Текст книги "Дефолт совести"

У каждого своя страсть
Лабораторная работа № 4

Флорида. Стриптиз для двоих

Дэйв Блейк давно заметил, какое тягостное напряжение воцарились в его доме. Несмотря на то что больного окружал целым сонм врачей из лучших онкоцентров мира, он чувствовал себя всё хуже и хуже. Зато ум был светел как никогда. Мысли о неминуемом конце, как фатальная неизбежность, уже не покидали магната. После очередной обезболивающей инъекции Корсар всякий раз повторял про себя, как сказал бы Вуди Аллен: я не боюсь умереть, я просто боюсь присутствовать при этом.

Но как-то ветреным ноябрьским днём мрачная атмосфера в доме Корсара словно по волшебству развеялась. В доме магната появился новый доктор – Лилия Гордон. Когда впервые докторша походкой топ-модели приблизилась к сидящему в кресле-качалке Блейку, старик застыл в немом оцепенении. Он с благодарностью подумал, что приславший её доктор Томпсон не солгал: перед неземным обликом этой тридцатипятилетней докторши блекли все дивы Голливуда, которых когда-либо знал или познал Корсар.

Мраморно-белое лицо молодой женщины с высоким лбом, точеным носиком и чувственными, чуть припухшими губами выглядело издевательски прекрасно. Темно-голубые, с поволокой глаза излучали бесконечное сияние. Доктор Гордон была облачена в белый халат, плотно облегающий высокую грудь, узкую талию и крутые бедра. Блейку без труда удалось разглядеть под халатом длинные, стройные ноги. Во всём облике, в каждом движении доктора было столько грациозности, женственности и притягательной силы, что у старого Дэйва невольно бешено заколотилось сердце.

С того самого дня магнат неожиданно для себя осознал, что никакие суперсовременные обезболивающие средства не снимают приступы так эффективно, как присутствие рядом этой женщины. А когда доктор Лилия начинала колдовать «волшебными» ручками над его порой раскалывающейся от боли головой, Корсар сразу чувствовал не только облегчение, но и моментами даже блаженство. Весьма скоро Дэйв поймал себя на крамольной мысли, что просто-напросто влюбился в наяду. Для него стало подлинным откровением нежданно возникшее чувство, подобное которому он никогда в жизни ещё не испытывал. А если и испытывал когда-то, то давно забыл. Но самое главное – к нему вдруг вернулась жажда жизни: Корсар снова возжелал бессмертия.

Почти каждый день Дэйв, словно пытливый юноша, стремящийся познать все тайны мироздания, подолгу беседовал с ученицей академика Бехтеревой. Именно тогда он открыл для себя, что Лилия не только училась в России, но и родилась в СССР. Что тоже неким образом формировало его отношение к ней.

Он с неподдельным интересом расспрашивал Лилию о проблемах и возможностях современной медицины, непознанных тайнах человеческого мозга. Именно от неё он с удивлением узнал, что мозг человека на восемьдесят процентов состоит из воды. Что в нём нашлось место шестнадцати миллиардам клеток, которые в отличие от других клеток человеческого организма не делятся и не восстанавливаются. Что самым высшим проявлением человеческого сознания является способность к абстракции и творческому озарению. И это зависит от работы тех областей мозга, которые учёные называют тридцать девятым и сороковым полем Бродмана.

Как бы в просветительских целях доктор Гордон однажды поведала Корсару и о новом сенсационном открытии американских невропатологов. Магнитно-резонансное обследование мозга буддийских монахов позволило обнаружить, что в отличие от обычных людей в мозгу тибетских лам при медитации возникают высокочастотные электромагнитные импульсы и, управляя ими, монахи способны сканировать каждый орган своего тела.

Словом, ученица Бехтеревой намеренно подводила магната к мысли, что ни в коем случае нельзя терять надежды. Рано или поздно может наступить долгожданный момент, когда и в его случае кто-то, как Колумб, закричит: земля!

«Боже мой! Она не только красива, но и чертовски умна», – постоянно думал Блейк после подобных уроков. Движимый не просто любознательностью, но и вполне понятной личной заинтересованностью, Блейк всё чаще возвращался в беседах с ней к вопросу о том, насколько реальны разработки учёных в области современных криогенных технологий, предполагающих глубокую заморозку человеческого тела с последующим его оживлением через десятки лет.

Слушая разъяснения доктора, Блейк всякий раз начинал искренне сожалеть, что в своё время не уделял должного внимания, а главное, не инвестировал средства в развитие мировой медицинской науки и технологий. Сейчас Корсар был готов компенсировать эти упущения, но увы… Куда?

В то солнечное утро, когда докторша вошла в спальню Блейка, чтобы провести очередной сеанс психотерапии, старику показалось, что сегодня его Галатея особенно красива и притягательна. И невольно, словно мальчишка, не выдержав напряжения нахлынувших чувств, Дэйв неожиданно для себя разом выплеснул наружу накопившиеся эмоции.

– Вы так прекрасны, что нет слов. Впрочем, всё равно лучше, чем Пушкин, не скажешь! Вы, девочка моя, воистину гений чистой красоты, – с присущим в основном русским людям пафосом заговорил Блейк. – Вы ангел, ниспосланный мне Богом, дабы облегчить мой уход в небытие. Но самое поразительное, что вы странным, мистическим образом пришли мне на помощь именно из той страны, с которой я всю свою сознательную жизнь неистово боролся.

– Мистер Блейк, вы владеете русским?! Почему же вы не говорили об этом?! – Лилия удивлённо всплеснула руками.

– Да, девочка моя, я владею русским, но из-за моего отвратительного произношения всегда стеснялся говорить, – смущённо улыбнувшись, ответил Блейк. – А почему не рассказывал вам? Как в старом английском анекдоте про немого мальчика, неожиданно заговорившего. На аналогичный вопрос он ответил весьма просто: не было повода. Так и со мной. Не было повода.

– Но что тогда означает фраза, что вы всю жизнь боролись с Россией?! – с демонстративной обидой в голосе за родину воскликнула Лилия.

– Просто-напросто речь идёт о человеке, который взялся за непосильное ему дело.

Докторша вновь с нескрываемым удивлением посмотрела на старика. Но продолжения разговор не получил.

– А вы знаете, о чём я подумал? Я ни за что на свете не пожелал иметь такую дочь или внучку, как вы.

– Почему так?

– Я бы извёл себя ревностью лишь при одной только мысли, что какой-то мужчина может прикоснуться к такому совершенству, как вы.

– Данное явление в психиатрии квалифицируется как «родительский эгоцентризм». Ну а если, скажем, я была бы вашей женой или любовницей, вы также ревновали бы меня? – кокетливо подбоченясь, довольно откровенно и с явным вызовом спросила психиатр, видимо, сознательно решившая вдруг выступить в роли обольстительницы.

– Нет, девочка моя, в этом случае нет…

– Как это? Почему?

– Потому что этим я унизил бы себя как мужчина. Ревновать любимую женщину в моём понимании означает не что иное, как признание собственной несостоятельности.

– Любопытная у вас философия, мистер Блейк. И вы бы дали мне полную свободу?

– Безусловно! Хотя…

– Мистер Блейк. Дэйв… – Впервые Лилия обратилась к своему пациенту по имени, хотя тот не раз на этом настаивал. – Я бы не хотела сейчас продолжать эту тему.

Окончание фразы она сказала с той же интонацией, как несколько минут назад Блейк отказался отвечать на её вопрос.

– Почему? – с наигранным любопытством спросил он.

– Вы сами все прекрасно поняли, сэр. Вы же больны, а не глупы.

– Спасибо и на этом, – непринуждённо засмеялся Блейк, но тут же вновь стал серьёзным. – Пожалуйста, продолжим, если уж так вам любопытно. Вы хотели узнать, почему я ненавижу Россию? В чём корни моей русофобии?

– Вы угадали, сэр. А то создаётся впечатление, что вы один из тех «ястребов», которые незаслуженно приклеили моей стране ярлык «империя зла». – Лилия тоже перешла на серьёзный тон.

– У меня нет неприязни к России. Но она есть к её агрессивной политике. Именно правители государства Российского испокон веков стремились расколоть мир на два противоборствующих лагеря. Вот в чём дело, девочка моя. А так… Я даже люблю русских. Среди них много добрых, интеллигентных и талантливых людей, таких, к примеру, как вы, Лилия…

– Но я не русская, я россиянка!.. По отцу я еврейка, по матери – русская. А если проследить все ветви моего генеалогического древа, то в моих жилах течёт и грузинская, и польская, и немецкая, и даже цыганская кровь. И я этим горжусь!

– Неплохой коктейль! – засмеялся Блейк. – Теперь понятно, каким образом природа сотворила в вашем лице такой «генетический шедевр».

– Мистер Блейк, чем же вам всё-таки не угодила Россия? Ведь сегодня наша страна вовсе не империя, а демократическое государство.

– Ошибаетесь, девочка моя. Россия всегда была и останется империей, тоталитарным, агрессивным государством с непомерными геополитическими амбициями. И не важно, кто ею правит – царь, красный монарх или всенародно избранный президент. К сожалению, этот имперский, захватнический дух неистребим в ментальности русских политиков и генералов… Между тем Россия может сохраниться, только ей нужно дать новый шанс. Возможно, последний.

– Боже! Что вы такое говорите, сэр?! Ваши утверждения голословны! А планы, которых я не знаю, но могу догадываться, просто чудовищны.

В голосе докторши зазвучали пафосные нотки.

– Вовсе нет. Если быть кратким, я бы выразился так: Россия как государство со дня своего зарождения деструктивно противостояла ценностям любой цивилизации, а значит, препятствовала мировому прогрессу. К слову, чем она в этом смысле отличается от Израиля, который видит себя исключительно избранным богом?! Поэтому в вашей стране никогда не заканчиваются «временные трудности». И вообще, в моих глазах политическая и военная элита России была, есть и будет олицетворением грубой силы, бессмысленной агрессивности и экономического недомыслия…

– Что вы имеете в виду, говоря об экономическом недомыслии? – Лицо врача побагровело.

– А в гневе вы ещё прекраснее, доктор! – как бы невзначай заметил Дэйв и, тяжело вздохнув, продолжил: – Постараюсь ответить на ваш вопрос одним характерным примером. Вы, конечно, помните роман Достоевского «Идиот»? Там есть эпизод, когда купец бросает в лужу под ноги возлюбленной баснословно дорогую соболиную шубу. Это же надо?! Цивилизованным людям никогда не понять русского человека! Ну скажите мне, почему им легче разбрасывать в дорожной грязи бесценные меха, вместо того, чтобы покончить с бездорожьем?! Ведь у нас в Штатах нет луж и грязи на дорогах! Жаль, что я не могу показать вам свой дневник. Там об этом…

Блейк осёкся, поняв, что сболтнул лишнее.

Неизвестно, чем бы закончилась так внезапно вспыхнувшая баталия между врачом и пациентом, если бы Корсар вдруг не почувствовал в левой части затылка острую боль словно ему пронзили череп раскалённым шомполом. Старик обеими руками стиснул виски и в стенаниях стал раскачиваться в кресле.

Схватив со столика шприц-ампулу с обезболивающим лекарством, Гордон ввела его в вену, а затем принялась делать пасы над седой, но все ещё впечатляющей шевелюрой Корсара, стараясь поймать глазами пока затуманенный взор больного. Но уже через несколько минут боль пошла на убыль, а через полчаса Блейк окончательно пришёл в себя и уставился на выглядывающую в вырезе халата полуобнажённую грудь своей спасительницы.

Перехватив этот нескромный взгляд, Лилия пристально посмотрела ему в глаза. Блейк покраснел.

– А вы, оказывается, хулиган, Дэйв! Ваши мысли далеки от целомудрия, – кокетливо вымолвила Лилия. – Вы что, вправду хотели бы, чтобы я разделась перед вами?

– Так вы можете не только снимать боль, но и читать мысли?! – обескураженно пробормотал пристыжённый магнат.

– Конечно, могу. Я же владею гипнозом, и читать чужие мысли для меня не составляет труда, тем более когда смотрю собеседнику в глаза. Так раздеться?

Корсар тихо охнул.

Не дожидаясь его ответа, она решительно скинула халат, обнажив великолепные груди с торчащими сосками шоколадного цвета. Затем без всякого стеснения, внимательно наблюдая за реакцией старика, стала медленно стягивать с себя маленькие белоснежные трусики.

– Лилия, ангел мой, что вы делаете? Зачем? Ради меня?! Из жалости ко мне? Я…я... Мне просто вдруг захотелось увидеть вас во всей первозданной красе. Запомнить вас… ваш… – бормотал себе под нос Блейк, но при этом не забывал неотрывно, с жадностью следить за каждым движением обнажённой красавицы.

– Желание больного для меня закон! Так что не смущайся, Дэйв, наслаждайся! Думаю, после такого стриптиза я теперь уж точно буду называть тебя просто по имени. Не на людях конечно же.

С обольстительной улыбкой Лилия прошлась по комнате с легкостью и пластичностью профессиональной танцовщицы.

– Девочка моя, отныне ты имеешь право на всё! За эти минуты неземного наслаждения ты вправе просить у меня всё, что пожелаешь! Хочешь собственную клинику? Хочешь виллу в Швейцарии? Хочешь иметь счёт в банке со многими-многими циферками? Скажи, чего хочешь? – задыхаясь от переполнявших эмоций, вопрошал Корсар.

Его мысли при этом были не столь восторженны. Неужели это известный врач? Неужели это ученица Бехтеревой? Может, это всего лишь некое парапсихологическое воздействие на его персону? Хорошо же там, в России, их учат. Весь вопрос, где «там»? В КГБ? Но он тут же прогнал дикую мысль.

Лилия подошла к Дэйву вплотную и, прижавшись грудями к его лицу, стала нежно поглаживать пальцами за правым ухом старика. Затем она решительно сползла на пол и скинула плед с колен.

– О! – только успел вымолвить Блейк, почувствовав, как его мужское достоинство совершенно неожиданно созревает в руках Лилии.

Он давно слышал, что некоторые люди его возраста ещё способны на секс. Но никогда не примерял эту сказку на себя.

– У меня единственная просьба к тебе, Дэйв, полюби, пожалуйста, Россию!

Именно в этот момент двери в спальню Блейка распахнулись, и в комнату с красной папкой в руках ворвался непривычно возбуждённый Пит Гудвин. Он прямо с порога хотел что-то крикнуть, но, застав более чем странную мизансцену с участием обнажённой Лилии и больного старика, потерял дар речи и как вкопанный застыл на месте.

– Сколько раз тебе повторять, Пит, нужно стучаться, прежде чем входить к тяжелобольному! – накинулся Блейк на начальника своей службы безопасности, сделав при этом странный акцент на слове «тяжелобольной». На самом деле Корсара переполняла гордость за то, что он сейчас занимается сексом с такой красавицей.

Лилия же, напротив, нисколько не смутившись внезапным вторжением шефа безопасности, не спеша завершила свое дело, затем подошла к стулу, на котором оставила белый халат, и столь же неторопливо натянула робу врача на обнажённое тело. Трусики она предпочла не надевать и просто сунула в карман халата.

– Полагаю, доктор Гордон, что только что я стал свидетелем своеобразной формы психотерапии. Не так ли? – выйдя из оцепенения и откашлявшись в кулак, иронично спросил Гудвин. А сам тем временем подумал: «Хороша чертовка! Сногсшибательно хороша!»

– Ошибаетесь, мистер Гудвин, неужели вы могли предположить подобное? По-моему, это просто секс, – невозмутимо отреагировала Лилия. – Вы же столь циничны, что даже не сочли нужным извиниться.

Блейк, вставая с кресла, сиял от счастья.

Докторша одарила его нежным, подбадривающим взглядом, не забыв при этом напомнить, что больному не мешало бы запахнуть свой халат.

– Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействует с нею в сердце своём. Так, кажется, записано в Евангелии от Матфея, – с ухмылкой произнёс Гудвин.

– Прикуси свой змеиный язык, проповедник! – вспыхнул Корсар и тут же предпочёл сменить тему: – Ну что у тебя там такое срочное, что ты влетел как бешеный?

– Хорошие новости из России, Дэйв! У нас, кажется, появился шанс!.. – Пит был в каком-то приподнято-возбуждённом состоянии, что случалось с ним крайне редко.

Услышав упоминание о России, Лилия прислушалась, что не ускользнуло от внимания Гудвина. Поэтому он сделал паузу, ожидая, пока она покинет спальню.

– Ты о чём, Пит? – спросил Дэйв, тоже дождавшись, когда женщина уйдет.

– Да я о том парне… учёном из Новосибирска. Ну, который подал иск в Страсбургский суд.

– Не надо столько напоминаний, мой друг, я всё отлично помню.

– И отлично. Мои люди кое-что выяснили. Представляете… – Достав из красной папки две распечатки с текстом, Пит протянул их шефу.

Довольно быстро прочитав докладную записку, Блейк с недоверием посмотрел на шефа безопасности.

– И ты думаешь, Пит, что это правда? Такого просто не может быть, чтоб какой-то учёный мальчишка…

– Дэйв, это чистейшая правда. Поверьте мне! – твёрдо сказал Гудвин. – Информация трижды перепроверена по различным каналам. Более того, выяснилось, что этот Павел Фролов до сих пор фанатично носится с идеей смонтировать свою гипертермическую установку. Наши люди в Страсбурге видели даже чертежи в квартире, которую он там снимал.

– Вот, значит, в чём дело! Вот почему Фролов так упёрся со своим иском! – размышляя вслух, произнёс Корсар. – Парень изобрёл и спроектировал уникальную, так ему, во всяком случае, кажется, установку, чтобы спасти больную раком мать… Теперь мне понятно, почему он так непримиримо обижен. Я бы тоже обиделся, окажись на его месте. Отвернись, я буду одеваться, – без всякого перехода попросил он Гудвина. – Мое тело не столь соблазнительно, как у моей докторши. Кстати, я вспомнил классный анекдот на эту тему. Надо же, что-то меня во второй раз за утро потянуло на анекдоты. Может, дело пошло на поправку?

– Рассказывайте, – поддержал его Гудвин, избегая необходимости комментировать последнюю фразу босса.

– Тогда слушай. Мужчина моего возраста крутится голым перед зеркалом, рассматривая свои дряблые телеса… «Фи, какой ужас, – говорит он. Затем поворачивается к кровати, где лежит молодая голая девица, с которой он провёл ночь. – А может, я все ещё неплох?»

Оба дружно засмеялись.

– Ладно, шутки в сторону. Будь добр, Пит, догони докторшу, я с ней хочу посоветоваться.

– Вы уверены, босс, что хотите только посоветоваться? – вновь засмеялся Гудвин, но уже через мгновение исчез за дверью.

К счастью, Гордон далеко не ушла. Приобняв её за плечи чуть сильнее, чем обычно, Пит попросил немедленно вернуться в спальню. К его удивлению, Лилия прижалась к нему тоже. Когда они вошли в спальню, Блейк был уже одет и выглядел даже франтовато.

– Скажите, пожалуйста, доктор, можно ли относиться всерьёз к изобретению этого Фролова? Есть ли под этим всем какая-нибудь реальная основа? – задумчиво спросил Корсар, втайне надеясь на положительный ответ. – Гудвин, объясни, о чём идёт речь.

Внимательно выслушав, Лилия заговорила, взвешивая каждое слово:

– Я, конечно, не специалист в этой области. Но мне давно известно из солидных научных изданий, что лет двенадцать назад японские медики теоретически и узко экспериментально доказали, что при гипертермическом воздействии раковые клетки погибают, а здоровые выживают… – Внимательно взглянув на Дэйва, Лилия сразу уловила, что замыслил старик. – Что же касается практики применения этого метода при лечении онкологических больных, то мне пока об этом ничего не известно. Хотя чем чёрт не шутит, вдруг этот новосибирский гений сумел решить проблему. Помните, Дэйв, о чем мы говорили утром? Может, это и есть крик: земля!

– Понятно. Коротко и ясно. – Блейк занервничал, глаза лихорадочно заблестели. – Как говорится, утопающий и за соломинку хватается! Пит, ты должен немедленно слетать в Европу и любой ценой доставить этого парня ко мне! И чем скорее, тем лучше! Я хочу жить, чёрт возьми!

– Так именно это я и хотел вам предложить, Дэйв! – с готовностью ответил Гудвин. – Это шанс. Нам надо помочь Фролову сотворить наконец свою машину. Этим мы убьём двух зайцев. Во-первых, отвлечём его от Страсбургского суда, если для вас всё ещё актуальна эта тема. И вовторых, действительно, чем чёрт не шутит?

– Дорогой Пит, ты порой просто удивляешь меня своей проницательностью и тактичностью, – усмехнулся Блейк. – Так значит, моё здоровье у тебя «во-вторых», да?

– Без меня господину Гудвину не уговорить сибиряка! – неожиданно заявила докторша. – А я знаю, каким способом это можно сделать. К словам ученицы академика Бехтеревой он непременно должен прислушаться. Поэтому я должна полететь в Европу, а если понадобится – и в Новосибирск вместе с мистером Гудвином. Иначе с этим Фроловым можно наломать дров. Я знаю людей с подобной психологией. – Лилия явно была настроена решительно.

Блейк испуганно замахал руками.

– А знаешь, доктор, пожалуй, права, Дэйв. Русский с русским всегда лучше договорятся… – с готовностью поддержал идею докторши Гудвин, уже предвкушая приятное путешествие.

– Но, девочка моя, как я останусь здесь без тебя? – не на шутку всполошился Корсар.

– Не волнуйтесь, Дэйв, на вашем «Корсаре» мы обернёмся буквально за один день, максимум за два, – поспешил успокоить шефа Гудвин.

– Ты хочешь лететь на «Корсаре»?

Только тут старик вспомнил, что в одном из ангаров на мысе Канаверал вот уже как полгода припаркован принадлежащий ему уникальный самолёт – чудо авиационной техники, одна из новейших разработок НАСА. Этот десятиместный, в гражданском варианте почти космический аппарат был способен летать, развивая при этом фантастическую скорость, превышающую скорость звука. За эту штуковину несколько лет назад Блейк щедро выложил 8 миллиардов долларов. С подачи Гудвина он решил назвать её «СпейсКорсар».

– Дэйв, не надо колебаться, – стал убеждать его Гудвин. – Все, кто на нём летали, твердят одно и то же: машина сверхнадёжная! «Корсар» прошёл все мыслимые и немыслимые испытания. Наши пилоты с десяток раз не то что в Европу слетали, они даже умудрились трижды облететь на нём шарик.

– О’кей! Надеюсь, игра стоит свеч, – решительно сказал Блейк. В нём снова ожил азартный дух игрока.

– Тогда я пойду собираться, – покидая комнату, бросила на ходу Лилия.

Проводив её восхищённым взглядом, Пит повернулся к Блейку:

– Я что-то до конца не понял, шеф. Как совместить во всей этой нашей комбинации два взаимоисключающих вектора?..

– Говори яснее, какие ещё векторы?

– Шанс, который, надеюсь, даст вам этот русский учёный с тем, что он со своим иском, по сути, потенциальный враг вашему делу. Как, например, теперь быть с вашей прежней командой во что бы то ни стало помешать этому Фролову и его адвокату в их расследовании?

– Никого не щадить! – зло вымолвил Блейк и ещё раз добавил для пущей убедительности: – Никого! Пусть я лучше лягу в землю, чем подведу фонд. Я не имею права подвергать его опасности. А тебе решать, как этого добиться. И хватит об этом. Проводи меня на кухню. После «этого» мужчинам почему-то всегда хочется жрать. Ты меня понимаешь, старина?

Они сидели за столом, попивая апельсиновый сок, который выжала кухарка. Она же была занята омлетом с беконом для Гудвина и одновременно варила овсянку для хозяина дома. Но стоило ей поставить тарелки перед джентльменами в обычном порядке, как Блейк вдруг возмутился от подобной несправедливости. С необыкновенным проворством он поменял тарелку с овсянкой на тарелку с омлетом и удовлетворённо стал поглощать кусок за куском. Он поймал себя на мысли, что почти забыл вкус нормальной еды.

– Если ещё раз кто-нибудь меня в моём доме не спросит, что я желаю съесть на завтрак или тем более на ужин, тот будет незамедлительно уволен, – довольно громко заявил он Питу так, чтобы слышала кухарка.

– А доктор велит вам есть овсянку, сэр. Все белые англоамериканцы едят по утрам овсянку, – донесся до него ответ креолки.

– К чёрту! Омлет тоже едят! – изо всех сил крикнул Блейк. – Тем более что докторша улетает. На ужин извольте подать фунтовый стейк из нормандской телятины.

Он уже допивал кофе, когда Гудвин неожиданно стукнул себя по лбу:

– Я так растерялся, Дэйв, когда заскочил в вашу спальню, что совершенно забыл сообщить ещё одну приятную весть. Сегодня рано утром, пока вы ещё спали, позвонил ваш внук и сообщил, что прилетит на днях.

– Весть действительно приятная! Спасибо, Пит. Наконец-то у меня появится возможность поговорить с ним серьёзно. Ему давно пора подумать о своём будущем. И не только о своём…

Вспомнив что-то, Блейк скривился, словно от зубной боли.

– Правда, я опасаюсь, что ваш внучок, как только увидит Лилию, наверняка потеряет голову. Он же питает особую слабость к славянкам. Могут возникнуть серьёзные проблемы…

– А я не вижу ничего дурного, если Данни вдруг влюбится в нашу русскую докторшу. Напротив. В конце концов, ему пора остепениться, а Лилия с её незаурядным умом и способностями сможет быстро привести его в чувство. Так славно, старина, что этим утром мы можем болтать, перескакивая с темы на тему.

– Действительно мило, – согласился Гудвин. Если бы ещё он мог закурить…

Тут Блейк как бы в подтверждение сказанного неожиданно вспомнил о предстоящем юбилее фонда весной будущего года и намеченной встрече с соратниками.

– Да, кстати, Пит, как там идёт подготовка моей новой яхты к приёму гостей?

– Сейчас на ней трудится целая бригада: драят, красят, обставляют новой мебелью. «Флай» уже выглядит просто красавицей!

– Я хочу переименовать яхту. Отныне пусть она называется «Лилией»… – неожиданно изрёк Корсар.

– Простите, Дэйв, что вмешиваюсь, но, по-моему, у вас не онкология, а слабоумие, – возмутился Гудвин. – Вы подумали о том, какая будет реакция окружающих? Вы же живёте не в безвоздушном пространстве. Да и потом, столько волокиты нас ждёт с переоформлением и новой регистрацией…

– Плевать я хотел и на реакции, и на регистрации! Делай, как велю! Ты знаешь, чем человек отличается от других тварей божьих?..

– Интеллектом, наверное, – растерянно ответил Гудвин.

– Нет, интеллект есть и у лошадей, и у дельфинов, и даже у собак…

– Умением любить?.. – Гудвин явно был растерян.

– Нет, Пит, любить могут все животные, ибо в любви заложен инстинкт самосохранения рода. – Улыбнувшись, Блейк снисходительно посмотрел на Гудвина. – Способность сочувствовать чужой беде – вот что делает человека человеком. А Лилия обладает этим качеством как никто другой. Неужели я не могу назвать именем такой женщины мою новую яхту?

– О’кей, Дэйв, я всё сделаю. Сегодня же прикажу переименовать яхту.

– Тогда можешь идти готовиться к отлёту. А я отдохну…

С этими словами Корсар умиротворённо закрыл глаза и с облегчением откинулся на спинку кресла. Однако заснуть Блейку так и не удалось. Неожиданно пришедшая в голову мысль заставила забыть про сон. Он нашёл в себе силы встать и добраться до кабинета. Он позвонил на давно знакомый номер в Амстердаме. Дэйв знал, что делать.

Его старинный друг и соратник Ханс Майер – один из пяти членов союза иерархов фонда – сидел за карточным столиком вишнёвого дерева и неторопливо раскладывал пасьянс под зловещим названием «Семь дьяволов». Это был самый трудный пасьянс в его богатой коллекции карточных головоломок. Майер резонно считал, что карты отлично успокаивают нервы и к тому же тренируют старческие мозги.

Несмотря на солидный возраст – как-никак 79 лет, Майера никоим образом не волновало состояние его тела. Оно и так, словно старость и не наступала, оставалось подтянутым и бодрым. Другое дело – мозги. В них давно жила идея фикс, как не допустить старческого маразма вплоть до самой смерти. Поэтому каждую свободную минуту он отдавал тренингу мозгов, уходя с головой в свои любимые головоломки, шахматы, кроссворды.

Глядя на Майера, вряд ли кто мог предположить, что этот симпатичный и скромный на вид старикан был одним из влиятельнейших людей в мире финансов, ювелирного бизнеса и… теневой мировой политики.

Услышав специфичный сигнал защищённого от внешнего вмешательства спутникового телефона, Ханс удивлённо вздрогнул. По этому аппарату ему могли звонить лишь несколько человек, но, как правило, звонил лишь один – дуайен унии, старшина союза, Дэйв Блейк. К сожалению, такое случалось крайне редко, особенно в последнее время. Поэтому, зная, что неизлечимая болезнь Корсара заметно прогрессирует, Майер невольно подумал о худшем и не на шутку встревожился. Но услышав в трубке довольно бодрый голос друга, хотя, наверное, точнее было бы сказать – единомышленника, искренне обрадовался.

– Привет, Дэйв! Что стряслось?.. – выпалил он.

– Под воздействием мировых катаклизмов Флорида погрузилась в пучину морскую. – В трубке послышалось хихиканье Блейка. – Что ты так всполошился, старина? Может, я просто хочу пообщаться с тобой. Услышать твой голос… Или, признайся, ты ждал других вестей?

– Не говори глупостей. Просто в последнее время ты так редко звонишь, что я поневоле подумал о худшем. Мы же давно не в юношеском возрасте, – не хитря, сказал Майер. Тем более что Корсар наверняка догадался об истинной причине его беспокойства. – А почему ты не включил видеокамеру? Хотелось бы, дружище, увидеть тебя воочию… – Голландец попытался сменить тему разговора.

– А на чёрта тебе, Ханс, видеть мою рожу, да ещё в искажённом виде? Я же знаю, старина, что тебе уже всё доложили… – В трубке послышался негромкий смех Блейка.

– Ты это о чём?.. Не пойму…

– Брось притворяться, петух голландский. Лицемерить и врать тебе, слава богу, никогда не удавалось. Успокойся, я пока ещё жив. Но уже не очень здоров… – Блейк явно был настроен на игривый лад, что даже в былые времена случалось с ним крайне редко. – Пожалуйста, Ханс, выслушай меня внимательно. К тебе есть две просьбы. Ты помнишь, конечно, что следующей весной исполняется полвека со дня основания нашего фонда. Дата! По этому поводу я хочу созвать юбилейное заседание унии и членов директората. Устроим маленький бордельеро для стариков. На латиноамериканский лад. А заодно обсудим ряд проблем. Меня очень тревожит развитие событий в России. Похоже, там ситуация выходит, а может, уже и окончательно вышла из-под контроля. Так что надо что-то срочно предпринимать.

– Не буду спорить. Совершенно с тобой согласен, Дэйв.

– Вот и хорошо, мой дорогой друг, что иногда и ты со мной согласен, а не только я с тобой, – вновь рассмеялся Блейк. – Словом, когда вы все прилетите ко мне, а это наверное, будет моя последняя встреча с соратниками, я хотел бы попрощаться, пока не поздно…

– Что ты такое говоришь, Дэйв? – искренне заволновался голландец.

– Истинную правду, Ханс, истинную! Господу, очевидно, понадобился в своей небесной канцелярии хороший финансовый менеджер. Ха-ха. Прошу тебя, хотя до встречи ещё далеко, займись, пожалуйста, её организацией. Иерархов я приглашу сам, а ты собери всех остальных.

– Понятно, Дэйв. Встреча, как всегда, состоится в Фултоне? – решил сострить Майер, как бы невзначай напомнив, как давно всё начиналось. Он ощущал огромный прилив искренней жалости к человеку, который, по сути, полвека был незримым властелином мира, а сейчас считал свои последние денёчки.