Текст книги "Ночная война"

Связисты проявили творческое мышление. Один убрался за обочину, притащил обломок осинового ствола, стал устанавливать под углом в яму, уперев тонкий конец в колесо. Такое могло сработать. Еще двое подтащили аналогичный огрызок, сунули под второе колесо. Худощавый обер-гренадер орудовал саперной лопаткой – удлинял ухаб, чтобы у машины вышел разбег. На юго-востоке гремела канонада – к ней давно привыкли. И вдруг зарокотало в другой стороне – примерно на северо-востоке! Канонада была ожесточенной, разрывы следовали один за другим. Не близко, судя по громкости, километрах в пятнадцати, к тому же чаща леса частично гасила звуки. На северо-востоке что-то происходило, разрывы учащались, превратились в равномерный фон. Шубин невольно заинтересовался. Канонада не смолкала. Немцы тоже забеспокоились, стали прислушиваться. Глеб прозрел: а ведь это именно то, во имя чего группа терпит тяготы и лишения! Немецкая колонна, спешащая отрезать дорогу дивизии, попала под артиллерийский огонь! Значит, полковник Моисеевский успел подтянуть свои орудия! Немцев не пустили, встретили достойно. Шубин закрыл глаза, слушал. Просто песня, Второй концерт Рахманинова! Канонада продолжалась довольно долго. Но все кончено – ввиду нехватки боеприпасов. Немцы обеспокоенно переговаривались, пожимали плечами. Как некстати хрустнула ветка! Шубин чуть не задохнулся от возмущения. Какого дьявола? Кому тут не лежится? Хрустнуло явственно, метрах в пяти – там, кажется, Кошкин…

Немцы сняли автоматы, сделали серьезные лица. Глухотой они не страдали. Приземистый солдат с лоснящейся прыщавой физиономией передернул затвор. Двигатель в эту минуту был выключен, канонада не мешала улавливать звуки в непосредственной близости. Завершились стрельбы в районе Неклидово – как по заказу, стало тихо. Тишина была хрупкой, какой-то противоестественной. Шубин мысленно выражался – надо же так опростоволоситься! Найдет виновного – кругами заставит бегать по лесу! Он тихо подтащил к себе автомат, обхватил пальцами диск. Стрелять нельзя, но при первых же признаках, что немцы собираются открыть огонь, их следует упредить…

Связисты прислушивались, бегали глаза. Потом стали тихо переговариваться. «Белку испугались?» – фыркнул сидящий за рулем шофер. Люди расслабились, заговорили. Но обладатель рябой физиономии сохранял настороженность. Он поднял автомат – собрался выстрелить. Но товарищ отговорил. «В лесу наши солдаты, Гельмут, – сказал он. – Они пока далеко, но скоро будут здесь. Не надо стрелять, а то возникнут проблемы». Теперь и Шубин понял, в чем дело. В лесу действительно были немцы, те самые, с грузовика, они двигались развернутой цепью, особо не спешили. До них было метров триста. Донесся слабый крик – унтер призывал не скапливаться, растянуться и держать интервал. Вспотела спина. Как это мило, черт возьми! Впереди немцы, сзади немцы – будут здесь через три минуты! Самообладания – ворох, но куда его засунуть? Откроешь огонь – будут действительно проблемы, и не только у немцев… Гельмут вкрадчивой походкой двинулся через дорогу. Он держал МР-40 у бедра, палец нервно поглаживал спусковой крючок. Прыщавая физиономия была совсем рядом – можно поразить метким плевком! Немец всмотрелся. Пытливый взгляд скользил от дерева к дереву, задерживался на скоплениях шиповника. Разведчики молчали. Немец расслабился, сплюнул под ноги, забросил автомат за спину и вразвалку двинулся к своим товарищам. Те шутили: выполнил боевую задачу, Гельмут? Шум за спиной становился явственнее – ломались ветки под ногами солдат, продолжал покрикивать неугомонный унтер. «Наших подождем – навалятся и вытолкнут?» – предложил водитель. «Не дай бог», – подумал Шубин. Но идея не прошла, не для того подкладывали под колеса сухие стволы. Четверо навалились на капот, водитель включил заднюю передачу. Снова взревел двигатель, наперебой ругались люди, костеря российские дороги. Машина раскачивалась, ревели натруженные глотки. Не пропал их скорбный труд – машина пулей вылетела из ухаба, и теперь уже передние колеса утонули в той же яме! Немцы возмущенно загалдели. Снова сказка про белого бычка! На этот раз все кончилось благополучно – ведущие колеса вытащили «кюбельваген» из злосчастной ямы! Кто-то заулюлюкал, водитель объехал опасное место, и вся камарилья загрузилась в салон. Ждать пехоту не стали, машина связи покатила в восточном направлении, скрылась за деревьями.

До цепочки солдат оставалось метров сто пятьдесят. Унтер кричал, чтобы меньше болтали, а внимательно смотрели по сторонам. В этих чертовых лесах не только белки с бурундуками, здесь и нечистая сила водится! «Сам ты нечистая сила», – подумал Шубин. Он привстал, подогнув колено, осмотрелся. Где все? Никого не видно, только каша из обломков веток, прелой листвы и вереницы бугорков. Они вообще здесь?

– Ау, вы где?

– Замаскировались… – сдавленно шепнул Кошкин.

Засмеялся Шлыков. Стали вырастать фигуры в надвинутых на головы капюшонах. Лица сосредоточенные, до предела чумазые. Герасимов выплевывал землю – наелся. Не время учинять разбирательства – на какую тут старуху случилась проруха.

– Прошу простить великодушно, – процедил Глеб, – понимаю, что вам тут хорошо и удобно. Может, все же пробежимся, пока не подошли немцы?

Они неслись, как горные газели, – благо направление дороги совпадало с планами. Крупные неприятности остались позади. А когда остановились, чтобы перевести дух, вновь услышали крики. Снова немцы шли по лесу! Это становилось наваждением. Может, другие немцы? Кружилась голова, терялось чувство ориентации.

– Ничего не понимаю, товарищ лейтенант… – бормотал Герасимов, – то ли слуховая галлюцинация, то ли нас опять окружают…

– Туда, – кивнул Шубин на овраг, венчаемый облетевшим кустарником. – Попробуем немного срезать…

Откуда им знать, что проселок в лесу петлял змеей, не подчиняясь элементарной логике? Задумка «срезать» завершилась оригинально. Дребезжание изношенного двигателя услышали, как только пробились через орешник. Снова дорога под носом – и вскоре выяснилось, что та же самая! Из-за поворота выбрался знакомый «кюбельваген», набитый связистами. Теперь водитель не спешил, вел машину осторожно. Рытвин хватало, но ямы, способные доставить проблемы, больше не встречались. Разведчики попятились обратно в кустарник, застыли за ворохом листвы – лещина еще не облетела. Как же надоел этот «кюбельваген»! Машина подходила, из нее доносились голоса.

– Товарищ лейтенант, это знак… – прошептал побледневший Герасимов. – Не просто так они же нам нервы мотают…

– Приготовить глушители, стрелять прицельно, в головы…

Хоть какой-то шанс вырваться из этого заколдованного леса! В голове, как и в природе, полная каша – злость, нетерпение… Машина ползла мимо, водитель сбросил скорость, гадая, с какой стороны объехать рытвину. В этом парне было что-то от буриданова осла! Он направил машину к орешнику – явная ошибка. Затряслись ветки, толпой повалили «лешие». Стреляли двое – Шлыков и Герасимов. Дернулись головы у сидящих на правом борту – мозгами забрызгало еще живых товарищей. Остальные заорали, водитель резко выжал газ. 16-дюймовое колесо ухнуло в ухаб, и сорваться с места уже не вышло. Кошкин запрыгнул на подножку, вонзил нож в ключицу тому, что сидел посередине, – им оказался рябой военнослужащий. Солдата выгнуло, как коромысло, он откинул голову, свалилась пилотка. Из раны ударил фонтан. Сидящий слева – худощавый, с водянистыми глазами, ногой распахнул дверь, вывалился на землю, но по дороге потерял автомат, катался в грязи. Шубин вырвался вперед, обежал вокруг капота, пнул его по голове, чтобы повременил с подъемом. Водителя пронзила столбовая болезнь. Руки судорожно вцепились в руль, он в ужасе смотрел, как его атакует страшное чучело в развевающихся лохмотьях. Самое смешное, что машина продолжала ехать! Водитель заорал, когда чудовище схватило его за шиворот и с силой выдернуло из-за руля. Распахнулась дверь, ударила по бедру. Руки вцепились в руль, словно уже окоченели, оторвать их было невозможно. Глеб надрывался, обливался слюной, хрипел какие-то непристойности. Иссякло терпение, он начал бить кулаком в висок. У водителя дергалась голова, он потерял сознание, разжались руки. Безжизненное тело стало падать на дорогу. Навалился освободившийся Кошкин, стал наносить удары ножом в верхнюю часть груди. Оживился худощавый с водянистыми глазами – ему надоело барахтаться в грязи, он принял низкий старт и бросился вперед, по ходу движения машины. Почему именно туда – загадка. Глеб пустился за ним, выбросил ногу, проводя подножку. Связист не устоял, ноги переплелись, он потерял равновесие и упал на дорогу, под колеса ползущего «кюбельвагена». В первые мгновения он еще пытался выбраться, охваченный ужасом. Горло завязалось узлом. Связиста затянуло под машину, колесо проехало по ноге. Тело беззвучно извивалось. Машина встала, запутавшись в препятствии, потом дернулась, одолев преграду, отправилась дальше. У раздавленного парня закрылись глаза, он вздрагивал, плавая в луже крови. Управлять машиной было некому, дорога свернула, «кюбельваген» продолжал движение прямо, нырнул в кювет.

– Мужики, ловите машину! – ахнул Шлыков. Надрывно засмеялся Кошкин, прыжками догнал сбежавший автомобиль, прыгнул за руль. Машина задним ходом выбралась на дорогу. Работали оперативно, вытащили из салона окровавленные тела, бросили на обочине. Идея воспользоваться транспортом была не самой подходящей. Шубин трезво оценил все слабые места, но все же пошел на этот шаг. Ноги заплетались от усталости, силы кончились, а противник наседал, облава была где-то рядом! Салон был залит кровью, но это никого не волновало, разведчики рассаживались, откинули натруженные спины. Всем стало безразлично, что машина под названием «кюбельваген» не только удобство, но и источник повышенной опасности…

Продолжалась игра на натянутых нервах. Дорога петляла, ориентировались по солнцу, спрятавшемуся за деревьями. Бескрайний лес простирался на восток. Отдельные участки дороги были вполне приемлемы, удавалось разогнаться. Но чаще ползли, боролись с ухабами.

– Твою-то мать… – чертыхался на заднем сиденье Шлыков, – ползем, как раздавленная гусеница, пешком и то быстрее… Да что за дороги в этой стране?

– Не сгущай краски, Петр Анисимович, – огрызнулся Глеб. Он напряженно всматривался в обведенное трещинами стекло. – Говоришь, как немец, и даже не замечаешь. Мы живем в замечательной стране, просто время сейчас не самое подходящее. Да и отдельные недостатки никто не отменял…

– Знаю я, что мы живем в лучшей стране, – ворчал Шлыков. – Куда ни кинь, все вокруг замечательно. Образование, медицина, дети вон радуются, в пионерские лагеря ездят. Но дороги, мать их в душу…

– А в вас, товарищ лейтенант, явно присутствует авантюрная жилка, – похвалил Кошкин. – С вами не заскучаешь. Поймите правильно, я это только приветствую…

– Привык заплывать за буйки и стоять под стрелой, – сухо засмеялся Шубин. – Оружие приготовьте на всякий случай. Кажется, лес кончается…

Мало того, еще и дождик собирался! Оглянуться не успели, как пропало солнце, небо заволокли кудлатые тучи и накинулся сильный ветер. Он стрясал с деревьев последнюю листву, утробно гудел в кронах. Погода рано или поздно должна была испортиться, но так не хотелось, чтобы это произошло сегодня. Отдельные капли уже проникали через кроны, стучали по головам. Дорога сделалась глаже, шла под уклон, за дальними деревьями маячил просвет. Глеб переключил передачу, машина бодро побежала.

– Ну все, теперь спокойно доедем, – как-то с сомнением заверил Кошкин.

– Сплюнь, – проворчал Герасимов, – нам бы хоть беспокойно доехать…

На выезде из леса Шубин сделал остановку, заглушил мотор. Люди притихли, всматривались в полумглу. Как же быстро все изменилось! Ощущение позднего вечера, хотя на часах половина пятого. Небо потемнело, сыпал мелкий, но плотный дождь. Час такого ненастья – и дорога превратится в кисель. Впереди было пусто. Полкилометра открытого пространства, а где-то дальше – свои… Хотя кто определенно скажет? Канонада прекратилась, за спиной было тихо, но преследовало смутное беспокойство, Глеб тревожно ерзал, не мог найти подходящую позу.

– Поехали, что ли, товарищ лейтенант? – неуверенно сказал Кошкин. – Ерунда осталась, проскочим открытый участок, а в лесу машину бросим – а то свои же постреляют, когда мы на немецком драндулете к ним завалимся…

Шубин колебался, поглаживал шишку рычага. Что-то не давало перевести ее в требуемое положение, рука немела.

– С Богом, товарищ лейтенант, – вздохнул Шлыков, – прорвемся. Сами посудите, пешком побежим через поле – еще хуже будет. Во-первых, устанем…

– Ладно, заткнись, Петр Анисимович, – сказал Шубин и покосился на помрачневшего Герасимова. Тот выглядел непривычно задумчивым, даже каким-то грустным.

– Все в порядке, боец?

– Все отлично, товарищ лейтенант, – разведчик вздрогнул, лицо озарилось преувеличенно бодрой улыбкой. – Поехали, представим на минутку, что Бог существует. А дождь – ерунда, и не такое видали…

В одном эти люди были правы – тащиться пешком тоже не выход. Места для разгона было больше чем достаточно. В низине дорога оказалась ровной, немецкая машина разогналась до восьмидесяти километров в час! Колючие капли стучали, как иглы, вызывая болезненные ощущения. Пелена стояла перед глазами, дорога просматривалась лишь метров на пятьдесят. Дальний лес прятался за серой пеленой. Дорога изогнулась, машину стало бросать. Свистел свирепый ветер, Герасимов, ахнув, схватился за голову – сорвало пилотку. Снова прямо, машина неслась, набирая скорость. Это было очень рискованно, малейшее препятствие на пути – и все покатятся. Но выдержка отказала, чувствовала голова! Автоматная очередь ударила справа, пули вспахали землю перед колесами.

– Пригнуться! – ахнул Шубин и сполз по сиденью. Справа засел пулеметчик. Что там было справа – никто не видел. Какой-то вал, на валу кустарник, мелькали неясные силуэты. Сумрак прорезали вспышки, одна была наиболее яркой – единый пулемет вермахта МГ-34… Случилось то, чего боялись! И это были именно немцы – видно, поняли, кто находится в их машине. Если имели бинокль, то все объяснимо… Закричали люди, за спиной прогремела очередь – Кошкин рассчитывал в кого-то попасть. Кому было сказано пригнуться? Шубин матерился в полный голос: прекратить огонь, всем лечь! Ленточка дороги виляла перед глазами, он с трудом в нее вписывался. Пулемет продолжал трудиться, осыпая «кюбельваген» свинцом. Пули пробивали борт, скрежетало железо.

– Товарищ лейтенант, проскочим, лес рядом! – взвыл Герасимов.

Теперь стреляли в спину, пули рвали скатанный брезентовый чехол, отвалился задний бампер. Это был форпост – он возвышался над местностью и был оборудован самым лучшим образом. В ясную погоду его бы вычислили, не выезжая из леса! Медвежью услугу оказала погода… Но лес уже был рядом. Может, не все так плохо? В лесу противник отсутствовал – иначе бы уже встретили. За спиной надрывался ППШ – не желали товарищи лежать и трястись от страха. Машина влетела в лес, и огонь со стороны вражеского аванпоста начал затихать. Вдогонку не бросятся, там от силы человек пять… Из капота валил дым, мотор шипел, как подгоревший борщ. Дорогу Шубин уже не видел – сплошная дымовая завеса. Машина петляла, взлетала на кочках. Заорал Серега Герасимов – чуть не врезались в дерево. Глеб резко выжал тормоз, закрутил баранку. Автомобиль ушел с дороги, ломал кустарник. Немецкая техника, в принципе, нареканий не вызывала, все работало исправно. «Кюбельваген» наехал на мощный куст, встал на дыбы и застыл в позе памятника. Завершилась очередная увеселительная поездка. Люди кашляли в дыму, покидая машину. Глеб спрыгнул на землю, волоча за собой ППШ, – резкая боль отдалась в коленях, протестовало тело против скотского обращения. От опушки отъехали метров на двести, во все стороны простирался лес. Шубин выбежал на дорогу, присел на корточки. Отсюда виднелась опушка, погоня отсутствовала, в чем не было ничего противоестественного. Он побежал обратно.

– Петр Анисимович, вылезай, чего застрял – задумался? – хрипел Кошкин, теребя товарища. Шлыков сидел, опустив голову, потом начал заваливаться. В груди похолодело. Все трое застыли, не веря глазам. Липкая гадость поползла по членам. С подбородка красноармейца капала кровь. Кошкин, шмыгая носом, стал его приподнимать, отшатнулся. Пуля попала в район подбородка, сломала челюсть. Глаза были серые, мутные, словно не настоящие. Смерть настигла мгновенно – Шлыков даже не понял, что это конец…

– Как же так, товарищ лейтенант… – потрясенно шептал Кошкин, – может он, того… ранен?

– Нет у нас больше Петра Анисимовича, – со злостью выплюнул Шубин. – Хороший был солдат… и человек был хороший… Мужики, вытаскиваем его, нельзя оставлять в машине…

Немцы нагрянут, будут глумиться над телом. Шубин снова побежал на дорогу, стал осматриваться. Противник не спешил – не знал, что машина встала так быстро. Подбитый «кюбельваген» дымил как паровоз. Из капота вырывалось оранжевое пламя. Как-то подозрительно запахло горючим. Снова холодок струился по позвонкам. Шубин рычал: поторопись, чего вы там возитесь?! Из дыма вынесли безжизненное тело. Шубин бросился помогать, погибшего потащили к ближайшим кустам. «Леха, выше поднимай, – хрипел Серега, – у него же голова по земле бьется…» Машина взорвалась, когда отдалились метров на сорок. Волна горячего воздуха ударила в спины, придала ускорение. Взвилось пламя и сразу же угасло. Разведчики несли покойного, не замечая, как сильный дождь стучит по головам. Он загасил пламя, не дал ему перекинуться на лес. Шубин поторапливал: бегом из опасной зоны. Потом лежали в траве, кашляли, хватались за животы. Мертвого красноармейца завернули в плащ-палатку, поместили в яму под вывернутую осину. Импровизированную могилу забросали ветками, нагребли листвы. Потом провалились в оцепенение, мрачно смотрели на скрюченную руку, торчащую из могилы. Герасимов подполз на корточках, стал прятать ее внутрь, но рука опять вылезла – словно мертвый Шлыков передавал последний пламенный привет. «Я знаю, что он хочет сказать, товарищ лейтенант! – прозрел Кошкин. – Ну, точно же, как мы забыли… Где его вещмешок, кто помнит?» Вещмешок Шлыкова остался у машины. Не успели опомниться, а Кошкина и след простыл, затряслись кусты. Вернулся он быстро – семенил, оглядываясь, бросил на траву фляжку с коньяком.

– Немцев там нет, товарищ лейтенант… Но в лесу слышал крики, надо уходить…

Еще один рывок – метров триста. Дождь не унимался, а кроны деревьев создавали неважный навес. Наступал предел физических и моральных сил. Красноармейцы влезли под пышную ель – вконец обессилевшие, мокрые, как суслики. Кашель не давал продохнуть. Мешались вещмешки с разобранной радиостанцией, но выбросить не могли – государственная собственность, ее положено лелеять и беречь. Эту станцию уже ненавидели всеми клеточками!

– Фляжку по кругу… – простучал зубами Глеб, – да не жадничать, пьем мелкими глотками, поминаем Петра Анисимовича…

Коньяк был отборный. Герра Кальцмана тоже помянули добрым словом – фляжку наполнил до верха, а даже не пригубил. Добротное пойло растекалось по венам, вливало силы. В организме стало тепло, и жизнь уже не казалась таким дерьмом. Возможно, именно коньяк уберег от осложнений с простудой и прочих удовольствий вроде воспаления легких.

Дождь пошел на убыль, начался вечер. Серые тучи излили из себя все, что принесли, и теперь висели над головой, как пустые бараньи курдюки. Земля превратилась в кашу, чавкала под ногами. Смеркалось. Бежать не могли, тащились, как подраненные лоси. Непогода препятствовала боевым действиям, но к сумеркам снова разгорелась канонада, гулко ухала дальнобойная артиллерия. Какофония звенела в ушах, на нее перестали обращать внимание. Потом стало тихо, но и это отметилось мимоходом. Тишина, как и грохот канонады, могла означать что угодно. Плотная изморось висела в темнеющем воздухе. Группа шла по ничейной земле. Здесь не могло быть войск – буреломные леса сменялись дебрями кустов, учащались канавы, остро тянуло аммиачными испарениями. Теперь приходилось выверять каждый шаг, чтобы не сверзиться в трясину. Мокрая одежда вставала колом. Впереди возникла речка – по-видимому, мелкая, заваленная топляком, шириной не больше десяти метров. За рекой вздымался склон, на его вершине, среди деревьев, выделялись утлые постройки. Возможно, за рекой была деревня. Искать подходящее место для переправы было некогда – настанет темнота, и уже точно не переправишься.

– Вперед, мужики, вооружайтесь шестами, проверяйте глубину, пройдем, мокрее уже не станем…

Люди брели по воде, путались в топляке, перелезали через деревья, загромоздившие русло. Ахнул Кошкин, уйдя под воду – нашел-таки свой омут! К нему метнулись вдвоем, схватили за шиворот, тянули, как Лебедь, Рак и Щука пресловутый воз. Герасимов тоже оступился, душевно хлебнул. С приключениями выбрались на отмель, двинулись к берегу. Почти стемнело, пока бултыхались! Тянулись по склону точно инвалиды. Но когда пролаяла автоматная очередь, все дружно повалились, схватились за оружие! Пули прошли над головой. Застонал Кошкин, что, опять?! Это же несносно! Спрятаться было негде. Но с каких, интересно, пор немцы сидят в засадах с советскими ППШ, которые только начали поступать в войска?

– Эй, кретины, прекращайте, своих перебьете! – вскричал Шубин. – Совсем умом тронулись?

– А чего вы тут ходите? – последовал с косогора невозмутимый ответ. – Все наши уже дома, а по лесу шатаются только чужие.

– Ну, это, Петруха, не совсем так, – возразил невидимый соратник. – Окруженцы часто по лесам болтаются, разведка опять же…

– Вот именно, – проворчал Глеб. – Лейтенант Шубин, разведка 845-го полка, со мной мои люди, возвращаемся с выполнения задания. Мы правильно пришли?

– Правильно, товарищ лейтенант, – засмеялся боец, – деревня Краснуха тут, бывший колхоз «Красная заря» – в ней мы и стоим… Я вас сразу узнал, только не был уверен…

– А чего тогда палил на поражение?

– На всякий случай, мало ли что, – объяснил боец с обезоруживающей логикой. – Темнота, однако, мало ли кого тут носит…

– А голова тебе на что?

– А голова Петрухе для другого, – со смехом объяснил сослуживец. – Он ей ест, спит, орет «ура», когда в атаку идет…

– Ясно все с вами, – вздохнул Шубин, принимая неуверенную вертикаль. – Поднимайтесь, парни, свои это, если не врут. Эй, бойцы, ведите в свою Краснуху…