Текст книги "Общество как договор между сильными и слабыми. Очерки по экономике истории"

Глава 2
Несовершенство и неоднородность естественной среды

Люди поступают несправедливо по отношению друг к другу не только ради предметов первой необходимости… но также и потому, что они хотят жить в радости и удовлетворять свои желания.

Аристотель

Итак, экономика как универсальная общественная наука сохраняет жесткое ядро своего метода – принцип рациональности, ослабляя допущения относительно естественной и институциональной сред. Смит объяснял разницу в богатстве народов различиями между ними в институциональной среде. Однако в доиндустриальном мире, вероятно, не менее важным фактором разницы в благосостоянии народов является неоднородность естественной среды, тем более что имеются все основания считать ее первичным фактором по отношению к институциональной неоднородности. Это открывает одну из возможностей ответить на вопрос о том, почему институциональные особенности различных стран могут воспроизводиться веками, несмотря на очевидную разницу в их эффективности.

Классическая политическая экономия помещала общественное хозяйство на определенной территории со всеми вытекающими ограничениями. Численность населения и сдерживающая его рост ограниченность земельных ресурсов – это те факторы, при помощи которых в классической теории общественная жизнь увязывалась с территорией. Данный подход можно обобщить, рассматривая территорию со всеми ее разнообразными свойствами в качестве естественной среды для жизни общества, в контексте которой формируются все сферы его жизни. Эти свойства можно сгруппировать под рубриками геокультурной, геополитической, демографической и геоэкономической обусловленностей общественной жизни.

Геокультурный аспект влияния территории выражается в том, что фундаментальные основы культуры и идеологии в виде религии почти всегда складываются «по соседству». Мир и в прошлом, и (хотя и в меньшей степени) в настоящем четко поделен между различными религиями. Это объясняется обнаруживаемой в истории зависимостью религии – и определяемой ею идеологии со всеми вытекающими последствиями для общества – от соседства с религиозными и политическими центрами.

Геополитический аспект связан с внешнеполитическими характеристиками территории. Последние зависят от открытости местности – равнина ли это, допускающая легкость перемещения, или местность, закрытая горными, лесными или водными массивами, что влияет на относительные издержки агрессии и обороны. Допускаемая территорией легкость перемещения ориентирует в направлении кочевого образа жизни, обеспечивая легкость нападения и затрудняя оборону. Соответственно этим «характеристикам» территории будет формироваться и соседство страны в плане его потенциальной агрессии и тем самым значимость для нее армии и организующего ее государства. Это, в свою очередь, будет определять структуру экономической деятельности.

Демографическая проблема, так остро поставленная Мальтусом, является также элементом проблемы территориальной. Ведь важнейшие демографические характеристики экономики – плотность населения, сравнительная легкость его обеспечения жизненно необходимыми благами, теснота внутренних торговых связей – определяются территорией в такой же степени, как и численностью и ростом населения (подобно двум лезвиям ножниц).

Наконец, под рубрикой геоэкономических особенностей территории можно разместить климат, почву, преобладающий характер местности, наличие ресурсов, соседство в плане выгодности торговых связей и т. д. Все это определяет целесообразную структуру и организацию экономической деятельности.

Задаваемое вышеописанными свойствами разнообразие естественной среды означает ее неравномерное влияние на общества. Территория определяет спектр организационных альтернатив, из которых общества могут выбирать, в зависимости от этого выбора будет формироваться и структура экономической деятельности. Это означает, что неравенство возможностей, задаваемых территорией, ставит различные общества в неравные условия и для их культурной, политической и экономической реализации. В случае их регулярных контактов это уже является источником иерархии в отношениях между странами и регионами, что становится еще одним источником зависимости строения и развития обществ от территории, внося во все свойства территорий дополнительный элемент, связанный с местом общества или сообщества в соответствующей иерархии стран или регионов.

Численность населения, ресурсная база и мальтузианские кризисы

Итак, по целому ряду свойств территория неоднородна, на что накладывается дополнительный эффект, вызванный проистекающим из этой неоднородности различием возможностей для сообществ и индивидов. Поскольку значение имеют не только естественные свойства территории, но и свойства, производные от человеческой деятельности, неоднородность территории, кроме чисто пространственного измерения, имеет и измерение временное [Krugman, Paul, 1993; Wittfogel, 1957, р. 11]. Значит, географически обусловленное распределение возможностей является одновременно и исторически обусловленным.

Между этими разновидностями характеристик территории имеет место взаимовлияние. В частности, на все параметры территории влияют динамика и относительная численность населения, и во многом именно благодаря последним относительные преимущества той или иной территории являются продуктом человеческой истории. В доиндустриальном мире заполнение людьми территории, распределение и рост населения подчинялись иным эмпирическим закономерностям по сравнению с индустриальной эпохой. Подобно экономическому росту, рост населения в доиндустриальную эпоху был весьма умеренным, будучи подвержен при этом спадам, нередко уничтожавшим плоды предшествующих подъемов; в индустриальную же эпоху рост населения (как и дохода в западном мире) стал качественно иным по своим темпам.

В соответствии с ростом населения происходило и заполнение территории. Подавляющая часть мирового населения «собиралась вместе, как кораллы» [Бродель, 2006а, с. 27]. И хотя темп расползания населения по территории резко увеличился в индустриальную эпоху, значительная часть суши до сих пор остается неосвоенной. Следовательно, всякое давление населения на ресурсы во все времена, в принципе, могло быть снято колонизацией, поскольку всегда имело сугубо местный характер. Поэтому периодически возникавшие мальтузианские кризисы никогда не имели характера планетарного явления. Они обычно были результатом местного давления на ресурсы при невозможности его ослабить из-за тех или иных преград для перемещения населения. Это приводило к разнообразным катаклизмам, уменьшавшим численность населения, – голоду, эпидемиям, войнам, смутам и преступлениям, природным бедствиям.

Все это происходило из-за относительной редкости ресурсов. Голод – от относительного избытка населения, но – важная оговорка – избытка на данной территории. Голод содержит в себе призыв к изменениям в отношениях с окружающей средой: можно сократить число ртов, но можно и расширить используемое пространство или произвести изменения в рационе[5]5
  Сюда следует добавить еще одну возможность. По Мальтусу, минимум средств существования задает равновесную численность населения, так что превышение равновесного уровня ведет к катастрофам, возвращающим население к равновесию. Фогель же развивает эту идею, предполагая множественность таких равновесий, допускающих различную численность населения при одном и том же предложении продовольствия. Рост населения при фиксированном предложении продовольствия не обязательно сопровождается катастрофой, а скорее может вызвать уменьшение среднего размера тела и рост смертности [Fogel, 2004, р. 27].


[Закрыть]. Иными словами, голод – это не непременно претензия к численности населения. Эпидемии наносят удар по большим скоплениям людей, в частности от них должны страдать города. Но ведь скученность говорит не столько о численности населения, сколько о его распределении, и подверженность эпидемиям – отрицательное последствие скученности, которое люди терпят ради ее потенциально еще более значительных положительных последствий в виде выгод от торговли и разделения труда.

Природные катаклизмы нередко связаны с тем, что люди поселились на плохих местах по причине занятости мест хороших. Природные бедствия на первый взгляд отражают тот факт, что люди последовательно занимают худшие земли. Но, как и голод, это можно считать призывом к изменениям отношений между человеком и природой: изменения среды обитания или ее использования – вот ответы на катаклизмы, альтернативные уменьшению численности. Например, ответом на наводнения, как в Петербурге в течение большей части его истории, может быть строительство дамбы. При систематических засухах, как в российской черноземной полосе, возможны создание ирригационных сооружений или изменения в выборе возделываемых культур.

Все это говорит о возможности очень широкого спектра соотношений населения и ресурсной базы, на одном конце которого будет располагаться присваивающее хозяйство дикого племени, а на другом – высокотехнологичное хозяйство развитой индустриальной цивилизации. Все возможные соотношения населения и ресурсов до нашего времени сосуществуют, будучи представлены сообществами разного уровня развития, которые располагаются по планете поясами по соседству друг с другом. Узкая полоска цивилизованного мира дополняется поясом мотыжных культур, характеризующихся подсечно-огневым хозяйством в качестве доминирующего технологического уклада и соответствующей этому укладу обширной относительной ресурсной базой. Далее следует пояс дикарей с характерным для них присваивающим хозяйством и еще более обширной ресурсной базой.

Уже неоднократно указывалось, что уровень жизни в этих диких или полудиких сообществах нередко выше, чем в обществах цивилизованных [Бродель, 2006а, с. 144], из-за чего возникает вопрос о движущих силах, заставляющих подобные сообщества постепенно переходить на более высокий уровень. Ведь такой переход не дает гарантированного повышения уровня жизни. Ответ на этот вопрос заключается в том, что выживание сообщества определяется не только ресурсной базой, но и его способностью отстоять ее от посягательств других сообществ. Способность же эта во все времена зависела от численности сообщества. Поэтому, хотя дикие и полудикие племена и пользуются обширной ресурсной базой, благополучие им не гарантировано по причине их немногочисленности и слабости.

Иными словами, проблема выживания – двуедина: нужно выжить перед лицом природы и перед лицом других сообществ. Это требует тонкой подстройки численности населения как к миру природы, так и к миру людей, состоящей в том, чтобы не доводить до критического уровня давление на ресурсную базу и в то же время сохранять силовой потенциал. При этом по причине уже упомянутой изменчивости исторических характеристик территории всякое такое равновесие между численностью сообщества и противостоящими ему природой и другими сообществами должно быть временным и регулярно нарушаться в сторону обострения отношения либо с природой, либо с конкурирующими за нее сообществами. По мере смены таких подвижных равновесий сообщество постепенно переходит от низших к высшим формам общественного строя, что выражается в увеличении плотности населения вкупе с (по крайней мере, первоначальной) тенденцией к понижению среднего уровня жизни и увеличением его силового потенциала.

У мальтузианского кризиса помимо чисто ресурсного есть еще и социальное измерение. Во многих случаях кризисы возникали не от объективного недостатка ресурсов, а от нарушения равновесия внутри социальных общностей. Усиление местного давления на ресурсную базу могло приводить к вынужденной утрате статуса привилегированными, к углублению разрыва между богатыми и бедными или к вертикальным перемещениям внутри социальной иерархии. Все это могло приводить к социальным катаклизмам даже при отсутствии непосредственных угроз жизни человека, исходящих от недостатка средств существования.

Мальтузианский кризис ставит людей перед дилеммой: либо напрячься, либо уменьшиться числом. Вначале, как правило, выбирается последнее, а в долгосрочной перспективе находятся силы и произвести необходимые изменения. Мальтузианские кризисы играли роль периодически срабатывающего спускного клапана для снятия избыточного давления на ресурсы при невозможности для общества сразу же произвести надлежащие изменения в своих отношениях с естественной средой. В доиндустриальном мире именно благодаря мальтузианским кризисам, с одной стороны, вновь и вновь достигалось равновесие между населением и ресурсами, а с другой стороны, рост населения был нулевым или незначительным.

Одной из наиболее неизменных демографических переменных является распределение населения по планете. Бродель указывает на то, что распределение населения остается постоянным на протяжении длительного времени и воспроизводится вместе со всеми изменениями его общей численности; в частности, постулируется приблизительное равенство Китая и Европы [Бродель, 2006а, с. 8–9; Wallerstein, 1974, ch. 1]. Постоянство распределения населения по планете Бродель объясняет климатическими ритмами, указывая на сохранение пропорций в численности населения между разными странами при глубоких изменениях в общей численности населения. Поскольку те или иные исторические факторы, действующие на численность населения, в истории почти всегда обнаруживались только в отдельных странах, тогда как динамика численности населения обычно имела планетарный охват, то отсюда он делает вывод о том, что это должно объясняться естественными причинами, как климатические ритмы, влияющие на всю планету.

Тем не менее и здесь Новое время (и особенно индустриальная эпоха) внесло значительные коррективы, затронув при этом, наряду со странами, с самого начала бывшими в авангарде промышленной революции, медленно развивавшиеся аграрные страны. Население России накануне Петровских реформ было невелико даже сравнительно с европейскими странами – Францией, Польшей, Испанией, но к началу Первой мировой войны это соотношение радикально изменилось: ее население стало в несколько раз превышать население любой из европейских стран. В двадцатом же веке соотношение населения России и стран Европы стало опять меняться в пользу последних. Еще более заметное изменение произошло в распределении населения между Китаем, с одной стороны, и Россией и остальной Европой – с другой. Так, если накануне Первой мировой войны население Китая превосходило российское население примерно в 2,5 раза, то теперь Китай почти десятикратно превосходит население России (и пусть не в такой степени это глубокое изменение остается в силе, даже если учесть отпавшие территории Российской империи). Население Китая выросло и в сравнении с населением всей Европы, которому оно было равно до промышленной революции и которое оно превосходит не менее чем вдвое теперь. Драматически изменилось и соотношение населения Евразии и Америк после их освоения.

Эти изменения скорее говорят в пользу общественных факторов против естественных, таких как климатические ритмы. Действие последних на население, как уже упоминалось, предполагает сохранение пропорций численности населения между разными территориями. Пропорции же эти, хотя и оставались неизменными на протяжении длительного времени в доиндустриальную эпоху, стали быстро меняться после промышленной революции. Однако здесь проявилась еще одна интересная закономерность: Запад, переживший промышленную революцию, индустриализацию и связанные с этим быстрые темпы роста, тем не менее стал меньше сравнительно с азиатскими странами, которые в большинстве своем до последнего времени оставались аграрными. Выходит, такое последствие индустриализации, как рост населения, Запад каким-то образом экспортировал в другие страны, оставив у себя лишь малую его часть. К этим другим странам можно отнести такие аграрные страны, как Российская империя, пережившая демографический взрыв в XIX – начале XX в., и Китай, в котором относительному росту населения не помешало то, что индустриализация там по-настоящему началась лишь несколько десятилетий назад.

Ключевым фактором распределения населения по территории в доиндустриальном мире был и остается в индустриальную эпоху пищевой режим. Содержанием пищевого режима является рацион питания и прежде всего основной продукт, от наличия которого в наибольшей степени зависит жизнеобеспечение населения. Выбор сообществом пищевого режима влияет на его численность и плотность размещения на территории, поскольку разные отрасли сельского хозяйства и разные культуры различаются своей отдачей в виде калорий и связанной с ними способностью жизнеобеспечения. Так, земледелие позволяет прокормить значительно большее население на данной площади, чем скотоводство, а скотоводство предоставляет здесь большие возможности, чем охота и собирательство. Поэтому экономический прогресс в доиндустриальном мире, выражающийся в переходе от присваивающего хозяйства к производящему, а в рамках последнего – от скотоводства к земледелию[6]6
  Под «переходом» подразумевается не обязательно полный отказ от предшествующей формы хозяйства, а скорее уменьшение его роли относительно последующей формы.


[Закрыть], сопровождается уплотнением населения на данной территории.

В то же время разные земледельческие культуры также различаются своей способностью обеспечивать калориями: рис гораздо эффективнее пшеницы и большинства прочих злаков, хотя и рис неоднороден. Высокой плотностью населения характеризуются «рисовые культуры», главным видом деятельности которых является возделывание поливного риса, тогда как суходольный рис обеспечивает пропитание незначительного кочующего населения. Значительная разница между рисом и пшеницей в количестве калорий на единицу возделываемой пашни позволяет объяснить и распределение населения между Азией и Европой, выбравшей в качестве традиционной земледельческой культуры пшеницу. Еще одним важным отличием Европы от азиатских рисовых культур является широкое развитие животноводства, калорийная отдача которого ниже любой земледельческой культуры, хотя этот недостаток животноводства и может быть частично оправдан обеспечиваемым им дополнительным источником энергии (как тягловый скот) и калорий (в виде удобрений) [Wallerstein, 1974, eh. 1].

Увеличение плотности населения в Европе может быть поставлено в соответствие постепенным изменениям ее пищевого режима. В древности основными источниками пропитания европейских обществ были охота, собирательство, подсечно-огневое хозяйство и скотоводство [Кулишер, 2004а]. Последующее хозяйственное развитие в Европе выражалось в увеличении значимости пшеницы. В Новое время Европа переживает продовольственные революции, состоявшие в распространении культур, альтернативных основной, в частности кукурузы и картофеля. Если учесть, что последние превосходят пшеницу по калорийной отдаче, этим можно объяснить значительное увеличение плотности европейского населения в Новое время.

На пищевой режим в какой-то степени влияет культурная традиция. Но последняя формируется уже после выбора пищевого режима, сам же этот выбор, видимо, формируется главным образом под влиянием естественных условий наличной территории. Очевидно, что пища (как и одежда, жилище и т. д.) в огромной степени зависит от климата и наличных материалов.

В разных цивилизациях определенная культура или сельскохозяйственная отрасль – пшеница в Европе, рис в Юго-Восточной Азии или скотоводство в азиатских и восточноевропейских степях – имеет тенденцию становиться центральным видом деятельности, определяющим весь строй общественной жизни. Это является важнейшим отличием доиндустриального мира от современной индустриальной цивилизации, в которой если доминирование какой-либо отрасли и имеет место, то обычно в большей степени «разбавляется» другими отраслями и не имеет сельскохозяйственной направленности, как, например, нефтегазовый комплекс в современной России.

Доминирующая сельскохозяйственная отрасль или культура влияет на уровень развития и тип цивилизации. Так, суходольный рис предполагает подсечно-огневое хозяйство и в этом отношении характерен для полудиких племен. Поливной же рис требует сети каналов и, следовательно, систематической и скоординированной работы большого количества людей, что создает настоятельную необходимость общественной организации. В то же время зависимость всего общества от ирригационной инфраструктуры, создаваемой организованными усилиями всех его членов, способствует доминированию в его организации элементов иерархии в ущерб горизонтальным связям, поскольку командная система более пригодна для мобилизации общества для решения определенной задачи. В этом важное отличие рисовых культур от европейских стран, выбор которыми пшеницы и скотоводства в качестве вспомогательной отрасли не ставит их хозяйство в зависимость от совместных действий больших масс людей и вытекающей отсюда крупной иерархической организации.

Другим важным отличием Европы является ее ориентация на развитие, сопровождаемое не только ростом населения, но и его обогащением и усилением. Мясной рацион позволяет прокормить меньшее население, но зато повышает его качество жизни и наделяет его большей жизненной и воинственной энергией. Во-вторых, меньшая плотность населения в сочетании с развитым скотоводством стимулирует выбор трудосберегающих технологий. В Европе это выразилось в развитии источников энергии и повышения производительности, альтернативных человеческому приводу, таких как скот, ветряные и водяные мельницы, дрова и уголь, а также навоз в качестве удобрений. В Китае неразвитость животноводства и обилие населения приводили к тому, что почти единственным источником энергии и плодородия служил человек [Бродель, 2006а, с. 308–309; Burke, 1990, р. 46; Wallerstein, 1974, р. 56–57].

Итак, в доиндустриальном мире географически обусловленный пищевой режим выступал в качестве мощного фактора, объясняющего постоянство в территориальном распределении населения и вместе с ним устойчивые различия общественных устройств. В индустриальную же эпоху сравнительная роль пищевого режима ослабла, что привело к нарушению традиционных соотношений, и теперь различия между странами в плотности населения и их строе перестали обнаруживать прежнее постоянство. Возможное объяснение этих изменений заключается в том, что аграрные страны, ориентированные на экстенсивное развитие, получили дополнительный импульс для него благодаря одним лишь контактам с индустриальными странами, так что промышленная революция вызвала ускорение не только в индустриальном, но и в аграрном мире. А поскольку различие ориентации между Западом и Востоком соответственно на повышение качества жизни и рост населения осталось, это ускорение и привело к нарушению пропорции между европейским и азиатским населением.