Текст книги "Иван Грозный. Сожженная Москва"

– Погоди тут, – сказал дьяк и пошел за мошной. Быстро вернулся и протянул ее Бордаку: – Здесь ровно двадцать тысяч акче.

– Ну, тогда поехал я, сегодня уже заезжать не буду, о разговоре с мурзой Азатом сообщу завтра.

– Дай бог получить нужные сведения.

– Ну, что-нибудь интересное Азат поведает, иначе не получит денег.

– Добро, Михайло, будь осторожен. Наша миссия подходит к концу, не хотелось бы, чтобы что-то произошло неприятное.

– Знать бы еще, как обоз Тугая?!

– Молись, Михайло, и Господь услышит тебя.

– Так и молюсь, денно и нощно.

Вечером, когда сумерки накрыли Кафу, Бордак подъехал к знакомым воротам.

Стража пропустила его. Во дворе встретил Курбан, провел в главную комнату мурзы. Тот сидел на своем топчане и по обыкновению пил чай. Оставалось лишь удивляться, сколько на самом деле татары могут его выпить.

– Салам, мурза!

– Салам, Михайло! Деньги привез?

– А есть за что?

– Есть.

– Деньги со мной.

– Присаживайся, коль не привык лежать на топчане. Не понимаю, это ведь так удобно.

– Для тебя и твоих соплеменников. – Бордак присел на край топчана, пододвинувшись к мурзе. – Говори, вельможа, я слушаю.

– Обо всем, что обсуждалось на большом диване, говорить смысла нет. Важно то, что он утвердил план похода на Русь весной следующего года. По этой осени решение таково. В Дикое поле выйдет войско Галибея. Это пять сотен воинов. Во главе их назначены мурзы Вахид и Динар из Бахчисарая, приближенные хана, Икрам и Мансур из Кезлева, у них отряды, имеющие опыт подобных набегов, ну, и отряд твоего покорного слуги.

– Как? Ты назначен командовать одной из сотен? – воскликнул Бордак.

– Тебя это удивляет?

– Признаться, да.

– Девлет-Гирей лично просил меня собрать отряд и вывести его в поле.

– Когда, как и где будет промышлять войско Галибея? Единой ордой или отдельными частями?

– Сотнями. Стан Галибея определен в Перекопе. Вахид-мурза поведет отряд к Новгород-Северскому, Динар – к Рыльску. Мне поручено провести отряд вдоль реки Оскол, на реке Северский Донец будет действовать Икрам-мурза, к Дону пойдет Мансур. Поход назначен на середину октября. Цель тебе известна, разведка, ну, и разорение небольших городов, сел, деревень, дабы привести в Крым как можно больше невольников. На поход время до начала ноября. Тогда войско Галибея должно вернуться в Крым, пригнав невольников в Кафу и Кезлев, где самые крупные невольничьи рынки. Спрос на «живой» товар есть. Больше всего им интересуется султан Селим II.

– Да-да, – проговорил Бордак, – обширную территорию хотите разорить, хотя непонятно одно, если у Новгород-Северского и Рыльска вам будет чем поживиться, то вдоль рек только мелкие деревни, да и те в большинстве брошенные. Кого ты, Азат-мурза, будешь брать в невольники?

– Э-э, Михайло, то не твоя забота.

– Хоп, не моя. Какие-либо изменения в планах Девлет-Гирея по осени еще возможны?

– Все возможно, что дозволит Всевышний, но я не помню случая, когда менялись планы, утвержденные большим диваном.

– А на весну разряд делался?

– На весну все вельможи получили приказ собирать войско. Послам хана поручено вести переговоры с ногайцами, кипчаками, черемисами, другими племенами, дабы пополнить рать. Сейчас сказать, сколь Девлет-Гирею удастся собрать войска, не можно, то станет известно весной. Планируется от сорока до восьмидесяти тысяч воинов. Но, скорей всего, не боле шестидесяти тысяч сумеет собрать хан. Селим II помнит о том, как Девлет-Гирей сберег своих людей и погубил турок у Астрахани, посему от него поддержки не будет. Если только наемники, но тех немного обычно бывает. Османам проще нанять и использовать наемников.

– Значит, Девлет-Гирей пойдет весной без янычар?

– Я же сказал, если они и будут, то только по найму. И немного. Султан выделять войско не желает.

– Но очень желает похода на Русь.

– Не только желает, настаивает на нем, – усмехнулся мурза. – Да так, что Девлет-Гирей, не желая нашествия, если представить это, отказаться не может.

– Ясно. Нужны будут данные по войску весной.

– Тогда и поговорим об этом. До весны еще дожить надо, кто знает, сколько Всевышний отвел нам жизни на этой грешной земле. Давай деньги.

Бордак достал мошну, передал мурзе. Тот вызвал Курбана, отправил считать монеты, а Михайло вернулся на подворье Ризвана.

В среду, попрощавшись с гостеприимными татарами, в том числе и с Курбаном, Бордак с бывшими невольниками в обозе с охраной в три десятка нукеров Басыр-мурзы покинул проклятую Кафу.

В тот же день обоз Осипа Тугая выехал с Данилова двора, что стоял в небольшой русской деревеньке на берегу Северского Донца, и продолжил путь по шляху. Поход не задался с самого начала, то отлетело колесо у телеги, где отдыхали ратники и находилась Алена с ребенком, и пришлось менять его, то подул сильный ветер, поднявший пыль с дороги. Ближе к обеду разыгралась гроза, и только часам к трем все вроде бы успокоилось. Тугай намечал остановку на Ивановом дворе у деревни Колечня, до которой было сорок с небольшим верст, но до обеда прошли менее половины, и он приказал увеличить темп. Все пошло хорошо, но, видать, для русских ратников выдался «черный» день. Проехав через сухой овраг – буерак, вышли к лесополосе. Она тянулась с юга на север и выглядела угрожающе. Стена деревьев с кустами, через которые ничего не было видно.

К посольскому гонцу и старшему отряда Тугаю подъехал его первый помощник, сотник Иван Березняк, хотя отряд насчитывал полтора десятка ратников:

– Что-то мне не нравится эта лесополоса, – указал он плетью на стену деревьев и кустов.

– Чего заметил? – спросил Тугай.

– Птиц нет, то и заметил. А должны быть, далее, севернее, есть, тута же нет.

– Мыслишь, спугнул кто-то?

– Один человек не спугнет столько птиц. Подымет, но не спугнет, чтобы разлетелись. И гляди далее, шлях, обходя балку, подходит саженей на тридцать к лесу.

– Засада?

– Может быть, Осип.

– Были бы ордынцы, то ранее дали бы о себе знать.

– А если не татары, а свои лихие люди?

– Откуда? До людного селения верст шестьдесят.

– А что им, разбойникам, селение? Для них лес – селение.

– Но не такой, как эта полоса. В лесополосе и лагеря не поставить.

– Большой лес восточнее, там может быть стан разбойников, а тут подходящее место для разбоя.

Тугай сдвинул на затылок шапку, погладил бороду:

– Место, конечно, для засады подходящее, тока разбой учинять на шляхе несподручно. По нему отряды купцов с редкой охраной не ходят, а крупные имеют ратников до сотни, тоже не возьмешь.

– А ты вспомни, что крымский хан на малом совете говорил? Татары намереваются по осени устроить погромы на землях наших. И эти осенние отряды должны выйти не за добычей, им главное, беспокоить русские заставы.

– То помню, Иван, но коли в лесополосе разведка татар, она не должна открывать себя.

– То так, коли главарь банды с головой, – кивнул Березняк. – А коли обычный сотник, что не дурак поживиться по возможности?

– Ну, не знаю, Иван. Сам-то что предлагаешь?

– Дабы избежать окружения, растянуть отряд. Вперед пустить пяток ратников с десятником Миколой Быстрым, при обозе оставить также пяток воинов во главе с опытным Власом Строгиным, а сзади держать остальных, под командой Сеньки Малого.

Подумав, Тугай отдал команду на остановку.

Отряд встал в ста саженях от опасного места.

– Покуда я скажу Власу и Сеньке, чего делать, ты возьми Мирона Капорина, пусть он, не отходя далече от обоза, поглядит внимательно лес, – наказал Березняку Осип. – Мирон – знатный следопыт и охотник, он определит, есть кто в лесополосе или нет.

– Ладно!

Отъехав к телегам, Иван подозвал к себе Мирона, Тугай подозвал Быстрого и Малого. Говорил недолго, объяснял, что, почему и как след делать, покуда обоз не пройдет мимо лесополосы. Ратники удивлялись, но слушали молча. Они были опытными воинами, привыкшими к дисциплине. Коли старшой приказывает, то треба не задавать вопросов, а сполнять его команду. В окончании разговора с ратниками Тугай спросил:

– Все поняли, други?

– Да, Осип, – ответил десятник, – тока треба шлемы заранее надеть, да сабли и топорки достать. Коли ворог али разбойники узрят, что не купеческая охрана идет мимо, а служивые ратники, еще подумают, нападать аль нет.

– Приготовьтесь. Ну, а коли нападут, отбиваемся.

Сенька Малой, добродушный молодой мужик, улыбнулся:

– Ну, не сдаемся же.

Головы малых групп отъехали, а к Тугаю подошли Березняк и Капорин.

– Что молвишь, Мирон? – взглянул он на следопыта.

– Есть в лесополосе и люди, и кони, немного, но больше десятка. Узрел троих, те, видать, в дозоре. Кони за ними, далее за полосой еще люди.

– И как узрел-то, Мирон? – удивился Тугай.

– Ветер стих? Стих, ветви деревьев висят спокойно, так? Так. А напротив была шевелящая. Присмотрелся – дозорных головы из кустов торчат. Прячутся, нас видят. Отъехал на холмик, глянул поверх кустов. Лесополоса хоть и густая, но больше сосен, у них ствол открытый до кроны, через стволы узрел коней, на мордах мешки.

– А как понял, что недруга в полосе немного?

– Так опять же по ветвям. На десять саженей вдоль шевеление, до того и после – тихо. Но, может быть, и дальше вороги, потому как главные силы обычно ставят за полосой, внутри тока дозор и ближний отряд мелкий.

– Значит, все-таки засада?

– Да. И ворог нас видит. Разумеет, что не купеческий обоз, ратники в кольчугах, да с оружием, конные. Нападут аль нет, сказать трудно.

– Давайте, други, в середину обоза к телегам, бабу предупредите, чтобы зарылась в вещи и из телеги не высовывалась, да ребятенка под собой держала.

– Испугается, – покачал головой Мирон.

– А ты успокой! Молви, ничего страшного, отобьемся. Да, еще хотел спросить. Что это за ворог? Татары али кто другой?

– Не могу сказать, покуда не увижу, как пойдут в атаку.

– Ну, тогда и я пойму, что за банда. Приготовились?

Тугай посмотрел вперед, назад, на основную группу, в которой находился сам с Березняком, поднял руку и махнул вперед. Отряд, разделившись, пошел к опасному месту. Алена закопалась в вещах, накрыв собой сына, который уже научен не плакать, когда то могло выдать его с матерью.

Залихвастый свист разнесся по округе, и тут же из лесополосы выскочило с десяток конных разбойников. Они были в татарской боевой одежде, но в отличие от ордынцев вооружены копьями да кольями. Уже по тому, что отряд не обстреляли стрелами из засады – прием, почти всегда применяемый татарами, – Тугаю стало понятно, что это не ордынцы.

– К бою, ратники, ату их! – крикнул он.

Десяток нападавших встретило семь ратников во главе с самим Тугаем. Будучи на конях, они, с одной стороны, имели преимущество, с другой же – были больше уязвимы для копей и кольев. Первый выпад разбойников, нацеленный на то, чтобы выбить из седел ратников, бывалые люди Тугая отбили саблями, разбив древка копьев и колья. Тут же Осип приказал спешиться. Государевы ратники соскочили с коней, закрыв собой обоз, и вступили в сабельный бой с ворогом. Быстрый и Малой двинули было свои группы к месту сечи, но Тугай остановил криком:

– Стоять, где есть, закрыть стороны!

Ратники остановились. И вовремя. С юга и севера показались еще два отряда, но уже мелких, по пять-шесть разбойников. Главарь банды рассчитывал, что главной ударной силе – срединному отряду с конями – удастся выбить из охраны по меньшей мере половину ратников, а весь отряд, сопровождавший обоз, встанет одним целым на оборону, и тогда фланговые удары сыграют свою роль. Вместо этого он получил три короткие по численности схватки и в центре, и на сторонах.

Нападавшие бились отчаянно, но первые же протягивающие удары сабель ратников обозначали отсутствие у большинства лат и даже крепких кольчуг. Оттого разбойники понесли потери. Люди Тугая изрубили троих, да двое уползли ранеными в лес.

На сторонах шел равный бой. Но опять-таки отсутствие защиты у напавших позволило воинам группы Миколы Быстрого и Семена Малого выбить по одному разбойнику. Перевес начал создаваться и у обоза.

Тугай, отбивая удары неизвестных, выглядывал в их толпе главаря и, наконец, увидел его. Это был здоровый, молодой еще малый. Он не дрался, стоял за березой, росшей отдельно перед полосой кустарника, и только кричал, отдавая команды.

Нанеся разрубающий удар ближайшему ворогу, Тугай проскочил к главарю.

Тот, заметив это, выхватил саблю и пошел на Тугая. Главарь все же оказался не робкого десятка, к тому же в отличие от своей банды он имел и шлем с бармицей, и кольчугу.

Они сошлись в схватке. И тот, и другой превосходно владели саблей, знали приемы сабельного боя, оттого он и затянулся. Удары Тугая отбивал главарь, удары главаря отбивал Осип.

За это короткое время, заполучив преимущество, ратники смели фланги, допустив отход только трех разбойников, прорвавшихся через лесополосу к табуну. Можно догнать, но не стали преследовать. Пошли на помощь основной группе, которой командовал Иван Березняк. Там разбойников осталось пятеро. Видя, что обозные берут верх, они развернулись и стали отходить к лесополосе, двое из них прямо туда, где у березы Тугай вел бой с главарем.

Для Осипа сложилась опасная ситуация. Захваченный боем, он не видел подходящих со спины разбойников. Но их увидел главарь и крикнул:

– Резвый, Таюк! Бей моего! – и сам усилил натиск.

Лежать бы Тугаю у этой самой березы изрубленным, если бы не товарищи. На помощь к своему воеводе бросились Влас Строгин и Мирон Капорин. Они догнали разбойников, спешивших на помощь главарю, и изрубили их, ударив с тыла.

Теперь в отчаянном положении оказался главарь. Он на мгновение растерялся. До спасения был шаг, и вдруг все изменилось.

Тугай воспользовался этой замешкой и нанес ему протягивающий удар, от плеча по телу, разрубая кольчугу и разрезая плоть.

Главарь вскрикнул. Тугай нанес удар по шлему, смяв его, но не разбив. Однако этот удар был такой силы, что главарь, качнувшись, рухнул на колени перед Тугаем. Воевода нагнулся к нему, перевернул. Из разрубленной кольчуги на землю стекала кровь, но он дышал.

– Как, Осип? – подскочил Строгин.

– Добре получил, собака!

– А мы двоих, что к тебе сзади подходили, порубили.

– Спасибо!

Подошел и Березняк:

– Все, Осип, разбили отряд разбойников, пятеро ушли. Остальные готовы, сам проверял.

– У нас что? – спросил Тугай.

– Двоих подранили, но не сильно, им помогают.

– И то добре.

– А главарь-то, чую, живой!

– Живучий, пес!

– Привести в чувство? Али срубить ему башку поганую?

– Погодь, погутарить след, надо узнать, откуда эта шайка, и есть ли еще лихие люди по пути до постоялого двора.

– Тогда попробую привести в чувство.

– Поначалу разденьте его, да кровь остановите. Подорожника кругом много, на перевязь рубахи пустите тех, порубленных вами.

– Понятно, сполняю.

Тугай отошел от главаря, протер саблю.

И вдруг с северной стороны раздался крик:

– Ребята, еще отряд!

– Бросили главаря, оборону по кругу, – приказал Тугай. – Ко мне Влас со своими, Березняк, закрой тыл, Быстрый, Малой – подходы от лесополосы и балки.

Но обороняться не пришлось.

Вышедший из-за поворота за балкой отряд в десяток воинов встал, не разворачиваясь в боевой порядок. От него отделился старший в кольчуге и шлеме, сабля в ножнах. Подъехал ближе, остановил коня:

– Эй! Мы стража из Колечни. Вы кто?

– Государевы посольские люди, – ответил Тугай, – я – воевода.

– Схлестнулись с бандой Акима Шестова?

– А кто же его ведает, с кем схлестнулись.

– Это Аким. Он тут стал безобразничать. У него схрон в дальнем большом лесу. Сюда за наживой выходит. Доходился, собака!

– Тебя-то как звать, десятник? – спросил Тугай.

– Иван Канюта, а тебя, воевода?

– Осип Тугай. Грамота от воеводы ближней крепости есть?

– Само собой, а у тебя?

– И у меня есть.

– Надо бы посмотреть!

– Подъезжай ближе, коли не боишься.

– Чего мне бояться, не раз бой против татар вел.

– Но мы ж не татары и не разбойники.

– Ну, тогда чего же бояться, коли свои?

Канюта подъехал, показал свою грамоту, Тугай – свою.

– Да-да, – проговорил Канюта, – и чего обычно осторожный Аким полез на вас? Обоза большого нет.

– Видать, решил, что охрана малая, а в телегах найдет что-нибудь.

– Вот и нашел.

– Он, кстати, живой. Вернее, был, покуда ты не подошел.

– Да? Поглядеть дашь?

– Не тока поглядеть, забирай его, мне эта тварь не нужна. Да, пятеро ушли, среди них есть раненые. На конях ушли, основной табун за лесополосой.

– Добре.

Канюта тоже принимал решения быстро, обернулся, приказал:

– Кирьян!

– Да?! – раздался в ответ громогласный голос.

– Пятеро в большой лес подались. Догнать их. Не догонишь, выходи на схрон по следам и руби эту сволочь. А еще погляди, что у них в закромах.

– Уразумел, Иван. Возвращаться сюда али на деревню?

– На деревню. Мы туда вместе с государевым посольским отрядом пойдем.

– Эка, на кого нарвался Аким. За то и поплатился.

Кирьян взял с собой пятерых, и они ушли в лесополосу.

Туда же сторожевой голова отправил остальных за табуном, а сам с Тугаем прошел до главаря, пришедшего в себя и смотрящего на всех злобным взглядом, сквозь который пробивались боль и отчаяние. Милости от власти местной, да и от народа простого ему ждать не приходилось. Слишком лютовал, когда грабил и обозы, и деревни.

Ворогов себе нажил – не счесть. К ним и попал по своей ошибке. Посчитал, засиделась банда, надо размяться, а тут обоз с малой охраной, да с двумя телегами. Товара ценного вряд ли взять, хотя кто знает, чего в телегах, а вот оружие и защита лишними не стали бы. Потому и дал команду брать обоз. И просчитался.

– Что, Аким, промахнулся? – склонился над ним Канюта.

Главарь отвернулся.

Голова сторожевой сапогом повернул его голову лицом к себе:

– Ответствуй, когда с тобой гутарят!

– Шел бы ты, сторож!

– Я пойду. И ты со мной. Я тебя к воеводе доставлю. В крепости с тобой тоже погутарят, а потом на плаху. И казнят прилюдно, и башку отрубленную твою на кол посадят да выставят у ворот, чтобы другим неповадно было. Тут от татар проклятых сберегаешь людей наших, а ты грабишь народ.

– Чего тянуть, сторож? Прибей здесь.

– Э-э, нет, легкой смерти не получишь. Не заслужил ты легкой смерти, собака. Поначалу помучаешься, да позору поимеешь, и тока потом палач тебя в ад отправит.

– А довезешь его? – спросил Тугай.

– Довезу, коли телегу дашь, а то на коне, боюсь, сдохнет в пути.

– Мне без телег не можно.

– Да это только до Иванова двора, что у Колечни, там я свою телегу возьму.

– До постоялого двора вместе пойдем?

– А ты против?

– Нет, коли у тебя других дел нет. Не пойму одно, как ты со своими молодцами тут оказался?

– Да есть у меня в отряде ратник Андрюшка, у него бабка в деревне поблизости помирает, родственники сообщили. Надо бы проститься, да одного отпускать не можно, решил всем отрядом поехать. Заодно поглядеть, что у Муравского шляха творится. А тут сеча. Лихо вы разбили разбойников.

– Ладноть. Клади главаря в телегу.

– Так у меня людей не осталось. Коли если тока как табун пригонят? До того отдохнете?

– Не-е, сторож, и так время потеряли.

Тугай обернулся и повелел Березняку:

– Дай людей уложить главаря во вторую телегу.

– Угу, Осип, сделаю.

Главаря уложили, и Канюта отъехал встречать людей своих с табуном.

Из-под вещей высунулась Алена, охнула и опять залегла в тряпье и мешки с провизией.

– Алена, ты чего? – позвал ее Тугай. – Вылазь, все обошлось.

Испуганная женщина вновь выглянула, из-под ее юбки показался лик мальчика.

– Ой, а крови-то сколько! Кто же это, Осип, напал на нас? Татары проклятые?

– Если бы. Свои, русские, хотя надо еще посмотреть трупы.

– Господи, ну нигде покоя нет!

– Не долго тебе беспокоиться, Алена, доедем до Москвы, доставлю тебя с ребенком на Варварку, на подворье Михайло Бордака, в делах и заботах по хозяйству и успокоишься. Там забижать тебя некому будет.

– Доехать бы еще до Москвы, Осип, – вздохнула женщина.

– Доедем, Алена. Произошедшее – случайность. И, как видишь, мои ратники могут защитить тебя.

– Это так, воины сильные. Таких бы поболе, да в села, не видать бы татарам невольников.

– Ну, на селах и деревнях у нас и мужиков простых с оружием не хватит. Благо еще города прикрыты, да и то не все так, как хотелось бы. Ведаешь же, что главная рать на Западе?

– Слышала. Мы в таких делах не разбираемся.

– Устраивайтесь удобнее, отъедем, посмотри сына.

– За то не печалься, Осип. Спасибо тебе. Жива буду, поведаю Михайло, как ты дрался за меня. Лишь бы он сам возвернулся, а то ведь до сих пор в Крыму.

– Может, уже выехал. Но Михайло вернется, Алена, в том даже не сомневайся.

– Да, Осип.

Сторожа пригнали табун – двадцать два коня. Добычей их голова вельми доволен был. Табун – ценность большая для деревни. Сторожа пошли вперед, и обоз тронулся следом.

На Иванов двор, что стоял в сотнях саженей от Колечни, заехали затемно, обрадовав хозяина. Еще бы, такой навар!

Алену с сыном разместили после молитвы и трапезы в отдельной комнате, ратники завалились на пол, подстелив занесенного в залу свежего сена. Тугай приказал выставить сменный дозор.

Появились звезды. Еще один богатый на события день прожили. Ратники уснули. Алена же долго молилась в комнате, благодарила Господа за спасение и просила Создателя сохранить жизнь Бордаку. Потом и она легла на лавку, где под одеялом посапывал ее Петруша.

Еще неделя ушла на проезд до Тулы. До крепости добрались без происшествий, там встали на трехдневный постой, пополнили запасы. Тугай встретился с наместником и воеводой. До Москвы оставалось около ста восьмидесяти верст. Но это уже безопасный путь. Его прошли за четыре дня. На пятый въехали в Москву. Был понедельник, недавно прошел дождь, оттого и свежо. Все радовались, что закончен переход. Алена же беспокоилась.

– Странная ты, Алена, тебе бы радоваться, а ты боишься, – заметив это, улыбнулся Тугай.

– Как не бояться, Осип, такой большой город, столько людей. Кругом церкви, соборы, дома большие, лавки, торговые ряды.

– Это же Москва, столица государства Русского.

– А скажи, Осип, царь Иван Васильевич где обитает?

– Знамо где, Алена, в Кремле или на дворе опричном, хотя часто выезжает в Александровскую слободу.

– Там, в Кремле, наверное, такие хоромы!

– Царские, Алена, что же ты хочешь?

– И Михайло мог видеть царя?

– Не только мог, он его видел. Это же Иван Васильевич отправил его в Крым. Вот такой у тебя жених, Алена.

– Ну, скажешь тоже, Осип, невеста, – зарделась она. – Может, как вернется Михайло, так и погонит из дома.

– Ты в своем уме, женщина? Не смей подобного о Бордаке молвить!

– Прости, Осип, это все из-за боязни. А далече отсель Варварка, где подворье Михайло?

– Рядом с Кремлем и Москва-рекой, совсем недалече по сравнению с тем, что пришлось пройти.

– Это так. А ты бывал на его подворье?

– Все, Алена! – Тугай вскочил на коня. – Отстань, сама увидишь.

Остановив обоз у своего подворья, распустив ратников по домам, Тугай повел телегу по Варварке. Алена с интересом смотрела на Кремль, на все окружавшее и только охала. Улица шла по части холма Москва-реки. На Руси того времени, и в городах больших, и деревнях малых, подворья ставились на возвышенностях. После зимы и снег с них быстрее сходил, и земля быстро просыхала, и разлив не доставал.

Возле одних ворот Тугай остановил лошадь и улыбнулся Алене:

– Вот это и есть подворье Михайло Бордака. Приехали.

Ворота, как и многие другие, были украшены образами в киотах, створки подперты изнутри, далее городьба, за ней виднелись молодые деревца и дом. Деревянный, небольшой, но аккуратный, за домом видна только крыша, также деревянная, покрытая сверху березовой корою.

Тугай толкнул створку ворот и крикнул и во двор:

– Герасим!

– Тута я, кого еще принесло?

– Не узнал?

– Осип Данилыч? Господи, откуда же?!

– Из Крыма, Герасим.

– Ух ты! Из самого Крыма?

– Ну да, и я не один.

– А кто ж с тобой?

– Твоя новая хозяйка.

У подошедшего к воротам мужика расширились глаза от удивления:

– Какая-такая хозяйка?

– Невеста Михайло.

– Да ты что?! А где сам Михайло Алексеич?

– Позже подъедет. Ты же ведаешь, что он тоже в Крыму?

– Не-е, откуда? Уезжал, молвил, по делам государевым, и месяца на два, а куда, про то ни слова.

– В Крыму он был. В Кафе. Слыхал о таком городе крымском?

– Это где невольников продают?

– Да.

– Слыхал, как не слыхать. Да где хозяйка-то?

– Отворяй ворота и встречай!

Работник Бордака бросился к воротам и широко распахнул их. На телеге спереди сидели Алена с Петрушей.

– Вот она, – указал на нее Тугай, – твоя хозяйка.

– Красавица, – проговорил работник и спохватился: – Доброго здравия, хозяйка!

Алена слезла с Петрушей с телеги и поклонилась:

– И тебе долгих лет, человек!

– Герасим я, работник Михайло Алесеича.

– А я – Алена.

– По отчеству как?

– Да не привыкла я по отчеству, Аленой называй. Да и не хозяйка я никакая, Михайло наказал ехать сюда. Вместе хозяйством заниматься будем.

– Ну уж нет, коли Михайло Алексеич наказывал называть хозяйкой, то так и след. А у тебя и сынок уже есть?

– Это мой Петруша. Михайло выкупил нас из татарского полона в Кафе.

– Вот оно что! Натерпелась, поди, у басурман, бедолага?

– Натерпелась, Герасим. Так, что всю жизнь не забыть.

– Ничего, Алена, забудется. Вернется Михайло Алексеич, начнете жить семьею, и забудется. Это хорошее помнится долго, плохое забывается быстро. Потому как не нужно оно человеку, плохое-то.

– Твоя правда, Герасим.

– Телегу и лошадь оставляю, пригодится в хозяйстве. А я к себе поехал. Жинка, поди, заждалась, – проговорил Тугай.

– А то! – воскликнул работник Бордака. – Иди, Осип Данилыч, и мы тут с хозяйкой займемся. Есть чем.

– Ну-ну. До свидания, Алена!

– До свидания, Осип! Век тебе благодарна буду, что увез из Крыма проклятого.

– Ты Михайло благодари, не он, так и вывозить бы некого было.

– Ему особое спасибо.

– Ладно, Алена, поехал я, а ты хозяйничай тут. Скоро и Михайло приедет. Счастья вам, вы оба заслужили его.

Тугай вскочил на коня и ушел дальше по Варварке.

Из поварни, или летней кухни, вышла добротная улыбающаяся женщина.

– Доброго здравия тебе, хозяюшка! Дай-ка я на тебя погляжу. Ничего не скажешь, красавица, повезло Михайлу Алексеичу.

– Тебе тако доброго здоровья. А кто ты? – теребя платок, спросила Алена.

– Ой, господи, не назвалась! Да я Марфа, жена Герасима. Мы тут вместе за хозяйством смотрим. Я уху сварила, курица на подходе, пироги еще со вчера остались с грибами, проголодались небось с сынишкой-то?

– Проголодались.

– Так идем к столу.

– Ты курицу свою доваривай, а я хозяюшке нашей дом да подворье покажу, – сказал Герасим.

Жена его ушла, а он повел Алену по дому. Это был небольшой, по меркам зажиточных людей, дом. Такое же и подворье с молодым садом, спускавшимся к реке.

Через отдельную от нижнего крыльца дверь перешли в подклеть – нижний этаж, тут были кладовки, мыльня, комната. После по ступеням поднялись на террасу верхнего этажа, оттуда в сени и далее в хозяйское жилье, горницу и две комнаты. На полах рогожи, столы, лавки. Окна украшали резные ставни, завешанные цветными занавесками. В красном углу – образа. Алена тут же помолилась.

– Тута опочивальня, широкие лавки, на них перины, простыни, подушки, одеяла. Можно и люльку подвесить, но сын твой уже большой для нее, – указал Герасим на одну из комнат.

– Он будет спать со мной, – ответила Алена.

– Это сейчас, а потом? Когда вернется Михайло Алексеич?

– Потом и решим.

– Добре. Тогда пойдем, потрапезничаете?

– Я бы помылась с дороги.

– Конечно, мыльню Марфа подготовит, воду нагреет.

– Мне еще одежу купить бы, а то кроме надетого и нет ничего.

– Ну, этого добра на торговых рядах и в лавках, что на Посаде, полным-полно. Все, что надо, купишь, коль деньга есть.

– Михайло дал.

– Тогда купишь. С Марфой пойдешь, она все покажет, расскажет. Значится, сначала помывка?

– Да.

– Добре.

Они спустились вниз.

Марфа быстро согрела воду, Алена помылась, помыла сына, и приступили к трапезе. После все легли спать.

Утром, как только встали и позавтракали, Марфа повела Алену на торговые ряды. У Алены глаза разбежались, на лотках, в лавках было ВСЕ. Но, будучи женщиной экономной, она выбрала не очень дорогие сарафаны, рубашки, лапти, волосник – особую шапочку, под которую замужние женщины заправляли волосы, в то время как молодухи плели косы и весьма гордились ими.

– Пошто, Алена, дешевое покупаешь? – удивилась выбору новой хозяйки Марфа.

– Не след, Марфа, сорить деньгами.

– А как выйдешь к Михайло, когда тот возвернется? В дешевом, тусклом сарафане?

– Об этом не подумала, – задумчиво покачала головой Алена.

– Надо думать. Мужчине приятно, когда его женщина краше других.

Марфа уговорила ее купить шелковую рубаху, отделанную жемчугом, калиги – полусапожки из кожи, пришедшие в Русь от воинов-римлян, бархатные башмаки на только входивших в моду каблуках, кокошник и украшения – ожерелье, серьги, перстень. К головному убору – колты (подвески), отделанные серебром. Купили и нижнее белье, и одежу для сына. Для того было проще. Чего ему надо? Лапти малые, штаны, да рубашонки. По совету Марфы Алена купила и душегреи. Жена Герасима уговорила приобрести шубу, зима не за горами, но тут Алена воспротивилась, и так много денег потратили.

С покупками вернулись домой. После вечерней молитвы потрапезничали. Герасим с женой ушли. Они жили недалече, а своя хата тоже требовала ухода. Алена обошла подворье. Из живности в загоне под навесом – свинья, рядом – сарай, кудахтали куры, гоготали гуси, крякали утки. Днем она живность не видела, так как ее отпускали на улицу, куры рылись в песке, свинья, вырыв пятаком приличную яму, валялась у забора, утки и гуси уходили к реке. В хлеву – мешки с зерном, в земляных погребах – соленое мясо, бочки с квашеной капустой, солеными огурцами, другая провизия. С таким запасом и голодный год не страшен.

Алена уложила Петрушу спать, а сама, еще раз пройдясь по дому, присела на скамью в горнице, вздохнула и заплакала. Чего бы ей плакать? Хорошо все, но слезы бывают не только от горя или боли, они появляются и от радости, счастья. Немного успокоившись, она проверила запоры на дверях, погасила свечи и легла на скамью, прижав к себе сопящего сына. И уснула крепким сном. Впервые после мытарства у татар, в дороге кошмарные сны ей не виделись. Напротив, светлые, цветные, покойные.

В среду, как и было оговорено, мурза Басыр, получив деньги, отдал приказ своему помощнику посадить в арбы бывших невольников и под охраной отряда в тридцать верных нукеров вывести обоз за Кафу. Туда подъехал и Бордак. Поприветствовал земляков, кивнул десятникам, которые надменно отвернулись.

Дьяк Петр Агапов, закончив бумажные дела, получив купчие с подписью и печатью татарского вельможи, приехал спустя час, и тогда же обоз начал движение по бескрайним степям Крыма. Расстояние в сто пятьдесят верст с гаком прошли за четыре дня. Движение сильно тормозил обоз из шести арб, в которых находились бывшие невольники.