Текст книги "Красные туманы Полесья"

– Значит, мы так и будем сидеть в лесу и ждать, пока Красная армия разобьет гитлеровцев у Москвы, Ленинграда, на последнем рубеже обороны, и перейдет в наступление? Да вот только, зная силу немцев, скажу, что это произойдет не в этом, боюсь, и не в следующем году. За это время от отряда останутся ошметки. Извините, я не хотел вас обидеть, но остался здесь вместе с солдатами не для того, чтобы ждать, когда придут наши. Я должен воевать. Нам придется действовать тем, что имеем, хотим мы этого или нет. Предлагаю разработать план операции, предусматривающей удар всем отрядом по районному центру с локальной задачей уничтожения управления полиции и нанесения урона роте СС. Понятно, что у нас мало сил, но если подойти к райцентру скрытно, то задача вполне выполнимая. Пусть нам даже удастся уничтожить одних только полицаев, это все равно будет успех. Главное не в том, какой урон мы нанесем фашистам, а в самом факте нападения. Жители Гороша увидят, что рядом есть сила, способная противостоять оккупантам. Этой операцией мы, если так можно выразиться, засветим себя перед минским подпольем и нашей разведкой, а через них и перед центром. Тогда нас уже точно не забудут.

Осетров покачал головой.

– Все верно, лейтенант. Ничего другого ты, профессиональный военный, предложить не мог, да еще под воздействием эмоций после злодеяний гитлеровцев. Но пойми, у меня приказ не предпринимать каких-либо действий до полного завершения комплектования отряда и организации устойчивого взаимодействия с центром.

– Тогда я вам вот что скажу, Павел Дмитриевич. Пока вы будете ждать указаний сверху, которые могут и не прийти, я поведу своих бойцов на восток, возможно, выйду к отряду, который готов бить фашистов, а не ждать ценных указаний. Думаю, что совсем скоро на базе останутся только два человека, вы и политрук. Все остальные разойдутся по своим деревням. Когда приказ все-таки придет и с вами выйдут на связь, то окажется, что напрасно. Никакого отряда нет. Я, конечно, перехлестываю, но согласитесь, что без моего неполного взвода отряд будет не боеспособен.

Политрук повысил голос:

– Вы, лейтенант, отдаете себе отчет в том, к чему призываете? Какая может быть операция против немецко-фашистских подразделений, значительно превышающих нас по численности, вооружению и опыту боевых действий? – Он сбавил тон. – Ладно, представим на минуту, что мы нанесем удар по райцентру, у нас что-то получится, отряд сможет отойти без больших потерь. Но что будет дальше? Немецкое командование быстро придет в себя и отправит карателей в Ясино, Карчеху и Павлинку. Эсэсовцы уничтожат всех, кого застанут там, сожгут населенные пункты. Комендант наверняка вызовет армейские подразделения для прочесывания лесов, будет применена и авиация. Не слишком ли дорогую цену мы заплатим за то, что слегка потреплем немцев в Гороше?

Лейтенант кивнул:

– Да, все верно. Я не понимаю лишь одного. За каким чертом формировался отряд, если его командование боится действий противника?

– Подбирайте, пожалуйста, слова! – Командир отряда побагровел. – Дисциплина должна быть на первом месте везде, и в партизанских отрядах тоже.

Образцов усмехнулся.

– Правильно. То же самое в войсках твердили нам политруки. Дисциплина – залог победы в войне. В итоге наш полк, да и не только он… – Лейтенант махнул рукой. – Да что говорить попусту. Я увожу своих подчиненных.

Политрук вновь повысил голос:

– Только попробуйте и пойдете под трибунал!

– Трибунал? Где он? Вы пока не наделены полномочиями командиров частей и подразделений Красной армии. Вот когда свяжетесь с центром, получите оттуда приказы и указания, тогда да, а сейчас вы ничего не сможете сделать.

Осетров поднялся.

– Послушай меня, лейтенант. Мы сейчас все на взводе. Давай не будем торопиться с выводами и принимать необдуманные решения. Подождем немного, успокоимся. Потом, даже если не будет установлена связь с центром, решим, что нам делать.

– Хорошая мысль, Павел Дмитриевич. А вы уверены в том, что немцы не получили сведений о нашей базе и не готовят карательную операцию в Осиповском лесу?

Командир отряда не остался в долгу.

– А вы уверены, лейтенант, что карательная операция немцев не имела целью спровоцировать командование еще не укомплектованного отряда на ответные действия? Может быть, они ждут нас в Гороше?

Но офицер не сдавался.

– А на что нам разведка, Павел Дмитриевич? Она вполне может выйти к райцентру и оценить обстановку там. Для этого можно использовать и обычных бойцов, местных мужиков. Они зайдут в Горош и посмотрят, что предпринимает немецкое командование.

– Хорошо. Разведку провести можно, но давайте договоримся так, лейтенант. Завтра с утра.

– А ночью к райцентру не подойти.

– Значит, договорились?

– Так точно! Извините, если погорячился.

– Мы все погорячились. – Осетров взглянул на Лазурина и распорядился: – Подготовь своих людей, Игнат, и договорись с командиром первого взвода Виктором Вешиным, чтобы дал тебе пару мужиков с повозками. В телеги по мешку муки положить для отвода глаз постов и патрулей. Продавать, мол, едем. Можно и еще какого-нибудь барахла загрузить.

– Сделаю, Павел Дмитриевич.

– И с утра давай к райцентру.

– Есть, товарищ командир!

– Все! На сегодня хватит, иначе голову разнесет.

– Если бойцы будут проситься похоронить убитых, отпустить их? – поинтересовался политрук.

– Ты, Иван, хочешь, чтобы с базы все местные ушли?

– Но ведь надо, Павел Дмитриевич.

– Хорошо. Отпустишь в каждое селение по два человека, не больше. Без оружия, конечно. Лошадей им дай, а то пешком далеко идти.

– Понял.

Вечером того же дня к подворью, где были помещены евреи, привезенные из Лозы, подъехала легковая машина. Вел ее сам командир роты СС гауптштурмфюрер Бонке. Рядом с ним сидел начальник полиции Калач.

Машина встала на Береговой улице. Эсэсовец и полицай вышли из нее, осмотрелись. Народу поблизости не было. Оно и понятно. В Гороше, как и повсюду, действовал комендантский час.

К калитке тут же вышел рядовой полицейский и обратился к эсэсовцу:

– Господин гауптштурмфюрер, разрешите доложить господину начальнику полиции.

Бонке махнул рукой, усмехнулся.

– Докладывай.

Калач прервал подчиненного:

– Ворона, евреи на месте?

– Так точно!

– Все живы-здоровы?

– Да, не жаловались.

– Их кормили?

– Привозил Егор Дыдин еду.

– Надеюсь, вы не всю ее сожрали?

– Как можно, господин начальник полиции. Дали и евреям.

– Судя по твоей сытой роже, им достались крохи.

– Пусть благодарят, что хоть так. Но если прикажете, в следующий раз отдадим все.

– Надеюсь, следующего раза не будет. Где Волков?

– В доме.

– Хорошо. Посмотри за машиной. А лучше загони ее куда-нибудь на пустое подворье. Есть тут такие?

– Есть не одно, только я не умею водить, господин начальник полиции.

– Чего ж не научился?

– Так ведь при Советах мне автомобилем не разжиться было, а при новой власти успею еще выучиться. Но Волков же работал шофером.

– Я пришлю его. Пусть он отгонит и находится при автомобиле, не забывает контролировать улицу и заселенные дома. Где свет загорится, сразу же туда, гасить его вместе с нарушителями режима.

– Слушаюсь, господин начальник полиции!

Гауптштурмфюрер и Калач прошли в дом.

В комнате за столом сидел полицейский Волков.

Завидев начальство, он встал и хотел было начать доклад, но Бонке не позволил ему это сделать.

– Меньше слов! Слушай своего начальника.

Вскоре Волков ушел к Вороне. Послышался скрежет стартера и звук заработавшего двигателя.

Калач толкнул ногой дверь соседней комнаты. Это была спальня бывших хозяев, достаточно большая, чтобы в ней поместились пять человек. Евреи сидели на двух кроватях. На одной муж с женой, на второй дети.

Калач усмехнулся.

– А вот и мы. Один вопрос, Годман.

– Да, господин Калач.

– В доме есть пустые комнаты. Почему вы все тут?

– Так распорядился начальник нашей охраны.

– Вот как. Ну что ж, может, и правильно распорядился. Годман – в соседнюю комнату, остальным сидеть здесь.

Глава еврейского семейства вышел в большую комнату и встал посредине, ожидая допроса. Иначе зачем его вывели бы сюда? Да и обещали эти подонки поговорить с ним. Годман догадывался, что интересует эсэсовца и полицая.

Бонке сел за стол, для чего-то расстегнул кобуру.

Калач подошел вплотную к Годману.

– Я хочу знать, еврей, где в городе ты оставил свое золото и другие ценности, которые не смог взять с собой? Ответишь правдиво – мы завтра же отправим тебя и семью в городское гетто. Попытаешься обмануть – очень пожалеешь. Ну?.. У нас с господином гауптштурмфюрером не так много времени, да и других дел полно. Говори!

Годман скрестил руки на груди:

– Господа, всем святым клянусь, что я отдал вам это все, что у меня было. В городе я ничего не оставлял. Зачем, если не смог бы никогда вернуться?

Калач, не раздумывая, ударил еврея в солнечное сплетение. Годман согнулся пополам, широко раскрыл рот.

Калач нагнулся к нему.

– Дыши глубже, еврей, на пятках попрыгай, полегчает.

– За что?

– За что, спрашиваешь? За неправильный ответ.

– Но я сказал правду.

Удар в переносицу отбросил еврея к стене. Из носа Годмана пошла кровь. Он вытирал ее, но не мог остановить.

Гауптштурмфюрер поморщился.

– Мирон, неужели нельзя обойтись без этого?

– Но вы же видите, господин Бонке, что этот еврей не желает говорить правду.

– Толку от того, что ты изуродуешь его. Нет, я, конечно, не имею ничего против, но время, Мирон!

Калач усмехнулся.

– Я понял вас, господин Бонке. Обойдемся без большой крови. – Он рванул дверь спальни и крикнул: – Дочь Соня, на выход.

Сара Абрамовна вскочила.

– Не пущу! Что вы хотите?

Калач взревел:

– Я сказал, девка в комнату! – Калач достал пистолет. – Или ты хочешь, чтобы я перестрелял детей на твоих глазах?

Калач подошел к кровати, где сидели дети, схватил за руку старшую дочь, рванул на себя, втащил ее в комнату, закрыл дверь спальни на ключ.

Годман побледнел.

– Что вы собираетесь делать?

Калач усмехнулся.

– А ты не догадываешься, Годман? Сейчас сам все увидишь.

Калач схватил девочку и хотел сорвать с нее платье.

– Не делайте этого, – взмолился Годман.

– Говори правду.

– Я все скажу, отпусти ее, Калач.

– Вот как? В тебе проснулось что-то отцовское. Говори – мы послушаем. Если скажешь правду, отпущу твою девчонку.

Годман вытер кровь, вздохнул и проговорил:

– Да, я не смог взять с собой все, что у меня было. Из-за обычной случайности. Человека, которому доверился, банально не было дома, когда я должен был выехать.

– Кто он?

– Вы должны его помнить. Это Лев Борисович Муклер.

– Муклер? – воскликнул Калач. – Опять хочешь обмануть? Он и его семья были расстреляны сразу по приходе в район освободительной армии Германии.

– Не сразу, на следующей неделе. До расстрела я передал ему чемодан. Там то же самое, что и в саквояже, но в меньшем количестве.

– И как найти теперь этот чемодан, если Муклер с семьей расстреляны? Я понял! Ты хочешь запутать нас. Мол, золотишко было, но осталось у еврея, которого расстреляли. Идите, ищите. Так, скотина? – взревел Калач.

– Нет, искать ничего не потребуется. Муклер знал, что из города ему не уйти. Жена третий год на коляске. У него был постоянный поставщик краденых вещей, некто Василий Герасимов, который избежал мобилизации и скрылся не без помощи Льва. Муклер надеялся на его связи в уголовном мире, дабы выжить.

– Напрасно.

– К сожалению, да.

– Ты хочешь сказать, что Муклер доверил твой чемодан вору?

– Герасимов не вор, он скупал краденое и сдавал его в ломбард Муклера.

Гауптштурмфюрер затушил окурок о стол, повернулся к еврею.

– Ты о чемодане говори, Годман.

– Мы договорились, что если над семьей Муклера нависнет опасность, то он передаст чемодан Герасимову.

– Но сделал ли так Муклер? – спросил Калач.

– Это можно выяснить у Герасимова. Он устроился на работу в районную управу, кем-то по хозяйственной части.

– Где живет?

– Минуту, дайте вспомнить. Улица Ворошилова, дом четыре дробь один, квартира… не помню. Первый подъезд, второй этаж налево.

– Достаточно, – сказал Калач. – Я знаю этот дом. Он недалеко от железнодорожной станции, входы в подъезды со двора, на площадке по две двери. Значит, у Герасимова квартира номер три. Найдем.

– Улица не Ворошилова, а Ямская. Надо было запомнить уже. Это касается тебя, еврей. А ты, Мирон, отправляйся по адресу. Водителя возьми с собой. Ведь ты же умеешь управлять автомобилем?

Начальник полиции развел руками.

– Странно, да? Бывший директор автобазы не может водить автомобиль.

– Мне плевать на это. Девку с отцом на место!

– Да, конечно. – Калач поправил кобуру и сказал Годману: – Забирай свою сопливку, идите в спальню. Я все проверю и вернусь. – Он отпер дверь.

Годман привел дочь в чувство, поднял на руки и унес в спальню, где раздался сдавленный женский крик.

– Езжай, Мирон, я подожду здесь. Только быстро, туда-сюда! – сказал гауптштурмфюрер.

– Яволь, господин Бонке!

Калач уехал. Отсутствовал он недолго, примерно час, около полуночи зашел в комнату с чемоданом, улыбаясь во весь рот.

– Значит, не обманул Годман? – спросил немец.

– Нет.

– Что с Герасимовым?

Калач притворно вздохнул.

– Вот ведь какая незадача, господин Бонке, повесился он. И чего ему не хватало? Служба не бей лежачего, неприкосновенность, бабы. Слышал я, пил он много. Может, на этом и свихнулся?

Гауптштурмфюрер усмехнулся.

– Повесился, говоришь? Ну что ж, это его выбор. Чемодан смотрел?

– Так точно! Золота и ценностей там раза в три меньше, чем в саквояже.

Бонке поднялся.

– Вот и решили.

Калач не понял.

– Что решили?

– Я забираю саквояж, ты – чемодан. Это справедливо, не так ли? Учитывая интерес господина коменданта.

Бонке был единственным немцем в Гороше, который не боялся Калача.

– Хорошо. Справедливо.

– Избавляйся от семьи, озадачь своих полицейских, чтобы вынесли трупы и сбросили в реку, и выходи к машине. Я доставлю тебя до управы.

– Яволь, герр гауптштурмфюрер!

Калач вытащил «ТТ», прошел в спальню и расстрелял всю семью Годмана.

Он вышел оттуда, вызвал полицейских и проговорил:

– Там пять трупов. Приказываю вынести их на берег и сбросить в реку. Здесь навести порядок. Хата еще пригодится. Как поняли, Ворона?

– Понял, господин начальник полиции. Но вдвоем тяжело будет.

– Справитесь. За эту работу вас ждет дополнительное вознаграждение.

– Слушаюсь! – ответил Ворона.

– Утром доклад мне.

– Да, господин начальник полиции.

Калач пошел на выход, но остановился, обернулся.

– Да, чуть не забыл. Передайте заместителю Лыкину, чтобы с утра послал сюда наряд. Надо обойти дома, в которых остались жители, порасспросить, не видели ли они чего подозрительного этой ночью. Ворона, понял?

– Так точно, господин начальник полиции!

Калач прошел к машине, бросил чемодан на заднее сиденье, сам устроился на месте переднего пассажира.

Автомобиль пошел к центру поселка.

Глава четвертая

Наутро в воскресенье 21 сентября дежурный по отряду доложил Осетрову что в ночь с базы ушли еще двое бойцов. Это были мужики из Павлинки, семьи которых выжили. Еще двое самовольно не пошли, дожидаются командования, хотят заявить о своем нежелании продолжать службу и получить разрешение уйти.

– Как ушли? – спросил Осетров.

Дежурный из числа солдат, выведенных из окружения лейтенантом Образцовым, только пожал плечами.

– Собрали вещи, забрали ружья свои, лошадей и ушли.

– Как они прошли пост охранения? Почему, черт побери, их не остановили?

– Пытались, но они и слушать ничего не хотели. Сказали дозорным, что здесь делать нечего. Надо семьи уводить как можно глубже в леса, пока каратели не нагрянули вновь и не перебили остальных.

– Где те двое, что хотят получить разрешение?

– Да тут недалеко.

– Давай их ко мне.

Весть об уходе бойцов из Павлинки мгновенно разлетелась по всему лагерю, и там царила суматоха.

Людей, желавших уйти, встретили командир отряда и политрук. Говорили они довольно долго, но бесполезно. Мужики стояли на своем. Мол, мы не обрываем связь с отрядом, спрячем семьи в лесах и вернемся. Но верилось в это с трудом.

Командиру пришлось отпустить их. Можно, конечно, заставить людей, да проку от них никакого не будет.

Так, на воскресенье отряд не досчитался двенадцати бойцов. Теперь он насчитывал всего семьдесят три человека. Сложилась очень напряженная ситуация.

В штабную палатку зашел лейтенант Образцов:

– Здравия желаю!

Осетров и Карасько поприветствовали офицера.

Образцов сел на лавку и проговорил:

– Мои опасения оправдались. Уходят-таки люди из отряда.

Командир отряда вздохнул и сказал:

– Да, уходят. Ты оказался прав, лейтенант. Если еще и ты уведешь двенадцать своих бойцов, то отряд можно будет распускать. Людских ресурсов у нас нет. Будешь настаивать на проведении боевой операции?

Лейтенант достал кисет.

– Разрешите?

– Кури, – сказал Осетров.

Политрук отошел к открытому окну палатки. Он не курил.

Образцов же свернул самокрутку, прикурил, затянулся, выпустил дым и сказал:

– Я не стал бы настаивать, Павел Дмитриевич. Ночь выдалась как никогда длинной и бессонной. Было время все обдумать. Я пришел к выводу, что сейчас атаковать райцентр глупо, но бойцы рвутся в бой. И мои солдаты, и мужики, семьи которых погибли. Люди желают мести. Это объяснимо и оправданно. Нам придется атаковать райцентр. Иначе бойцы это сделают и без нашего приказа. Повлиять на них мы не сможем. А в такой ситуации выход один. Возглавить атаку на райцентр, действовать по плану, а не сумбурно, выбрать одну цель, к ней и стремиться. Ударить и быстро отойти. Глядишь, и больших потерь избежим.

– Как понимаю, у тебя, лейтенант, уже есть такой план? – спросил Карасько.

– Так точно!

– Но ты учел, что численность отряда уменьшилась на двенадцать человек?

– Да, учел.

Осетров указал на табурет возле стола.

– Присаживайся ближе, Геннадий Владимирович, докладывай, что ты спланировал.

Образцов озвучил свои соображения.

Командир отряда выслушал его и сказал:

– Значит, предлагаешь ударить по управлению полиции и роте СС. Перед этим Лазурину следует провести разведку подходов к райцентру?

– Так точно, Павел Дмитриевич.

– Ну что ж, раз иначе нельзя, будем атаковать. Посыльный! – крикнул командир отряда.

В тамбуре появился молодой партизан.

– Я, товарищ командир.

– Лазурина ко мне немедленно. После завтрака совещание командиров взводов. Всех оповестить!

– Есть, товарищ командир!

Прибыл Лазурин.

– Отдохнул, Игнат?

– Можно было бы еще, но охоту сбили.

– Надо провести разведку подходов к Горошу.

– Когда?

– Да прямо сейчас. Твоим людям следует выдвинуться к райцентру, встать в роще, что на северо-западе, и оттуда отработать задачу.

– Цель разведки?

– Выяснить, как ведут себя немцы, какова обстановка в райцентре, особенно на северной окраине. В каком режиме несут службу патрули, где размещена техника. Надо понять, ждут ли немцы нападения или несут службу в обычном режиме.

– Понял. Разрешите два вопроса?

– Давай.

– Первый: вы планируете атаковать райцентр?

– Пока этот вопрос останется без ответа. Какой второй?

– Будем запускать мужиков на повозках для разведки в самом райцентре?

– Да, я совсем забыл об этом. Будем, Игнат. Для этого возьми двух человек, загрузите для вида телеги. Пусть они едут с вами.

Как только разведка партизанского отряда вошла в рощу, расположенную недалеко от хлебозавода, об этом тут же было доложено коменданту Горошинского района. Это сделал командир охранной роты обер-лейтенант Ганс Херман. Для доклада он прибыл в комендатуру.

Фишер тут же принял его, выслушал, усмехнулся и сказал:

– Значит, партизаны все-таки решились провести операцию?

– Да, судя по тому, что к райцентру вышла их разведгруппа, – ответил Херман. – Кроме нее, в Горош въехали две повозки со стороны села Ясино. Я приказал солдатам постов охранения не останавливать и не досматривать их, но и не оставлять без контроля.

– Вы, обер-лейтенант, согласовали свои действия с Бонке и Калачом?

– Я предупредил гауптштурмфюрера и начальника полиции, чтобы они ни во что не вмешивались и несли службу в обычном режиме.

– Еще вопрос, Херман. Вы держите взвод на железнодорожной станции?

– Так точно, господин штурмбанфюрер! Там находится взвод лейтенанта Отто Берга. Но я сомневаюсь, что партизаны в состоянии одновременно атаковать райцентр и вывести из строя железную дорогу.

Комендант покачал головой.

– Они не смогут даже войти сюда. Признаться, Херман, я не думал, что партизаны после нашей операции «Листопад» выступят на Горош. Да, это предусмотрено планом, и все же я в глубине души сомневался, что командование отряда пойдет на губительный для себя шаг. Однако, как видим, это произошло. На такое способны только русские. На что надеется бывший секретарь райкома? Неужели он серьезно рассчитывает нанести нам урон и уйти без особых потерь?

– Вы верно заметили, господин штурмбанфюрер, на это способны только русские. Мое мнение таково. Командир отряда не принял бы решение на атаку райцентра, но его к тому принудили партизаны, потерявшие в селе и деревнях своих близких. Так что ваш расчет полностью оправдался.

– Не спешите, обер-лейтенант. А лучше ступайте к своим взводам да обеспечьте, чтобы разведка партизан получила ту информацию, которая нужна командованию отряда. Я переговорю с Бонке и Калачом, прикажу им, чтобы они ни в коем случае не мешали вам.

– Яволь, господин штурмбанфюрер! Разрешите идти?

– Идите, обер-лейтенант. И поддерживайте связь со взводом Берга.

– Да, господин комендант.

Командир охранной роты покинул комендатуру и прошел на позиции второго взвода, которые располагались в жилом секторе и здании начальной школы, на северо-западе поселка. Командир этого подразделения лейтенант Марко Грубер сообщил ему, что недавно прошел доклад от группы слежения за партизанами, вошедшими в город. Повозки миновали улицу Мещанскую, вышли на площадь Свободы, на которой находились ресторан «Мюнхен», клуб и большой промтоварный магазин, за которыми располагалась административная зона. Возчики внимательно осматривают поселок.

Выслушав доклад, обер-лейтенант Херман кивнул и спросил:

– А что основная разведгруппа? Так и сидит в роще?

– Никак нет. Нашим наблюдателем было замечено перемещение одиночных лиц у хлебозавода, элеватора, в районе продуктовых магазинов. Лейтенант Леон Ройдер сообщил, что видел таких же людей у бывшего детского сада и семилетней школы. Думаю, что разведгруппа должна оценить обстановку как раз в этих кварталах.

– Партизаны ходят слишком близко от позиций наших взводов. Как бы им не выйти на них?

– Это предусмотрено. Как только разведчики окажутся непосредственно у позиций, к ним выйдут патрули. Естественно, они не будут захватывать партизан, просто заставят их отойти.

– Кто это предусмотрел? Я подобного приказа не отдавал.

– Ваш заместитель, обер-лейтенант Функе.

– Хорошо. Где он теперь находится?

– На позициях четвертого взвода лейтенанта Керделя.

Херман усмехнулся:

– Это хорошо, да, Марко?

– Что именно, господин обер-лейтенант?

– Хорошо, когда у тебя толковый заместитель.

– О, это да.

– Занимайтесь наблюдением, лейтенант.

– Слушаюсь, господин обер-лейтенант!

Разведчики Лазурина внимательно осмотрели подходы к райцентру с северного и западного направлений и не обнаружили оборонительных позиций немецких подразделений. После этого они прошли по северной окраине райцентра и к 16.00 покинули поселок. В роще их уже ждали и повозки.

Люди, которые осмотрели весь районный центр, доложили Лазурину, что в Гороше все спокойно. Местные жители работают на восстановленных предприятиях, техника рассредоточена в административной зоне поселка. Патрулирование обычное.

Выслушав доклады, начальник разведки отряда отдал приказ:

– Уходим на базу. Маршрут тот же, которым подходили, без захода в село Ясино.

В 20.10 разведчики вернулись на базу. Командир отделения прошел в штабную палатку, где его дожидались командир отряда, политрук, начальник штаба, он же взводный Образцов.

Лазурин вытер запотевшее лицо, достал кисет.

– Разрешите?

– Кури, – сказал Осетров.

Пришлось политруку вновь вставать у открытого окна.

– Значит, так, товарищи командиры. Дошли мы до Гороша, запустили в поселок две повозки. В райцентре все спокойно, разведчикам удалось даже походить по северным кварталам. Полицаи несут службу в обычном режиме. Подразделения охраны мы не видели, как и эсэсовцев. В ресторане и клубе играет музыка, офицеры и солдаты гуляют по центру. В общем, в Гороше нас никто не ждет.

– А ты уверен, что это не имитация, Игнат, – спросил Осетров?

Начальник разведки кивнул и сказал:

– Я понял вас, но согласитесь, что если немцы хотели бы устроить имитацию спокойствия и обычной жизни в Гороше, то наблюдателей своих выставили бы обязательно, причем везде, большей частью как раз там, где мои люди проводили разведку. Мы непременно заметили бы их, но никого не обнаружили. Если это и имитация, то очень умелая. Эсэсовцы еще смогли бы так сыграть, но охранная рота и тем более полицаи? Нет, при всем желании, ожидая атаки, кто-то из них наверняка засветился бы. Допустим, комендант знал о появлении в поселке моих людей и как-то умудрился наладить контроль за ними, но ведь он никак не мог быть в курсе их задачи. А вдруг мы должны были атаковать, скажем, клуб, набитый солдатней? Ведь тогда ни эсэсовцы, ни охранники не успели бы предотвратить нападение. Да, нас всех там положили бы, но и мы завалили бы немало фашистов.

Командир отряда взглянул на Образцова и спросил:

– Что скажешь, лейтенант, как кадровый военный?

– Я согласен с Игнатом. Пусть комендант знал о нашей разведке и не желал раскрывать себя. Все одно он не стал бы рисковать и немцы не ограничились бы наблюдением. Они просто заставили бы разведчиков убраться из поселка, скажем, выслали бы усиленный патруль охранной роты туда, где они находились. Полицаи остановили бы повозки и отправили бы их из райцентра, не дали бы им колесить по всему Горошу. Повод они нашли бы. Тогда разведка не получила бы нужных нам данных. Нет, думаю, после карательной операции комендант расслабился, надеясь на то, что массовая гибель мирных жителей, родственники которых ушли в партизаны, вызовет бунт в самом отряде, а то и его развал. Ведь до этого и в самом деле оставалось совсем немного. Увел бы я своих солдат, и все остальные тоже разошлись бы. Только родственники погибших могли пойти на отчаянный шаг и ценой своей жизни попытаться отомстить полицаям и немцам. Но что для гарнизона поселка какие-то двадцать, а то и меньше партизан с винтовками да ружьями? Их перестреляли бы за пару минут. Я склоняюсь к версии, что в Гороше нас действительно не ждут. А посему предлагаю создать ударный отряд под моим командованием, тридцать человек. В отряд поддержки свести остальных бойцов, в прикрытие отрядить разведчиков с пулеметом и действовать, особо не мудрствуя. К рассвету подойти к поселку, на восходе солнца, гася патрули и посты, пробиться по улице Буденного до площади и административной зоны. Стрелять во всех, кто встанет на пути. В ударном отряде сосредоточить все гранаты, имеющиеся у нас. Закидать ими скопление техники в административной зоне, полицию и, если останутся гранаты, расположение роты СС. Тут же быстрый отход. Группе прикрытия встать восточнее рощи, отсечь противника, позволить нам оторваться от него и скрыться в лесу, потом отойти самим. Вы хотите знать, будут ли у нас потери? Отвечаю, да, будут. Возможно, большие, но не такие, чтобы расформировать отряд. Предупреждаю сразу, вынести раненых из поселка мы попытаемся, но вряд ли сможем. Так что каждый пусть сам определяет свою судьбу. Оставим и погибших. К тому же отряду сразу же придется срочно уходить из Осиповского леса на запад, к болотам. Гитлеровцы накроют базу. Не пехотой, так авиацией. К отходу здесь тоже все должно быть готово. Я закончил.

Наступила тишина. Все обдумывали план лейтенанта Образцова, но ничего другого предложить не могли. Если только остаться на базе и в итоге потерять отряд из-за массового ухода рядовых бойцов.

Осетров взглянул на политрука:

– Что скажешь, Иван Михайлович?

Карасько пожал плечами.

– Скажу одно. Я пойду вместе с лейтенантом. – Он повернулся к нему и спросил: – Возьмешь с собой?

Образцов неожиданно и категорично ответил:

– Нет.

– Но почему? – с удивлением осведомился Карасько.

– А кто здесь будет готовить срочную эвакуацию? Начальник обоза?

– Здесь остается командир отряда.

– Нет. Помогайте ему, товарищ политрук. Основа отряда должна быть сохранена.

Осетров кивнул и заявил:

– Лейтенант прав. Ты останешься здесь, Иван Михайлович.

– Ну, если это приказ, то я его выполню. Остаюсь на базе.

Образцов же сказал:

– У нас мало времени, товарищи. Надо вызвать командиров взводов и поставить им задачу. Все подготовить и отдыхать. На сон останется часов пять, не больше, но этого для здорового человека в экстремальной ситуации достаточно. К шести утра мы должны быть у Гороша, значит, выход отсюда в два тридцать.

Командир отряда отправил посыльного за командирами первого и третьего взводов.

Полутора часами ранее командир охранной роты зашел в приемную коменданта. Секретарша Елена Скорик находилась на рабочем месте. На ближайшие сутки ей было запрещено покидать комендатуру.

– Приветствую еще раз, Хелен. Несмотря на усталость, выглядите вы просто потрясающе.

– Благодарю вас, герр обер-лейтенант. Но не льстите мне. – Она повернулась к зеркалу и вздохнула. – Уж я‐то лучше всех знаю, как выгляжу. Господин Фишер ждет вас.

– Кто у него?

– Командир роты СС и начальник полиции.

– Бургомистра нет?

Скорик шепотом произнесла:

– Я случайно слышала, что комендант намерен ходатайствовать перед генеральным комиссаром о замене нынешнего бургомистра на Калача.

– Кто же возглавит полицию? Калачу только там и место.

– Он вроде как остается и начальником полиции.

– Да, интересно. Только в следующий раз, Хелен, не доверяйте никому свои тайны. Это может плохо кончиться.

– Но ведь вы, Ганс, не выдадите меня коменданту? – Молодая женщина не на шутку испугалась.

Да и какие могут быть шутки с гитлеровцами?

– Я не выдам, а вот Вилли Бонке – сразу же. Хотя нет, он заставит вас делать все, что ему надо. И как от женщины тоже.

– Господи, упаси!

– Посему как можно реже открывайте свой прелестный ротик, Хелен.

– Да, конечно, Ганс, спасибо.

Херман вошел в кабинет коменданта.

– Разрешите, господин штурмбанфюрер?

– Да, Херман, проходите, докладывайте, что у нас по партизанам.

Командир охранной роты зашел, присел на стул у круглого стола и повторил то, что уже докладывал коменданту.

– Значит, партизаны узнали то, что надо нам? – спросил Фишер.

– Так точно, господин штурмбанфюрер!

– Отлично. Сегодня разведка партизан вернется в отряд. Как вы думаете, господа, станет ли командир тянуть с атакой?