Текст книги "Зверь с той стороны"

Она посмотрела на часики.

– Рабочий день кончается меньше, чем через полчаса. Подождёшь?

Я ответил без слов, одним взглядом, но он оказался столь красноречив, что Ми-лочка рассмеялась и самую чуточку порозовела.

Уходя переодеваться, Милочка оставила меня на скамейке около подъезда.

– Мама – ужас, какая строгая! – объяснила она своё нежелание пригласить меня в дом. – Может и не отпустить с таким явным жуиром.

– Это я-то жуир? – от всей души возмутился я. – Да парня скромней меня на сто километров в округе не сыщешь.

– А как же глаза всепобеждающего героя-любовника?

– Глаза? Мои? (Она утвердительно кивнула.) Подумать только! И какие же они у героев-любовников?

– Про других не знаю, а у тебя – хитрые и блестящие. В них отражаются десятки уже одержанных над женщинами викторий и сотни викторий грядущих. А твой голос?

– Ещё и голос?

– Ну да. Тембр знаешь, какой чувственный? Ужас! Нет, маме лучше не знать о существовании Филиппа К. вообще. И как только я, неискушенная девушка, краснеющая при виде киношных поцелуев, решилась уступить твоему напору?

Она упорхнула.

Беда, думал я, наблюдая недвусмысленное топтание голубя-самца перед голубкой – с раздуванием груди, клёкотом и прочими проявлениями дешёвой саморекламы. Выхо-дит, я со стороны выгляжу ничуть не лучше этого самовлюбленного идиота, озабоченно-го единственным желанием – порочным и легко читаемым? Ай-яй-яй! Пора кардинально менять имидж.

Милочка появилась неожиданно скоро, одетая в высшей степени целесообразно: джинсы, сапожки, яркая курточка, вязаная шапочка с помпоном. Я с удовольствием по-думал, что моя избранница не только прелестна, но вдобавок и сообразительна. Апрель месяц, как-никак. В парке модный вечерний туалет был бы неуместен.

Мы погрузились в испытанный мой «Рэнглер» и покатили.

Автомобиль пришлось оставить за воротами парка. Внутри была отличная широ-кая дорога, но только для пешеходов, велосипедистов и спецмашин. Пройдя по ней с полкилометра, мы свернули на асфальтированную тропку. К счастью, тропка доходит почти до места произрастания подснежников. Месить ногами весеннюю грязь не придёт-ся.

Невдалеке, хорошо видимый за голыми деревьями, виднелся высокий бетонный забор. Изредка слышался лязг металла. Над забором вздымались металлоконструкции козлового крана и грандиозные, густо дымящие трубы.

– Не могу представить, какому умнику пришла в голову гениальная мысль раз-бить городской парк рядом с заводом, – сказала Милочка.

– Я – тем более, – подхватил я.

Обсуждая идиотизм градостроителей, мы прошли по тропинке совсем немного, когда Милочка сжала мой локоть значительно крепче, чем прежде. Причиной послужила открывшаяся нам картина непринуждённого мужского застолья на лоне природы.

Отдыхали, по-видимому, после рабочего дня, трудящиеся того самого соседнего завода. Они даже не переоделись, так и были в спецовках. Возможно, и вовсе тайком удалились расслабиться со второй смены. Вот мастер-то обрадуется, когда они вернутся захорошевшие! Сидели мужички на ящиках, вокруг парковой скамейки, на которой ца-рила трехлитровая банка, наполовину заполненная прозрачной, отливающей синеватым, жидкостью. Не то уворованным техническим спиртом, не то другой какой «тормозухой». Дополняли натюрморт большая пластиковая бутылка с минеральной водой, пощипанная буханка хлеба и пара вскрытых банок тушёнки.

Выпивали граждане деловито, нешумно, из чистых гранёных стаканов, и на нас не обратили ни малейшего внимания. Разговор вёлся, похоже, о большой международной политике. Сразу видно – не шпана какая, люди степенные.

Расслабилась Милочка только при виде цветов. Восхищённые восклицания слав-ной девушки и её неподдельно восторженная улыбка наполнили моё сердце радостью. А благодарственный сестринский поцелуй в щёчку стал побудительным мотивом к более решительным действиям. Я легонько придержал её за талию, и смело приник к мягким губам. Она, было, ответила, хоть и не совсем уверенно (или не совсем умело?), но скоро опомнилась. Должно быть, напугалась увиденных с близкого расстояния «хитрых» глаз искушенного ловеласа – поскольку своих васильковых глаз она во время поцелуя не за-крывала. Удивительно, но смущение, последовавшее за моментом кратковременной и столь невинной близости, было взаимным. Милочка спрятала своё, присев к подснежни-кам и опустив к ним лицо. А я просто улыбался – совершенно по-дурацки. Определенно, по-дурацки.

Я несколько раз щёлкнул Милочку на «мыльницу» рядом с цветами, и мы отпра-вились в обратный путь. Самую малость потемнело – набежали облака. На этот раз мы просто держались за руки, как первоклашки, но ладонь Милочки была так горяча, что я дышал вдвое чаще, чем обычно…

Наверное, как раз поэтому до меня дошло, что дело наше неважно, а грубее говоря – дело швах, слишком поздно.

Химические присадки, добавляемые в тормозную жидкость, были тому причиной или просто дурманящий весенний воздух, однако сложную работу мозга господ выпи-вающих подменил набор простейших команд на уровне инстинктов. А именно: бей-круши и вали-пользуйся. На роль сокрушаемого по их мнению лучше всего подходил я. На роль пользуемой – моя спутница.

Я прикрыл даму телом и начал помаленьку пятиться, одновременно пытаясь про-извести оценку обстановки. И был вынужден признать, что сложилась она отнюдь не в нашу пользу. Раззадорившиеся пролетарии оказались не настолько пьяны, чтобы дви-гаться неуверенно и вразнобой, а настолько, чтобы превратиться в грозную для окру-жающих стаю, сплочённую общим противоправным интересом. Они как раз дошли до той кондиции, когда море уже вполне по щиколотку, но и земная твердь ещё не ускольза-ет из-под ног. По счету их выходило ровно пять, как пальцев на руке (на которые они по своим пропорциям и поведению смахивали) и все они были вооружены. Разнообразно, но зловеще. «Большой палец», самый пожилой, коренастый и бородатый молчун, сжимал в тяжёлом кулаке обломок толстенького бруса, вырванный из порушенной парковой ска-мейки. «Указательный» – белобрысый хлыщ с угреватым лицом и широким губастым ртом, поигрывал ножичком и подвизался в роли застрельщика-смутьяна, первым зама-хавшего руками в нашу сторону. «Средний» – сутулый верзила намного выше среднего роста с лошадиной рожей, вооружился «розочкой» из бутылочного горлышка. Так же, как и тощенький «мизинчик». Варварским этим оружием они обзавелись только что, на наших глазах. Нестандартных бутылок, обойдённых вниманием сборщиков стеклотары, предостаточно валялось под каждым кустом. Хулиганам оставалось только отбить до-нышки об бетонные опоры скамейки, что они и проделали со сноровкой, показывающей изрядный опыт. У «мизинчика» повадка была кривляющаяся, рот наполовину металли-зированный, – сразу виден гражданин, побывавший в местах принудительного заключе-ния. «Безымянный палец» – самый неприметный: среднего роста, телосложения, внешно-сти, в очочках и с боевым предметом отвёрткой. Из нагрудного кармана спецовки вы-ставляется кончик штангенциркуля и колпачок авторучки. Этакий слесарь-интеллигент, слесарь-аристократ. Ухмылки у всех были преотвратные, добра и любви к ближним не сулящие. Разве что любви насильной, низменной, некрасивой и во всех смыслах подне-вольной.

В моём распоряжении, кроме рыцарской мысли биться за даму до последнего ды-хания, имелось трезвое отношение к реальности, тренированное тело – жаль, не специа-листа по членовредительным единоборствам, а культуриста-эксбициониста, и подарок Большого Дядьки. Девятимиллиметровый пистолет фирмы «Беретта». Модель «Кугуар-мини», с удлинённым магазином на пятнадцать патронов. Пистолет, на который, в отли-чие от официально зарегистрированного газового «Вальтера», валяющегося где-то дома, я не имел ни малейших прав. Так что не только подстрелить кого-то из злодеев, но даже попытаться напугать их пальбой в воздух и под ноги мне не улыбалось. Попробуй толь-ко! Сбегутся стражи покоя горожан в серой униформе, заарестуют и в два счёта препро-водят туда, куда следует отправлять вооружённых огнестрельным оружием, да ещё и применяющих его по людям отморозков.

Милочка держалась молодцом. Она не паниковала и уже успела извлечь из су-мочки аэрозольный дезодорант. Это она правильно сделала, с удовольствием отметил я. Порция ароматной жидкости, попавшая в глаза, может на некоторое время вывести мо-рально не слишком стойкого человека из круговорота бытия. Ещё Милочка извлекла на свет пилочку для заточки ногтей, которую я тут же у неё отобрал. Она не огорчилась, и место пилочки заняли маникюрные ножницы.

Всё-таки женская сумочка – кладезь неожиданных, подчас неожиданно полезных предметов!

Первым статус-кво решился нарушить верзила. Он прервал криком: «Да чё там базарить, уе. ть ему, петуху, по чану, да и всё!» нецензурно-приблатненный, издеватель-ский диалог «мизинца» и «указательного». Те как раз живописали товарищам в самых неприглядных видах нас с Милочкой, нашу судьбу на ближайшие минуты и что-то ещё. Что-то, связанное с лелеемыми в нехороших мечтах хулиганов половыми отправлениями. Приободрив тем самым себя, мужик скорым шагом приблизился (я шагнул навстречу, задвинув Милочку за ствол березки) и протянул тёмную, пахнущую соляром мозолистую руку к району моей глотки. Очевидно затем, чтобы, сжав покрепче, произвести другой рукой – с зажатой в ней «розочкой» – заявленное насилие. По чану. Однако я успел его опередить: пнул по голени и добавил жёсткую оплеуху. Поскольку «беретта», даже стоя-щая на предохранителе, обладает некоторым весом и приличной твёрдостью, инерция удара, пришедшегося в голову, повергла задиру наземь. «Минус один», – констатировал я с удовлетворением; собратья же павшего верзилы восприняли мою удачу как личное оскорбление.

Отбиваться от четвёрки разъярённых мужчин оказалось сложновато. Я счастливо избегнул первой атаки ножа и острых бутылочных стекол. Носителю отвертки удалось ткнуть меня в задницу, но попал он в кошелёк, лежащий в кармане джинсов… Зато креп-кий деревянный брус перехватил меня поперек спины, на уровне поясницы, отбив про-центов тридцать дыхания. Я нырком выскочил из «котла», попутно покалечив пистолет-ной рукояткой «мизинца» – тот выронил бутылочное горлышко и присел, хныкая над свеженьким переломом предплечья. Во время последующего разворота навстречу опас-ности меня догнал новый удар бруса, в этот раз вскользь, зато по лицу. Из надорванной брови потекла кровушка. Я ткнул левой рукой в сторону накатывающегося «интеллиген-та» и попал. Милочкина пилка осталась у него глубоко в ноздре, сделав его ещё более незаметным, чем прежде, – что в общем-то парадоксально, учитывая столь экзотическое украшение. Только по звукам стонов можно было ориентироваться в его поисках, слу-чись кому организовать таковые в ближайшие минуты. Да, пожалуй, по нечастым бли-кам света, играющим на вновь приобретённой «фенечке».

Бородатый обладатель дубины, дважды уже поразивший меня, продолжал насе-дать, и приходилось малодушно пятиться, утирая с глаза активно бьющую из рассечен-ной брови кровь. А вот хитрый «указательный» сообразил, что найдется жертва и полег-че. Захват девушки в заложницы и приставление ножа к её нежной шейке, решил он, за-ставит кавалера тут же опустить лапки. Милочка прыснула ему в угреватую морду своим химическим оружием, но на пьяного и буйного мерзавца оно не произвело почти ника-кого действия. Разве распалило ещё больше. Он заорал на девушку грубо и напористо, да вдобавок замахнулся ножом. Психическая атака принесла негодяю определённые плоды. Милочка расплакалась, закрывая лицо руками в классическом жесте беспомощности. Не-годяй возрадовался и хозяйски ухватил её за плечо, принуждая убрать руки от лица. Ми-лочка руки опустила… и с малым замахом воткнула маникюрные ножницы в область гениталий похотливого животного. Эффективность воздействия блестящего предмета гигиены нужно было видеть!

А тут и я изловчился попотчевать последнего активного противника кулаком в живот. Он выронил брус и тут же потерял всякий интерес к продолжению схватки.

Возникших людей я сперва принял за сообщников хулиганов и едва не впал в от-чаяние. Но подвижные ребятки, одетые просто и однообразно – в серые брюки и чёрные джинсовые куртки, были, оказывается, на нашей стороне. Они добавили короткими ар-матурными прутьями тем мерзавцам, которым по их мнению «не хватило», затем скова-ли наручниками и побросали в подкативший пикап производства североамериканского автомобильного концерна Форд. Попрыгали внутрь сами, и пикап отвалил.

Оставшийся паренёк – лицо открытое, приветливое и серьёзное, плечи широкие, ноги колесом, кепка-восьмиклинка набекрень – протянул мне влажную марлевую сал-фетку с сильным запахом лекарств, и спросил у Милочки:

– Вам нужна помощь, девушка?

Она отрицательно помотала головой и поспешила прийти на выручку истекаю-щему кровью кавалеру. От нежных прикосновений её добрых рук, умеющих не только холостить насильников, но и обращаться с ранеными товарищами, мне враз полегчало.

– Слушай, братишка, давай-ка начистоту. Вы вообще-то кто такие есть? – полю-бопытствовал я, отнимая салфетку от лица. Салфетка успела приобрести насыщенный алый цвет, свойственный моей крови, имеющей высокий уровень гемоглобина.

– Дружинники народные, – хохотнул тот.

Я улыбнулся уголком рта, показав, что шутка оценена.

– А точнее?

Парень покопался в карманах и протянул мне твёрдый прямоугольник визитки.

– Хочешь узнать точнее, позвони по этому номеру. – Он подмигнул: – Ещё лучше будет, если зайдешь лично. Ты мне понравился, держался неплохо. Навык виден. Но видно и отсутствие тренировок, так? Или на пистолетик надеешься?

– Староват я стал для тренировок, ленив. Да и не думал, что придется ещё когда-нибудь руками махать, спасая жизнь и достоинство. – Я упрятал «беретту» подальше. – Но позволь узнать, дяденька, о каком пистолетике ты говоришь?

– Ни о каком, – быстро сказал косолапый, делая успокаивающий взмах рукой. – Обознался впопыхах. А тренировки забросил напрасно. Аморфность губит наше общест-во. Леность и покорность дуре-судьбе. В общем, приходи, если надумаешь. Деньги у нас платят хорошие, работа, как видишь, благородная. Да и в старики тебе рано записывать-ся, девушка не одобрит. До свидания, – приподнял он кепочку, – простите, что опоздали.

– Бывай здоров, дружинник, – проводил я таинственного молодца напутственным словом.

И тут Милочка расплакалась всерьёз.

Дневник Антона Басарыги. 12 апреля, суббота.

Если уж и начинать дневник, то в день, чем-либо выдающийся из череды прочих, решил я. День Космонавтики – то, что нужно. Дата, наполняющая сердце патриота гор-достью за славные свершения предков. Я – патриот, чего ничуть не смущаюсь. К космо-навтике тоже имею кое-какое отношение. ВИК – аббревиатура моей специальности в реестре оконченного с блеском Вуза. «Воздухоплавание и космонавтика», – шутливо расшифровывали студенты и преподаватели. «Водоснабжение и канализация», – без ма-лейшего намёка на веселье возражали им строгие факты.

Рассудила спорщиков запись в дипломе, разночтений не допускающая.

На первом курсе я был старшим в группе. За моими плечами вздымались год ра-боты на заводе, служба в ВС России и рабфак. На фоне абитуры – семнадцатилетних мотыльков и мотылиц, зачастую не потерявших ещё прыщей и девственности, я, тёртый парень двадцати одного года, смотрелся если не Мафусаилом, то как минимум перцем. Мне так и говорили: «Да ты, Антоха, перец!» Неудивительно, что именно меня назначи-ли старостой группы.

Моя родина, городок Старая Кошма, которую медленно, но верно всё глубже вса-сывает в себя урбанический спрут губернского центра, оставалась тогда ещё независимой административной единицей, посему мне, как иногороднему, полагалось общежитие. Общежитие стройфака, вотчины нашего ВИКа, подвергалось вялотекущему капремонту, и студиозусов – будущих строителей и дипломированных сантехников, расселили по чу-жим краям. Первый курс, как наименее распущенный, ввергли в пучину инжэка, где, как известно: «куда ни плюнь – девка». Вторая часть этого летучего выражения представля-ется мне человеконенавистнической и дискриминационной по отношению к женской по-ловине человечества, и я приводить её здесь не буду. Тем не менее, девушек вокруг име-лось в самом деле предостаточно. Известна ещё одна крылатая формула, характеризую-щая отношение студенток к такой важной составляющей нашей жизни, как секс. Её при-дется написать целиком.

Итак: «На первом курсе – никому-никому. На втором – никому, только ему одно-му. На третьем – только ему… ну, и ещё кое-кому. На четвёртом – всем-всем-всем. На пятом – ах, кому бы, кому?!» Если даже формула эта справедлива лишь для одной де-вушки из десяти, всё равно понятно, что в сексуальных приключениях недостатка у меня не было. Тем паче, самые задорные студентки-старшекурсницы в аккурат были близки мне как по возрасту, так и по темпераменту. И, кстати, вовсе не пугались «старого солда-та и рабфаковца», подобно малюткам-однокурсницам. Однако, справедливости ради, следует сказать, что и среди последних встречались ой какие разные… Словом, интимная жизнь моя на первом курсе протекала бурно, была насыщена до предела и даже сверх то-го. На учебу времени практически не оставалось.

С грехом пополам, скользя по краю пропасти почти вслепую (половой беспредел, совмещенный с невоздержанностью в винопитии, зрение туманит – будь здоров!), я сдал летнюю сессию, имея по ходу несколько тяжёлых продолжительных разговоров с замес-тителем декана по младшим курсам. Упрятав зачётку с последней росписью преподава-теля физики возле крошечной оценки «удовлетворительно», я твёрдо решил изменить жизнь.

С каникул я вернулся на две недели раньше начала занятий. Всё это время посвя-тил одному – выбиванию в личное пользование комнаты, свободной от сожителей. Все-ми правдами и неправдами, лестью, пламенными речами, жалобными стонами, подку-пами явными и косвенными мне удалось добиться своего. Комнату мне предоставили на этаже семейных студентов. Разумеется, в ней были прописаны ещё два паренька (меньше никак не выходило), но они присутствовали в ней только формально. Один снимал бла-гоустроенное жилье со столованьем и прачечным обслуживанием в городе, за немалые деньги. Он был отпрыском состоятельных провинциалов. Другой жил, а вернее, сожи-тельствовал, с «матушкой». Для непосвящённых: со старшей, чем он сам, любовницей, обременённой к тому же ребёночком. С сыном богатых родителей проблем не возникало; к альфонсу же приходилось наведываться раз в месяц, дабы распить совместно бутылоч-ку винца. Иначе он, истосковавшись по студенческой вольнице, мог заявиться с этой са-мой бутылочкой в гости. Как водится, в наиболее неподходящее для того время.

Дела учебные сразу пошли на лад, удалось справиться и с чехардой половой жиз-ни. Постоянной подружки пока не находилось, однако с беспорядочными контактами было покончено навсегда.

Под занавес третьего курса, когда взоры мои прояснились окончательно, я разгля-дел ЕЁ. Мы и раньше встречались, как-никак общага – она вроде казармы: все всех знают хотя бы в лицо. Но я, привыкший к лёгким победам над уступчивыми озорницами, счи-тал Ольгу страшной задавакой, с которой мне ничего не светит. Она была девушкой от-крытой, общительной, щедро одаренной по всем статьям. Стройна, гибка, грациозна в движениях, крайне привлекательна лицом – серые глазищи, небольшой нос идеальной формы, брови вразлёт, необычно очерченный рот с приподнятыми в постоянной полу-улыбке уголками красивых губ. Но в то же время была она как бы над всеми. От неё ис-ходил какой-то непонятный магнетизм, будоражащий синапсы, отвечающие за сферу любовного томления, заставляющий чувствовать себя мужчиной-героем, мужчиной-рыцарем, поэтом; было в ней что-то колдовское, царственное, что ли, – словно неулови-мый отблеск изначальной чувственности праженщины Лилит. Парней возле неё вилось предостаточно, гораздо больше, чем хотелось бы мне. К счастью, всех их она умела дер-жать на расстоянии. Или, скорее, на привязи. На этаком незримом волшебном ремешке – потянет еле-еле, и породистый волкодав танцует на задних лапках, с обожанием загля-дывая ей в глаза, цыкнет – и вот он уже послушно трусит за ней следом, в глубине души лелея безумную мечту облизать руки прекрасной хозяйки. Мне иногда казалась что она – ведьма.

Сейчас я в этом уверен совершенно.

Впрочем, я забегаю вперед.

Чего мне стоило привлечь её внимание, не оказавшись на цепочке, среди своры бессчётных воздыхателей-неудачников, знаю только я.

«Разбиватель сердец» Михаила Веллера стал мне библией и уставом.

В конце концов я отрёкся от первого и преступил второе.

Когда я уже готов был сдаться, ударившись с горя во все тяжкие, Ольга неожи-данно растаяла. Как призналась она позже, делать вид неприступной красавицы в то время, когда дышалось ей по отношению ко мне уже весьма и весьма неровно, было дья-вольски трудно.

В общем, мы пали друг другу в объятия совершенно к этому созревшими.

Между прочим, бедные кавалеры, пошедшие безнадёжно побоку, верить тому от-казывались категорически и продолжали настойчиво на что-то надеяться. Я, единствен-ный обладатель сокровища, принимал их существование снисходительно.

И тут появился этот красавчик с обложки дамского романа. Высокий, мускули-стый, раскованный в манерах, с роскошной ухоженной шевелюрой, серебряным кольцом в ухе и серебряной цепочкой при скромном крестике на крепкой шее. Очень молодой, но нахальный взглядом; с голосом, приводящим богатыми обертонами девичьи души в со-стояние полной и восторженной покорности… В общем, соперник, причем преопасный. Он был само воплощение мужественности – девушки западали на него сходу. Этим он чертовски напоминал Ольгу, разумеется, с поправкой на пол. И, в отличие от Ольги, он пользовался собственными чарами на полную катушку – шалил вовсю.

Ольга почему-то принимала его ухаживания благосклонно.

Чересчур, как мне казалось, благосклонно.

Чтобы сравняться с ним хоть в чём-то, я принялся активно «качать мышцу», не гнушаясь даже приема стероидов. Всего за три месяца я стал лучшим в нашем общежит-ском подвале, оборудованном под «качалку»… и рухнул с постамента в единый миг. Мой соперник, зашедший в подвал полюбопытствовать составом спортивных снарядов, а заодно спросить меня с непосредственностью идиота, не знаю ли я, где сейчас Ольга, шутя выполнил десяток «французских жимов» со штангой, с которой я, здешний чемпи-он, обычно приседал. Для непосвящённых в тонкости процесса: «французский жим» – одно из сложнейших атлетических движений, выполняемое исключительно руками. Че-ловеческие руки, как известно, минимум втрое слабее ног.

Я был раздавлен.

Однако виду не оказал, утёр пот и отважно пригласил его на серьёзный разговор. «Мальчонка, – думал я, шагая к закутку под лестницей, называемому «рандеву-пойнт» – традиционному месту выяснения мужских споров. – Не отступишься добром – порву те-бя, как котёнок кильку, не поможет и дикая сила. Ведь за мною – правда».

Рвать никого не пришлось. Филипп был Ольгиным братом, а показательные уха-живания – нарочитой, мастерски разыгранной комбинацией, призванной укрепить мои нежные чувства!

Ольга тоже любила писателя Михаила Веллера.

Как я не разглядел их бросающегося в глаза внешнего сходства, до сих пор ума не приложу. А с другой стороны, учитывая явную предрасположенность Ольги к чародейст-ву, ничего удивительного.

Чтобы не затягивать ретроспективных экскурсов, попробую закруглиться в темпе. Сделав Ольге предложение, я получил согласие. С одним условием – по окончанию ин-ститута мы едем жить и трудиться к ней на родину – в таёжный посёлок городского типа Петуховка.

«Посёлок Петуховка» звучит довольно нелепо, по-русски не совсем правильно. Но «посёлок Петуховый» или же «Петухи» звучит ещё того хуже. Видимо поэтому, пере-росши некогда статус деревни, Петуховка таковой и осталась. (Вспоминается апокрифи-ческая надпись в общежитском туалете: «Отжарю петуха. Комната 234». Я специально интересовался – только не нужно думать обо мне плохого! – кто это у нас такой актив-ный мужеложец? Оказалось, в комнате этой проживает пятёрка «ботанов» до мозга кос-тей. Ну, известный типаж: штаны у таких вечно коротковаты, волосы грязноваты, глаза сквозь стекла очков уродливой оправы смотрят в неведомое обычным людям далёко… Представить себе эдакого паганеля, выполняющим анонсированное в клозете действие – скончаешься в конвульсиях необоримого смеха. Разве что в роли акцептора? Или пра-вильнее сказать перципиента?..)

Кстати, петухов здесь действительно великое множество. Начиная с самого ран-него утра и весь день напролет они испытывают силу своих голосов, и привыкнуть к этому гомону с непривычки сложно. Особенно туго приходится мне утрами выходных дней.

Деревенская свадьба затянулась на неделю. Мои старокошминские родственники, сперва малость зажатые, под конец гуляний настолько освоились с петуховскими нрава-ми, что орали похабные частушки прямо на улице, нимало не смущаясь зрителей, наря-жались в отрепья, чтобы чудить так называемыми кудесами, разбойничьим свистом го-няли уличных собак и прочая и прочая…

Защищала диплом Ольга уже беременная Машенькою. Сочетание её прочных знаний, очаровательной хрупкости и видимого интересного положения оказали на ко-миссию должное воздействие. Получила она «отлично».

Мне для аналогичного результата пришлось изрядно попыхтеть.

В Петуховке мы поселились у её родителей.

Превалирует здесь частная застройка, поэтому мои знания востребованы бывают крайне редко. И всё-таки, я величина, хоть во многом и дутая. Заместитель Генерального директора здешнего завода по вопросам экологии и охраны окружающей среды. Сантех-ник-сан. Ольга – старший экономист того же завода.

О посёлке (население – около семи тысяч) и его обитателях следует рассказать особо. Начну с того, что нелепо-смешные или фантастические в любом другом месте предрассудки приобретают тут силу неопровержимых фактов. Никому из жителей в го-лову не приходит сомневаться в существовании сглаза, порчи, заговоров, детской кочер-ги, колдовских кладов, нехороших мест, чудотворных икон и молитв. Сравнительно без-обидной Белой Бабы, летающей в сумерках над крышами домов и зловещей Полудницы, инспектирующей огороды жаркими летними полднями в поисках малых детей, которых полудница крадёт с гастрономической целью. Лесного Старика, ведьм и баушек-знахарок – хранительниц сакральных знаний, восходящих к ариям. Матерных стихов как носителей иного, идеального смысла, а также говорящих животных и камней. И это при повсеместном распространении у населения спутниковых телевизионных тарелок, персо-нальных компьютеров, широком применении современных методов контрацепции.

Но главное – похоже, метафизическая составляющая петуховского социума имеет место быть на самом деле! Если так можно выразиться, во плоти. Я собственными гла-зами наблюдал несколько раз, как обрастает неприятного вида нитями-гифами по типу грибного мицелия сырое куриное яйцо, влитое в стакан с водой. Обыкновенное свежее яйцо, опущенное в обыкновенную колодезную воду, является отменным датчиком, реги-стрирующим воздействие на человека дурного глаза или недоброго навета. Ставишь та-кой коктейль в головах и ложишься спать. Есть сглаз – всю ночь будешь томиться сквер-ными снами, укусами несуществующих насекомых, а к утру получишь очищение ауры и «оволосение» яйца-регистратора плохих воздействий. Закопай его скорее в навозную ку-чу, да не забудь круто посолить – иначе рискуешь стать родителем карликового васили-ска, от взгляда которого овцы не ягнятся! Нет сглаза – будешь спать, как младенец в чу-до-памперсе. Яйцо же утром можно будет хоть бы и съесть – ничего странного с ним не произойдет.

И ещё я наблюдал многократно, как одним лишь умыванием с кратким предвари-тельным шептанием над водой тёща (тесть, жена, шурин, бабушка жены) избавляли рё-вом исходящую дочурку мою Машеньку от неодолимой обычными родительскими спо-собами истерики. «Изурочил кто-то, обычное дело, – объясняли они. – Маленькая же. Полюбовалися на неё лишний раз, а много ли ребёнку-то надо?..»

Оказывается, любоваться иной раз крайне опасно.

А более всего урочливы грудные дети и, что любопытно, поросята. Вплоть до двухсоткилограммовых, с во-от такенными гениталиями хряков.

Ещё петуховцы отличаются трудолюбием, телесной крепостью, происхождением от кержаков-раскольников, а следовательно – беспримерной скупостью, политическим консерватизмом и лояльностью к власти. Своеобразным выговором, большой свободой в употреблении ненормативной лексики и презрением к тротуарам. Широкая их натура требует широких дорог. При обилии мотоциклов, на которых сломя голову гоняют все – от детишек до старцев, страдальцев дорожно-транспортных происшествий до недоумения мало.

Едва ли не у всякой коренной петуховской семьи имеется родовое прозвище, пе-реходящее из поколения в поколение. Есть прозвища такие, которыми гордятся и такие, которые ненавидят. Есть заковыристые прозвища, происхождения которых не смогут объяснить и сами владельцы, есть понятные даже младенцу. А ведь есть ещё и частные, индивидуальные.

Меня Ольга ещё «на берегу» успокоила, сказав, что Басарыга и так звучит превос-ходно. Как и её девичья фамилия – Капралова. Себе она решила оставить прежнюю, но и от моей не отказалась. Сейчас щеголяет громким Ольга Артамоновна Капралова-Басарыга.

Но я-то знаю, что поименован уже Анкологом. Это перевранное с юмористиче-ской целью или от недостатка образования «эколог». Сей жест судьбы, понятно мне, сле-дует принимать трезво, без истерик, ибо прилипла сия «погремуха» накрепко.

Я здесь почти чужой, и пусть вживание, врастание моё сюда всё-таки идет, но – микроскопическими темпами. Словно я – из другого мира, отгороженного от Петуховки не только по-настоящему дремучими лесами (теперь я знаю, что это такое), но и каким-то сдвигом – не то чтобы сдвигом временным, но сдвигом над-реальным. Словно мною пе-реступлен порог, ступенька в пресловутом «информационном поле». Словно произошёл «соскок» информационной среды на иной энергетический уровень. Словно я попал в сказку. Но не ту, которая выхолощена литературной обработкой писателей, превращена в лубок художниками-иллюстраторами, а настоящую, материальную. В ту, которая начи-нается после точки, после «тут и сказочке конец, а кто слушал – молодец»; в ту, которая оживает, лишь когда книга уже закрыта.

Но я-то не сказочный, вот беда.

Зачем я всё это пишу, зачем вообще завел дневник?