и отношениями. Однако ценности еще со времен Аристотеля являются предметом особой науки, названной Этикой (она же Мораль или Нравственность).

Этика, если быть точным, то есть просто переводить греческое слово этос, должна бы быть наукой о нравах, но на деле она оказалась наукой о нравственных или моральных ценностях. Особенно ярко это проявилось в ней в Кантовском прочтении, да и вообще у немецких философов, вроде Ницше, Шелера, Виндельбанда, Риккерта, которые как-то уж очень много думали о том, как управлять своим народом с помощью этого орудия.

Впрочем, не обошли этику вниманием и другие нации. Во всяком случае, для крупнейшего англоязычного позитивиста девятнадцатого века Джона Стюарта Милля этика оказалась основой всей его логики и вообще социальной физики. Писал об этике и Кавелин. Но его работа осталась незамеченной, зато шумно гремели со своими этическими откровениями Владимир Соловьев, Николай Лосский, князь Кропоткин.

Я намерен посвятить этике особый раздел этой книги, поэтому не буду пока задерживаться на том, что это за наука, а наука эта вовсе не простая. Мне же сейчас гораздо важнее сказать несколько самых простых вещей, которые очевидны.

Первая: мировоззрения, как миры, в которых живут наши личности, являясь одновременно и путями, которыми душа преодолевает препятствия, стоящие на ее пути, ведут из состояния меня сегодняшнего к некоему иному состоянию. Состоянию предпочтительному и потому привлекательному, точнее, влекущему. Иначе мы бы и не сражались за его достижение.

Вот эта привлекательность того, что ждет нас в конце жизненного пути, соответствующего нашему мировоззрению, и есть Ценность, вложенная прямо в мир, существующая в мире и составляющая вершину целеустроения, с помощью которого я строю свое мировоззрение. Я создаю мировоззрения, исходя из того, что есть нечто, что так ценно для меня, что я ради него отрекаюсь и отказываюсь от всего остального, то есть от всех остальных возможных способов видеть этот мир, и живу так, будто есть только мир, разливающийся от этой избранной мною ценности.

Это значит, что ценность оказывается своего рода вершиной, к которой я стремлюсь. А поскольку я стремлюсь не только дойти до нее, но жить в соответствии с этой задачей, то ценность эта оказывается Вершиной моего мира, или его Маковкой, как говорили мазыки.

Но вершины – это, по сути своей, горы. А горы, как понимал это русский язык, – ступени, ведущие в верхний – горний – мир, значит, ступени возвращения Небес или утраченного Рая…

Вот и вся теоретическая, то есть созерцательная часть ценностного отношения, определяющего мировоззрение любого человека. Если он обретает мировоззрение, значит, он в пути. И воздействовать на его поведение можно лишь в том случае, если ты понимаешь, что он ведет себя так, а не иначе, потому что идет, потому что достигает своей вершины. Или утерял ее…

И ему надо помочь. Помочь либо достигать того, что он избрал, либо найти утерянную цель жизни, а вместе с ней и ее смысл. Либо сменить вершину, а с ней и мировоззрение.

Думаю, в этом суть работы прикладного психолога в части мировоззренческой.

Сама же эта работа всегда сводится к решению простейших разумных задач, которые стоят на пути человека. Их лишь надо вычленить из путаницы, в которую превращаются наши Стремянки, то есть целеустроения, в быту. Выделить и выстроить в виде задач разума. Но об этом надо рассказывать особо и в прикладной части.

Заключение мировоззрения

Итак, мировоззрение – это отнюдь не система взглядов и представлений. Мировоззрение для души – это способ или путь, каким она преодолевает мир людей, легший помехой на ее пути к мечте. Для личности же это полноценный мир, в котором она живет, пока не будет решена задача, ради которой такой мир творился.

Мировоззрения – это не взгляды, а искусственно создаваемые нами миры внутри мира людей. Если этого не учитывать, то невольно упустишь множество действенных вещей, без которых невозможна прикладная психология. По большому счету, чтобы помогать человеку или воздействовать на его поведение, сначала надо описать мир, в котором он живет. Тогда станет понятной большая часть причин, определяющих его поведение. Они просто станут очевидными.

Поэтому психологу стоило бы начинать знакомство с человеком просто с описания его мира. Как это сделать, я пока подробно рассказать не могу. Думаю, эта тема заслуживает особого исследования. Но в общих чертах это и так понятно любому думающему человеку.

Однако орудия прикладной психологии далеко не исчерпываются мировоззрением. Мировоззрения рождаются не сразу и к тому же меняются нами время от времени. Многие люди совмещают сразу несколько мировоззрений, используя их для прикрытия своего настоящего мира. Строятся все мировоззрения из того, чем заполнено наше сознание.

А оно заполнено образами, полученными с образованием и воспитанием. Ложатся же они все на Образ мира, который творится нашим сознанием с мига рождения. Никакая прикладная психология не возможна, если не учитывать все это.

Поскольку наша задача выйти к самым действенным частям сознания человека, мы идем культурно-историческим способом – от верхних слоев вглубь. Следовательно, следующим шагом, после мировоззрения, должно быть образование, которое, безусловно, приобретается нами после воспитания и обретения Образа мира. Но не время определяет связь образования с мировоззрением, а то, что образование в действительности вовсе не то, что мы привыкли о нем думать.

На деле образование – не способ обрести знания, а орудие обретения мировоззрения. В этом оно сходно с воспитанием, которое есть орудие творения нравственности.

Часть четвертая
Образы сознания и образования

Наше сознание имеет множество содержаний, как это стало называться с легкой руки психоаналитиков. В этих содержаниях очень легко себя запутать, что часто и случается с прикладниками. Именно поэтому нужны работы по теоретической психологии, и работы переходные от теоретической к прикладной. А что может по поводу этих необозримых и необозримо сложных и непредсказуемых содержаний сказать теоретическая психология?

Много, но главное – какие бы содержания сознания мы ни наблюдали, все они по своей природе есть образы. Ничего, кроме образов, в сознании нет и быть не может. Все сложности – это сложности сочетаний образов разных видов.

И поэтому, какой бы предмет мы ни взяли для своего рассмотрения – мировоззрение ли, воспитание ли, наконец, образование, – первый вопрос: какие образы лежат в основе этих понятий и чем они отличаются от образов других предметов?

А отличаться они могут либо по содержанию, либо по способу сочетаться, либо по сложности этих сочетаний. Но это всё – культура, в которую и складываются образы. Иными словами, все различия подобных образований – культурные. Моя культура определяет отличия того, что правит моим поведением.

Значит, вопрос в том, как я обретал свою культуру.

А обретал я ее постепенно, изучая этот мир, подражая другим, принимая те образы поведения, что насаждало взрастившее меня общество. Постепенно – значит поступательно, шаг за шагом, слой за слоем, и это уже история.

Так рождается предмет культурно-исторической психологии. Он – путь к познанию моей души, путь, впечатавшийся в мое сознание, вынужденное приспосабливаться к миру, который я обнаружил, воплотившись. Следовательно, он – в помехах моему прямому познанию себя, и это очень важно понять: предмет психологии – не культура и не история, а помехи, которые они создают для наших душ и для нашего познания этих душ.

Помехи эти лежат слоями, в которые их уложила наша культура, а точнее, творящее ее общество, взрастившее, воспитавшее и давшее мне образ. Мировоззрение позволяет понять путь души к своей цели. Путь сквозь мир.

Но как понять мир?

Для психолога он совсем не тот, что для географа. Культурно-исторический психолог ближе к археологу: он должен начать с верхних слоев, с культурной пены, и дойти до материка. Сверху лежит то, что пришло последним…