Текст книги "Иван Грозный. Сожженная Москва"

Разбойники не имели крепкой защиты, только легкие кольчуги под обычными рубахами. Сабля пробила кольчугу, и острие вонзилось в сердце татарина. Он рухнул на колени, затем лицом вниз и забился в судорогах. Бордак огляделся, ожидая нападения из-за дерева, но третьего разбойника уже и след простыл. Второй же корчился в стороне.

Михайло подошел к нему, приставил острие к горлу и спросил:

– Кто послал вас?

Татарин замотал головой, рискуя поранить горло:

– Никто, клянусь Аллахом! Сами вышли взять добычу. Смотрели за тобой от крепости. Решили, то, что надо.

– А оказалось по-иному. Где третий?

– Бежал, пес! Не убивай, литвин, ты уже Али убил, я ранен. Отпусти! Клянусь, брошу это дело, вот только Вахида сбежавшего накажу за трусость.

Бордак опустил саблю. Из рукава на землю упали капли крови.

Смысла убивать раненого не было, надо быстрее ехать к Ризвану и свою рану обработать.

– Молись Всевышнему, собака, за то, что дарую тебе жизнь, которую следовало бы забрать. Убитого товарища своего тащить сможешь?

– Смогу.

– Утащи его отсюда да похорони. И чтобы я больше не видел вас. Увижу – прибью!

– А ты не литвин, – сощурив глаза, вдруг проговорил татарин.

– Нет, я немец.

– Э-э, нет, не немчин, ты – русский.

– Не хочешь жить?

– Ай, какая разница, кто ты! Я все сделаю, как ты сказал, похороню Али, а потом и Вахида, если доберусь, уйду из Кафы. Мы и так собирались уйти в Кезлев, тут опасно стало.

– Так и сделай!

Бордак запрыгнул на коня, ударил его по бокам, и тот пошел рысью по темной улице.

Вскоре Михайло въехал на подворье Ризвана.

Первым его увидел Хусам.

Оттого, что московский посланник неуверенно слез с коня, спросил:

– Что-то случилось, Михайло?

– Ты матери скажи, чтобы нагрела воды да отца позвала. Я ранен.

– Ранен? Но…

– Меньше слов, Хусам! – перебил парня Бордак.

– Да, да, я быстро.

Из дома выбежал перепуганный хозяин дома.

– Что такое, Михайло? На тебя напали?

– Ну, не сам же я поранил себе руку.

– Но кто? Где?

– Лихие люди, в городе, в темном месте. Ограбить хотели.

– Уверен, что ограбить, а не убить из-за дел твоих?

– Уверен. Ты вот что, помоги рубаху снять.

– Рука-то хоть слушается?

– Слушается.

Ризван стянул с Бордака рубаху, увидел большой порез на предплечье и воскликнул:

– Ох ты! Саданули крепко.

Он приказал жене согреть и принести воду, чистую ткань, а Хусаму велел сбегать за лекарем Амиром.

Лекарь пришел, когда Ирада все приготовила. Более того, она промыла рану, стерла кровь, вынесла новую рубаху.

– Что тут? – спросил он.

– Да вот, Амир-ага, – указал на посланника Ризван, – разбойники в городе напали, порезали.

– Эх, все неспокойнее становится в городе, – вздохнул лекарь. – А жена твоя, Ризван, молодец, обработала рану как надо.

Женщина, закутавшись в платок, отошла к дому. У топчана остались только мужчины.

Амир внимательно осмотрел рану и покачал головой:

– Тебе повезло, русский, клинок прошел по скользящей, рана глубокая, но не опасная. И затянется быстро, потому как крепкий ты, а я дам тебе целебные травы, отвары из которых заживляют раны. Шрам, конечно, останется, но кто из мужчин сейчас без шрамов?

Он занялся рукой Бордака, в рану насыпал какого-то порошка, велел размочить в горячей воде засушенные травы, которые затем наложил на шрам и стянул все лоскутами.

– Ну, вот и яхши, – проговорил лекарь, скатывая засученные рукава. – Не пройдет и трех дней, рана заживет. Ничего не меняйте, повязки тоже, даже если загрязнятся. Через три дня можно снять совсем. Останется бордовый рубец, иногда будет кровоточить, но это пустое.

– Сколько я должен тебе, добрый человек? – спросил Михайло.

– Скажи, русский, – посмотрел на него лекарь, – если бы я лежал в канаве, ты прошел бы мимо или попытался помочь?

– Конечно, попытался бы помочь.

– Вот и я помог. Не надо мне ничего. Да и не за что брать деньги. Выздоравливай.

Он собрал свои нехитрые пожитки, и Хусам проводил его до ворот.

– Нехорошо как-то получилось, Ризван, – взглянул на хозяина подворья Бордак. – Человека оторвали от дел, он оказал помощь, потратил снадобья, которые наверняка достаются ему нелегко, а я не отблагодарил.

– Ты не волнуйся и не беспокойся, Михайло. Амир у нас такой. Редко берет за лечение, и то тогда, когда сам прикупает у кого-нибудь снадобья.

– Странный человек.

– Разве у вас на Руси таких мало?

– Ну, знахари или лекари обычно берут если не деньгами, то провизией, яйцами, курицей. Хотя, конечно, есть и такие, как ваш Амир.

– Хорошие люди, как и плохие, есть у каждого народа. Хотелось бы, конечно, чтобы хороших было больше, но почему-то получается, что больше плохих.

– Это, друг, оттого, что добро не видно, им не кичатся добрые люди. А зло так и прет наружу.

– Ты, наверное, прав, – задумчиво проговорил Ризван и вдруг спохватился: – Так, а как насчет трапезы?

– Можно перекусить, но поначалу помолюсь. Поблагодарю Господа за спасение.

– Это надо. Молись, Михайло, покуда жена выставит кушанья на летней кухне.

– Добре.

Бордак прошел к себе, помолился, потрапезничал и лег спать. Рука особо не беспокоила, спал спокойно.

А через три дня, как и говорил лекарь, он уже был вполне здоров. Только шрам напоминал о том случае. Но что такое шрам для мужчины, воина? То же, что украшение для женщины.

Глава третья

В понедельник Бордак почувствовал себя вполне здоровым. Снял повязки, выбросил травы, допил отвар, который наказывал пить местный лекарь. Вышел во двор, умылся, облился холодной водой из кадки, крякнул от удовольствия, надел штаны и свежую рубаху. Потрогал щетину, вздохнул – опять брить придется. И длинные волосы надоели. Чуждо все это человеку русскому. Но должен выдавать себя за литвина в проклятой Кафе. Он не услышал, как к городьбе подъехал всадник. Татарин, сидевший в седле, постучал плетью по сапогу:

– Ассалам алейкум, Михайло!

Бордак обернулся. На коне сидел помощник Азата Курбан, улыбаясь во весь свой рот.

– Салам! Чего так рано? Случилось что? И пошто за городьбой? Погоди, ворота открою, во двор въедешь.

– Нет, Михайло, – отказался татарин, – времени у меня мало. Заскочил сказать, в полдень мурза Азат едет в Бахчисарай, на большой диван.

– Этого следовало ждать. Диван же в четверг?

– Да. Теперь по мурзе Басыру. Камиль передал, что мурза будет в своем доме в среду, к полуденному намазу, и он поговорит с ним насчет невольников. О том, что решит мурза, сообщит его человек. Приедет сюда. Ну а мы вернемся не ранее следующего понедельника.

– Я понял тебя, Курбан.

– Вижу, поправил здоровье?

– Слава богу, с помощью вашего лекаря.

– Ну, и яхши. А где Ризван?

– В доме не видел, в саду, наверное, вместе с Ирадой и Хусамом.

– Передай, что приезжал, здравия доброго желал.

– Обязательно.

– Ну все, Михайло, поехал к Азату.

– Скажи, Курбан, у тебя в Бахчисарае свобода передвижения будет? – спросил вдруг Бордак.

– Я же не раб и не невольник. Чего-то надо?

– Надо. Но дело такое, не простое.

– Ты говори, а я уж решу, простое или нет.

– Надо в Сююр-Таш неприметного человечка по приезде послать.

– Зачем?

– До русского посольства. Чтобы передал, пусть посол, Афанасий Нагой, пришлет сюда, в Кафу, кого-нибудь. А то согласится мурза Басыр продать невольников, а я такой суммы и в жизни не видел. Тогда же все делать быстро надо будет. Да и вы новости привезете. Не мотаться же мне из Кафы в Сююр-Таш и обратно по каждому случаю?

Татарин задумался. Затем проговорил:

– Человечка-то найти нетрудно, только станут ли с ним говорить на посольском подворье?

– Скажет от Мацека, станут. Но твой человек должен быть очень осторожным. Наверняка за нашим подворьем смотрят недруги.

– То понятно. Хоп, Михайло, сделаю, что ты просишь.

– Сделай, и я хорошо заплачу тебе.

– О том мог и не говорить. Все?

– Все!

– Поехал. – Курбан повернул коня и повел его рысью по улице.

Из сада во двор вышли Ризван и Хусам. Они несли корзину спелых, крупных яблок.

– О, Михайло, – воскликнул хозяин подворья, – встал уже? Как чувствуешь себя?

– Салам, Ризван, салам, Хусам! А насчет здоровья, то здоров.

– Курбан, что ли, приезжал?

– Видели?

– Пыль на улице от коня. И от наших ворот.

– Да, Курбан. Велел передать приветствие и пожелания здоровья.

– Благодарю. Но еще Курбан наверняка передал и новости?

– Передал и новости, но тебя они не касаются, друг.

– Ну и ладно. Ирада от соседки придет, чал – верблюжье молоко – принесет, трапезничать будем.

– Хорошо, – кивнул Михайло и прошел в свою комнату.

Встал на колени перед образами, помолился. Он просил Бога о том, чтобы помог освободить невольников, а боле о том, чтобы Алена с Петрушей благополучно доехали до Москвы.

Помолившись и закрыв занавеской образа, присел на скамью. Подумал, где сейчас может находиться отряд Тугая. По расчетам выходило, что за Перекоп уже вышли. Дале Муравский шлях. До конца по нему поведет Осип или свернет на Изюмский, дабы сократить путь? Но все одно отряду предстояло идти по степи, дорогой, которую и дорогой назвать нельзя, шлях был вытоптан на сотни сажень в ширину, и только далее высокая трава. Селений по пути мало, но они есть, как и небольшие рощи. Ближе к истоку реки Оскол пойдут редкие леса. Севернее они будут все чаще и больше. Там уже и поселений более, и постоялые дворы. Но до них недели две продвижения под палящим солнцем. Это все пусть, и жара, и солнцепек, лишь бы лихие люди не налетели ордой большой. Ратники у Тугая добрые, стойкие, да немного их…

Размышления Бордака прервал Хусам. Он пришел сказать, что завтрак готов.

Трапезничать Михайло ушел в сад. Ему томиться еще на подворье Ризвана до среды, если не более, и это вынужденное безделье с думами об Алене измотает хлеще любого похода.

Но время не остановить. Медленно, иногда невыносимо медленно, но прошел понедельник, за ним вторник, наступила среда. Бордак с утра устроился на топчане внутреннего двора, откуда были видны ворота. Он ждал. Сегодня может появиться гонец помощника мурзы Басыра. Курбан в свите Азата, наверное, уже в Бахчисарае, послал ли он человека в Сююр-Таш? Коли обещал, пошлет. На Курбана можно положиться.

На улице раздался топот копыт, и он весь напрягся.

– Салам! – крикнул подъехавший всадник.

– Салам! – ответил Бордак.

– Кто тут литвин?

– Я.

– Не похож что-то, боле на русского.

– Русские бороду носят.

– Ее можно и сбрить, и отрастить.

– Ты так и будешь пустое говорить или к делу перейдешь? Ведь не случайно заехал.

– Не случайно, – кивнул татарин и потребовал: – Назовись… литвин.

– Наперво ты ответствуй, кто такой.

– Я гонец Камиль-аги, знаешь такого? – развернув коня, ответил татарин.

– Знаю. Я – Бордак Михайло.

– Говорю же, русский, да ладно. Камиль-ага передал, что мурза Басыр готов тебя принять после вечернего намаза.

– Хорошо. Где мурза готов принять меня?

– Ты будь тут, я подъеду, провожу.

– Хоп, договорились.

Всадник крикнул, сжал коленями бока молодого скакуна и галопом пошел по улице.

– Кто это был? – вышел из дома Ризван.

– Гонец помощника Басыра-мурзы.

– К тебе?

– Если бы к тебе, я позвал бы.

– Это так. Я поеду на рынок, не напрягайся, не на «площадь слез», на обычный рынок, продуктов куплю.

– Ты волен делать что угодно.

– Если что потребуется, обращайся к Хусаму.

– Добро.

– Чувствуешь-то себя хорошо?

– Хорошо.

– Ну и ладно.

День пролетел быстро. Как солнце склонилось к закату, с минаретов начали кричать муэдзины, созывая правоверных на молитву.

Еще через некоторое время, когда сумерки окутали город, появился гонец Камиля. Бордак был готов к приему. Чистая одежда под литвина, рядом конь, за поясом сабля, в ножнах сабля, под рубахой объемная мошна.

– Готов, Бордак? – спросил татарин.

– Готов.

– Выезжай.

– Ты себя-то назови, а то и не ведаю, как назвать.

– Зови Амином, хотя чего тебе ко мне обращаться? Провожу, и расстанемся.

– Кто знает, может, еще увидимся.

Бордак выехал. Хусам закрыл ворота. Вернувшийся еще до асра – предвечернего намаза – Ризван проводил взглядом московского посланника от дверей дома.

– Далече ехать, Амин? – спросил Бордак.

– Тебе какая разница? – вопросом на вопрос ответил гонец.

– Дабы дорогу назад запомнить, а то у вас в Кафе по темну стало небезопасно ездить.

– Слышал, что тебя разбойники ограбить хотели. И покалечили. Такое в последнее время нередко стало. Посему Мабрук-бей распорядился усилить охрану города. Много лихих людей взяли в первый же день, всем головы отрубили. Сейчас тише стало.

– Поглядим, как тише.

Они проскакали через центр города и свернули в проулок, который представлял собой каменный мешок. По бокам глухие стены высокого забора, в торце ворота, украшенные цветами. За ними недалеко виднелись башенки дома-дворца.

– Там, – указал жестом гонец, – усадьба мурзы. Запомнил дорогу?

– Запомнил.

– Если надо, скажи, провожу обратно.

– Обойдусь.

– Ну, смотри.

При подъезде ворота открылись. Всадник въехал в мощеный двор и направился к парадному входу. Там его уже ждал улыбающийся Камиль.

– Салам, Михайло!

– Салам, Камиль! Купил коня?

– О! Доброго коня купил. Доплатить пришлось.

– Много?

– Двести акче.

– Коли разговор с мурзой пройдет хорошо, дам тебе еще триста.

– Яхши!

Бордак спрыгнул с коня, огляделся, кругом зелень и роскошь, гонец исчез. Подбежал татарчонок, взял под уздцы коня.

Бордак взглянул на Камиля, и тот кивнул:

– Отдай, он напоит коня.

Они прошли через череду комнат в богато обставленную залу, где на топчане возлежал солидного вида мужчина в шелковом халате, пил чай. Рядом была расстелена скатерть, на ней чайник и пиалы, ваза со сладостями.

– Михайло Бордак, о котором тебе, господин, ведомо, – представил прибывшего Камиль.

Мурза махнул рукой, и он, кланяясь, вышел.

– Приветствую тебя, Басыр-мурза! – произнес Михайло, слегка склонив голову.

– И тебе долгих лет, рус. Ты проходи, устраивайся рядом, чаю выпей.

– Извини, мурза, не привык я к вашим лежакам и сидеть, скрестив ноги, не привык, так что без обиды, но присяду на край. А от чая не откажусь. У вас отменный чай.

– Хорошо. Делай, как удобно.

Бордак присел на край топчана, укрытого дорогим персидским ковром.

Мурза налил в пустую пиалу чаю, протянул Бордаку. Дождавшись, как гость допьет чай и поставит чашку на ковер, сказал:

– Я готов тебя выслушать, Михайло.

– Тебе же все известно.

– То со стороны, а я хочу от тебя. Говори.

Пришлось московскому посланнику повторить то, что говорил Камилю.

Мурза выслушал, поправил подушку, оперся на нее локтями и кивнул головой:

– Значит, царь Иван хочет выкупить у меня невольников. Это достойный поступок для правителя Руси. Тем он немалую приязнь народа получит.

– Государь Всея Руси не о приятности печется, о людях своих, – заметил Бордак.

– Ну да, конечно. Хоп, если твой царь готов заплатить за невольников установленную цену, то я продам их. Для того и держал, и кормил. Цены ты должен знать, коли занимаешься этим делом.

– Ведаю. Но мы в Крыму, на Востоке, а здесь без торга ничего не делается.

– Из торговых, что ли? – спросил мурза, поглаживая бороду.

– Из служивых.

– И грамота есть?

– Конечно, от самого государя.

– Имеешь доступ к нему?

– Имею.

Мурза с нескрываемым уважением посмотрел на Бордака:

– То хорошо. Но… я торговаться не намерен.

– Знаешь, мурза, результат наших переговоров может быть один: либо мы договоримся, либо – нет. Если договоримся, ты получишь большую прибыль, если нет, то не получишь ничего.

– Но и ты не получишь ничего.

– Я на те деньги, что есть, выкуплю сотни рабов на невольничьем рынке. Просто куплю.

– И кто тебе даст сделать это?

– Хан. Крымский хан Девлет-Гирей или кто-то в Кафе пойдет против него?

– Ты подготовился к встрече, московит.

– Конечно.

– Твоя цена?

– Десять рублей за крестьян и тридцать за дворян и стрельцов. У тебя десять крестьян с женами, остальные дворяне, стрельцы и их жены. А значит… – Бордак задумался, как бы подсчитывая, хотя давно все просчитал… – значит, за невольников ты получишь пятьсот пятьдесят рублей, огромное состояние, если учитывать, что корова и рабочая лошадь на Руси стоят один рубль, а отварная курица – одну копейку. Но… ты можешь получить и больше, если обеспечишь проход выкупленным невольникам за Перекоп, к месту, которое будет указано позже, где их встретят наши ратники.

– Сколько в этом случае?

– Шестьсот рублей.

– Шестьсот пятьдесят рублей за все, и это последнее мое слово.

Бордак поморщился, хотя внутри ликовал, по установленной цене русские должны были бы заплатить только за невольников девятьсот пятьдесят рублей, а с охраной перехода – тысячу. Но постарался изобразить досаду:

– Из-за пятидесяти рублей будем спорить?

– Я и так сбросил много. И еще мне отряд готовить, обоз. Шестьсот пятьдесят рублей платы – и невольники двинутся за Перекоп.

– Эх, восток, восток, а говорят, торг тут везде, – вздохнул Михайло. – Он есть, только смысл торговаться, если получишь скидку самую малую, а то и вовсе ничего. Но… вынужден согласиться. Давай составлять договор.

– Договор?

– Конечно. Только при его наличии Москва выделит из казны такие деньги.

– Я не знаю, как его делать.

– Я ведаю, мурза. Зови помощника с письменными принадлежностями и бумагой.

– Ты решил, что можешь мне указывать?

– Нет, извини, но тогда свою часть договора придется писать тебе.

– Шайтан бы побрал все эти бумаги, – скривился мурза и крикнул в сторону дверей: – Камиль?!

Тут же появился помощник. Мурза распорядился, и Камиль, принеся все требуемое, присел за столик.

– Диктуй, – кивнул Бордаку Басыр, – но учти, я прочту все от начала до конца.

– Как тебе угодно, мурза.

Через непродолжительное время договор был составлен, Камиль переписал его вторым документом и дал ознакомиться с ним мурзе.

Тот несколько минут читал, затем кивнул:

– Яхши!

– Подписываем?

– Да.

Мурза и посланник подписали договора, Басыр еще и печать поставил, один свиток забрал Бордак, другой – Камиль.

– Когда ждать деньги? – спросил мурза.

– А сколько времени тебе треба, чтобы подготовить невольников и выставить с обозом для проезда по Крыму?

– Неделю, не более.

– Ну, тогда через неделю будут и деньги.

– У тебя все?

– Нет. Мне поручено вручить тебе подарок. Но, зная, что ты любишь породистых коней, хорошее оружие, а я в этом не знаток, то прими вот это. – И Михайло передал мурзе мошну.

– Сколько? – спросил тот.

– Двадцать тысяч акче.

– Яхши, благодарю. Передай русскому царю подарок и от меня.

Басыр вновь позвал помощника, и Камиль вошел в залу с бархатным продолговатым коробом. Мурза протянул его Бордаку со словами:

– Вручишь царю русскому из рук в руки.

– Могу знать, что в коробе?

– Все одно посмотришь же!

– Нет, коли запретишь.

– Странные вы, русские. Ладно, там ожерелье из драгоценных камней, иноземного мастера работа.

– Но пошто царю ожерелье?

– У него умерла жена в прошлом году, Мария Темрюковна. Не будет же царь жить один, обязательно женится. Вот и будет подарок его новой супруге.

– Ну, если так, благодарю, не сомневайся, передам.

– А я и не сомневаюсь.

– Тогда до встречи, мурза? Хотя, возможно, она пройдет без меня.

– Будем надеяться, что увидимся. А нет, удачи тебе во всем.

Камиль проводил Бордака во двор, где получил обещанные триста акче, от сопровождения московский посланник, как и ранее, отказался и уехал.

В подворье его ждала вся семья дружественного татарина.

– Ну, наконец-то, – облегченно проговорил Ризван, пропуская Михайло во двор, – я уж волноваться начал. Хоть и стали стражники больше смотреть за порядком в городе, но все улочки они закрыть не могут. Сделал дело?

Бордак соскочил с коня, передал поводья Хусаму и ответил:

– Да. Теперь дело за боярином Нагим.

– Удалось сбить цену?

– Как ни странно, да, и очень прилично. Даже не ожидал.

– Если считаешь, что мурза уступил тебе из-за твоих способностей торговаться, то ошибаешься. Просто русские невольники стали уже ему в тягость. Держать далее – боле тратиться, а так он избавился от них. Убедился, что царь Иван слово держит, теперь соберет большой отряд, отправит на Русь за новыми рабами и будет ждать, пока их снова выкупят.

– Если его поганым людишкам руки и ноги на Руси не поотрывают.

– До этого не особо отрывали.

– Времена, Ризван, меняются.

– Трапезничать будешь?

– Поначалу помоюсь.

– Яхши, я буду в летней кухне.

Бордак пошел к себе. Теперь многое зависело от того, сделает ли дело Курбан в Бахчисарае и когда прибудет человек боярина Нагого.

И с этим все сложилось удачно.

Уже на следующий день во время полуденного намаза к подворью Ризвана подъехал всадник и встал напротив ворот.

Хусам, возившийся с седлом, спросил незнакомца:

– Чего тебе, человек?

– Бордак тут обитает?

– А ты кто такой, чтобы я отвечал тебе?

– Гонец русского посольства. Так тут или нет?

– Погоди.

Хусам двинулся было к дому, но Михайло, увидев всадника из окна, сам вышел во двор:

– Салам, гонец! Говоришь, из русского посольства?

– Да.

– Кто и зачем тебя послал?

– А ты кто?

– Я тот самый Бордак, о котором ты спрашивал.

– Угу! Ну, тогда сообщаю тебе, что дьяк Петр Петрович Агапов в Кафе. Недавно приехал и желает с тобой говорить.

– Где?

– Он ждет тебя на посольском подворье.

– Хоп. Передай, сейчас же соберусь и буду.

– Яхши!

Что-то сказав сыну Ризвана, татарин-гонец рассмеялся и ускакал галопом.

Бордак же быстро собрался, вывел коня из конюшни.

– Тебя не проводить, Михайло? – подходя к нему, спросил Ризван.

– Пошто так говоришь, я что, беззащитный отрок? – удивился Бордак.

– Да так предложил.

– Где подворье, я ведаю, доеду.

– Вернешься ли?

– Даже если и придется сразу ехать на Москву, что вряд ли, то все одно заеду, поблагодарить и проститься.

Через полчаса московский посланник въехал на небольшой двор, что находился во владении московских послов.

Дьяк Агапов встречал у дома.

– Приветствую тебя, Петр Петрович, – соскочив с коня, проговорил Михайло.

– И тебе долгих лет. Вот Афанасий Федорович послал к тебе.

– Где говорить будем?

– Дома жарко, давай в саду.

– Давай в саду.

Там тоже стоял топчан, дьяк и посланник сели на край.

– Какие новости, Михайло? – спросил Агапов.

– Хорошие новости. По делу наших невольников.

– Слушаю тебя.

Бордак поведал о встрече с мурзой Басыром, о достигнутых договоренностях, закрепленных договором.

– Да, новости хорошие, – воскликнул дьяк. – Значит, мурза готов отправить обоз к Перекопу сразу после получения денег?

– Так. Но перед тем надо еще разговаривать с ним, узнать о готовности. И уже не мне. Я свое дело сделал, у меня теперь забота – мурза Азат. Кстати, Петро, Курбан чисто сработал?

– О, помощник мурзы Азата – находчивый человек. Прознал, что за посольством смотрят иноземцы, сам приехал.

– Сам? О том договора не было.

– А он без договора. Приехал с нукерами и устроил скандал у посольского подворья. Покуда разбирались да успокаивали нукеров, он все, что надо, и передал. Хитрый лис, твой Курбан.

– Это он может. Но ладно, то хорошо. Слежки за вами не было?

– Нет. Проверяли. Да по просьбе Афанасия Федоровича нас поодаль сопровождал отряд татарского вельможи, с которым у посла приятельские отношения. Не мы, они бы заметили.

– Добре. Об отряде Тугая ничего не слышно?

– Ушли за Перекоп на Муравский шлях, проводник вернулся, сказал, Крым прошли благополучно.

– Рад.

– То и понятно, о женщине своей думаешь?

– Думаю.

– Им уже недолго по степи идти, далее наши заставы начнутся, легче будет. Должны пройти. Проводник рассказывал, сейчас по шляху много торговых обозов ходит, лихих людей не замечено, татары не балуются.

– Затихли перед тем, как начать свое черное дело.

– Может, и так. О том тебе узнавать у Азата. Как мне выйти на мурзу Басыра?

– Я доведу до его поместья. Меня знают, тебя примут. Но мурза спросит о деньгах.

– Они со мной.

– Ты вез такую сумму через степь?

– Не впервой, Михайло.

– Когда намерен говорить с Басыром?

– Сегодня отдохнем, можно уже завтра.

– Хорошо, тогда завтра и поедем.

– А может, ты сегодня заглянешь туда, в поместье? А то мы приедем, а мурзы нет.

– Хорошо, прямо сейчас и съезжу. Вернусь, сообщу о результатах поездки.

– Давай, Михайло, я подожду.

Бордак проехал до «каменного мешка». Его увидел сторож с башни у ворот. Охранник был груб, не разглядел приехавшего гостя, а может, и не видел его ранее.

– Кто такой? Что надо?

– Кликни Камиля, помощника мурзы Басыра.

– Ты Камиля знаешь? – удивился тот.

– Пошевелись, дабы не заполучить неприятностей!

Стражник вызвал помощника мурзы.

– Михайло? – удивленно проговорил Камиль, выходя за ворота.

– Что, сильно изменился за день?

– Просто не ожидал.

– Мурза на месте?

– Сейчас нет, к родственнику в ближнее селение поехал, вернется вечером.

– Хоп! Передай ему, что человек от русского царя с деньгами здесь, в Кафе. Завтра желает встречи.

– Быстро.

– А чего тянуть?

– Передам. Тебе сообщат, примет ли завтра Басыр этого человека.

– Хорошо.

– Важный вельможа?

– Помощник посла московского.

– Важный, ведаю, – покачал головой Камиль. – Ожидай гонца.

– Того, кто был? Амин?

– Да.

– Передай еще, что помощник посла пожелает смотреть невольников и говорить с ними.

– Сколь угодно. Их действительно содержат не как рабов.

– Хоп! Жду!

Бордак отвернул коня и вернулся в посольское подворье, где сообщил о разговоре с помощником мурзы, добавив:

– Я ему еще сказал, что ты смотреть невольников будешь и говорить с ними.

– Правильно. Я то и хотел сделать.

– Ну, тогда, Петро, ожидай, подъеду, скажу, когда мурза соизволит принять тебя. Думаю, тянуть не будет, слишком жаден до денег.

– Кто из них не жаден, Михайло?

– Твоя правда, дьяк. Я на подворье Ризвана.

Бордак уехал. Ризван лишних вопросов задавать не стал. Вернулся живой и невредимый, то и добре. Или яхши, как говорят татары.

Гонец из людей мурзы Басыра приехал вечером после молитвы. Амин уже дружелюбно улыбался «литвину»:

– Скажи своим, мурза примет завтра посольского московского дьяка после полуденной молитвы. Пусть приезжает и привезет то, что намерен отдать взамен товара.

– Люди не товар, Амин.

– Это для кого как.

– А если всю твою семью уведут в полон? Скажем, в Речь Посполитую, Великое княжество Литовское или в королевство Польское, да там продадут по одному тем же генуэзцам или османам, ты так же будешь считать, что они товар?

– Я резать буду тех, кто продал. Найду и вырежу весь род.

– А чем же наши люди хуже ваших? Ведь среди нас живет много татар. Возьми касимовских, казанских, астраханских. У Ивана Васильевича много татар в войске, они готовы воевать за Москву. И они нам как братья, как свои.

Гонец смутился. Он просто не знал, что ответить на слова Бордака. Посему проговорил:

– Завтра после полуденной молитвы. Посольский может смотреть невольников, говорить с ними, мурза Басыр милостив, разрешил, – и повел коня по улице.

Неделя ушла на окончательное оформление купчих, подготовку бывших невольников. С мурзой Басыром постоянно работал помощник русского посла.

Бордак же теперь ждал возвращения Азата из Бахчисарая.

Курбан объявился в понедельник после полуденной молитвы. Подъехал к подворью Ризвана, Хусам пропустил помощника мурзы во внутренний двор.

Бордак, улыбаясь, протянул обе руки татарину:

– Ну, здравствуй, Курбан!

– Салам, Михайло! Ваш посольский приехал?

– А что ты там в Сююр-Таше за игрища устроил?

– Может, для начала хозяин подворья предложит гостю присесть, напоит чаем?

– Да, конечно, Курбан-ага, – засуетился Ризван.

После чаепития, сидя в тени дерева, Курбан поведал о приключениях в Бахчисарае и Сююр-Таше.

– Я надеялся на одного человека, занимающегося торговлей. Он частенько бывал в Сююр-Таше, там у него много родственников, да надежды не оправдались, захворал мой купец, хворь огненная его в постель уложила. Уезжал когда, проведывал, все еще плох был. А обещание выполнить надо. Думал, думал и решил сам ехать с нукерами. Мурза Азат был во дворце хана, я и поехал. А как подобраться к русскому посольству, когда за ним столько глаз? Напрямую нельзя. Пришлось поиграть. Подъехали, стали оскорблять стражу русскую. Те, надо отдать должное, поначалу внимания не обращали, терпели, терпели, а потом отвечать начали. Я нукеров вплотную к воротам подвел, кричу – подожгу городьбу, неверные псы, ты уж извиняй, Михайло. Факел, заранее подготовленный, поднял и вплотную к воротам. Тут уж из подворья выскочило с десяток стрельцов, пищали на бердыши, и целиться. Я проскочил к старшему, говорю, игрища то. Он не понял. Ну, я ему быстро передал твои слова и наутек. За мной нукеры. Хорошо, стрельцы не пальнули, а то остались бы в Сююр-Таше, но пронесло. По отходящим, видно, они приказа стрелять не имели. А догонять нас в посольстве и некому. Вот так я сполнил обещание.

– Но ты же рисковал вельми, Курбан! – воскликнул Михайло.

– Э-э, впервой, что ли? – протянул татарин.

– Ну, спасибо, молодец. Погоди тут, я щас. – Бордак прошел к себе, вернулся с мошной:

– Держи, Курбан, пятьсот акче, заслужил.

– Благодарствую! – Мошна мгновенно исчезла под одеждой предприимчивого татарина. – Ну а теперь, Михайло, главное. Ныне, как обычно уже стало, после вечернего намаза подъезжай к старому месту. Я встречу, провожу до Азата. Мурзе есть что сказать тебе. Про подарок ему не забудь.

– Любят ваши мурзы подарки.

– А кто их, Михайло, не любит? Я с удовольствием беру. А ты – нет?

– Да мне особо никто ничего и не дарит.

– Э-э, для тебя лучший подарок – Алена.

– Какой же это подарок, коли выкупать пришлось?

– Все одно. На ее месте могла быть другая, к которой у тебя, кроме жалости, иных чувств не возникло бы. Все одно купил бы, но чтобы отправить на Русь, а не к себе на подворье с намерением создать семью.

– И все ты, Курбан, ведаешь!

– Не все, Михайло, но многое!

– Хоп! Договорились!

– Тогда поехал я, мне еще кое-куда по велению мурзы Азата заехать надо, вечером жду.

– Да, Курбан. И еще раз спасибо.

– Ты почаще подарки делай, – рассмеялся татарин.

– Разберемся.

Проводив взглядом помощника мурзы Азата, Бордак направился на посольское подворье.

– Что-то случилось, Михайло? – увидев его, спросил дьяк Агапов.

– Как у тебя дела, дьяк?

– На неделе отправим обоз. Думаю, послезавтра.

– Это значит в среду?

– Да.

– Я, возможно, уже сегодня узнаю о том, что было на большом диване в Бахчисарае, и тогда поеду на Москву с обозом. Если, конечно, Афанасий Федорович не задержит.

– Не задержит. Он так и сказал, решится вопрос с невольниками, Бордаку Михайло след за ними отправиться на Москву. При условии, если он узнает то, что должен узнать от мурзы Азата. Не узнает – останется и продолжит работать с мурзой.

– Мне деньги на подарок Азату нужны, – сказал Бордак.

– Много?

– Двадцать тысяч акче.

– Ох, – вздохнул Агапов, – деньги, деньги, деньги, кругом одни деньги. Быстрее бы на Москву вернуться, у нас не так, как здесь.

– В торговых рядах точно так же, только торг не шумный и не пустой.