Текст книги "То, что вы хотели"

Глава седьмая
Царь

Дальше смотреть реконструкцию реальности, предоставленную русским царем силам добра и порядка, стало скучновато. История повторялась много раз, пока не добралась до самого верха. У каждого начальника, к которому по цепочке попадало мое злосчастное изобретение, оказывалась своя червоточинка. В принципе начальники мало чем отличались от всех остальных людей, разве что гниль у них была гнилее, а демоны, дремлющие внутри, демонее. Мой поисковик, как раскаленная эстафетная палочка, жег им руки, и они, крича от боли и ужаса, перебрасывали его друг другу.

Около года Sekretex бродил по высшим эшелонам российской власти. Прежде чем он дошел до САМОГО, его протестировали на бизнесе, творческой богеме и даже оппозиции. За это время случилось много страшного, мерзкого, а иногда (очень редко) и смешного. Например, некий крупный чин в администрации президента, в обязанности которого входило надзирать за внутренней политикой и обеспечивать, охраняя богом данную власть кесаря, отсутствие реальной оппозиции, после месяца использования Sekretex вдруг понял, что он этого самого кесаря ненавидит всеми фибрами своей внезапно обнаружившейся души. Позиционируя себя скромным технократом, чиновник совсем такого не ожидал. Есть Бог, есть кесарь, есть он, умеющий лучше всех делать эту трудную работу. А эмоций, чувств, принципов нет и никогда не было. Он профессионал, ему платят фантастический гонорар. Деньгами, влиянием, возможностями. Какие, к черту, эмоции? Но Sekretex упрямо выкидывал его на оппозиционные сайты. Сплошные Каспаров с Навальным – и он, о ужас, с ними соглашался! Это было уже в самом конце цепочки, у самого подножия трона. Финал, тем не менее, оказался такой же, как у остальных. Пошел разводила каяться к царю, и цепь из начальников уперлась в вершину.

– Не вели казнить, вели миловать, царь-батюшка, – молвил, склонив повинную головушку, разводила.

– Что случилось? – без удивления спросил привыкший к таким заходам царь.

– Ненавижу я тебя, царь-батюшка. Всеми фибрами души ненавижу. Оказывается, есть она у меня.

– И как же ты это понял?

– Штука такая появилась дьявольская, инновационная, Sekretex называется, интернет-поисковик. Она и помогла. Она из кого хошь все тайные желания вытащит, о которых сам человек, может, и не подозревает. Все-все, царь-батюшка, вокруг тебя, оказывается, лжецы, негодяи и пидорасы.

– Так за что же ты меня ненавидишь?

– Так за это, царь-батюшка, и ненавижу. Уродов ты вокруг себя собрал.

– Но ведь ты и сам такой. Лжец, негодяй и урод.

– За это еще больше, батюшка, ненавижу. Особенно за это…

– Ладно, но они хоть мышей-то ловят?

– Кто?

– Ну вот эти, как их… негодяи – гомосеки – уроды.

– Ловят, царь-батюшка.

– А ты ловишь?

– Сами видите, ловлю. Изо всех сил стараюсь на ваше, ваше величество, благо.

– Ну и лови дальше, – сказал царь. – Тебе за это деньги платят. Хорошие.

Все происходило, конечно, совсем не так. Беседа разводилы с царем растянулась на несколько часов. Там произносилась масса умных слов, вроде “экзистенциональный кризис”, “выгорание на работе”, “усталость от жизни” и “философский тупик”. Чиновник имел черный пояс по плетению словесных кружев. Царь тоже был не лыком шит и мнил себя искусным манипулятором, обладающим непревзойденным даром убеждения. Для ценителей их беседа явилась бы истинным наслаждением. Но не для меня. Немного смешно, слегка противно и чуть-чуть стыдно…

Как бы там ни было, но, пройдясь ураганом по российской элите, мой Sekretex попал в руки главного начальника всея Руси. Случилось это аккурат перед зимней Олимпиадой в Сочи. Сопоставив время и место, я ужаснулся и начал догадываться, к чему привела вся эта нелепая и даже смешная, на первый взгляд, история.

* * *

Не то чтобы русский царь не знал о морально-нравственном облике своих приближенных. Знал. На то он и царь, ему это по должности положено. Для того, чтобы знать, у него на содержании имелась куча конкурирующих спецслужб. Они постоянно грызлись, стучали друг на друга и воевали за влияние. Из их многочисленных противоречивых справок и докладов возникала объективная картина реальности. Неприглядная, честно говоря, картина. Воровали, охреневали от наворованного и поэтому потихонечку морально разлагались. А как иначе? Деньги и власть портят человека. Для поддержания баланса мерзости и здравого смысла существовал он, Русский Царь, защитник простого народа, униженных, оскорбленных и обездоленных. Особо зарвавшимся надает по шапке, жадных заставит поделиться, подлежащих исправлению исправит. Не он эту схему придумал, а многонациональный русский народ, причем еще тысячелетие назад. Именно так – “многонациональный русский” – называл про себя своих подданных руководитель государства. И даже не совсем своих. Белорусов и украинцев тоже. Да чего там украинцев, он и казахов считал своими родными русскими людьми. Чем они, в конце концов, от бурятов с якутами отличаются? Такие же узкие глаза, и вообще…

Будучи русским национальным интернационалистом, царь любил практически весь мир. Окрестные народы чувствовали эту любовь и потому слегка его побаивались. А приближенные так вообще трепетали от одного только его имени. Они знали, что он все про них знает, но это было еще полбеды. Древнерусскую схему управления они знали тоже… Терпеливый, но охочий до крови чиновников-богатеев многонациональный русский народ периодически требовал жертв. Никому не хотелось быть выброшенным из роскошных палат на растерзание кровожадной толпе. Поэтому и спешили могущественные вельможи на покаяние в Кремль.

Когда количество раскаявшихся грешников-миллиардеров перевалило за полтора десятка, царь задумался. Это что же, какой-то неведомый Sekretex, и не человек даже, и не государство, а так, программуля, написанная нелепым ботаником, взяла на себя его царские функции? Теперь поисковика, что ли, бояться будут?! Хотя, с другой стороны, если он так хорошо работает, можно частично заменить им многочисленные прожорливые спецслужбы. Государству от этого только польза выйдет.

Чтобы прийти к окончательным выводам, царь решил испытать инновационное изобретение на себе. С технологиями он не дружил. Не царское это дело – дружить вообще, а с технологиями в частности. Зато у него имелся относительно молодой и относительно прогрессивный первый министр. Вот он-то во всех этих примочках хорошо шарил. За пару недель и смешной десяток миллиардов рублей он организовал правителю России эксклюзивный, особо защищенный планшетный компьютер с оригинальной операционной системой, понятной даже трехлетнему ребенку. Он же за несколько минут научил царя пользоваться продвинутым девайсом. Упростить Windows, покрасить планшет в цвет хаки и перебить китайские иероглифы на задней крышке кириллицей стоило максимум десять миллионов рублей. Из десяти миллиардов… Н-да, воровать у нас всегда умели… Такая наглость вызывала даже восхищение.

Царь, кстати, был в курсе, воровство он считал неотъемлемой частью русского многонационального характера. Когда всего так много, как же не воровать? Это пусть швейцарцы какие-нибудь по-честному скупердяйничают, им размеры честность диктуют, не разгуляешься… Зато русские бескорыстные и за други своя порвут последнюю рубаху. Даже воры. Однажды какой-то премьеришка из просвещенной Европы спросил его при встрече: “Как такое может быть – воровство, бесчестность и бескорыстие в одном и том же человеке?” Царь упомянул загадочную русскую душу и послал наивного демократического коллегу к Достоевскому. На следующем саммите коллега сказал, что прочел романы великого русского писателя и все понял. Сам царь Федора Михайловича не особо помнил, но рецепт ему понравился. С тех пор каждого иностранного лидера, посмевшего задать неудобный вопрос, он посылал к Достоевскому. Лидеры покорно шли, чего-то там понимали, но сговорчивее от этого не становились. Наоборот, гадили, где только могли. Царь даже подумывал, не начать ли посылать их к Пушкину. Он все же легче, что ли…

* * *

Узнать страшную правду про себя царь не боялся. Просто потому, что ни одна правда про него не могла быть страшной. Он царь, помазанник божий, он не родился в семье монарха, его Господь напрямую выбрал. Буквально ткнул указующим перстом в грудь. Враги объясняли его приход к власти случайным стечением обстоятельств. Он тоже поначалу так думал, но когда все стало получаться, когда даже упавшая нефть его молитвами поперла вверх, когда начавший лучше жить благодарный народ стал петь ему дифирамбы, он понял – не случайно. Избранник он. Да и потом – какая страшная правда про царя после Сталина и Ивана Грозного? Русский царь чем страшнее, тем лучше. До сих пор полстраны на рябого грузина молится. Страшный – это хорошо, главное, смешным не быть и слабым. Этого многонациональные русские не прощают. Хотя… Большую часть жизни он работал на имя, теперь уже имя работает на него. Если, не дай бог, окажется, что он пидор, как половина придворных, или педофил, или еще какой извращенец, как другая половина, дрессированные пропагандисты быстро все объяснят обалдевшему от такого поворота народу.

С пидором совсем просто: мол, весь мир идет в эту сторону, а ему приходится общаться с западными лидерами, которые все сплошь пидоры, вот и нужно быть с ними, так сказать, на одной волне… Ради Родины, ради Руси-матушки пожертвовал героический царь-батюшка самым дорогим. И еще туманные намеки, будто не западные лидеры его, а он их употребляет соответствующим способом… Тут вообще бурные, долго не смолкающие аплодисменты. Мол, мужик, красавчик, как он их, прямо в…

Царь представил совещание в Кремле, где руководители федеральных СМИ получают от главы его администрации новую вводную. “В связи с обострившейся международной обстановкой с завтрашнего дня пидором быть хорошо”. И методичку с аргументами для пропагандистов. Забавная картинка резко подняла настроение. “Ведь даже виду не подадут опытные бойцы медиафронта, – подумал царь весело, – чего хошь исполнят за ваши деньги. Вернее, за мои… Значит, бояться глупо, смело жмем кнопку и узнаем о себе страшную правду”.

Страшная правда оказалась не такой уж и страшной. С ориентацией у царя было, слава богу, все в порядке. Нормальный такой гетеросексуальный альфа-самец-гомофоб, как и полагается царю северной консервативной страны. Немного напрягало, правда, что через некоторое время в поисковике стали мелькать ссылки на какой-то неведомый АУЕ. Опасливо кликнув по ссылкам, царь быстро понял, о чем идет речь. Удивился слегка, где он и где Арестантский Уклад, который Един? Ну да, шансон ему нравился, конечно, но мягкий, вроде Розенбаума или “Любэ”. И не до такой степени, чтобы изучать значение татуированных звезд на плечах уголовных элементов. Оказалось, однако, что до такой. Очень интересным и правильным счел он арестантский уклад, очень разумным и соответствующим подвластной ему огромной территории. Все четко, понятно, а главное справедливо. Не косячь, соблюдай законы, отстегивай в общак, которым распоряжаются паханы, и все будет хорошо. И с тобой (гражданином), и с государством (зоной). Это где-нибудь у теплых морей можно в демократию играть, а для сурового многонационального русского народа ничего лучше арестантского уклада и придумать нельзя. Самый что ни на есть реалистичный и мягкий, между прочим, вариант. Ведь есть еще и беспредел… Был уже в девяностых. А песни какие у воров! Даже самый очерствевший человек с каменным сердцем не сдержится и слезу пустит. Вот он же пустил, и ему сразу полегчало. На минуту мир стал плюшевым и добрым, на минуту он и сам таким стал…

…Цыганка с картами, дорога дальняя. Дорога дальняя, казенный дом… Быть может, старая тюрьма Центральная меня, парнишечку, по новой ждет…

Добрая, мягкая минуточка проскочила и исчезла. “Старая по новой, – зло подумал царь, – старая по новой, сука, ждет. Точно. Ведь хотел в двенадцатом году соскочить с концами к другу Сильвио на Капри. Хотел оставить эту гребаную тюрьму молодому парнишечке-премьеру. Не получилось. Волки позорные всюду рыщут. Западные суки-партнеры. Загрызли бы парнишечку, в натуре, вместе с нашей огромной, горячо любимой тюрягой. Падлой буду, загрызли бы. Поэтому «старая по новой», как раб на галерах уже четырнадцатый год…”

Царь совсем было загрустил, но вдруг заметил изменения в своем мысленном лексиконе и рассмеялся. Успокоился. Да, сложись судьба по-другому, сидел бы он сейчас на нарах и ботал по фене. Талант у него, видимо, к этому делу. Но не пропал бы, нет. Правильный человек нигде не пропадет. И вообще – его неожиданная тяга к блатному миру имеет вполне рациональное объяснение. Послевоенное детство, где, как пел Высоцкий, одни “без вести павшие”, а другие “безвинно севшие”, питерский двор-колодец – та же зона в миниатюре, и наконец сама Россия, в которой всегда правил пахан, как бы он ни назывался. Других правителей эта огромная суровая страна не знала, а значит, другие ей и не были нужны.

Следующая страшная правда, оказавшаяся совсем не страшной, состояла в том, что царь не любил людей. Всех. Женщин, мужчин, патриотов, либералов, гомосеков, донжуанов – вообще всех. Проницательный Sekretex постоянно выкидывал его на сайты, где говорилось, что женщина – это не человек. Особенно ему понравилась работа Шопенгауэра, убедительно доказывавшая, что эти существа – нечто среднее между ребенком и взрослым и при отсутствии родственников мужского пола нуждаются в опеке государства. “Еще как нуждаются”, – подумал он, вспомнив своих баб. Мужчин, впрочем, царь не любил не меньше, а может, и больше. Ницше, Фрейд и другие великие умы его в этом только поддерживали. Sekretex услужливо подбрасывал ссылки на сайты с соответствующими цитатами. Самих работ царь, как правило, осилить не мог – времени недоставало и подготовки, но и одних цитат оказалось достаточно. “Животные во время течки не с такой легкостью путают свое сердце и свои вожделения, как это делают люди и особенно бабенки” (Ницше). “Кому не хватает секса – говорит о сексе, голодный говорит о еде, человек, у которого нет денег – о деньгах, а наши олигархи и банкиры говорят о морали” (Фрейд).

Цитат было много, но все они утверждали примерно одно и то же. Человек – это ленивая, лживая, жестокая и лицемерная скотина. Доверять ему – смерти подобно. Верить в него – опасный и глупый юношеский романтизм. Человека можно или запугать, или подкупить. Третьего не дано. Царь был с этим согласен. Уж он-то навидался за жизнь всякого, помнил, как в девяностых лучших друзей за копейку душили. И потом – высокая должность царя убивала веру в людей лучше, чем дихлофос тараканов. Сверху все виднее, вся человеческая подлость. А ничего другого, получается, и нет… В его личном рейтинге цитат первое место безоговорочно занимало высказывание грустного клоуна Чарли Чаплина: “Жизнь – это трагедия, когда видишь ее крупным планом, и комедия, когда смотришь на нее издали”. Очень умный был человек этот Чарли, оттого и такой грустный, наверное…

* * *

Долго предаваться рефлексии царю не позволили сочинская Олимпиада и обострившаяся обстановка на Украине. Одно было безусловно связано с другим. Поднасрали западные суки-партнеры, специально вагон печенек жадноватым хохлам выкатили, чтобы испортить ему и всему русскому многонациональному народу заслуженный спортивный праздник. А ведь он по всем направлениям прогнулся, главного олигарха-оппозиционера из тюрьмы выпустил, риторику смягчил, гайки открутил до предела. Все, как они хотели… Не оценили, суки. Никто в Сочи не приехал. Наоборот, все приехали в Киев со своими печеньками. Подкупили, запалили мать городов русских, подожгли шины, стали избивать ментов и гнать ссаными тряпками законно избранного президента. Да, не лучшего президента, но своего, “многонационального русского”, хотя и уголовника в прошлом. Ну и что? У них свои сукины сыны, у нас свои уголовники. Такова человеческая природа, для порядка людям не философы, а паханы нужны. Им, значит, можно, а нам нет?

…На фоне пяти олимпийских колец окончательно гибла некогда могучая русская империя. Только-только с колен подниматься начали, только оправились чуть-чуть от величайшей геополитической катастрофы, а белозубый пахан в ковбойской шляпе взял да и отвесил подзатыльник наглому выскочке: мол, даже не думай, твое место под шконкой, шестерка. Нельзя так с Россией, и с ним так нельзя…

Однако что делать – было неясно. Sekretex направлял на сайты, где говорилось, что русские и украинцы один народ, что нет вообще никаких украинцев, а есть малороссы, южная ветвь великороссов. К сожалению, это почти ничего не меняло. Царь сидел в царской ложе на стадионе “Фирташ” в Сочи, одним глазом наблюдал закрытие Олимпиады, а другим, косясь в планшетный компьютер, видел, как пылает Киев, как откалывается, уходит невозвратно к атлантическим берегам русская мать, русский корень и фундамент, родная и любимая Украина.

На стадионе бушевало красочное шоу. Лазеры, музыка, иконы, колокола, Родченко, Кандинский, балет – все, чем могла гордиться огромная угрюмая, но хлебосольная страна. Наизнанку вывернулись, денег не считали, зиму в субтропиках организовали, но приняли с размахом людей доброй воли со всего мира. А эти люди… эти люди… вернее, паханы этих людей, вот прямо сейчас, когда мы мечем им на стол все что есть, хлебосольную Россию нагибают, ставят в коленно-локтевую позицию и…

Царя душил гнев. Это очень страшно, когда русского царя душит гнев, это и раньше страшно было, а сейчас еще страшнее. Красная кнопка-то вот она, всегда под боком, офицер с ядерным чемоданчиком в десяти метрах сидит, только подзови… Самодержец всея Руси встал прямо посреди очередной сцены и начал аплодировать. За ним удивленно поднялся весь стадион. Чего это он, вроде не финал еще? А он яростно бил в ладоши, будто желая прихлопнуть всех этих заокеанских ковбоев. “Они еще пожалеют, еще поймут, с кем связались, суки, – колотя в ладоши, ожесточенно думал царь, – это вам не Калифорния, это, на хрен, Россия, пока вы там апельсины жрали и бабло заколачивали, мы здесь выживали, нам мало надо, гораздо меньше, чем вам, но то, что нам надо, мы всегда получаем, поскольку за ценой не стоим. Терять нам нечего потому что… Не растут у нас апельсины”. Когда после аплодисментов царь сел на свое место, первое, что он заметил, была мигающая бордовым кнопка на планшетном компьютере, спрятанном от посторонних глаз в неприметную нишу. На кнопке было крупно написано: “ЧТО ВЫ ХОТИТЕ”. Второе сообщение, помельче, гласило: “Поздравляем, кнопка тайных желаний активирована”. Царь протянул руку и большим пальцем, с усилием, словно хотел раздавить назойливую муху, нажал на кнопку.

* * *

Крым. На первой странице поисковика в каждой ссылке присутствовало слово “Крым”. “Какой Крым, причем здесь Крым? – удивился самодержец. – Украина уходит, а тут Крым какой-то…” Но на ссылку все-таки кликнул. На самую первую, где было написано: А. Н. Толстой. Роман “Петр Первый”, о флоте и Крыме.

“Зимой будем строить большой флот в Воронеже, – сказал Петр, поднимая покрасневшие глаза. – Завтра нужно взять Азов, Петр Иванович. (Указал чубуком на небольшой залив на западе от устья Дона.) Гляди… Здесь поставим вторую крепостицу. За зиму турки не проснутся в Азовском море, а весной мы приплывем сюда с большим флотом… Гляди – в проливе под Керчью ставим крепость – и все море наше… Строим морские корабли, и – в Черное море. (Чубук летал по карте.) Здесь мы уже на просторе. Крым будем воевать с моря. Крым наш. Остаются Босфор и Дарданеллы. Войной ли, миром пробьемся в Средиземное море”.

“Крым наш”. В этих словах была бешеная энергетика. Царя аж передернуло. “Крым наш, Крым наш, Крымнаш, крымнаш…” – попробовал он на вкус удивительное словосочетание и пришел в чрезвычайное возбуждение. Это было похоже на заклинание, на волшебное “сим-сим откройся”, решающее все проблемы. Это как за два хода до неминуемого мата доску шахматную перевернуть. Некрасиво, не по правилам, но очень эффективно. Особенно если потом еще этой доской ухи заокеанским ковбоям прищемить где-нибудь подальше, в Сирии, например, или Венесуэле. Да, вой поднимется страшный, да, есть риск санкций, в худшем случае девальвируется рубль и обеднеет народ. Но… кто не рискует, тот под шконкой сидит, а он там сидеть не будет. Ни он, ни Россия. Терпеливые многонациональные русские все вытерпят, еще и счастливы станут от того, что в их безрадостной, нищей жизни хоть какой-то смысл появился. Пускай хрен без соли доедают, зато Крым наш! Зато наглые, разжиревшие и зарвавшиеся ковбои ходят теперь с распухшими красными ушами. Ходят и боятся. Нас боятся, с нашим хреном без соли и безрадостной жизнью… Он знает свой народ. Наивный, глупый, угрюмый, жестокий, добрый. Он сам и есть воплощение многонациональных русских. Его Господь помазал на царство и дал ему в руки эту дурацкую смешную игрушку под названием Sekretex. Но не игрушка это, а знак… Знамение!

…Снова встает со своего трона русский царь. Снова начинает аплодировать. Снова подхватывает его аплодисменты олимпийский стадион “Фирташ”. Камера, транслирующая церемонию, показывает его лицо. На этот раз счастливое. Добрые царские глаза ласково смотрят на каждого зрителя. Полтора миллиарда людей по всей земле восхищенно следят за грандиозным шоу. И почти у всех одна и та же мысль: “Какой милый и болеющий за свою страну человек этот русский царь. Ну не может быть плохим глава государства с такими добрыми и счастливыми глазами”.

* * *

Последняя сцена длинного кино у меня в голове оказалась довольно неожиданной. Происходила она на торжественном приеме в Кремле по случаю награждения героев присоединения Крыма, спустя почти год после церемонии закрытия Олимпиады. В Георгиевском зале брутальные мужчины держали грубыми пальцами непривычно хрупкие для них фужеры и неловко закусывали тарталетками с черной и красной икрой. Были здесь и другие мужчины, не такие брутальные, в хороших английских и итальянских костюмах. Эти управлялись ловчее, но лица их омрачала печаль. Тяжелый выдался год, много денег сгорело, а перспективы впереди туманные… Был здесь и русский царь. Все получилось, как он задумывал. Терпеливый народ терпел и был при этом счастлив. Нашлись, конечно, отщепенцы из пятой колонны, но где же их нет? Ничего, повоняют и смирятся…

Царь теперь окончательно превратился в самого могущественного владыку мира. За границей его боялись, на родине боготворили. Среди подданных утвердилась вброшенная пропагандистами и льстящая самолюбию мысль: есть царь – есть Россия, а нет царя – и России нет.

Самодержец поднялся с трона и подошел к скромно стоящему в сторонке чиновнику-разводиле, ненавидящему его всеми фибрами обнаружившейся год назад души. В качестве наказания и легкого троллинга царь назначил его на должность смотрящего за Восточной Украиной и Крымом. Знал, что не одобряет чиновник его лихих геополитических экзерсисов, а все равно назначил. Чиновник, как всегда, справлялся блестяще. Страдал и справлялся. Царю метания продажной шкуры – одаренного сребролюбца – доставляли эстетическое наслаждение.

– А главного-то героя мы с вами наградить забыли, – благосклонно улыбаясь, обратился самодержец к чиновнику.

– Вас? – льстя и заискивая, спросил чиновник, стараясь стать ниже невысокого царя.

– Меня хрен забудешь. Вон, каждый день все мировые СМИ полощут…

– Заказать несколько хвалебных статей? Это легко, вы только скажите. У нас там свои люди везде, и бюджет уже выделен.

– Это понятно, что с бюджетами вы классно научились справляться. Даже не сомневаюсь. Но я сейчас не об этом. Парнишка-то, который Sekretex создал, прозябает, бедняга. А ведь это его изобретение меня на мысль натолкнуло. Так что, если бы не он, может, и не пили бы мы с вами сейчас.

– Ясно. Наградим. Квартиру дадим в центре Москвы, Героя России присвоим.

– Ты себе квартиру присваивай. Да чего я говорю, присвоил, наверное, уже, и не одну. А парнишке… Не знаю, сделай, чтобы у него все было хорошо.

– Совсем хорошо? – уточнил чиновник.

– Совсем. Прямо чтобы лучше некуда. Вот до какой степени. Штука его полезная очень. Нужно поддержать, под нашим контролем, конечно. А то потом, как всегда, будем свои русские изобретения на западе покупать. Понял?

– Понял. Выполним. Разрешите идти? – удачно мимикрируя под военного, спросил чиновник.

– Иди, шампусик вот только допей и иди, – ласково ответил ему царь.