Текст книги "Зимняя война. Дороги чужого севера"

Глава 5

Полк спешно продвигался вперед. Ревели моторы, энергично шагали пехотинцы с малиновыми петлицами на шинелях. Практически вся колонна вошла в лес. Деревня Каллела осталась за спиной, быстро удалялась. Тягачи тащили орудия, рычали средние танки «Т-28», пробивая дорогу в еловых зарослях. Сломался грузовик «ГАЗ-АА», перевозящий минометы. Из капота валил густой дым. Шофер кашлял в дыму, лихорадочно отыскивая неисправность. Ругался офицер, подпрыгивал, давал бесполезные советы. Пошучивали красноармейцы, проходящие мимо. Водитель что-то подкрутил, побежал в кабину. Машина завелась и затарахтела, стреляя клубами смрада из выхлопной трубы. Полк разбился на батальоны – шли с интервалом в триста метров. В каждом батальоне – по танковому взводу, орудия. Ругались офицеры и младший комсостав, поторапливали солдат. Полковая разведка шла по флангам, высматривала потенциальную опасность. Взвод старшего лейтенанта Овчинникова ушел вперед, пропал из вида.

– Товарищ капитан, это безумие! – увещевал Мечников командира разведывательной роты, который, отдуваясь, вышагивал по дороге во главе колонны. – Я уверен, что мы идем в западню, это добром не кончится. До Кохтлы километров шесть, местность незнакомая, малопроходимая, от соседей мы отстали – и финны обязательно этим воспользуются. Я уверен, они уже расставили ловушки. То, что мы уничтожили их минометную батарею, не должно радовать – она не единственная и предназначалась для того, чтобы отрезать нам дорогу назад. Товарищ капитан, постарайтесь убедить полковника Уматова, что он поступает неправильно. Поверьте, это не паникерство, мы не можем так безумно рисковать…

– Мечников, поди ты к черту! – отбивался Покровский. – Думаешь, у меня забот больше нет, как выслушивать твои причитания? Я его предупреждал, но полковая разведка для товарища полковника – не авторитет. Приказы не обсуждаются – и баста, его назначили главным…

– Но не умным, – не сдержался Никита.

– Ох, Мечников, твое счастье, что только я это слышу, – разозлился Покровский. – Услышали бы другие, мгновенно загремел бы под трибунал. У начальства нет другого выхода, понимаешь? Получена радиограмма из штаба 7-й армии: никакого промедления, к вечеру наступающие части должны закрепиться в районе Кохтлы. И никого не волнует, что тебе повсюду мерещится засада. Черт, где посыльный от Овчинникова? – Покровский нервно смотрел на часы. – Ведь приказывал докладывать каждые десять минут…

– Они на лыжах? – спросил Никита.

– Нет, на своих двоих, – огрызнулся капитан. – Это вы у нас, элита, на лыжах бегаете… В общем, так, Мечников, – принял решение комроты, – собирай своих бойцов, вставайте на лыжи – и вперед. Обследовать местность на дистанции пятьсот метров и доложить.

Взвод рассыпался вдоль обочин, слева отделение Виноградова, справа люди Кочергина. На дорогу больше не выходили, ее в этой местности еще не проверили саперы. Волнение не унималось. Лыжные палки проваливались в снег, Никита несколько раз терял равновесие. Автомат «Суоми» колотил по груди, надоел хуже горькой редьки! Передовой отряд оторвался от колонны уже метров на двести. Надрывно кашлял Абызов, отставая от товарищей. С этим парнем действительно было что-то не так, окаянная простуда (или что похуже) въелась в организм. Сам-то скромник, ни за что не пойдет в госпиталь, а командир взвода – отец и опекун своим солдатам – этот момент упустил. Никита приотстал. Абызов, обнаружив к своей персоне пристальное внимание, смутился, перестал кашлять.

– Ты в санчасти был, Абызов?

– Так точно, выпил пилюли, что дала медсестра.

– Пилюли. Лечиться надо, мать твою! – не сдержался Никита. – У нас в стране, а тем более в армии передовая медицина.

– Ага, товарищ старший лейтенант, медицина у нас хорошая. Выжить практически невозможно… – усмехнулся боец и снова зашелся надрывным пугающим кашлем.

Лес чернел, становился густым, нелюдимым. Слева от обочины громоздился плотный подлесок. Кустарник принимал ползучий вид, вился, как спираль Бруно, и проскочить на лыжах в этом месте было невозможно. Солдаты съезжали в низину, чтобы обогнуть заросли, невольно отдалялись от дороги. Но и там было не лучше – громоздились залежи бурелома, накренилась, едва не касаясь земли, вырванная с корнем гигантская ель.

– Товарищ старший лейтенант, здесь не проехать! – крикнул Виноградов. – Нам приказано не отдаляться от дороги!

Да что за бардак повсюду, черт возьми! Мечников оставил в покое простуженного Абызова, пошел вперед. Препятствий действительно было много. Слева чернел овраг с обрывистыми краями. Никита приказал, чтобы сняли лыжи и лезли через заросли. На той стороне опять «обуются», ничего страшного. А на той стороне начиналось что-то непонятное. Истошно закричал рядовой Гурмаш: здесь трупы! Это наши парни из взвода Овчинникова, они убиты! Вихрь завертелся в голове – ведь он предупреждал! Никита отбросил лыжи – как чувствовал, что уже не пригодятся, – и, ринувшись вперед, скатился через колкие заросли. Впереди была обширная яма – возможно, летом она не стала бы преградой, а сейчас вся была завалена снегом. На нее и нарвалось отделение Виноградова. Здесь лежало несколько тел в окровавленных маскхалатах. Мертвые глаза, красноармейские звездочки под задранными капюшонами. Он узнавал знакомые лица – даже в смертный час они оставались знакомыми. Снайперы работали, метнулось в голове, да еще и с глушителями… Полковая колонна, конечно, гремит, как гром небесный, но не до такой же степени, чтобы не услышать выстрелы… Бойцы попали под внезапный огонь, даже не успели ответить, машинально подмечал Никита. Но здесь не все, где остальные? Разбросало ребят… Падая на снег, он заметил разбросанные ноги на косогоре – и там кого-то достали – и заорал, как ненормальный: всем залечь, использовать естественные укрытия, огонь по деревьям! Разведчики выпрыгнули из лыж, скатились по снегу, начали стрелять длинными очередями по окружающим местечко пышным деревьям. От треска автоматов заложило уши. Со стороны противника, кажется, тоже вели огонь – закричал подстреленный разведчик где-то слева. Никита не мог отвлечься, чтобы посмотреть, кому не повезло. Он стрелял по деревьям, по подозрительным белым бугоркам, которых за ямой было в избытке. Глаза щипало от соленого пота. Он страстно надеялся, что в колонне, наконец, услышат, примут меры. Хотя и подсказывало что-то, что поздно принимать меры…

За спиной в районе дороги прогремело несколько мощных взрывов, разразилась пальба, загромыхал крупнокалиберный пулемет. Снова серия взрывов – такое ощущение, что ближе к разведгруппе, где-то совсем рядом! С протяжным скрипом переламывались деревья, падали с гулким шумом. Назад дороги не было – они же не полные самоубийцы лезть под шквальный перекрестный огонь! В отчаянии закричали загнанные в ловушку разведчики. Кто-то лежал неподвижно, уткнувшись носом в снег, пропитавшийся кровью под головой погибшего. Другие судорожно прыгали, переползали, выискивая укрытия, остервенело палили, не видя куда…

Батальоны растянулись на лесной дороге. Дистанция уже не триста метров, гораздо больше. Буксовала техника, тягачи с трудом вытаскивали застревающие в ухабах орудия. Практически одновременно вся колонна подверглась минометному обстрелу. Стреляли с флангов – и практически на всем протяжении колонны. Засада была серьезная – направление ответственное, и финны старались, как могли, чтобы не пустить Красную Армию к Кохтле. Все, что было ранее – внезапный отход егерского батальона из Путоярве, беспрепятственное прохождение полком половины пути – обрело железную логику и стало понятно даже безнадежному оптимисту – это элементы одной цепи. Заманить полк в ловушку и уничтожить! Первыми погибли саперы, проверявшие дорогу. Они даже не успели схватиться за оружие, полегли под метким снайперским огнем. Мина взорвалась под орудием, которое буксировал тягач. Станок переломился, заклинило замок. Оторвалась тяга, тягач ушел вбок и врезался в дерево. Танкисты в трехбашенном «Т-28» успели произвести выстрел вдоль дороги. Взрывом порвало гусеницу, машина завертелась. Капитан Покровский выхватил пистолет, прыгнул в канаву. Пуля сразила его на излете, перебила позвоночник, капитан извивался в канаве, задыхался… В колонне воцарилась паника. Красноармейцы убегали с проезжей части, валились в канавы, за деревья. На дороге оставались неподвижные тела, стонали раненые. Минометный обстрел прекратился, теперь стреляли автоматы, били снайперы. Между деревьями перебежали фигуры в маскхалатах, залегли. Финны вели прицельный эффективный огонь. Пехотинцы падали в снег в своих тонких шинелях. На дороге чадила подбитая техника. Несколько солдат под истошные крики офицера попытались развернуть полевую пушку – их выбили по одному. Офицеру досталось в первую очередь – рухнул навзничь на дорогу, уставился в небо злыми глазами. Щиток орудия не спасал – в бойцов стреляли и с другой стороны. В считаные мгновения на проезжей части не осталось живых. Уцелевший личный состав первого батальона жался к деревьям, живые лежали вперемешку с мертвыми, палили наобум из неудобных карабинов и винтовок. Людьми овладевало отчаяние. Практически весь офицерский состав был выбит – по офицерам снайперы стреляли в первую очередь. Заговорил ручной пулемет Дегтярева, но это было недолго – пулеметчик уронил голову, с нее слетел простреленный буденновский шлем.

– Батальон, занять круговую оборону! – ревел выживший в этом аду старший политрук. Плетью висела рука, перебитая в плечевом суставе, кровь стекала по виску. Команду дублировали командиры отделений. Но пользы от этих призывов было немного, перебегать и рассредоточиваться было некуда. Ряды редели. Забился в припадке второй пулемет, но тоже быстро замолк.

– В атаку, товарищи! – встрепенулся старший политрук. – Загоним эту нечисть обратно в лес!

Он первым поднялся и первым упал, успев нажать дважды на спусковой крючок. В чадящем танке ожил пулеметчик, открыл огонь по лесу. Но сектор обстрела был небольшой – порядка тридцати градусов. Красноармейцы послушно бросились исполнять последний приказ политрука – поднялись, побежали вперед, сжимая в руках винтовки. Их расстреляли, как мишени на стрельбище. Пехота дрогнула, не одолев и двадцати метров. Выжившие снова залегли, поползли обратно. Кто-то, рыча от ярости, выдернул гранату из подсумка и кинул вперед, но она запуталась в еловых ветвях, и упругий лапник, как теннисная сетка, отбросил ее обратно. Осколками ранило нескольких красноармейцев.

– Товарищи, отходим! – родилась у кого-то здравая мысль.

Люди стали подниматься и бежать вдоль дороги в южном направлении. Многие падали, сделав лишь несколько шагов. Финны подползали все ближе, пытаясь взять остатки батальона в клещи. Красноармейцы пятились, отстреливались, а финны продолжали методично вести огонь, сжимали круг. Те, что выжили, еще не знали, что обратная дорога отрезана – ее оседлали пулеметчики за изгибом проезжей части, терпеливо ожидая своего часа…

Во втором батальоне ситуация складывалась не лучше. Чадила искореженная техника, валялись тела. Но по окончании минометного обстрела уцелел каким-то чудом легкий танк «Т-26». Он делал попытки пробиться через заросли, но валил лишь молодые деревья, еще не успевшие закрепиться корнями в земле, сладить с крупными препятствиями танк не мог. Он отъезжал, сдавал назад, снова бился в чащу, как в запертую дверь. Гавкнула пушка, разразился трелью пулемет. Финны вели снайперский огонь по щелям в броне, пули рикошетили от стали, выли. Из экипажа кто-то уцелел, по крайней мере, танк продолжал передвигаться и вел огонь. Ему удалось пробиться сквозь кустарник. Замысел был ясен: добраться до противника, фланговым огнем поразить залегшую цепь. Но поднялась фигура в белом комбинезоне, бросила под танк гранату и быстро снова залегла. Машина вздрогнула, встала, объятая пламенем. В этой свистопляске выжил командир батальона майор Раевский, он получил контузию, но сохранил способность соображать и отдавать вразумительные приказы. Комбат сообразил, что затяжная оборона только сократит количество бойцов и ни к чему хорошему не приведет, и после того, как воспламенился танк, поднял людей в атаку. Восточная опушка была окутана смрадным дымом. Раевский приказал бойцам, лежащим на западной стороне, бросать гранаты, чтобы и там создать дымовую завесу. А потом выжившие кинулись в эту завесу, погибая под пулями – зачастую выпущенными своими же. Но они смогли добраться до окопавшихся финнов, схватились врукопашную – и в этой стычке ярость красноармейцев взяла верх. Финны, потеряв несколько человек, стали спешно отходить, их прикрывали пулеметчики.

Красную Армию никто не учил воевать в лесу в зимних условиях. Снег и бурелом служили неодолимыми преградами. А противник начал вести огонь с нового рубежа, взять который не хватало сил. Пехота заняла оборону, зарывалась в снег. Никто не видел, как с западной стороны дорогу перебегают люди в маскировочных халатах и запирают в лесу остатки батальона. Огонь в спину стал полной неожиданностью…

Выжившие решили пробираться через заросли в южном направлении. И нескольким десяткам удалось вырваться, добежать до третьего батальона…

Там в момент нападения находилось командование полка. Леса в этом месте отступали от дороги, и удалось наладить подобие круговой обороны. На пятачке скопилась основная автомобильная техника – полуторки, пара грузовых «ГАЗ-4», штабные «эмки». Два танка были подбиты сразу, но экипажам удалось увести машины с дороги и поставить на обочинах вдоль леса. Автомобили финны забрасывали бутылками с зажигательной смесью – эти эффективные «коктейли Молотова» финские предприятия производили в промышленных масштабах. «Эмки» чадили, но пару машин тоже удалось увести назад. Три полуторки встали полукольцом, и хотя они горели вместе с минометами и запасом продовольствия на трое суток, все же их остовы неплохо защищали от пуль.

Минометный обстрел оборвался быстро – нехватка боеприпасов у финнов была острой, но их автоматчики продолжали поливать из леса деморализованный батальон. Но атака все же захлебнулась, финны перестали наступать, понимая, что на открытой местности они не бойцы, и подбирались к краю опушки, продолжая вести огонь. В отличие от мин недостатка в патронах они не испытывали.

Третий батальон оказался полностью блокирован, две попытки вырваться из окружения успеха не принесли. Потери были чудовищные. Дрожал в конвульсии офицер по поручениям Минин. Осколок попал в живот, но лейтенант был еще жив и смотрел испуганными глазами на санитара, который пытался оказать ему посильную помощь. Держась за виски и тупо глядя перед собой, стоял на коленях полковой комиссар Решетов. Контузия была серьезная, он с трудом понимал, что происходит. За перевернутой «эмкой» пристроился взбешенный полковник Уматов и яростно крутил ручку настройки радиостанции. Рядом лежал труп связиста с оторванной ногой. Частично связь имелась, и полковник кричал, что полк попал в засаду, требовал подкрепления. Батальон держался из последних сил. Погибли комбат Сахнов и батальонный комиссар Брагин. Солдаты корчились за остовами техники, отстреливались из винтовок. Очевидно, финны лучше полковника знали, что подкрепление не придет, и сбавили накал стрельбы. Теперь стреляли только наверняка, одиночными выстрелами, метко выбивая солдат. Медленно поднялся майор Решетов, куда-то пошел, продолжая сжимать голову. Его повалил оказавшийся рядом солдат, от удара тот завертел головой, туго соображая, что произошло…

Через полчаса после первых взрывов в расположение гибнущей части прорвались остатки батальона Раевского. Окровавленные, оборванные красноармейцы бежали с винтовками наперевес, орали что-то страшное, стреляли по вылезшим на опушку финнам. Для последних это стало неожиданностью, и они попятились в лес, оставив на опушке несколько тел. Сорок человек пробились сквозь кольцо автомобилей, попадали без сил, дыша, как загнанные лошади. Комбат Раевский прибежал вместе со всеми, рухнул на колени, а потом, не сказав никому ни слова, осел на землю и перестал дышать. Когда его перевернули, майор был мертв. В боку чернела глубокая рана, из которой текла кровь. Люди недоуменно переглядывались. Как ему удалось? Не мертвый же бежал?

Пользуясь замешательством в финском стане, прорвались еще два десятка человек – из первого батальона. Оборону, с грехом пополам, наладили, стали обстреливать лес из пулеметов. Но противник не уходил. Снайперы и пулеметчики занимали выгодные позиции и при малейшей попытке красноармейцев прийти в движение начинали обстрел. Днем температура опустилась до минус семнадцати, дул промозглый ветер. Красноармейцы, лежащие неподвижно, дрожали от холода. У многих начиналось обморожение – отмирали ноги, пальцы на руках, защищенные лишь трикотажными перчатками. Стонали раненые. Санинструкторы пытались что-то сделать, но их было мало, не хватало даже средств перевязки. Большинство медиков осталось в тылу под Путоярве, и там же – основная часть медикаментов.

Через час выжившие офицеры поняли, что сами финны не уйдут, будут держать блокаду до полного уничтожения полка (или капитуляции, что было в корне неприемлемо). Остатки полка перегруппировали, на ключевые позиции поставили пулеметы. Под огнем прикрытия уцелевшие красноармейцы бросились на прорыв в южном направлении. Пулеметчики щедро изводили остатки боеприпасов и на какое-то время прижали финнов к земле. Солдаты бросали последние гранаты, создавая дымовую завесу. Пулеметный взвод, перекрывший дорогу с юга, смяли и перебили штыками, потеряв при этом не меньше двадцати душ. Остатки полка откатывались к югу. Вместе со всеми шли комполка Уматов, пышущий злобой, и контуженый полковой комиссар Решетов. Санинструкторы тащили раненых. Те, кто мог идти, передвигались самостоятельно. Прикрывать отход товарищей осталось отделение с ручным пулеметом. Оно погибло целиком, но смогло на пару минут задержать противника. Преследовать истерзанную колонну финны не стали – слишком далеко оторвались от своих лесных баз. Полк был разгромлен эффективно и показательно, добивать уцелевших не было смысла.

Наступление Красной Армии на этом участке было сорвано. Финны заминировали дорогу, поставили на выгодных позициях пулеметы. Через полтора часа все, что уцелело от полка, добралось до Путоярве. Выжило чуть больше сотни солдат и несколько офицеров штаба. Пока добирались по морозу, умерло еще человек десять. Израненных, обмороженных людей встречали санитары из санчасти, оказывали первую (а кому-то и последнюю) помощь. Личный состав собрали в здании школы. В Путоярве стояли две роты стрелкового батальона, подтянувшиеся после утреннего ухода полка, прибыл взвод НКВД, представители Особого отдела из штаба дивизии. Новость о фиаско на важном направлении уже распространялась по тылам. Командира полка и полкового комиссара сопроводили в натопленную избу. Оба находились в прострации, безучастно смотрели в никуда. Они серьезно не пострадали. Офицеров осмотрел санинструктор, замазал йодом царапины, прощупал места ушибов, посоветовав в ближайшее время как можно меньше двигаться. Бойцы доставили еду, но офицеры ее игнорировали. Они сидели в пустой комнате с отрешенными лицами, старались не смотреть друг другу в глаза. Командование полка сделало все, что могло, но кого это сейчас волновало? Они все поняли и даже не делали попыток покинуть избу, охраняемую красноармейцами. Через полчаса прибыли два субъекта в ушанках и полушубках – представители штаба дивизии и Особого отдела.

– Полковник Светлов, – представился первый.

– Майор Канторович, – отрекомендовался второй.

Офицеры поднялись, угрюмо смотрели на посетителей.

– Полковник Уматов и майор Решетов? – стальным голосом осведомился Светлов. – Вы арестованы по приказу комдива Синицкого. Вас обвиняют в некомпетентности и халатном отношении к своим обязанностям, повлекшим гибель войсковой части. Ваше дело будет рассмотрено в оперативном порядке военным трибуналом 7-й армии Ленинградского военного округа. Мне жаль это говорить, но по закону военного времени вы будете расстреляны. Просьба сдать оружие и следовать за нами.

Майор Решетов смертельно побледнел, в лице не осталось ни кровинки. Он трясущими пальцами снял ремень с кобурой, отдал офицеру и вышел из комнаты на подгибающихся ногах.

– Мы ждем, полковник, – строго произнес Светлов. – Вам требуется особое приглашение? Сдайте оружие и следуйте за нами.

Полковника Уматова бросило в жар.

– Подождите, товарищ Светлов… – произнес он севшим голосом. – Не нужно трибунала, это просто трата сил и средств… Если позволите, я сам все сделаю… Мне требуется не больше минуты, согласитесь, это небольшой срок…

Ноги предательски дрожали, и полковник опустился обратно на скамейку. Офицеры переглянулись. Представитель Особого отдела пожал плечами. Действительно, трибунал перегружен подобными делами, люди не справляются…

– Хорошо, полковник, мы не возражаем, – медленно, словно еще не принял решение, проговорил Светлов. – Мы вас оставим, чтобы не смущать. Постарайтесь не затягивать…

Офицеры вышли из комнаты. Светлов обернулся. Комполка Уматов ни на кого не смотрел, лицо его перекосилось, а пальцы, срываясь, тянулись в кобуре. Представитель штаба дивизии вышел в сени и плотно прикрыл дверь. Посторонился красноармеец – парень усердно делал вид, будто его не касается происходящее. Майор Канторович курил на крыльце за открытой дверью. Он даже ухом не повел, когда в закрытом помещении прогремел выстрел. Полковник Светлов сглотнул, отвернулся – он не хотел, чтобы другие заметили его волнение. На улице покрикивали офицеры. Из здания школы выбирались выжившие солдаты, строились для отправки в тыл.

В безумии текущего дня никто не вспомнил о пропавшем в далеком лесу взводе полковой разведки…