Текст книги "Добрый волк"

16
Прага

София сидела на полу посреди комнаты с трубкой в руке.

С Лотаром всё в порядке, с Йенсом, похоже, тоже. Это самое главное. В дверь за ее спиной постучали. На пороге стоял Майлз.

– Йенс? – кивнул он на трубку.

– Да.

– Что-то с Лотаром?

– С ним все хорошо.

Ингмарссон опустил глаза в пол, а потом снова поднял их.

– Что он говорил?

– Он хочет, чтобы мы их забрали.

– Откуда?

– Из Майами.

– Ничего не выйдет. – Майлз покачал головой.

– Ничего не выйдет, – чуть слышно повторила София.

Лотара предали, обменяли на Альберта… И вот теперь предают еще раз. Ингмарссон повернулся, чтобы идти.

– Майлз? – снова заговорила Бринкман.

Он остановился.

– Йенс сказал, что Лешек и Соня тоже собираются туда.

– В Майами?

– Да.

– Откуда ему это известно?

– У него не было времени на объяснения, но он говорил с Лешеком… Они будут там…

Ингмарссон знал, что его собеседница скажет дальше, но тем не менее дал ей выговориться.

– Гектор и Арон будут с ними, – закончила София.

– И что ты намерена делать?

– Это шанс, Майлз, и мы должны его использовать.

– Связаться с Томми?

– Да. Навести на них полицию Майами.

– О чем вы? – Альберт въехал в комнату на инвалидном кресле. Посмотрел на мать, потом на Майлза.

«Так, ни о чем», – хотела ответить Бринкман, но промолчала.

– Я хотел бы остаться с мамой наедине, – сказал Альберт.

Майлз вышел из комнаты.

* * *

Ей захотелось ему солгать, защитить себя. Альберт смотрел на мать чистыми голубыми глазами. Не так уж и давно София впервые встретила этот взгляд – семнадцать лет назад, на больничной койке. Тогда у нее возникло чувство, что они виделись раньше. Что когда-то давно она уже знала Альберта. Время от времени, как и большинство женщин на земле, она обещала себе защищать его, никогда не обманывать и обеспечить ему уверенность в завтрашнем дне.

До сих пор это удавалось ей плохо.

– Почему ты молчишь, мама?

– Я не знаю, что тебе сказать, – прошептала София.

– Ты уверена?

– Мы должны жить дальше, Альберт. Ты и я. Мы не можем воевать с Игнасио… Мы ничего не можем здесь сделать.

– Жить дальше, ты и я?

Женщина хотела что-то сказать, но Альберт опередил ее.

– Ты и я?.. Посмотри на меня, мама… Разве это жизнь?

София должна была возразить, но сын не дал ей раскрыть рта.

– Нет, подожди… Ты обменяла меня на него. Ты выдала его Игнасио, чтобы я был свободен. И единственное, о чем я прошу тебя с тех пор, – это чтобы ты вернула меня обратно… Потому что мы остались ему должны… Потому что мы остались должны себе… И потом… ты обещала…

– Мы будем жить лучше, все образуется… Я должна тебе больше, чем Лотару или кому-либо другому.

– Но один долг не отменяет другой.

София посмотрела на сына. Он умолял ее всем своим видом.

– Ничего не получится, Альберт, – его мать покачала головой.

Она видела, как он мучается.

– Мне стыдно, мама. Избавь меня от этого.

И внезапно Бринкман поняла, что ему сказать. Что это ей должно быть стыдно, а не ему. Она не заглянула Альберту в глаза. Он сидел в инвалидном кресле. Она привыкла видеть его уверенным в себе и исполненным достоинства, но сейчас парень выглядел подавленным. Разбитым. Как будто она предала его, как когда-то Лотара…

– Тебе нечего стыдиться, – только и сказала София.

Сын словно не слышал ее, думая о чем-то своем.

– Помню, была среда, – тихо сказал он. – Двадцать минут пятого. У меня только что закончились уроки, последний – шведский. Я ехал домой на велосипеде. Возможно, в компании Густава. Было тепло… Велосипед позвякивал, когда я въезжал на холм. Асфальт был новенький, гладкий… Дома я приготовил поесть, включил музыку на кухне, открыл дверь на террасу. Потом переоделся, поехал на теннисный корт. Играл с друзьями, мне было весело. Вероятно, выиграл, но это не имело никакого значения. Я возвратился домой в хорошем настроении, я был свободен. Потом пришла Анна. Я принял душ, переоделся, мы пообедали вместе на террасе с видом на зеленую лужайку. Потом появилась ты. Мы сидели и беседовали. Затем сели в поезд и поехали в город, в кино. Все просто, как и должно быть.

Грусть делала голос Альберта приглушенным.

– Я часто вспоминаю то время, до аварии, – добавил он. – Такой должна быть моя жизнь. Я думаю о том, чего нет. Я хочу туда.

– Все будет хорошо, – пообещала София.

То же она говорила на кухне в доме Ивонны.

– Мы ничего не забыли? – спросил Альберт.

– Сложный вопрос.

– Не такой сложный, как кажется. Ты можешь на него ответить, мама.

Теперь в голосе юноши зазвучали умоляющие нотки. София покачала головой.

– Нет, не могу.

Альберт смотрел прямо на нее, сквозь нее. Он выглядел сосредоточенным, как будто балансировал, пытаясь удержать на лбу шест. Как будто все понимал, чувствовал, что скрывает его мать.

– Ты никогда не освободишься от этого, мама… Ты не найдешь покоя… даже если у тебя получится то, что ты сейчас затеяла.

– Что ты имеешь в виду, Альберт?

– То, что ты затеяла. Потому что если мы не сделаем все возможное, чтобы вернуть домой Лотара и Йенса, я за тобой больше не пойду. Никуда.

17
Лима

– В девяностые годы мы расстреливали коммунистов из «Сендеро Луминосо». Потом – террористов в Ираке, Афганистане и Западной Африке. И всё за деньги. – Кинг Идальго чешет щетину на подбородке. – Сейчас нам нужно заботиться о больной матери, а это тоже стоит денег. Поэтому, прежде чем мы начнем, я задам тебе один неприятный вопрос: «Сколько?»

Обоим братьям Идальго, Кингу и Виктору, за пятьдесят – висячие усы, ковбойские шляпы, животы выпячиваются под ковбойскими куртками. На поясах – серебристые «беретты». Братья сидят за столом во дворе собственного дома в Лиме.

– Об этом мы еще поговорим, – отвечает Арон Гейслер. – Сначала – о самом задании.

В этот момент во дворе появляется их мать – высохшая, скрюченная старуха. Она передвигается маленькими шажками, ставит на стол кувшин с вином и четыре бокала. Мешкает. Но потом, чувствуя нарастающее нетерпение братьев, спешно удаляется. Кинг и Виктор смеются о чем-то своем, переглядываются. Кинг бросает вслед матери оскорбительную реплику по-испански, из которой Арон понимает только слово «шлюха». Братья буквально давятся от смеха. Старушка исчезает в доме. Виктор наполняет бокалы.

– Вы действительно заботитесь о ней, – замечает Гейслер.

– Да, она для нас много значит, – отвечает Кинг с нежностью в голосе.

– Где ваш отец?

Лица обоих мрачнеют.

– В заднице у дьявола, – тихо отвечает Виктор.

Арон поворачивается к Лееви.

– Ты и в самом деле считаешь, что нашел тех парней?

Финн пожимает плечами.

– Я нашел то, что ты хотел.

– Не совсем.

– Они, конечно, не идеальны, но…

– Так что там с оплатой? – перебивает Кинг, жуя спичку.

– Пока ничего, – отвечает Арон. – Поговорим, когда все сделаем.

– Мы так не работаем, – говорит Кинг.

– Я так работаю.

Мертвая тишина.

– Надеюсь, вы не забудете о нашей несчастной маме? – подает голос Виктор.

– Вы получите более чем достаточно.

Кинг вытаскивает изо рта спичку. Его брат замирает.

– Вам предстоит устранить дона Игнасио Рамиреса. Вы возьмете его дело и получите хороший куш, – заявляет Гейслер.

Братья переглядываются, затем дружно смотрят на него.

– Кто такой этот дон Игнасио? – спрашивает Кинг.

– Кокаиновый король из Западной Колумбии. Торгует с Европой, но не только.

– И он богат? – интересуется Виктор.

– А сам как думаешь? – Арон раздраженно щурится.

– Насколько богат? – допытывается Кинг.

– Вы останетесь довольны, – заверяет его Гейслер.

Братья обмениваются несколькими репликами по-испански. Идея стать кокаиновыми королями в Колумбии им нравится.

– О’кей, – говорит Кинг. – Что надо делать?

– Мы отправимся в Колумбию, добудем все необходимое и будем ждать звонка моего шефа. Потом нападем на них, – рассказывает Арон.

– А если у нас не получится?

– Тогда мы умрем.

Братья снова улыбаются.

– Тогда мы умрем, – повторяют они, поднимая бокалы.

– Но не раньше, чем сходим в бордель. Это совсем недалеко, – весело предлагает Виктор.

Арон и Лееви качают головами.

– Там есть и мальчики, – говорит Кинг.

Все четверо заливаются смехом.

18
Стокгольм

– …в туалете. – Томми раздраженно убрал мобильник.

Эдди зашел в мужской туалет. Прошелся из конца в конец, проверил каждую дверь – никого. Склонился над раковиной, поднял глаза к зеркалу. Спросил себя, можно ли доверять этому парню? Признался себе, что не стал бы.

Боман тщательно все продумал и отрепетировал. Он старался скрыть свое волнение за негодованием, равнодушием. Получалось неважно.

В этот момент в туалет вошел Янссон. Не обращая внимания на коллегу, он встал возле алюминиевого писсуара и расстегнул ширинку.

– Ну что… – прохрипел Томми, все еще не глядя на Эдди. Вытащив член, он направил его на голубую емкость с ароматическим средством.

– Ничего, – ответил Боман.

Увеличенная простата Янссона пускала прерывистую струю с интервалами в несколько секунд.

– Ты уверен? – Томми задержал дыхание.

– Достаточно, – кивнул Эдди.

Струя ударила по алюминию.

– Странно ты выражаешься, – заметил Янссон. – «Достаточно»… Что за дурацкое слово?

Он застонал от боли, выпуская из себя оставшуюся мочу.

– Достаточно уверен, – повторил его подручный.

Тут Томми впервые за все то время, пока они находились в туалете, посмотрел ему в глаза. Его острый, как иголка, взгляд заставил его подельника содрогнуться.

– Неужели Эдди Боман наложил в штаны?

Эдди опустил глаза.

Янссон застегнул ширинку и подошел к раковине, возле которой стоял его подельник.

Они оказались близко, слишком близко. Эдди в полной мере ощущал исходившую от Томми темную, разрушительную силу. Он хотел отступить на шаг назад, но не смог двинуться с места.

– Я задал вопрос. – Янссон повернул кран.

Шум воды наполнил помещение, эхом отразился от кафельных стен.

– Я тебе уже ответил, – выдавил из себя Боман.

– Ты это серьезно, Эдди? – Томми выдавил на ладонь пару капель жидкого мыла.

– Да.

Янссон поднял глаза к зеркалу и вымыл руки, а потом пальцами приподнял верхнюю губу и принялся разглядывать свои зубы. Прожевал что-то, подвигал языком. Еще раз ополоснул ладони, закрыл кран и вырвал из держателя кусок бумажного полотенца. Промокая руки, он не спускал глаз с Эдди.

– Ну хорошо…

Новая волна исходящей от Томми темной силы обдала Бомана холодом. Это был ужас, питаемый ненавистью, отвращением и вытесненными страхами. Подземное озеро дремлющих в душе чувств. Эдди ощутил приступ удушья и пустоту внутри.

– За дурака меня держишь? – поинтересовался Янссон.

Его собеседник замотал головой.

– Ну хорошо, Эдди…

Боман вперился в Томми взглядом, словно пытаясь таким образом удержаться на ногах. Янссон театрально округлил глаза.

– Хочешь испепелить меня? – прошептал он.

Эдди опустил глаза в пол.

– Нет уж, смотри, – приказал Томми.

Боман послушался. Янссон выставил вперед указательный палец на правой руке и нажал воображаемый спусковой крючок.

– Пиф-паф…

Бумажное полотенце упало на пол.

Томми направился к выходу. Эдди прикрыл глаза. Где-то за его спиной хлопнула дверь.

* * *

Янссон шагал по коридору полицейского участка. Чертов ссыкун… Он не должен был обращать внимания на перемены в Эдди, даже если замечал их. Томми раздражался и злился на себя за это. То, что ссыкун сомневается, нормально. И даже его сопротивление в какой-то степени тоже нормально. Следователя удивила скорее несвойственная Эдди уверенность. До сих пор он знал Бомана другим – ссыкуном, который ни на что не может решиться.

Шаги Янссона стучали по коридору. Коллеги кивали ему с разных сторон: «Привет, Томми!» Но он не замечал их.

И потом, этот страх… Ведь Эдди Боман боялся. Как мальчишка, вздумавший впервые перечить отцу.

Психоанализ рулит.

Томми позвонил в отдел командировок и заказал билет до Праги.

* * *

Эдди чувствовал себя загнанным в угол. Пялился в зеркальце заднего вида, как параноик.

Дома он ходил из угла в угол, не находя себе места. Кот Мэнни благоразумно скрылся из вида. Мысли путались. Боман присел, вздохнул. Он ничего не чувствовал, кроме страха – утробного, темного, опустошающего. Такой легко переходит в агрессию, не подконтрольную разуму. Но только не сейчас. Теперь с этим покончено. Внезапно Эдди поразило ощущение собственной ничтожности, уязвимости. Стены на кухне были высокими и темными, и ему стало страшно. Он не хотел быть один.

Боман натянул футболку, пару раз прыснул на себя самыми дорогими духами. В прихожей он снял с вешалки куртку и взял со столика ключи от машины. Захлопнул дверь, сбежал по лестнице.

Бегство…

Эдди снова сел в машину. Ему не трудно было найти это место с закрытыми глазами – всего в десяти минутах езды, между жилым кварталом и промзоной. Он свернул на парковку.

* * *

«Гарбо» – прочитал Боман на неоновой вывеске, хотя буква «Б» не горела. Это было нечто среднее между рестораном, ночным клубом и мясным рынком. Культурное заведение предместья. Завсегдатаи – женщины деликатного возраста, разведенные, все как одна в дешевых хлопковых платьях из одних и тех же торговых сетей. Слишком легкая добыча. Эдди захотелось уйти незамеченным – настолько тоскливо стало ему при виде этого «Гарбо».

Некоторое время он сидел в машине, разглядывая людей, входивших в заведение, – нарядных, одиноких, пьяных, похотливых. Светило солнце.

Это была крайне неудачная идея.

Боман оказался здесь по недоразумению. Он должен сделать наоборот, как решил в Праге. Поэтому он не пойдет в «Гарбо» за женщиной и не станет глушить свое беспокойство сексом. Это не более чем отсрочка, и Эдди она не нужна.

Он сидел в машине и смотрел на руль. А потом повернул ключ, и мотор завелся.

* * *

Боман не сразу осознал, куда едет. Машина покатила в направлении северных пригородов. Эдди много раз поворачивал в эту сторону, но на полпути возвращался. Сегодня он проделает этот путь до конца.

Спустя полчаса Эдди петлял по переулкам вполне благополучного предместья. Где-то здесь стоял этот дом, ничем не отличающийся от прочих. Повсюду одно и то же – асфальтированные подъезды к гаражам, за заборами маленькие садики. Кое-где к гаражным крышам прикреплены баскетбольные корзины.

Боман выехал на окраину и выключил мотор.

Прозрачным туманом висел золотистый свет вечернего солнца. Пахло мясом-гриль. Дети катались на велосипедах и играли в футбол – немного контролируемой анархии посреди безукоризненного порядка.

Дом Рикарда Эгнелля стоял погруженный в тишину. Сколько лет прошло с тех пор, как он замолчал? За задернутыми гардинами не чувствовалось никаких признаков жизни. Кроме, пожалуй, скорби. Тяжелой, бесцветной и бездонной боли и отчаяния.

Эдди стоял и смотрел. Время шло. Наконец на пороге дома появилась пара с таксой на поводке.

Оба выглядели намного старше своих пятидесяти пяти или около того. Он – седой, ее волосы белы, как снег. Супруги медленно шли к калитке. Рикард Эгнелль был их единственным ребенком.

Они отворачивались от резвящихся во дворах мальчишек.

Проходя мимо машины, отец Рикарда мельком взглянул на Эдди – пустой взгляд человека, которому в жизни ни до чего нет дела.

Боман опустил голову. Так и сидел, разглядывая свои колени.

Когда он снова поднял голову, Эгнелли успели отойти от машины на значительное расстояние. Мужчина держал женщину за руку. У них не было никого, кроме друг друга.

Сердце Эдди забилось, и он стал задыхаться. Прокашлялся, но это не помогло.

Внезапно Боман понял, с чем обречены жить эти двое. И понял, что виной всему – он, лишивший жизни их единственного сына. Ему захотелось выскочить из машины, догнать их, упасть перед ними на колени, рассказать, как все было, попросить прощения…

Хотя на какое прощение можно рассчитывать в таком случае? Но Эдди должен держаться выбранного курса, сделать все наоборот.

* * *

Дома кот Мэнни вышел ему навстречу. Эдди взял его на колени и сел за кухонный стол.

Потом он достал бумагу и ручку и принялся по пунктам расписывать свой план. Его остановило лишь внезапное осознание того, как мало у него времени. Он должен умереть, совсем скоро. И убьет его не кто иной, как Томми. Наверное, так будет лучше – супруги Эгнелль успокоятся. Уже ради одного этого стоило умереть, Боман понял это во время недавней прогулки. Получается, это не Янссон лишит его жизни. Эдди сделает это сам, по своей воле.

Мэнни мурлыкал у него на коленях.

Но Эдди должен уйти достойно. На небеса или в преисподнюю – это другой вопрос. Все должно получиться правильно. Впрочем, Боман давно чувствовал, что идет правильной дорогой, даже если не понимает всего, что с ним происходит.

Час проходил за часом. Эдди продумывал различные варианты развития событий. Оценивал риск, стараясь снизить его если не до желтого, то хотя бы до оранжевого уровня. Пока не понял бессмысленность этих попыток. Уровень опасности будет красным, не ниже. А значит, ему понадобится помощь. Он не сможет один провернуть все это.

В прихожей через почтовую щель на пол упали газеты. Боман принес их на кухню и принялся листать одну за другой.

Взгляд его уцепился за статью Каролины Бергер.

19
Прага – Стокгольм

Томми лежал на кровати, прямо на покрывале, в номере с бежевыми обоями. Пялился в потолок, скрестив на груди руки. Снаружи была ночь или раннее утро. Он думал о девочках, Ванессе, Эмили и… Монике. Когда-то они путешествовали вместе и останавливались в таких же номерах.

Воспоминания – неосознанная попытка не думать о главном.

Запищали наручные часы. Янссон поднялся и заглянул в рюкзак. Пистолет, отмычки, две микрокамеры, тонкий кабель, плоскогубцы, два мобильника с предоплаченными симками и зарядными устройствами, маленькая электродрель. Наконец, новый смартфон с мощнейшим процессором.

Он перебросил рюкзак через плечо и вышел в почти безлюдную пражскую ночь.

Дождь уже закончился. Камни мостовой блестели в свете уличных фонарей. Томми шел вверх по Увозу[16]16
  Улица в Праге.


[Закрыть] к шведскому посольству.

Здание имело два входа. Можно было пойти направо, вниз по улице, или зайти слева, со стороны площади. У дверей висело распятие. Янссон поднял глаза… Это должно быть чертовски больно… Он вгляделся в лицо Иисуса. Что такое сотворили с этим парнем? Умер за наши грехи – что это значит? Кругом одни загадки.

Томми принялся изучать фасады здания. Один стоял в лесах – что можно было считать удачей. Янссон вскарабкался на платформу и прошелся вдоль окон. Одна из комнат на втором этаже привлекла его внимание. Он спустился с лесов, прошел в здание, поднялся на второй этаж и сразу нашел нужную дверь.

Пыль, строительный мусор… отлично.

Янссон достал из рюкзака камеры, телефоны, зарядники, кабель, плоскогубцы… Так… дрель, новый смартфон… Он подсоединил камеры к телефонам. Записал веб-адрес в свой смартфон. Камеры посылали на дисплей два изображения.

Затем Томми пробурил два отверстия в оконной раме и вставил в них микрокамеры. Отрегулировал их так, что одна снимала оба входа в здание посольства и улицу, а вторая давала крупный план двери, предназначенной, как решил Янссон, для персонала. Пока этого должно было быть достаточно.

Томми покинул комнату и спустился на улицу. Взял такси до Центрального вокзала. Выбрал свободный бокс в камере хранения, положил туда заряженное оружие. Запер, а ключ убрал в карман куртки.

* * *

В офисном зале редакции утренней газеты жизнь била ключом.

Каролина Бергер склонилась над столом – очки съехали на кончик носа, в собранные узлом светлые волосы воткнут карандаш. Пальцы ее забегали по клавиатуре. Потом Каролина остановилась и перечитала текст на мониторе, что-то бормоча себе под нос. Поморщилась, удалила написанное и начала сначала.

Значок в нижнем углу экрана сигнализировал о поступлении письма от неизвестного отправителя. Бергер кликнула на него.

«Займитесь Софией Бринкман», – писал ей аноним.

Время от времени Каролина получала подобные сообщения. В основном от людей, претерпевших, по их мнению, несправедливость, иногда со стороны властей. Однако попадались и кляузники, желавшие испортить жизнь ближнему. По той или иной причине авторы таких посланий полагали, что их личные проблемы непременно должны заинтересовать общество.

Журналистка открыла «Гугл». Всего в Швеции обнаружилось две Софии Бринкман: молодая девушка из Блекинге и сорокалетняя жительница Стокгольма. Больше ни о той, ни о другой никакой информации не было.

Каролина отправила письмо в корзину и продолжила работу над текстом. Она специализировалась на разоблачительных статьях, в основном на тему финансов. Хотя писала и новостные материалы, и дискуссионные. Она была лицом этой газеты и имела обширную аудиторию. Многие читатели делились с ней своим мнением по тому или иному вопросу или выражали восхищение ее работой. Бергер это ценила.

Замигавший в углу экрана значок сообщил о поступлении еще одного мейла.

Все тот же неизвестный отправитель.

«Проверьте заодно и Томми Янссона, инспектора криминальной полиции».

* * *

Спустя два часа Каролина Бергер покинула редакцию и села в электричку. В южных пригородах стоимость квадратного метра жилья была существенно ниже столичной – именно поэтому журналистка предпочитала снимать квартиру там. Зарабатывала она прилично, но не хотела ни в чем себе отказывать. Поэтому экономила на жилье.

Окрестности ее пятиэтажки на иной вкус выглядели тоскливо, но Каролина находила их вполне уютными. Вероятно, потому, что имела здесь то, что для нее было главным, – покой. Здесь журналистка могла делать что угодно – например, расслабиться и никуда не торопиться. И каждый вечер она возвращалась от станции прогулочным шагом, отпустив мысли на свободу. Иногда заходила к туркам купить какую-нибудь безделушку. Избегая смотреть на мам с играющими малышами на детской площадке.

Она подходила к воротам, когда на ее мобильник пришла эсэмэска.

Каролина открыла текст.

«Понимаю, что неизвестная женщина и инспектор криминальной полиции не возбуждают вашего любопытства», – писал аноним.

Бергер стало не по себе. Этот номер был известен лишь ограниченному кругу близких ей людей. Номер отправителя был скрыт – никакой информации.

«Кто вы?» – спросила Каролина в ответном сообщении.

«Нам надо встретиться», – написал аноним.

Женщина остановилась на лестничной площадке.

«Мне это не интересно», – был ее ответ.

Спустя несколько секунд на дисплее высветился текст:

«Погибнут люди».