Текст книги "В лесах под Вязьмой"

Громила забросил лейтенанта обратно в камеру – благо дорога была недальней. Второй конвоир запер замок. Они с громилой встали неподалеку, закурили и принялись беседовать на отвлеченные темы.

Состояние было скверным. Лейтенант разведки у сержанта Шабанова явно был не первым – он знал, как и куда бить. Острая боль во внутренних органах не проходила, мешала собраться с мыслями. Он влип в историю, майор Гуньков его переиграл, а особым органам только и надо, чтобы в кого-нибудь вцепиться. История шита белыми нитками, это видно невооруженным глазом. Но все дела против врагов народа шили белыми нитками, и никого это не смущало. И все же то, что случилось с Шубиным, было вершиной абсурда, такого просто не могло быть. Где майор Малахов? Где капитан Фокин? Неужели стерпят и оботрутся? Ведь нормальные люди, все понимают!

Он забылся на жестких нарах, впервые в жизни чувствуя себя настолько беспомощным. Но нервы, скрученные узлом, заставили очнуться. За решеткой стоял майор Гуньков собственной персоной и улыбался подленькой улыбочкой. Это явно был не сон. Голова трещала, но Шубин быстро скинул ноги на пол и со скрипом поднялся. Гуньков поколебался и на всякий случай отошел от решетки.

– Ах ты, сука… – Глеб навалился грудью на прутья и высунул руку, чтобы схватить майора за грудки. Но тот уже был вне зоны досягаемости и плотоядно скалился.

– Спокойно, лейтенант, спокойно, – говорил он приглушенно и вкрадчиво. – Допрыгался, гаденыш?

– И что ты этим добился, сволочь? – скрипел зубами Глеб. – Думаешь, Настя теперь бросится тебе на шею? Да она тебя прирежет! И правильно сделает, ведь ежу понятно, кто это дело закрутил!

– А вот это, гражданин Шубин, вас уже не касается. – Гуньков получал колоссальное удовольствие от того, что они находятся по разные стороны решетки. – Не ваше дело, как будут развиваться наши отношения с красноармейцем Томилиной. Подумайте о своих деяниях, покайтесь перед Родиной и перед партией. Преступная халатность и плен – это тяжелые прегрешения, вы должны это признать. Очистите душу, Шубин, лишним не будет.

Циничная улыбочка цвела и пахла. Ярость от бессилия что-либо сделать ударила в голову. Этот тип был хуже фашистских захватчиков. Это была та самая гниль и плесень, которая разъела страну сверху донизу. Ни о каких морально-этических нормах речь не шла. Совесть не присутствовала даже в минимальном объеме. А майор наслаждался его беспомощностью.

– Ну все, Шубин, до новых, как говорится, встреч! Весьма рад был вас навестить… напоследок. В следующей жизни не совершайте таких ошибок, договорились? – Гуньков подмигнул и направился к выходу.

– Я убью тебя, Гуньков… – прошептал Глеб.

Майор услышал, остановился. Он повернул голову и обратил к заключенному долгий и внимательный взгляд. Что-то не понравилось майору в глазах узника, тень легла ему на лоб, но быстро рассеялась. Гуньков усмехнулся и бодро зашагал по коридору.

Снова последовали долгие часы забытья. Узник стонал, метался в бреду, потом очнулся, сел на шконку. Зверски хотелось курить и есть. Кормить его, судя по всему, не собирались – значит, не заслужил. Канонада превратилась в привычный фон. Подрагивала земля, сыпалась штукатурка с потолка. За стенами смеялись люди – в этом заведении, судя по всему, обитали исключительно весельчаки. Кого-то били – бедняга стонал и матерился. «Ты не одинок», – обреченно подумал разведчик.

Послышались голоса – кто-то шел по коридору. «Дальше я сам, возвращайтесь к службе», – бросил знакомый голос. Шубин поднялся, держась за стену. К камере подошел комполка Малахов, начал растерянно мяться. Лучик надежды сверкнул в мозгу. Ведь не поленился майор, приехал в штаб дивизии за три километра! Шубин бросился к решетке и вцепился в прутья.

– Товарищ майор, здравия желаю!

– Да мое-то здравие со мной, а вот тебе, лейтенант, оно точно не помешает… – неловко пошутил Малахов. Он был бледен, глаза запали в черепную коробку, от майора исходил слабый запашок спиртного – тяпнул, стало быть, с горя. – Прости, лейтенант, неудачная шутка… Они что, били тебя?

– Товарищ майор, что происходит? Все эти вздорные обвинения… Вы же понимаете, что я ни в чем не виноват? Майор Гуньков накатал «телегу» в особый отдел – догадайтесь, что его сподвигло! – а эти с радостью схватились, нашли себе жертву!

– Я все понимаю, Шубин. – Комполка натянуто усмехнулся. – Меня самого корежит от этой мрази в наших рядах. Ни разу не бывали под пулями, а мнят себя вершителями судеб… Как же не вовремя, черт возьми! – Отчетливо скрипнули зубы. – Дело высосали из пальца, а сейчас ты мне нужен, как никогда, и отнюдь не за решеткой.

– Так сделайте что-нибудь, товарищ майор, вы же командир полка, имеете влияние!

– На этих людей никто не имеет влияния, – с досадой отмахнулся Малахов. – Даже маршалы стараются обходить их стороной. Не знаю, что можно сделать, лейтенант. Паршиво на душе, последней сволочью себя чувствую… Твои ребята бузят, отказываются идти на задание без тебя, требуют освободить их командира. Но это они сгоряча, пойдут как миленькие. Боец Томилина ходит вся черная, ко мне дважды пробивалась, умоляла что-нибудь сделать… Самое противное, что формально основания у них есть: задание ты запорол, командиры погибли, да еще и этот плен. Думаешь, кто-то будет разбираться, правильно ли вы поступили, обойдя трясину? С секундомером проверять будут? Опять же, они не станут считать, сколько минут ты пробыл в плену, и вычислять, как ты туда попал. Но на деле это, конечно, форменная фикция. Ты повел себя правильно, и это подтверждают все твои ребята.

– Прошу вас, товарищ майор, примите меры! Я не боюсь смерти, но хочу умереть в бою, а не по милости негодяев, с клеймом труса и предателя!

– Я все понимаю, лейтенант, поэтому и пришел к тебе. – У майора был откровенно бледный вид. – Постараюсь сделать все, что от меня зависит… Ладно, извини, мне надо ехать в полк – мы на совещание в штаб приезжали.

– Хорошо, товарищ майор. Прощайте, не поминайте лихом. – Руки опустились, Шубин отошел от решетки.

– Да чтоб тебя! – Малахов резко матюкнулся, пунцовая сыпь высыпала на лицо. – Что мы пресмыкаемся и лебезим?! Ты прав, Шубин, с этим нельзя мириться, это дело принципиальное! – Комполка расправил плечи, в его голосе зазвенели решительные нотки. – Я возвращаюсь в штаб дивизии, буду разговаривать с комдивом. Пусть уймет своих волков из спецотдела – уж больно распоясались! У тебя отличный послужной список, ты практически герой, как они могут разбрасываться такими фигурами? Обязательно приму меры, жди! И плевать, что мне тоже прилетит по шапке! А майору Гунькову устрою веселую жизнь, он у меня с передовой не вылезет!

– Спасибо, товарищ майор, буду ждать!

Шубин облегченно выдохнул. Какая-никакая, а надежда появилась!

Майор еще немного помялся и ушел. Надежда висела на волоске, но чем черт не шутит? Если товарищ майор действительно разозлился… Шубин метался из угла в угол и вспоминал молитвы. Да какое там, черт возьми, вспоминал – просто выдумывал! Опять разболелась голова, стали подкашиваться ноги. Почему его не пригласили на очередной допрос? Все решили без него?

Начался обстрел – немцы забрасывали снарядами дивизионный штаб. Ухали взрывы, глухо отдаваясь в подвале. Штукатурка падала так, что пришлось встать в угол. В подвале остро пахло плесенью, он только сейчас это почувствовал. Вообще у него обострились все чувства. Обстрел прекратился, наступила продолжительная тишина. Ноги онемели, пришлось прилечь. Навалились яркие видения – он снова провалился в беспамятство.

Загремели засовы. Шубин очнулся, встал. В голове плавала муть. На пороге стоял капитан Латкис с каменной физиономией, за его спиной мерцали автоматчики.

– Приготовьтесь, Шубин, – сухо сказал следователь. – Выездной коллегией трибунала 33-й армии вы приговариваетесь к расстрелу. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, будет приведен в исполнение немедленно.

Мир качнулся. Хотелось надеяться, что он не изменился в лице, но ноги куда-то поехали, пришлось схватиться за стену.

– Вы в своем уме, товарищ капитан? – Слова с трудом выбирались из горла. – Какой расстрел? За что? Я даже не присутствовал на судебном заседании…

– В этом нет необходимости. Вот постановление. – Латкис развернул сложенный вдвое лист бумаги. – Можете ознакомиться, если ваше состояние вам не помешает. Держите, Шубин, читайте. В исключительных случаях приговоры выносятся без присутствия обвиняемого. Да вы и сами понимаете, какое сейчас время и сколько неотложных дел у военных судей… Пойдемте, Шубин. И не вздумайте сопротивляться, это ни к чему хорошему не приведет.

Враждебные вихри витали в голове. Осмыслить это безумие было невозможно.

– Подождите, капитан. – Он уцепился за последнюю ниточку. – Майор Малахов обещал принять меры, он должен доставить рапорт командиру дивизии. Нужно дождаться его решения…

– Командир дивизии не вправе вмешиваться в дела судебных инстанций, – отрезал следователь. – В наших вооруженных силах решительно пресекаются кумовство и покровительство. Впрочем, уверен, что майор Малахов не успел встретиться с полковником Мироновым. – Латкис криво усмехнулся. – Очень жаль, но майор погиб по дороге в штаб дивизии. Полагаю, он как раз ехал ходатайствовать по вашему поводу. Напрасно Павел Дмитриевич это сделал. Отправился бы в полк – остался бы жив… Вы должны были слышать, как взрываются снаряды. Штаб пострадал, но все остались живы, кроме майора Малахова. Мина взорвалась прямо перед капотом, водитель погиб мгновенно, майор получил ранения, несовместимые с жизнью… Но ладно. – Следователь кашлянул. – Полк все равно будет расформирован. В нем практически никого не осталось. Выживших вольют в другие подразделения, в том числе и бойцов вашего взвода… Все, выходите, Шубин, у нас нет времени!

Глава пятая

Небо в этот день было точно не в алмазах. Но обрушилось невиданное спокойствие. Все, что происходит, имеет затаенный смысл. Значит, так надо. Прошла головная боль, в ногах появилась упругость.

Арестанта стерегли три автоматчика. Один остался на крыльце, другие проследовали вместе с ним к грузовой машине. «Значит, расстреливают не в подвале», – шевельнулась мысль. И правильно, незачем плодить запахи и мертвые души. Шубин самостоятельно забрался в кузов и сел у переднего борта. Солдаты расположились напротив, держа автоматы наготове. Руки связывать не стали, да и не было нужды – куда бежать? Латкис устроился на пассажирском сиденье. Машина дернулась, покатила на дорогу.

День был необычно ясный, солнце стояло в зените. Значит, он провел в кутузке весь день и еще ночь. Канонада отступила, но слабым фоном напоминала о себе. В поселке бурлила жизнь, бегали солдаты, покрикивали командиры. Водитель объехал воронку от снаряда. Неподалеку валялся покореженный «газик», чернела кровь – видимо, здесь и погиб майор Малахов.

Машина свернула с основной дороги, миновала переулок и вырвалась в поле. Метров через двести снова съехала с дороги, подалась к симпатичному березнячку. Глеб старался ни о чем не думать и наслаждался погожим днем. Наконец «полуторка» вздрогнула и остановилась.

– К машине! – скомандовал Латкис, спрыгивая с подножки.

Автоматчики действовали осторожно, сначала сами слезли, затем под дулами автоматов спустился арестант. Лейтенанта подтолкнули к длинной рукотворной канаве, тянущейся вдоль околка. Здесь и приводились в исполнение приговоры военного трибунала. Тела слегка присыпали землей, чтобы не пахли, на дне канавы торчали несколько бугорков.

– Давайте без формальностей, Шубин? – предложил Латкис. – Все свои, все понятно, кто ты такой и к чему приговорен. Встань на край.

– Даже покурить не дадите? – усмехнулся Глеб.

Он вяло удивлялся, откуда у него это невиданное спокойствие. Знать, пора. Он многих пережил – надо и честь знать. Пусть другие теперь живут и приближают победу.

– А без этого никак? – хмыкнул Латкис. – Ладно, – махнул он рукой, – заодно и сами покурим. Михеев, выдай человеку папиросу. Да смотри, чтобы он автомат у тебя не вырвал! А то парень горячий, в голове много дури…

Михеев швырнул лейтенанту пачку и зажигалку. Глеб жадно затянулся – даже не верилось, что в последний раз. Покосился на бугорки в канаве, присыпанные землей, затем – на курящего следователя. Капитан госбезопасности с прищуром наблюдал за ним, вел себя сдержанно, не глумился. Ему-то с чего? Человек выполнял свою работу. Автоматчики позволения курить не получали, стояли в сторонке, стволы не опускали. Публика была дрессированная – безликая, равнодушная, привыкшая изо дня в день выполнять одно и то же. Смотреть на них совершенно не хотелось. Шубин отвернулся и устремил меланхоличный взгляд в поля.

Трава уже подрастала. Робко зеленели березы в перелеске. В ясном небе носились шустрые стрижи. Выше этих пичуг, словно самолет-разведчик, плавно барражировал коршун.

Со стороны дальнего осинника по проселочной дороге ехала черная «эмка», за ней – грузовичок-пикап ГАЗ-4, набитый красноармейцами. Колонна медленно приближалась. Водитель «эмки» старательно объезжал колдобины. Машины практически поравнялись с людьми в поле.

Кончилась папироса, а курить мундштук желания не было. Шубин с сожалением выбросил окурок и расправил плечи. Не так он представлял свою смерть, не для этого воевал с первого дня!

Головная машина колонны притормозила. Возможно, водитель просто берег двигатель.

– Ладно, хватит, – изрек Латкис. – Перед смертью не надышишься. Готовы, лейтенант?

«Всегда готов», – чуть не вырвалось изо рта. Латкис смотрел удивленно – нечасто в подобной ситуации люди прячут улыбки.

– Огонь! – крикнул он и отвернулся.

Автоматчики подняли ППШ, передернули затворы. Это было странно, словно и не с ним…

Вдруг со стороны дороги прогудел автомобильный клаксон. Стволы дрогнули, солдаты завертели головами. Досадливо поморщился следователь. Один из солдат снова вскинул автомат, но звуковой сигнал повторился, и он не решился выстрелить. В животе было пусто, как в кастрюле, Глеб перевел дыхание. «Заминка, товарищи? Ничего, это ненадолго…» Пикап с солдатами тоже остановился, автоматчики равнодушно смотрели на происходящее. Из «эмки» вышли двое в форме комсостава, стали всматриваться. Тот, который был пониже ростом, сошел с дороги и двинулся через поле. Он шел размашисто, но не бежал. Невысокий, русоволосый, с дряблым, осунувшимся лицом, две «шпалы» в петлице говорят о звании майора. Следователь Латкис сделал знак повременить с расстрелом и двинулся майору навстречу. Военные обменялись парой фраз.

– А ну, прекратить это безобразие! – потребовал майор. – Это что за самоуправство?!

– Товарищ майор, мы выполняем свою работу! – раздраженно отбивался Латкис. – У меня есть постановление трибунала, это законная процедура, вы не имеете права вмешиваться в работу специальных органов! И не имеет значения, кто вы, будь вы хоть сам командарм!

Через поле шагал второй военный – сравнительно высокий, жилистый, темноволосый. Под носом топорщилась щеточка усов.

– А ну, отставить! – гаркнул он хриплым голосом.

Следователь чуть не поперхнулся, вытянул руки по швам. В петлицах рослого мужчины отливали золотом три пятиконечные звезды. Солдаты расстрельной команды спешно повесили автоматы на плечо и тоже встали по стойке «смирно». Даже Шубин удивился: с чего бы вдруг такое? Он отошел от ямы и замер. Новоприбывший исподлобья обозрел участников «судебной» драмы. У него были коротко стриженные волосы с проблесками седины, высокий лоб изрыт морщинами. Он медленно подошел к приговоренному. Шубин машинально расправил плечи и вытянул руки по строчке штанов.

– Лейтенант Шубин? – уточнил мужчина.

– Так точно, товарищ… – Слова пошли в другое горло, Глеб закашлялся.

В то, что на войне случаются чудеса, он охотно верил и даже пару раз сам был тому свидетелем. Но все равно трудно было поверить в происходящее. Еще бы сам Господь Бог с небес спустился и вкрадчиво спросил: «Вы тот самый лейтенант Шубин?»

– Очень хорошо, – кивнул военный. Он повернулся к Латкису, на которого теперь было жалко смотреть, и смерил его прохладным взглядом с ног до головы. – Приговор отменяется, товарищ капитан государственной безопасности, – процедил мужчина. – Мы разберемся, почему наших лучших бойцов вместо поощрения выводят на расстрел. Вы вообще понимаете, капитан, что вы творите?

– Прошу прощения, товарищ генерал-лейтенант, – выдавил Латкис, – но мы всего лишь выполняем свои обязанности, действуем на основании судебного постановления…

– Ваши судебные постановления известны, – перебил генерал. – Вам бы только привлечь человека к ответственности. А виновный он или нет, пусть боженька на том свете разбирается. Забирайте своих людей и уезжайте! Лейтенант Шубин остается со мной! Соответствующую бумагу получите позднее. И благодарите судьбу, что мы успели раньше, чем ваши архаровцы открыли огонь!

Следователь хотел возразить, пыжился, но не решился. Он буркнул: «Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант», махнул своим бойцам и заспешил к машине. Задерживаться «жрецы правосудия» не стали, расселись по местам, водитель выжал газ, и «полуторка» запрыгала по кочкам.

Мужчина повернулся к Глебу и добродушно улыбнулся.

– А ты все же струхнул, Шубин, согласись. Смерти никогда в глаза не смотрел?

– Смотрел, товарищ генерал-лейтенант. – Шубин вышел из оцепенения. – Только и делаю, что смотрю. Но в подобной ситуации впервые.

– Ничего, все когда-нибудь случается, привыкай… Как же ты довел себя до такого? Осторожнее ведь надо!

– Разрешите задать вопрос, товарищ генерал-лейтенант. Вы же не за мной ехали?

Потому что где командующий целой армией и где какой-то лейтенант полковой разведки?

– Нет, конечно, Шубин. – Командарм посмотрел на часы. – Но про тебя доложили, а я имел, если честно, на тебя виды. Впечатлил твой послужной список… Направляемся в штаб 113-й дивизии – пришла радиограмма, что его обстреляли.

– Там все живы, товарищ генерал-лейтенант. Повезло – обстрелу подверглась другая часть деревни. Только майор Малахов погиб – командир 290-го полка.

– Знаю, – помрачнел Ефремов. – И про Малахова знаю, и расстрельные списки видел… Про тебя, Шубин, скоро легенды ходить будут, особенно про твое бессмертие. Впрочем, насчет последнего… – командарм всмотрелся в глаза лейтенанта, – возможно, народная молва преувеличивает.

– Я ведь жив, товарищ генерал-лейтенант, – Шубин улыбнулся, – значит, так должно быть… Я провалил последнее задание – не смог оказаться в нужное время в нужном месте.

– Да, я читал донесение, – кивнул Ефремов. – Даже в голову не пришло, что они так быстро поставят тебя к стенке! Или куда они тут тебя поставили… – Генерал покосился на канаву.

– Капитан Латкис будет рапортовать вышестоящему начальству, товарищ генерал-лейтенант. Формально он прав: особые отделы – это отдельная власть, они живут по своим законам, и даже высший комсостав не вправе отменять их решения.

– Но высший комсостав может взять на поруки оступившихся военнослужащих. – Командарм сухо засмеялся. – Ты серьезно, Шубин? Полагаешь, в сложившейся для армии ситуации мне есть дело до этих ребят? Я их должен бояться или что? Не смеши! Мне люди нужны – грамотные, смелые, способные думать головой и делать то, что другим не по силам. Пойдешь ко мне в разведку? В особое подразделение при штабе, выполняющее напрямую мои задания? Считай, та же полковая разведка, только другая ответственность. А если учесть, что наша армия скоро скукожится до размеров полка… – Генерал перестал смеяться и помрачнел.

– Конечно, товарищ генерал-лейтенант! – В груди что-то заклокотало. Не бывает такого, чтобы из потенциальных покойников – сразу наверх. – Почту за честь. Вот только… как же наш полк? Мои ребята?

– 290-й полк расформирован, 116-й перестал существовать. Остатки 130-й дивизии придется отвести и влить в состав 160-й. Твоего полка больше нет, Шубин. А ребят у тебя сколько?

– Без меня одиннадцать. Вернее, позавчера было одиннадцать, надеюсь, все живы.

– Своих ребят возьмешь с собой, перевод мы оформим. Это твои люди, я не имею права вмешиваться в твою кадровую политику… Выходит, решено, лейтенант? Тогда давай в пикап – заедем все-таки в штаб. Думаю, там не задержимся. Получишь бумаги и вернешься в свое расположение. Штаб находится в рабочем поселке Горный… Впрочем, ты в курсе.

Бойцы, сопровождавшие Ефремова, помогли Шубину забраться в кузов и освободили чуток пространства. Машина тряслась по кочкам, въезжая в деревню, Глеб трясся вместе с ней, вцепившись в борт. «Любопытные Варвары» лезли к нему с расспросами, дескать, расскажи, парень, каково это – быть в шаге от смерти и выжить? о чем думается? правда ли, что вся жизнь проносится перед глазами?

– Ну, ты везунчик, лейтенант! – смеялся боец со шрамом на подбородке. – Считай, что Бога за бороду поймал!

– У нас ведь как, – рассуждал красноармеец средних лет с седой головой. – Поощрили – жди взыскания! А у этого парня наоборот: получил взыскание – значит, будет поощрение.

– Ни хрена себе взыскание – «вышку» схлопотать! – смеялись автоматчики. – Ну, ты и загнул, Петрович!

Во дворе штаба 113-й дивизии автоматчики покинули кузов и стали блуждать по пустырю и курить.

– Закуришь, брат? – донимал его Петрович, суя папиросную пачку.

– Да вроде покурил уже, – вяло отбивался Шубин.

– Так это ты перед смертью курил! – хохотал Петрович. – Это совсем другое дело! А теперь за здравие, так сказать, покури – жизнь начинается! Сам товарищ генерал-лейтенант тебя с того света вытащил! Нужен ты ему! Лучше бы, конечно, выпить по такому случаю…

Генерал задерживался в штабе, а Шубин медленно приходил в себя. Никогда бы не подумал, что возвращение с того света столь мучительно.

– Нерадостный ты какой-то, – сетовали бойцы. – Словно не от расстрела тебя избавили, а наоборот.

– Так вестимо дело! – потешались шутники. – Лежал бы себе в землице – считай, свободен, никаких земных забот! А теперь все заново – маета, война, ежедневная усталость…

Командарм вышел из штаба только через сорок минут, озабоченно отмахнулся от младших командиров, вытянувшихся по струнке, и размашисто зашагал к Глебу.

– Держи, лейтенант. – Он сунул Шубину папку с бумагами. – Тут документы о переводе и твои оправдательные бумаги. На поруки тебя взяли старшие товарищи. Взяли до первого серьезного проступка! Дальше уж извини – стенка будет самая настоящая!.. Ладно, не бери в голову, это я так шучу. У меня еще дела есть, задержусь. С тобой остается майор Шилов. Он проследит, чтобы вас никуда не прибрали, а то от этих ребят всего ожидать можно (ты понял, о ком я). Седлайте вон ту колымагу – все равно она без дела стоит. Через три часа ты со своим войском должен быть в Горном – встанете на довольствие, расселитесь, получите первые указания. Все, Шубин, до встречи. – И командарм пружинящим шагом двинулся обратно в штаб.

Глеб задумчиво смотрел ему вслед. Генерал Ефремов неплохо держался, голоса без нужды не повышал, изъяснялся интеллигентными оборотами. Но лицо его было помято, в глазах засела глубинная тоска. Генерал был в отчаянии, но держался. Имелась ли его вина в случившемся? Видимо, имелась, и это обстоятельство его терзало. Но в окружение на данном участке фронта попала бы любая другая армия – так сложились условия неудачного наступления. «Хлебнем мы еще под Вязьмой и под Ржевом, – слышал он разговоры командиров. – Вязьму, может, и возьмем, а вот у Ржева на год застрянем, кучу народа оставим в полях и перелесках». Бездумные приказы наступать привели к оглушительной катастрофе. 43-я и 50-я армии топтались на месте, 33-я оказалась в котле. Силы врага не учли, разведку проводили поверхностно, а ведь на этом участке сосредоточена чуть не вся мощь группы армий «Центр»! Порой количество наступающих войск было меньше, чем количество обороняющихся. Немцы построили эшелонированную оборону, орудийные батареи стояли на каждом километре. От столицы немцев отогнали, и теперь они прикладывали все старания, чтобы не откатиться еще дальше, и успешно ломали хребет наступающим войскам.

– Лейтенант, в машину! – крикнул майор Шилов. – Особого приглашения ждете?

Шубин опомнился, перевалился через борт. Три километра по бездорожью, знакомые перелески, сгоревшая деревушка под холмом…

Навстречу, спотыкаясь, бежала Настя – почувствовала родной дух! Со стоном погрузилась в его объятия, зажмурилась. Удивленно присвистнул майор Широв – неплохо налажен быт у разведчиков! Высыпали остальные. Все уже знали, что майор Малахов погиб, а дивизия расформирована.

Майор Гуньков наверняка принес во взвод «радостную» весть, что «трус и предатель» Шубин наконец-то расстрелян. Явление мертвеца народу вышло впечатляющим.

– Товарищ лейтенант, вы уже вернулись из командировки на тот свет? – безжалостно шутил Ленька Пастухов. – Значит, все в порядке, теперь мы тоже не боимся умереть!

Новых потерь не было, все одиннадцать человек присутствовали на построении. Они стояли в шеренгу и ухмылялись, кто-то скалился от уха до уха – видеть Шубина живым было действительно приятно. Он озвучил бойцам новости:

– Переводимся в Горный. Вы подчиняетесь по-прежнему мне, а я – непосредственно командующему 33-й армией, которая формально еще существует. Служба почетная, но адская, чем закончится для большинства – представить несложно. Есть желающие отказаться и отправиться в расположение 160-й дивизии?

Желающих не было, разведчики продолжали скалиться.

– Тогда пятнадцать минут на сборы, и все в машину!

Страстно хотелось взглянуть в глаза майору Гунькову, но, к сожалению, не удавалось. Шубин бегал по округе, опрашивал людей, но те лишь равнодушно пожимали плечами. Кто-то видел его недавно, кто-то вообще не представлял, о ком речь. Один из бойцов вспомнил, что видел майора час назад (уже имелись сведения, что лейтенанту Шубину расстрел «заменили» дальнейшим прохождением службы). По словам бойца, майор был крайне взвинчен, бегал с чемоданом, потом поймал «полуторку», проезжавшую мимо, и забрался в кузов. Шубин сплюнул с досады: «Ладно, товарищ майор, еще свидимся. Еще представится мне возможность взглянуть в ваши ясные и «честные» глаза!»

Остатки 290-го полка временно возглавил капитан Кудрявцев, раненный в руку. Капитан был бледен, рука висела на перевязи. Укладываться в госпиталь он отказался наотрез, шутя, что «нет к тому никаких медицинских показаний». Устроившись на пеньке, он одной рукой перелистал предъявленные Шубиным бумаги и затем вернул их со вздохом:

– Поздравляю, лейтенант, с новым назначением! Служи и не держи зла на Родину, которая тебя чуть не прикончила. Ошибки случаются, никто от них не застрахован. Но это редкое явление, согласись. Жаль, что уходишь из полка. Хотя полка, по сути, и нет, вольемся в другие подразделения. Удачи тебе, Шубин! Не посрами там нашу полковую разведку.

Одинокую «полуторку» выловил в чистом поле вражеский штурмовик. Он вылетел из-за леса и начал резко снижаться. Пилот выпустил трассирующую очередь. Пули вспахали дорогу метрах в ста от машины. Самолет приближался, шел, как коршун на добычу. Водитель резко надавил на тормоз. Майор Шилов выругался:

– Какого черта ты тормозишь, могли прорваться!

Но водитель поступил правильно – следующая очередь изрешетила бы всех.

Шубин орал:

– Все из машины, разбежались к чертовой матери!

Бойцы с руганью перекатились через борт, попадали в траву за обочиной. Настя замешкалась, Шубин грубо схватил ее за шиворот, но девушка опомнилась, забросила за спину автомат и перепрыгнула через расшатанный борт. Шубин покинул транспортное средство последним. Пулеметная очередь подняла облако пыли на дороге. Пилот стрелял метко, но на дороге уже никого не было. Разведчики рассыпались по полю, майор Шилов подвернул ногу и теперь глухо выражался. Тень самолета накрыла «полуторку», он прошел на минимальной высоте, едва не касаясь брюхом земли, потом резко взмыл и начал разворачиваться над соседним лесом. Шубин надрывал связки:

– Растянуться еще дальше, всем лежать, не шевелиться!

Разведчики бросились кто куда. Ветренко схватил под локоть споткнувшегося майора и поволок его, куда глаза глядели. Самолет опять приближался, стремительно теряя высоту. Это был «Хенкель-129» – грозная и маневренная машина. Никто в эту трудную минуту не стал отлеживаться, все поднялись, открыли огонь. Мишень росла, превращаясь в монстра, дыхание от страха застревало в зубах.

Шубин стрелял вместе со всеми, кося глазом на девушку. Та тоже не отставала: уселась на колени и била короткими очередями, шумно выдыхая после каждой очереди.

Стрелял из пистолета майор Шилов – вытянул руку на полную длину, словно боялся, что пистолет взорвется, – остервенело давил на спуск и продолжал это делать даже с пустой обоймой.

Летчик не ожидал встретить отпор, решил, что машина, как обычно, перевозит раненых. Подбить самолет пули не могли, но они попадали в фюзеляж, рикошетили от лобового стекла. Психологический фактор сработал – пилот ушел с курса, пулемет заткнулся. Возможно, просто закончились патроны. Машина на миг потеряла устойчивость, но летчик справился с управлением – самолет с ревом прошел над дорогой и стал набирать высоту. Атаковать в третий раз пилот не стал, «Хенкель» превращался в точку, а потом и вовсе исчез в лазоревом небе.

– Все целы? – кричал Шубин. – Товарищ майор, вы в порядке?

– Шубин, не ори, – морщился Шилов. – Без тебя голова раскалывается. Все живы-здоровы, не видишь, что ли?

Проклиная «храбрецов» из люфтваффе, разведчики выбрались на дорогу и побрели к машине. Майор Шилов прихрамывал, что-то ворчал под нос. Водитель побежал в кабину. Двигатель, как ни странно, работал, машина была на ходу, но кузов представлял жалкое зрелище – задний борт отвалился, остальные превратились в решето. В полу чернели дыры.

– А что, товарищ майор, пусть едет! – нервно смеялся Никита Костромин. – А мы рядом побежим!

– Не умничай, – огрызнулся Шилов. – Все в машину! Осторожнее там, на цыпочках ходите, борта не трогайте. Это уже не машина, а расколовшийся графин…

Трагическое на войне соседствовало со смешным. Водитель начал движение, и красноармеец Фадеев все же оперся о борт. Конструкция затрещала, окончательно развалилась, доски посыпались на дорогу, и неосмотрительный боец едва не оказался среди них. Он испуганно выл, голова практически волочилась по обочине, двое товарищей держали его за ноги, остальные орали дурными голосами: «Тормози, дурень!» Снова последовали тренировки изысканных оборотов родной речи. Водитель перепугался, решил, что самолет на хвосте, выжал полный газ. Фадеев орал болотной выпью – ну, не хотелось человеку, чтобы о его смерти вспоминали с гомерическим хохотом. Бойцы колотили прикладами по кабине, водитель ускорялся, зеленел от хрипа и головной боли майор Шилов. Когда разобрались, Фадеев пришел в себя и с кулаками набросился на шофера. Его оттаскивали, задыхаясь от смеха, а тот, лепеча, оправдывался.