Текст книги "Центурион Траяна"

«Неужели и во мне есть подобная же пустота, никчемность, ничтожность… – спрашивал себя Адриан, глядя на эту женщину, как будто смотрелся в отполированное до солнечного блеска серебряное зеркало. – Я ненавижу все это до бешенства. И все же… это есть во мне…»

Она обожала, чтобы ее ложе было осыпано лепестками роз и лилий. Они встречались днем, когда неверная жена якобы посещала лавки торговцев драгоценностями и духами. Насытившись любовными ласками, Адриан дремал подле нее, а она осыпала его могучее тело лепестками роз.

Еще она обожала деньги. Приходя, Адриан бросал в вазу с лепестками монеты – он непременно набирал перед уходом ауреи[104]104
  Аурей – золотая монета, равна ста сестерциям.


[Закрыть] и денарии из разных чеканок и осыпал профилями мертвых правителей юную матрону, как будто уличал ее в скоротечной и подлой измене. Он покупал ее как шлюху – только за очень высокую цену. Она же скрывала свои наклонности Мессалины под бледными розовыми лепестками.

Через три или четыре месяца после начала их связи она сообщила, что беременна. И рассмеялась, увидев растерянное лицо Адриана. Несмотря на всю свою недалекость, она распознала, в чем дело.

«Не бойся, твоему браку с Сабиной ничто не грозит, – сказала Элия, продолжая смеяться, – мой муж признает ребенка».

Маленький Луций родился за месяц с небольшим до официального брака Адриана с Сабиной. Элия не ошиблась – Цезоний Коммод поднял ребенка с земли, когда маленький кричащий сверток положили к его ногам, признал сына за своего. А мог бы отречься, приказать отнести его на Овощной рынок и оставить у колонны Лактария. Вместо этого Цезоний Коммод отправился в храм Юноны Луцины на Эсквилине и внес имя Луция в списки родившихся под именем Луция Цезония Коммода.

Ну что ж… родился, признали, не подкинули. Будет расти в знатной римской семье малыш императорской крови. Адриан вздохнул, и мысли его тут же перекинулись на собственную семью и собственную жену. Неприязнь вдруг вспыхнула, переходя чуть ли не в ярость. Сабина умеет устраивать ссоры, но так до сих пор и не забеременела. Если бы она родила мальчика, внука Траяну, император непременно усыновил бы Адриана! Но нет, она то ли что-то делает, чтобы не беременеть, то ли в самом деле пока не способна стать матерью…

– Что с тобой? – Филон тронул Адриана за локоть.

– А?.. – Адриан очнулся от печальных размышлений.

– У тебя такое несчастное лицо.

– Я вспомнил Рим… – вздохнул Адриан.

* * *

Откачать колодец до самого дна не сумели. Хотя воду черпали исправно, мостовая вокруг покрылась коркой льда, но бойкий родник все равно тут же заполнял дно чистейшей водой. Пришлось выбрать раба пожирнее, натереть его дополнительно маслом, дать глотнуть вина и спустить парня вниз. За несколько мгновений, стоя по колено в воде и шаря по дну руками, он на ощупь собрал в ведро все, что смог найти. Потом ему на смену спустили второго, потом третьего.

– Я знал, что в Сирмии дерьмовые бани, но не думал, что такие маленькие и холодные, – раздался за спиной Филона насмешливый голос.

Грек обернулся. Перед ним стоял незнакомый человек лет тридцати. Он был светловолос и светлоглаз, кирпичного оттенка летний загар потускнел, придавая лицу грязноватый оттенок. Был он в замызганных и засаленных одежках, но все же за бродягу его никто бы не принял – военный пояс с наборными пластинами, рукоять меча и ножны богато украшены, начищенный бронзовый кошелек на поясе говорили сами за себя.

– Будь здрав, Адриан! – сказал белобрысый.

– И ты здравствуй, центурион Декстр! – отозвался Адриан. – Давно ли ты бывал в термах?

– Как раз в январские календы.

– То-то я чую, от тебя сильно попахивает, – сморщил нос Адриан. – Не хочешь помыться? – Он кивнул на колодец.

– Люблю купаться в прохладной воде. Но… летом. Может, ты порадуешь меня и скажешь, что бани истоплены?

– Истоплены, – подтвердил Адриан, – но только в лаконик[105]105
  Лаконик – парильня.


[Закрыть] побежит первым наш Тритон, а то бедняга совсем посинел.

– Кажется, все детальки подняли! – как раз в этот миг из колодца донесся гулкий голос Тритона.

– Тогда вылезай! – милостиво разрешил Адриан. – Но учти: если Филон не досчитается какой-то части, придется тебе снова нырять. Именно тебе – в полный воды колодец.

* * *

Адриан и Декстр оба любили не лаконик с его сухим паром, а влажный кальдарий, куда и направились после того как банщики со всей старательностью натерли их маслом. После этой процедуры рабов выставили за дверь. Декстр был не из тех, кто почитал рабов за глухих и безгласных существ, ведь чаще всего хозяйские тайны продают рабы. Декстр и сам зачастую выступал покупателем.

– Неудачное место для зимовки этот Сирмий, – заметил Декстр. – Войска в Виминации, отдельно от императора, из охраны одни преторианцы, а я всегда их недолюбливал. И до Рима далековато.

– Зато из Мезии сообщения неплохо доходят.

– Ждешь сообщений из Мезии?

– Вроде как… А что в Риме?

Разговор в кальдарии – это разговор в кальдарии – всегда расслабленные тягучие фразы. Больше намеки, недомолвки. Слова, как и мысли, с трудом пробиваются через расслабляющий жар.

– В Риме мутно.

– Что?

– Ждут добычи. Причем жирной. А ее, как понимаю, нет…

Адриан нахмурился. Исход летней кампании всех озадачил. Римляне были уверены, что на той стороне сокровища будут лежать грудами, дожидаясь доблестных воинов, а легионеры обнаружили скудный, почти нищий край. Если чего тут и было в достатке – так это оружия у ее жителей, да стрел, что летели из-за кустов.

– Траян так легко оставил столицу без своего пригляда. А между тем совсем недавно там убили императора.

– Ну, раз он удалился, теперь там убивать некого, – заметил Декстр. – И некому. Много болтунов, много ярких болтунов. И много сочинителей. Все пишут книги и эпиграммы.

– Кто же тогда занимается политикой?

– Никто… Вот о чем я думаю, Адриан… Что-то не так мы сделали. Это золото замутило нам разум. Дакия за Данубием-Истром будто стена между нами и варварами, и в стене этой припрятана толика золота. Мы полезли крушить стену ради сотни монет. А что будет, когда ее обрушим? Кто станет сдерживать варваров из скифских степей? А?

– Картину ты нарисовал красивую, – сказал Адриан и, помолчав, добавил. – Страшную картину. Я порой и сам так думаю… вот только. Стена эта не такая уж надежная – она сама готова своей мощью нас придавить. Камни в ней такие, что и Геркулесу не поднять.

Декстр засмеялся – ехидно, зло.

– Да уж. Союзника из Децебала трудновато сделать. Он почему-то посчитал себя сильнее Рима.

– Он полагал, что может стать сильнее Рима, – уточнил Адриан. – Децебал – умный правитель. Но он ошибся, надеясь, что у него есть время набраться сил.

– И все же мне не нравится этот пролом в стене. Неведомо, что может оттуда вылезти.

– Если Рим объединит большинство стран под своей властью, отпадет в итоге нужда в войне… – проговорил Адриан, прикрыв глаза. – Мы будем оборонять рубежи, единая страна насладится процветанием.

– Ой ли… – ему в тон отозвался Декстр. – Где же ты видел такую богатую и большую семью, чтобы в ней всегда царили мир и согласие? Строгий отец правит домом, все сидят тихо, но вот кто-то из рабов, или сыновей, или дочерей подсыпает ему яд… Старик умирает, сыновья дерутся за наследство, дочери натравливают зятьев, внуки тоже на что-то претендуют. Как тебе такая картина, Адриан? Кто поручится, что не наступит вновь год четырех императоров? Кто поручится, что даки и геты станут римлянами, иудеи перестанут враждовать друг с другом и с нами, сенаторы и военачальники – мечтать о власти, наместники провинций забудут воровать и творить произвол… И так далее, так далее, так далее…

– Я попробую этот мир исправить, – очень тихо сказал Адриан.

– Насколько?

– На сколько хватит моей жизни.

– Тогда богам придется даровать тебе бессмертие.

Адриан улыбнулся – где-то в белом мареве пара грезились ему удивительные картины.

О чем грезил Декстр, никто не мог догадаться. Этот человек для всех оставался тайной. И всегда в нем таилась скрытая угроза. С какой целью Траян посылал в Рим Декстра, Адриан мог только догадываться. И догадывался он далеко не обо всем. Что Декстр занят расширением полномочий службы фрументариев – это было Адриану известно, как и то, что этот центурион знает обо всех практически всё.

Римляне не держали специальной разведки, но мысль создать особую службу Траяну нравилась, постоянно поддерживалась и подогревалась Адрианом и потихоньку воплощалась в жизнь. Однако ничего путного на ходу пока не удавалось сделать. И вместо разветвленной сети обученных агентов имелось несколько отрядов, которых за глаза называли «быками Декстра». Обычная армейская конная разведка состояла из летучих отрядов, которые могли разве что на расстоянии дневного перехода оказаться впереди основной колонны, чтобы выяснить – нет ли по пути засады. «Быки Декстра» углублялись в дакийские земли, отыскивали перевалы в горах, тайные вьючные тропы, искали вражеские дороги и крепости в долинах.

Но дельных «быков» было очень мало[106]106
  Разведка всегда была слабым местом римской армии. Долгое время среди римлян господствовало убеждение, что противника необходимо одолеть «честным путем», то есть в открытом бою. «Но для честного человека лучше быть побежденным, чем дурным путем одолеть несправедливость», – утверждал Гай Саллюстий Крисп, современник Юлия Цезаря. Так же не было у римлян и специальной тайной службы. Доносчики, писавшие доносы, сами же должны были выступать в судах обвинителями. Другое дело, что такие принцепсы как Нерон или Домициан поддерживали нужных обвинителей и оказывали давление на суды. Именно во времена Траяна была создана тайная служба, так называемые фрументарии. Сбор сведений на чужой территории могли осуществлять в основном торговцы. Именно поэтому они в случае открытия военных действий попадали под удар первыми. Но на территории Дакии были очень слабо развиты товарно-денежные отношения, к тому же греческие и римские товары ввозились в основном в «города» Валахской равнины, а в сердце Дакии, в Трансильванию, римские и греческие торговцы вряд ли могли проникнуть.


[Закрыть].

Февраль 855[107]107
  Февраль 102 года.


[Закрыть] года от основания Рима. Сирмий

На другой день Адриан захотел испытать первую собранную машину.

Филон, сияя от самодовольства, велел с особой аккуратностью вынести первый механизм и установить на возвышении. Мишень – старую тунику с зашитой горловиной, набитую сеном, поставили на расстоянии в сотню шагов.

Машина исправно посылал дротики в цель – ее мог обслуживать один человек, вращая ворот взад и вперед. Упор на цепи заставлял в нужное время спусковой крючок цеплять тетиву, и в нужный момент – ее спускать[108]108
  Филон сконструировал полибол – довольно сложную машину, разновидность автомата, посылавшего в цель дротики из накопителя в виде воронки.


[Закрыть]. Правда, нужно было прерываться, чтобы закладывать дротики в воронку. Или ставить еще одного человека в помощь.

– Ну, что скажешь? – раздуваясь от гордости, спросил Филон у наблюдавшего за стрельбой Декстра.

– Мешок сеном они пробивают, – снисходительно кивнул центурион. – А вот пробьют ли человеческую плоть? Надо испытать… Пошлем Зенона в тюрьму, пусть нам дадут какого-нибудь парня покрепче, приговоренного к смерти за убийство.

– Ты… ты хочешь испытать машину на человеке? – осторожно уточнил Филон.

– Именно. На преступнике. Вместо того чтобы отправлять его на крест, мы обеспечим ему быструю смерть, – Декстр оставался невозмутим.

– У нас в Риме в отличие от греческих театров преступников убивают на сцене – когда по ходу действия кого-то должны прирезать. Будет считать, что это в какой-то мере – римская сцена, – поддержал центуриона Адриан.

– Ты же любишь все греческое, – напомнил Филон.

– Но править я собираюсь Римом, – прошептал Адриан.

Потом он снова повернулся к машине Филона:

– Мне кажется, натяг слишком слаб, и дротики летят не в пример медленнее, чем из обычного стреломета. Панцирь они не пробьют, это точно. Правда, из даков мало кто носит металлические доспехи. А вот пробьет ли дротик просто человечью плоть, мы сейчас увидим.

* * *

Преступника вскоре привели. Это было крепкий хмурый человек с длинными рыжеватыми волосами и длинной бородой, с порченным зубами, в каких-то потерявших цвет лохмотьях. Несмотря на буйные кудри да бороду на варвара он не походил – скорее полу-грек или полу-римлянин из свободных. Видимо, его довольно долго держали в колодках до вынесения приговора. И теперь, следуя за Зеноном в сопровождении двух городских стражников, он страстно вдыхал чистый морозный воздух – на солнце чуть-чуть таяло, но в тени подмораживало, и на лужах похрустывал ледок под старыми сандалиями арестанта.

Адриан указал, куда поставить пленника. Смертника развязали, и теперь он стоял, поеживаясь и глядя на всех безумными круглыми глазами, в которых хмельными огоньками вспыхивала и гасла надежда.

– Наденьте на него лорику, – приказал Адриан.

– Лорику дротики не пробьют, – напомнил Декстр.

– Надеть лорику! – повторил Адриан.

Приговоренный к смерти безропотно позволил обрядить себя в чешуйчатую лорику и завязать нужные ремешки.

Филон лично встал к барабану. Вращая взад и вперед рукояти, натянул тетиву. Бах! Первый дротик ударил в грудь смертника. Арестант покачнулся, отступил. Второй дротик попал чуть левее, парень вновь шагнул назад, поскользнулся и грохнулся навзничь, а предназначенный ему дротик впился в плечо стоявшему позади зеваке. Тот завизжал.

– О, бессмертные боги… – пробормотал Филон.

Все побежали смотреть на раненого и на миг позабыли про арестанта. Смертник покрутил головой, сообразил, что о нем позабыли, елозя по льду, отполз в сторону, потом вскочил и кинулся в ближайший просвет меж домами. Оплошавшие охранники завопили: «Держи!» и понеслись следом.

Парень, в которого попал дротик, тем временем визжал как свинья, которую начали резать, но не сумели достойно завершить дело. Дротик вошел в плоть на всю глубину наконечника.

– Тебе повезло, парень, – хлопнул его по здоровому плечу Адриан. – Дротик из обычного стреломета пробивает тело насквозь, да еще оставляет в теле острые щепки. А тут наконечник даже не задел кости.

После столь ободряющих слов парень перестал визжать, побелел, и принялся хватать ртом воздух.

– Отведи его к Критону, – приказал Адриан вольноотпущеннику. – Пусть вынет эту штуковину у него из тела.

– Это же личный врач Траяна, – изумился Зенон.

– Вообрази, я знаю. Но дядюшка разрешил прибегать к его услугам. Вот я и прибегаю.

* * *

Когда на другой день Адриан поутру после занятий с гирями обливался водой у колодца, Декстр вывел приговоренного к смерти из той же улицы, в которой тот исчез во время своего бегства. По-прежнему в чешуйчатой лорике, в грязных лохмотьях, прихрамывая, беглец покорно подошел к Адриану.

– Если я тебе нужен, можешь и дальше стрелять в меня, господин. Только дай поесть, – заговорил он на вполне приличной латыни.

Адриан глянул на него с любопытством.

– Ты казался мне удачливее, парень. Неужели не сумел спрятаться, найти своих…

Тот молчал.

– Я заметил, что парень хромает, – ответил вместо приговоренного Декстр. – Значит, далеко не убежит. Зашел в ближайший дом и сказал, что буду сидеть в таверне на углу до темноты. Если ко мне не придут и не сообщат, где укрывается беглый, я сожгу весь квартал. Мне сообщили.

– Я давно в Сирмии не был, хотя и здешний, – признался беглец. – Вернулся из-за реки. Бывший ремесленник, ауксилларий. Думал выслужить себе римское гражданство, получить бронзовый диплом гражданина, да не вышло… Во времена Домициана…

– Как тебя звать, бывший ауксилларий? – перебил его Адриан.

– Проб.

– Мне кажется, Проб нам еще пригодится живым. Займись им, центурион.

Декстр понимающе кивнул, отвел пленника в комнату за кухней, где спали рабы, и разбудил Зенона.

– Парня вымыть, раны перевязать, одеть, обуть, накормить. После завтрака привести к Адриану.

Зенон не удивился подобному приказу. Он давно ничему не удивлялся.

* * *

Через час после того как Адриан позавтракал в обществе Декстра, Зенон привел к нему странного арестанта, в чистой тунике, с перевязанными ранами, и даже подстриженного.

– Значит, ты жил на той стороне. И довольно долго, – начал Адриан.

– Ну да. Я одно время ходил на торговом корабле с одним купцом из Том, много повидал. Мы возили вино, оливковое масло и чернофигурные вазы в обмен на железо… А потом, когда поступил на службу в армию, тоже глаза держал открытыми.

Смертник невольно оглядывался по сторонам, и чувствовал себя неловко.

– Тебе не понравилось у даков?

– Да нет… все было нормально. Вот только… – он кашлянул. – Когда прослышал, что наши наступают, решил дать деру.

– В Сирмии тебя за что приговорили?

– Я с той стороны не пустой пришел. Нес накопленное. Золото. Денежки. Переправился еще поздней осенью на лодке. Шел к дальним родственникам сюда в Сирмий, но меня ограбили. Я защищался. Ну а потом этого грабителя встретил в городе. Началась драка. Я его убил.

Адриан кивнул. История выглядела правдоподобно. Но как-то уж слишком правдоподобно. Что-то этот парень явно недоговаривал.

– И чем же ты занимался в Дакии?

– Поначалу жил в крепости, работал с металлом, а потом сбежал.

– Почему сбежал? – Декстр так и впился в лицо беглецу взглядом.

– Да так… – Проб нахмурился. Поежился, будто в теплой комнате под взглядом Адриана сделалось ему зябко. – Просто однажды приехал один знатный дак от самого Децебала. Бицилисом звать. Ты слышал наверняка это имя.

– Может быть, – не стал ни подтверждать, ни отрицать Адриан.

– Хозяин наш выставил крепкого неразбавленного вина, да еще меда добавил – он обожал вино с медом и пил его подогретым на наш римский манер. Вот Бицилис напился, хмель ударил ему в голову, стал он доставать из кожаного мешка всякие золотые украшения, швырять их по комнате, будто камни, да еще кричать: «Золота у меня как грязи. Золота как грязи…» И все пил, пил, вино текло по его бороде, он хохотал как безумный. А еще рассказывал про какую-то реку, один берег у которой золотой, а другой – серебряный. А потом он упал подле стола и уснул. А браслеты, кубки и чаши остались валяться на полу. И сделалось мне так обидно… Я шесть лет по милости Децебала жил и работал, не разгибая спину. Работал как раб – за кров и похлебку. А уж это золото… блеск его помутил мой разум. Будто невидимая рука схватила меня за волосы и праведный гнев обуял меня…

– И ты украл это золото, Проб, – без тени сомнения в голосе произнес Адриан.

Несколько мгновений приговоренный к смерти молчал, лишь мрачно сопел. В то, что ему не платили, верилось с трудом. Децебал всегда римских перебежчиков жаловал. А этого послушать – держал как рабов.

– Да, взял. И сбежал. Шел вьючной тропой в обход через перевал, но оскользнулся на опасной тропе и повредил ногу. С тех пор и хромаю. Как – не помню – дотащился до пастушьей хижинки. На счастье, овец уже пригнали на пастбища – и тут я встретил пастуха.

– Он не удивился золоту в твоем мешке?

– Я с ним щедро поделился. До осени прожил в горах – пас овец, питался мясом и козьим сыром да лепешками, которые мы сами пекли на камнях. Боялся, что люди Бицилиса станут искать меня на дорогах. А ближе к осени я спустился в деревню и двинулся прямиком на юг к Данубию.

– Расскажи, как живут в деревнях в долине Алуты. Богато? – спросил Адриан.

Проб рассмеялся.

– Нисколько. Точно так же как мы жили в крепости. У даков хороши лишь железные инструменты. Если что подправить или сработать – есть и пила и клещи, и другой какой инструмент. Но дома у них простые, у многих вообще полуземлянки. Еда есть, одежда есть. Пара-тройка украшений – фибула или браслет – вот и все, что им потребно. Посуду женщины лепят руками без гончарного круга. А если у кого имеется чашка самосской глины, покрытая красной краской[109]109
  Самосская керамика – керамика, изготовленная на острове Самос и покрытая красным лаком, высоко ценилась в античном мире, в первую очередь благодаря очень высокому качеству местной глины.


[Закрыть], это и вовсе богатство. Шерсть они прядут сами и сами ткут.

В чем-то очень важном Проб лгал. Или – если не лгал – то недоговаривал. Рассказ его был, скорее всего, в основном правдив. И все же… все же… Порой Проб отводил глаза, но прежде чем он успевал отвернуться, что-то скользкое, лживое мелькало в его взгляде.

– И никто из даков не позарился на твое золото?

– Да у них у самих золота и серебра у каждого полно.

– Ты же сказал, что они нищие, – напомнил Адриан.

– Живут как нищие – им ведь там у себя покупать особенно нечего. Еще по берегам рек кое-кто зарится на греческие товары, а чем дальше вглубь из земель – тем меньше всего привозного. Зерна да железа у них всегда излишки. Они собирают осенью все излишки с деревни и несколько человек везут продавать. Привозят назад золото да серебро. И прячут. В укромном местечке у каждого закопаны в кувшине монеты. Вот, скажи, много ли наши римские солдаты прошлым летом нашли сокровищ в долинах Тибуска или Бистры?

– Да ерунду какую-то.

– Вот именно. Ерунду. – Проб торжествующе улыбнулся. – А все потому, что ни ты, ни другие не знают, как люди живут. Римляне подходят ко всему со своей меркой: думают, что если дом беден, то в нем нет монет, а коли завелись денарии, то пора покупать мраморные колонны да серебряную посуду. А если в доме слепленные руками горшки, бараньи шкуры да очаг из камней – то поживиться в этом доме нечем… Не так это. Где-то неподалеку в земле непременно лежит клад серебряной или даже золотой. Не жги села, а требуй выкуп. Да еще зерна – пшеницы и проса. Потому что наверняка и каждого в зерновых ямах осталось зерна с избытком до следующего года. Из-за войны купцы не плавали вверх по Алуте – значит, весь излишек так и осел в зерновых ямах…

– Больно ты хорошо заречные дела знаешь, – заметил Декстр. – Ты солгал. Ты жил среди них не одно лето, а несколько лет. Бывал в долине Алуты, но жил на западе – обретался где-то в районе Арцидавы или Берзобиса, иначе не смог бы пробраться так легко в Сирмий. Что ты натворил? Сражался против нас, попал в плен и бежал? Убил римского легионера? Что на самом деле ты сделал?

– Ничего такого… – огрызнулся Проб. – Да, был я этой весной у Берзобиса. Что с того? Сенека[110]110
  Сенека – Луций Анней Сенека Младший (4 г. до н. э. – 65 г. н. э.) – философ-стоик, ритор, писатель, драматург воспитатель императора Нерона, долгое время занимался управлением империей, нажил огромное состояние, был обвинен в участии в заговоре против Нерона и по приказу императора вскрыл себе вены.


[Закрыть] говорил: «Где хорошо, там и родина». А мне всюду плохо – оттого и родины для меня нет. Нечего о предательстве толковать: я сейчас дакам жизни спасаю. Они откупятся и спасутся. И на римлянах не будет их крови. Но коли вы начнете их грабить, мужчины непременно за оружие схватятся – потому что у каждого в укромном месте фалькс припрятан. Кинжалы они в открытую носят, как геты на этом берегу. Будет кровь, будет смерть…

– Как на той стороне прозывали тебя, Проб? – спросил Декстр.

– Драчун.

– И ты любишь драться?

– В молодости ловко орудовал кинжалом… Но теперь я эти дела оставил, – спохватился перебежчик.

– Пойдешь на ту сторону вместе с нами? – перебил оправдательную речь Проба Адриан.

– У меня есть выбор?

– Нет.

Проб поник. Верно, надеялся на какое-то чудо. Что его обнимут, сожмут в военном приветствии локоть и простят.

Не вышло.

* * *

Писцы Бальба расположились в большой светлой комнате со слюдяными рамами в окнах. Каждый из рабов аккуратно вычерчивал на куске папируса ту карту, что Адриан выправил во время последнего похода – то есть путь от Виминация и Ледераты к долине Бистры. Теперь более или менее ясно было, как идти и куда – но только лишь до долины реки Стрей – а дальше все опять превращалось в одни домыслы и предположения.

На специальном возвышении на досках были раскатаны несколько свитков. На каждом был начерчен кусок карты, причем так умело, что вместе они образовывали одну большую – вся Империя представала на них, все провинции, города, дороги. Но только выглядела она вытянутой – так, будто по ней скалкой прошлась умелая хозяйка. Моря были уменьшены – но не морем же плыть собирался император в столицу Дакии. Зато расстояния между городами были указаны точно, обозначены города и постоялые дворы, станции смены лошадей.

Когда Адриан вошел, Бальб что-то втолковывал нерадивому писцу.

– В чем дело? – Немолодой уже человек повернул к Андриану потное лицо.

Бальб вообще часто потел – даже когда в комнате было не жарко. А сейчас в помещении было не столько жарко, сколько душно – около двадцати писцов трудились под началом Бальба.

– Я просил сделать пять копий с той карты, где начертана река Алута и перевал Боуты, – напомнил Адриан. – Она еще подписана с изнанки – «Карта Декстра». Ты сделал?

– А, конечно. Пять карт для тебя. Двадцать для императора. И еще столько же для Лаберия Максима. Тогда дайте мне еще хотя бы десяток рабов, умеющих малевать эти карты, а не сочиняющих нечто непотребное…

– Я лично ничего не могу тебе дать, – отозвался Адриан, – я могу только требовать.

– Не слишком ли ты много на себя берешь, Адриан? Ты еще не император, – довольно дерзко ответил Бальб.

– Тогда дай один экземпляр той карты, что ты нарисовал по данным нашего прошлого похода.

Бальб скорчил злобную гримасу, но кусок пергамента с картой выдал.

Адриан вернулся к себе и выложил карту перед Пробом.

– Вот Данубий, вот Бистра, вот Стрей, – показал он нарисованные на карте реки. – В прошлом году мы дошли только сюда. – Палец остановился сразу у Стрея. – Мы не знаем, что там дальше. Бывал ли ты дальше? Скажи.

– Я был здесь, – палец Проба ткнул в пустоту за синей полосой.

– И что здесь? – спросил Адриан.

– Горы. Хребты, проход меж которыми стережет крепостная стена. Пещеры повсюду. И крепость Красная скала.

– Красная скала? – переспросил Декстр. – Я слышал это название, но саму крепость не видел.

– Она на самом деле красная, эта скала, на которой крепость стоит, – сказал Проб. – Любые войска, что подходят к Сармизегетузе с запада, видно с ее башен как на ладони.

– Большая крепость? – оживился Адриан.

– Не особенно. Где-то триста с небольшим футов на сто пятьдесят[111]111
  Проб определяет размер каменной крепости Красная скала (Пятра Рошие) на глаз. Размеры каменной крепости, чей фундамент сохранился до наших дней, 102 на 45 метров.


[Закрыть].

– Как ее взять? – ноздри Адриана затрепетали, как трепетали всегда, когда он шел на охоту, вооружившись рогатиной и копьем. На матерого кабана шел.

– Никак, – ответил Проб. – Наверх есть только один подход – с восточного склона. Но там Децебал приказал построить вторую крепость впритык к первой – с каменным основанием и частоколом по верху.

– Ты знаешь немало, – заметил Декстр. – Почему ты сразу не пришел к нам? Почему не сказал, что можешь много чего рассказать об укреплениях? – Декстр не верил Пробу, не верил – и все.

Впрочем, Декстр мало кому верил.

Проб молчал.

– Я могу приказать тебя пытать, – сказал Декстр.

– Не грози… Я скажу тебе все, касаемое крепостей и укреплений… все, что знаю. Но о себе ничего говорить не хочу.

– Оставь его, – приказал Адриан. – Пытка – не лучшее средство. Пусть подскажет – как проще всего подобраться к Сармизегетузе?

– Никак. Простого пути нет. Пройти можно с севера – через долину реки Марис…

– Потом через долину Стрея? – спросил Декстр.

– Нет. Через Стрей хуже всего. Лучше здесь… – он провел ногтем по кусочку пергамента, продавливая на телячьей коже тонкую полоску русла не обозначенной реки. – Здесь стоят крепости-близнецы. Но они слабенькие. Фактически две сторожевые башни. Взять их ничего не стоит. Как только возьмете укрепления, путь к столице даков Сармизегетузе открыт[112]112
  Проб говорит о пути вдоль русла реки Апа-Грэдиштя и о крепостях Костешти и Блидару.


[Закрыть].