Текст книги "Преданные России. Hерусские русские – 2. Иноземцы на службе российскому трону"

Александр Соколов
Преданные России. Нерусские русские 2. Иноземцы на службе российскому трону

© Соколов А.Р., 2024

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2024

© «Центрполиграф», 2024

Вступление

«На ловлю счастья и чинов заброшен к нам по воле рока…»

Так в стихотворении «На смерть поэта» Михаил Юрьевич Лермонтов припечатал убившего Пушкина Жоржа Дантеса…

Эта хрестоматийная строка из хрестоматийного стихотворения стала для многих историков и публицистов отправной точкой к рассуждениям о роли, которую сыграли в нашей истории подвизавшиеся на русской военной и гражданской службе иностранцы.

При этом как-то упускался важный и знаковый момент. Сам Михаил Лермонтов представлял род, генеалогия которого шла от поступившего на исходе Смутного времени на русскую службу шотландского наемника Джорджа Лермонта. Поступил он, кстати, не совсем по доброй воле, а после того как в 1613 году не смог удержать для польского короля осажденную Дмитрием Пожарским крепость Белую. И тем не менее лояльность Лермонта России сомнений не вызывала, а сам он погиб через 20 лет смертью храбрых во время Смоленской кампании против поляков.

С «нашим всё» тоже, кстати, все не так просто. Конечно, Пушкины считались именно древним русским родом, но и здесь у корней генеалогического древа стоял некий боярин Ратша, выехавший в XII веке «из немец». А прадед поэта – вообще чернокожий африканец, «арап Петра Великого» Абрам Ганнибал, дослужившийся в русской армии до звания генерал-аншефа (выше был только фельдмаршал и стоявший вне «Табели о рангах» генералиссимус).

С учетом этих фактов возникает вопрос: в каком поколении нерусский становится русским, и не может ли очередной «ловец счастья и чинов» проникнуться нашей славой, нашими понятиями и менталитетом уже в первом поколении, а ни в своих детях или внуках?

Вероятно, может. Но это еще не значит, что, проникнувшись, он станет русским. И, в общем, не стоит в связи с этим высказывать нашим героям свои соболезнования. Почти все они прибыли в Россию, строго говоря, не за счастьем и чинами, а за возможностью самореализации. И Россия такие возможности им предоставила.

Именно в нашей стране они реализовывались как военачальники, ученые, художники, администраторы, но не переставали от этого быть немцами, англичанами, французами, итальянцами. Уникальные черты национального менталитета, накладываясь на российскую реальность, зачастую порождали конфликты, но, одновременно, делали эту реальность ярче и богаче.

Встречаются в галерее наших персонажей и особые случаи. Японец Кодаю попал в Россию по воле стихии, но в результате оказался одним из тех, кто начал строить мост между двумя великими нациями. В последнем персонаже книги, Радко-Дмитриеве, преобладающим является мотив жертвенности и особого отношения к России, как к своего рода цивилизационно-культурному светочу. С большим или меньшим успехом пытались использовать нашу страну для продвижения собственных национальных комбинаций мальтиец Литта или «финский швед» Армфельт. И просто не вписался в российские реалии Джон Поль Джонс – «отец» американского военно-морского флота.

Историческое полотно не пишется только двумя цветами – черным и белым – так что и феномен пребывания иностранцев на русской службе допускает широчайший диапазон мотивов, тайных расчетов и сценариев поведения.

Своими делами герои этой книги обеспечивали диалог, взаимодействие и взаимообогащение различных культур и народов. Россия меняла этих людей, но и они меняли Россию тоже.

Вернейший друг царя-реформатора

На рубеже XVII–XVIII веков, в период глобальных преобразований в государстве Российском, средь сонма политических деятелей, в разной степени сочетающих природную одаренность с пороками, не затерялась фигура Франца Лефорта.

Российский менталитет того времени, обремененный консервативными взглядами, незыблемыми традициями и скептическим отношением ко всему новому, порождал недоверие в отношении иноземцев, в особенности тех, что вращались вблизи государя.

Лефорт – хорошая иллюстрация того, в какой степени это недоверие являлось обоснованным и как оно било по самому объекту.

Родился будущий друг и сподвижник российского самодержца 2 января 1656 года в Женеве в семье потомственных итальянских негоциантов. Его прадед Жан Антуан Лиффорти, уроженец города Кони (Кунео) в Пьемонте, перебрался в Женеву, где занялся коммерцией и в 1565 году получил официальный статус гражданина свободного города.

Представители древнего и уважаемого рода Лиффорти из поколения в поколение вели оживленную торговлю с Амстердамом, Марселем, Франкфуртом-на-Майне, Лионом и другими крупными городами, одновременно занимая почетные должности в системе городского самоуправления независимой Женевы. В стремлении упрочить свое положение в высшем свете досточтимые отпрыски семейства сочетались браком исключительно с представителями знатных и богатых фамилий. Дабы семейное дело не пошло на спад, глава династии с раннего возраста прививал своим детям любовь к профессии, обучая их тонкостям непростого ремесла. По достижении совершеннолетия сыновья Лиффорти пошли по стопам отца, развернув активную москательную торговлю не только в Женеве, но и далеко за ее пределами. Основополагающие принципы мирового рынка диктовали свои условия и требования, вплоть до «визитной карточки продавца». В этой связи братья Лиффорти, вопреки протестам отца, решили слегка подкорректировать свою древнюю фамилию, как им казалось, на более благозвучную, отвечающую реалиям текущего момента. С той поры потомки всемирно известного торгового дома стали именовать себя на французский манер Лефортами.

Внук Жана Антуана – Яков Лефорт, состоявший в браке с дочерью бургомистра, воспитывал семерых сыновей в духе семейных традиций, мечтая подготовить себе достойную смену. Дети чтили отца, беспрекословно подчиняясь его воле. Каждый из них послушно следовал поставленной перед ним цели, за исключением самого младшего – Франца.

До четырнадцати лет мальчик проходил обучение в Женевском коллегиуме. Получив блестящее образование, Франц не слишком тяготел к занятию торговлей. Природа наградила его недюжинной силой, высоким ростом, атлетическим телосложением и аристократической статью. Юноша мечтал о подвигах и приключениях, но, не смея перечить отцу, был вынужден отправиться в Марсель к давнему другу семьи Лефортов – купцу, имевшему свое торговое дело, дабы на практике овладеть азами коммерции. Через некоторое время, с головой погрязнув в утомительной и скучной бухгалтерии, молодой человек окончательно определился с выбором, решив посвятить себя военной карьере.

Не испросив соизволения родителя, Лефорт покинул своего наставника, поступив на службу в крепостной гарнизон города Марселя, где несколько месяцев прослужил солдатом. Узнав о самовольстве сына, разгневанный Яков вызвал его в Женеву. Не смея перечить воле отца, Франц был вынужден вернуться домой и заняться торговлей под контролем главы семейства и старших братьев. Но дух его не смирился…

В декабре 1673 года в Женеву с официальным визитом прибыл младший сын герцога Курляндского Фридриха-Казимира Карл-Яков, так же, как и Франц Лефорт, мечтавший о карьере военного. Единство взглядов и схожесть характеров способствовали сближению двух молодых людей. Узнав сокровенную мечту женевца, принц предложил ему на выбор следовать вместе с ним в Польшу, чтобы вступить в ряды тамошней армии, либо отправляться в Голландию, дабы встать под знамена его старшего брата, наследного герцога Курляндского, противостоявшего французской армии.

Франц знал, что на поддержку со стороны семьи рассчитывать бессмысленно, но он не мог предвидеть масштабов противостояния. Помимо отца и братьев, на него обрушился гнев всей женевской общины. Дело в том, что законодательством свободного города для всех граждан был установлен строгий запрет на воинскую службу в иноземных войсках. Однако решение Франца Лефорта осталось непоколебимо, и он твердо решил отправиться в Голландию. Отец, скрепя сердце отсчитал ему на дорогу мизерные путевые в размере 60 гульденов, при этом отказав в каких-либо рекомендательных письмах.

16 августа 1674 года Лефорт благополучно добрался до Амстердама, откуда отправился в Гаагу, где по рекомендации принца его приняли в свиту герцога Курляндского Фридриха-Казимира. Между тем напряжение между Нидерландами и Францией переросло в вооруженный конфликт. Лефорт неоднократно принимал активное участие в боевых действиях, например, при штурме цитадели Граве на Маасе героически сражался в первых рядах. Когда длительная осада закончилась полной победой голландцев, за проявленную храбрость Лефорту был предоставлен краткосрочный отпуск.

В Амстердаме его ждали трагические известия. Старший брат Ами сообщил Лефорту о скоропостижной кончине отца. Несмотря на смелый, волевой характер, Франц был очень впечатлительным юношей и в любых негативных событиях искал Промысел Божий, обращая вину исключительно на себя. И в данном случае именно себя считал ответственным за смерть родителя, считая причиной трагедии свою непокорность и своеволие. Моральное самобичевание постепенно переходило в фобию – когда Лефорт долго не получал писем из дома, в душу начинали закрадываться смутные сомнения, связанные с очередными обидами родственников на него, а поиски причин погружали его в глубокую депрессию и уныние.

Ф.Я. Лефорт

Не получив своей доли наследства после безвременно усопшего отца, перспектив в дальнейшем прохождении службы в свите герцога Курляндского он тоже не видел.

Франц стал подумывать, чтобы вернуться в Женеву и приобщиться к семейным торговым делам. Но мечты о славе победили, и он отправился в Нимвеген, где проходили мирные переговоры.

Находившийся там уполномоченный голландского правительства ван Фростен посоветовал юноше испытать свои силы на службе у российского царя в далекой Московии. Лефорт согласился. Необходимую сумму на дорогу ему ссудил амстердамский купец Турон, давний знакомец покойного отца. Получив от ван Фростена капитанский чин, Франц Лефорт вместе с другими искателями лучшей доли отправился в Архангельск.

В северный русский порт этот корабль прибыл 4 сентября 1675 года. Пройдя обязательную процедуру допроса у местного воеводы Федора Полиектовича Нарышкина (родного дяди царицы Натальи Кирилловны), потенциальных рекрутов определили на постой до особого распоряжения царя Алексея Михайловича. Лефорту и четырнадцати его товарищам выдавали полтину в сутки – три с половиной копейки на человека.

Здесь Франц познакомился с итальянским негоциантом Гуаскони, часто наведывавшимся в Архангельск по торговым делам. Войдя в нелегкое положение молодого военного, он одолжил ему немного денег на питание и иные надобности. Когда получили официальное разрешение от царя, тот же Гуаскони ссудил Лефорту еще шестьдесят талеров на дорогу (путь до Москвы иноземцы должны были оплачивать сами).

19 января 1676 года группа военных во главе с ван Фростеном отбыла из Архангельска в Москву. Весь путь занял чуть больше месяца, а в Белокаменной их ждали большие перемены. Скончался царь Алексей Михайлович, и на российский престол взошел его сын от первой жены Марии Ильиничны Милославской – Федор Алексеевич Романов. 26 февраля 1676 года Лефорт с товарищами прибыли в Посольский приказ, где их поименно занесли в книгу заезжих иностранцев. 30 марта группа в полном составе удостоилась аудиенции у государя. После недолгой беседы царь отпустил всех по местам проживания дожидаться окончательного решения. Четвертого апреля государев вердикт о непригодности всех до одного к воинской службе в рядах российской армии буквально шокировал иностранцев, обнадеженных ван Фростеном и потому уверенных в благополучном исходе дела. Тем же указом не прошедшим отбор кандидатам предписывалось в кратчайшие сроки покинуть пределы России.

Удрученные неожиданным печальным известием военные, тем не менее, не собирались так скоро покидать Московию. Не рассчитывая более на протекцию ван Фростена, каждый решил попытать счастья в одиночку.

Следуя царскому указу от 4 октября 1652 года, обязывавшему иностранцев, не принявших православие, селиться в иноверческом поселении за чертой города, истовый кальвинист Лефорт обосновался в Немецкой слободе, расположенной на правом берегу Яузы близ дворцового села Покровского. Там он снова встретил Гуаскони и был им представлен двум влиятельным персонам – полковнику Полю Менезесу и Патрику Гордону, надеясь на протекцию с их стороны.

Вскоре Франц устроился на должность секретаря к датскому резиденту Магнусу Гиое, но, когда тот отбыл на родину, вместе с ним не поехал. Некий полковник Крафойрд, состоявший на российской службе, собирался выдать за Франца свою дочь, но идею этого брака отвергло семейство Лефортов. Мать и старший брат настоятельно требовали, чтобы Франц как можно быстрее покинул пределы этой дикой страны. Лефорт и сам уже начал отчаиваться, что сумеет поймать в России птицу-удачу.

При содействии Гуаскони и полковника Менезеса Франц познакомился с английским посланником в России сэром Гебдоном. С его помощью не позднее августа 1678 года он планировал отправиться в Лондон, а оттуда в Париж. Об этом свидетельствует письмо, написанное им старшему брату Ами Лефорту: «Если Богу будет угодно, вы получите письмо оттуда. Там я найду лучшую службу, нежели здесь. Исполняю ваши приказания».

В ожидании отъезда между послом и женевцем завязались теплые, дружеские отношения. Временами они подолгу беседовали, обсуждая последние новости политики и светской жизни, обедали и вместе ездили на охоту. Франц втайне надеялся при содействии Гебдона поступить на службу в шведскую армию. Этим мечтам не суждено было сбыться. Ввиду нестабильной политической обстановки и во избежание новой войны с Турцией на неопределенное время вводился запрет на выезд за пределы границ государства для всех иноземных солдат и офицеров, находившихся на территории России. Однажды судьба свела Лефорта со вдовой подполковника Сугэ, у которой была на выданье очаровательная дочь Елизавета. Если первый, несостоявшийся союз с дочерью полковника Крафойрда диктовался, скорее, расчетом, и Лефорт отказался от него без особых терзаний, то к дочери вдовы он испытывал искренние нежные чувства. На сей раз, не обременяя себя испрашиванием официального разрешения от маменьки и старшего брата, Франц смело пошел под венец. Мать Лизоньки, урожденная фон Бокговен, проживала в России с 1648 года. Ее родители – приверженцы Католической церкви, боясь расправы, эмигрировали из Англии во время обострившихся гонений на католиков. По материнской линии супруги, давние приятели Лефорта – Поль Менезес и Патрик Гордон – приходились Елизавете родней, что упрочило положение женевца в глазах иноземной элиты.

Пустив корни в Российской земле, Лефорт проникся чаяниями самой России. В июле 1678 года он обратился в Иноземный приказ с повторной просьбой о принятии на российскую военную службу. Последовал царский указ: «Принять в службу иноземца Франца Лефорта, с чином капитана».

В этом же году Лефорта зачисляют на должность командира роты Киевского гарнизона, входившего в состав корпуса князя Василия Васильевича Голицына. Комендантом Киева назначили новоиспеченного родственника Лефорта – полковника Патрика Гордона.

Почти три года провел Франц Лефорт в военных походах против турок и крымских татар. На поле брани он всегда находился в самой гуще сражений. Жена и теща, которых он вывез в Киев, редко видели его в домашней обстановке.

По окончании военных действий Лефорт вернулся в московскую Немецкую слободу. За доблесть, проявленную в бою, командование удовлетворило его прошение об отпуске на родину с сохранением воинского жалованья. 16 апреля 1682 года блудный сын наконец ступил на родную землю, где не был без малого восемь лет. В своем дневнике 16-летний Людовик Лефорт (старший сын Ами Лефорта) так описывает встречу с дядюшкой: «Франц Лефорт был принят своими родными и соотечественниками, любившими и истинно уважавшими его, самым радушным образом. В беседах своих он представлял картину России, вовсе несогласную с описаниями путешественников. Он старался распространить выгодное понятие об этой стране, утверждая, что там можно составить себе очень хорошую карьеру и возвыситься военною службою. По этой причине он пытался уговорить своих родственников и других отправиться с ним в Россию.

Лефорту было тогда двадцать шесть лет. Все соотечественники заметили в нем большую и выгодную перемену. Он был высокого роста и очень строен. В разговоре являл себя строгим и серьезным, но с друзьями был шутлив и весел. Можно сказать утвердительно, что он наделен от рождения счастливейшими дарами и талантами как тела, так ума и души. Он был отличный ездок и в совершенстве владел оружием. Из лука стрелял с такою необыкновенною силою и с такою непостижимою ловкостью, что превосходил искуснейших и опытнейших татар. О военном ремесле говорил очень разумно, и, можно сказать, по справедливости, что судил о нем как человек испытанный, хотя был младший сын в семействе, которое, конечно, пользовалось почетом, но не имело таких денежных средств, чтобы дать соответствующее его дарованиям воспитание. Что касается его чувств и образа мыслей, то никогда и никто не откажется от признания – что и обнаружится впоследствии – что он имел возвышенную и благородную душу. Он был враг лести и тщеславия. Своему государю был непоколебимо предан во всем, что касалось славы его царствования и счастья подданных, и употреблял все усилия содействовать столь справедливым и благотворным предначертаниям. Во время пребывания на родине Лефорту делаемы были различные предложения многими именитыми чужеземцами, проживавшими в Женеве. Его заверяли, что он найдет достойный круг деятельности или во Франции при швейцарских войсках, или в Германии, или у императора, или в Голландии и в Англии. Влиятельные иностранцы старались отговорить его от службы в России, доказывая, что она не только трудна, но и неблагодарна. И члены его фамилии, родные и знакомые советовали ему ехать или в Германию, или во Францию, или в Англию, или в Нидерланды, где, поступив на военную службу, он мог бы приобрести значительные выгоды для себя и для своего семейства. На все эти знаки благорасположения Лефорт отвечал, что сердце его лежит к России и благодарность обязывает его посвятить жизнь монарху, от которого получил многие благодеяния. Он питал твердую надежду – и это были его собственные слова – что если Бог сохранит ему здоровье и дарует жизнь, то свет заговорит о нем и он достигнет почетного и выгодного положения».

Дабы предать законность своему статусу, Лефорт выступил с прошением перед Женевским сенатом о выдаче ему официального разрешения на проживание в другом государстве, и его просьбу удовлетворили. В выданном на руки увольнительном свидетельстве Женевской Республики значились место и дата рождения лица, сведения о досточтимых родителях, всевозможные регалии рода и социальный статус с прилагающимися весьма лестными характеристиками.

Перед возвращением в Россию Франц приобрел массу дорогих подарков для своих друзей в Москве. Это было эксклюзивное оружие, инкрустированное золотом и серебром, созданное лучшими мастерами-оружейниками Женевы, славившиеся на весь мир часы и массу других ювелирных диковинок. Остановившись по пути в Гамбурге, он узнал печальную новость о скоропостижной смерти царя Федора Алексеевича. Слухи ползли далеко неутешительные, наводя на впечатлительного Лефорта тоску и уныние. По прибытии в Москву он сразу же отправился в Немецкую слободу, где друзья и знакомые поспешили его разубедить в самых худших прогнозах. Они поведали ему, что в государстве не произошло каких-либо глобальных перемен, его покровитель князь Василий Голицын, занимавший должность главы Посольского приказа, пребывает в добром здравии и в фаворе у государей Иоанна и Петра.

Узнав последние новости, Лефорт незамедлительно отправился к князю, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение и доложить о скором прибытии чрезвычайного датского посланника Гильдебрандта фон Горна (давнего знакомого Лефорта), с которым он повстречался по дороге в Москву. Выслушав доклад женевца, Голицын временно назначил его на должность пристава при свите фон Горна.

В то время князья Голицыны занимали высокие посты и пользовались огромным влиянием в верховных органах власти, поэтому дружба с этими политическими колоссами открывала любые двери. С их протекции (но в большей степени благодаря Борису Алексеевичу, назначенному дядькой при юном Петре) карьера Лефорта резко пошла в гору.

29 июня 1683 года в честь именин Петра! ему пожалован чин майора, а уже через два месяца, 29 августа, на именины царя Иоанна V, Лефорт произведен в подполковники. В 27 лет он стал вращаться в таких заоблачных кругах, которые и не снились простому смертному. К тому времени Франц обзавелся собственным домом, где сам принимал почетных гостей: чиновников, дипломатов, негоциантов, захаживали время от времени и князья Голицыны. В Немецкой слободе не стихали звуки музыки и грохот фейерверков.

Наступил 1685 год, и бесконечный праздник порядком утомил и самих гуляк. Настало время возвращаться к делам государственным. От длительного безделья и многочисленных обильных возлияний Лефорт погрузился в глубокую хандру. Бывало, он целыми днями просиживал дома, не показываясь на людях, игнорируя приглашения друзей. Подобные перемены в поведении всеобщего любимца не остались незамеченными, прежде всего для Бориса Алексеевича Голицына. И чтобы хоть как-то привести Лефорта в чувство, князь собрался поставить его во главе конного полка в тысячу сабель и отправить в Казань навести порядок. Но обстоятельства сложились иначе, подполковника Лефорта с батальоном солдат направили в сторону Украины в помощь российским крепостным гарнизонам, страдавшим от участившихся набегов крымских татар. В Кизилевских степях батальону не раз приходилось участвовать в стычках с отрядами степняков. Осенью 1685 года войска получили приказ отступить, и зимой Лефорт был уже в Москве.

Нестабильная обстановка на российских границах требовала принятия радикальных решений.

В мае 1687 года состоялся Первый Крымский поход князя Василия Голицына. В этом походе во главе батальона в 1900 человек в составе 1-й дивизии генерала Венедикта Андреевича Змеева участвовал и Франц Лефорт. Из-за тяжелых климатических условий, вспышек эпидемий, нехватки продовольствия и фуража военная экспедиция закончилась полным провалом. В период боевых действий Лефорт – образец стойкости и мужества, неотлучно находился возле своего командира, тем самым снискав глубокое уважение генерала Змеева.

Неудачный исход Крымской кампании нисколько не отразился на карьере Лефорта. Летом 1687 года по возвращении в Москву князь Василий Голицын представил Лефорта государям и царевне Софье как доблестного героя. Государыня удостоила его денежной премией и произвела в полковники.

В феврале 1689 года состоялся Второй Крымский поход, который так же, как и предыдущий, закончился полным провалом. Вместе со всеми испытал горечь поражения и Франц Лефорт. В Москве же началось открытое противостояние между Петром I и царевной Софьей, закончившееся победой будущего реформатора. Софью отправили в монастырь, Василия Голицына – в ссылку.

Казалось, над близким к ним Лефортом нависли тучи, но гроза прошла стороной. Петру I импонировал образованный чужеземец, в общении с ним он получал ответы порой на самые каверзные вопросы. Молодого государя интересовало практически все, что было связано с заморскими традициями, методами ведения хозяйства, но больший акцент неизменно ставился на принципах государственного устройства и военном деле.

18 февраля по случаю рождения сына государя, Алексея Петровича, Лефорту пожалован чин генерал-майора. Петр все чаще наведывался в Немецкую слободу и останавливался именно у женевца, дом которого превратился в своего рода место паломничества.

Некоторых завсегдатаев не смущало даже отсутствие хозяина: и без него можно было расслабиться, отдохнуть, перекинуться в карты и, конечно же, вкусно отобедать в обществе гостеприимной хозяйки. В 1686 году эту вопиющую простоту Лефорт описывал в одном из писем старшему брату: «Вы высказали мне некоторые упреки по поводу моего хозяйственного быта. Я должен сознаться, что, в известном отношении, вы правы, но поверьте мне, что я не господин и того немногого, что у меня есть, ибо наши князья (бояре), старые и молодые, оказывают мне честь своими более нежели частыми посещениями. Даже когда меня не бывает дома, они не преминут покурить и попить у меня, как будто я и не отлучался. Дом мой очень им нравится, и я не могу сказать по справедливости, что другого, лучше устроенного, здесь нет».

Судя по описаниям, дом Лефорта, хотя и небольшой, по меркам того времени, впечатлял изяществом интерьера: каждая его комната обставлена со вкусом на французский манер. Исторические хроники тех лет свидетельствуют, что царь не слишком жаловал просторные залы дворцов, в них он чувствовал себя неуютно, ему более импонировали небольшие комнатушки с низкими потолками. Но дом Лефорта, который стал для него второй резиденцией, требовал особого подхода, поэтому масштабы и внутреннее убранство строения должны соответствовать статусу лица, пребывавшего в его стенах.

Еще одним немаловажным обстоятельством было то, что в силу своего характера Петр часто любил совмещать приятное с полезным, или наоборот. Часто заседания государственных мужей под председательством царя заканчивались грандиозными попойками.

Вокруг монарха собралась весьма разношерстная компания прихлебателей в количестве 200–300 человек различного социального статуса, звания, уровня интеллекта и национальности. Собирать подобный коллектив в стенах Московского Кремля Петр Алексеевич счел нецелесообразным. Выбор пал на дом Лефорта, а мнением хозяина по этому вопросу никто не поинтересовался. Поскольку строительство нового дома заняло бы немало времени, а помещение для встреч было необходимо еще вчера, Петр распорядился сделать пристройку к дому Лефорта в виде внушительных размеров залы, на строительство и убранство которой не пожалел казенных денег. Красноречиво описывает интерьер и масштабы залы в своем письме к родственникам некий Сенебье, приходившийся Лефорту дальним родственником: «Его превосходительство выстроил весьма красивую и обширную залу для приема 1500 человек. Она обита великолепными обоями, украшена дорогою скульптурною работою, везде вызолочена и, действительно, может быть названа прекраснейшею Императорскою залою. Наш государь пожаловал ему (Лефорту) пятнадцать больших кусков шелковых тканей, с богатою золотою вышивкою. Помещение так велико и во всех частях исполнено так превосходно, что представляет нечто удивительное. Издержки простираются, говорят, до 14 000 талеров. Меблировка роскошная; много серебряной посуды, оружия, картин, зеркал, ковров, разных украшений – все вещи в высшей степени интересные и многоценные… У генерала большое число прислуги; на конюшне двадцать кровных лошадей; у ворот дома постоянно караул из двенадцати человек».

После столь фееричного описания общую картину архитектурного ансамбля может дополнить лишь письмо самого Лефорта, обращенное к старшему брату Ами: «В саду есть пруды, каких нелегко найти здесь, изобилующие рыбою. За садом, на другой стороне реки, имею я парк, где содержатся различные дикие звери. Рабы и рабыни, которых у меня довольно, все освобождены мною.

Петр I

Словом, мой дом красивейший и приятнейший в целом околотке. Русские приезжают осматривать его как диковинку». Торжественное открытие залы, приуроченное ко дню бракосочетания племянницы Лефорта и отъезду государя в Архангельск, отпраздновали шумным застольем с музыкой, танцами, фейерверком и пушечным салютом из 20 мортир. С 30 июня по 3 июля 1693 года праздник гремел на всю Немецкую слободу. В общей сложности в торжественном мероприятии участвовало свыше 200 человек.

В 1691 году милостью государя Петра Алексеевича Франц Лефорт произведен в генерал-лейтенанты.

Через Франца Лефорта Петр вступил в дипломатические сношения с Женевской Республикой, и для своих земляков он стал чуть ли ни национальным героем.

20 декабря 1692 года Женевский сенат направил в адрес обоих государей благодарственное послание за милости и благоволение, коими пользовался их знаменитый земляк, что «соотечественникам дорог столько же по его прекрасным, от природы полученным качествам, сколько по благородству и древности его фамилии. Он брат благородного Ами Лефорта, с отличием занимающего ныне должность синдика или консула в нашем государстве». Петр был весьма польщен прочитанными строками, грело душу, что он не ошибся в выборе товарища. В ответ женевцам он отправил не менее лестное письмо, превозносящее их соплеменника до небес. Итогом подобных реверансов стало очередное воинское звание полного генерала, пожалованное государем Лефорту 29 июня 1693 года.

Этот год был нелегким для всей Швейцарии, повсеместный неурожай грозил голодной зимой. Заручившись благоволением российских царей, Женевский сенат нашел в себе смелость просить Россию о помощи. Петр, не раздумывая, приказал отправить хлеб страждущим. Соблюдая принципы взаимовыручки, царь искренне надеялся на ответную услугу со стороны Женевы. Он неоднократно наставлял Лефорта не терять связь с родными, особенно со старшим братом. Такая отеческая забота преследовала свои интересы. Через Ами Лефорта государь хотел переманить в Россию как можно больше знающих специалистов различного профиля. В перспективе для преобразования государства на европейский лад Петру требовались инженеры, строители, корабельных дел мастера, квалифицированные медики и, конечно же, опытные военные.

Противники России, в свою очередь, занимались дискредитацией, отговаривая европейских специалистов перебираться в «дикие земли, лишенные элементарных основ цивилизации». Панический страх перед Россией во многих западных странах перерастал в настоящую фобию. Подобное обстоятельство сильно огорчало Лефорта, прекрасно осведомленного о причинах многочисленных отказов своих соотечественников.

В переписке со своим зятем Троншеном он обличал причины, препятствовавшие обмену опытом между двумя государствами: «Вероятно, кто-нибудь представил Московию в страшном виде, между тем, благодарение Богу, никогда не бывало здесь так тихо, так хорошо, как теперь; даже иностранцы охотно проживают здесь». В ответ набожный Троншен, женатый на старшей сестре Лефорта, профессор по образованию и пастор кальвинистского прихода по призванию, писал: «Я чрезвычайно радуюсь всякий раз, когда узнаю, что вы продолжаете возвышаться при их царских величествах, и одно из моих пламеннейших желаний есть, чтобы Бог сохранил вам здоровье и милость государей в течение всей вашей жизни, и чтобы, достигнув маститой старости, удела крепких здоровьем людей, вы кончили жизнь, наделенные почестями и богатствами, в уповании на милосердие Бога, и унаследовали блага небесные, пред которыми земные выгоды ничто». Но сына в Москву так и не отправил.