Текст книги "Человек с двойной тенью"

Глава 10

На следующее утро Георгий отправился в местную милицию и сообщил, что к нему приехала невеста, с которой он собирается регистрироваться законным браком. Так полагалось – сообщать о каждом прибывшем в город, особенно если этот прибывший приезжал в город с той части страны, где шла война. В тот же день к Елизавете пришла молодая женщина – участковый уполномоченный. Время было такое, что мужчин не хватало – ни на шахтах, ни в милиции, поэтому и там, и там большей частью работали женщины. Проверка много времени не заняла. Документы у Елизаветы были в порядке, цель приезда ясна, сама Елизавета ни своим поведением, ни разговором никаких подозрений не вызывала. А следовательно, и проверять было нечего.

– Знаете, – сказала женщина-участковый Елизавете, – я вам даже завидую. В такое время да выходить замуж! К тому же и жених у вас – лучшего и не надо. Где сейчас такого найдешь? У нас кругом лишь старики да зэки. И захочешь выйти замуж, так не за кого.

– Это правда, – согласилась Елизавета. – Война… Где они сейчас – те женихи? Одни проводы и похоронки…

– И не говорите! – горестно вздохнула милиционер. – И нет им ни конца, ни края. Вам нужно вот что… В течение трех суток следует подать заявление о регистрации и прописаться. Так полагается по закону. Да, а работать-то вы где собираетесь? Без работы нельзя. Продуктовые карточки выдают только тем, кто работает. Помрете с голоду, если не будете работать.

– Пока не знаю, – сказала Елизавета. – Может, вы что-то посоветуете?

– Да что я могу посоветовать? – опять вздохнула милиционер. – Куда здесь вообще можно устроиться, кроме шахты? Но туда я бы вам не советовала. Вы такая тоненькая и слабенькая… Загнетесь. Там и мужики-то загибаются, а не то что бабы. Даже лошади, и те долго не выдерживают.

– Георгий обещал что-нибудь подыскать, – с сомнением произнесла Елизавета. – Может, и подыщет…

– Это жених, что ли?

– Жених.

– Он начальник, – согласилась милиционер. – Может, и подыщет… Ну так я пойду. А вам – большого счастья в личной жизни. Рада за вас. И сама бы пошла замуж, да не за кого.

На том проверка и закончилась. Вечером Георгий пришел с работы и спросил:

– Что, была милиция?

– Была, – усмехнулась Елизавета.

– Все нормально?

– А ты, что же, в этом сомневался? Или, может, на что-то надеялся? Как видишь, все в порядке. Мне даже позавидовали и пожелали огромного счастья в семейной жизни.

Георгий что-то хотел ответить или возразить, но лишь раздраженно махнул рукой. Помолчав, он сказал:

– Завтра пойдем регистрироваться. Сочетаться, так сказать, семейными узами. Я уже договорился.

– Вот и отлично, – спокойно сказала Елизавета. – А что, и свадьбу будем играть?

– Какая тут свадьба! – криво усмехнулся Георгий. – Не играют сейчас свадеб.

– Это правильно, – в голосе Елизаветы послышалась ирония. – Время военное, тяжкое, так что не до свадеб. Вот когда победим…

Георгий искоса глянул на Елизавету и нервно передернул плечами. Она, конечно же, заметила и этот взгляд, и этот жест.

– Спокойно, Инженер, – сказала она. – В нашем деле спокойствие и выдержка много чего значат. Привыкай, пригодится. Сейчас, как любящая невеста и без пяти минут жена, я заварю тебе чаю из сибирских трав, ты выпьешь и совсем успокоишься. Зачем волноваться? Все будет хорошо.

После чая Георгий и впрямь ощутил какое-то особенное, расслабляющее спокойствие. Возможно, причиной этому действительно был именно чай, а может, и усталость. Все-таки уже поздний вечер, а за истекший день Георгий успел потрудиться изрядно. А может быть, все дело в присутствии рядом Елизаветы? Ведь говорила же она два года назад там, в Сталино, что…

– Опять твой гипноз? – сонно встряхивая головой, спросил он.

– Ты это о чем?

– Сама знаешь… Ни рукой не могу пошевелить, ни глаза открыть. В сон клонит…

– Вот и спи, – монотонным голосом произнесла Елизавета. – Приляг на кровать – и спи. Спи, спи… Завтра у нас много разных дел.

– Ты это… – пробормотал Георгий, направляясь к кровати. – Ты прекращай… свой гипноз… или колдовство, или… Зачем? Я и так…

Последние слова он выговорил уже из последних сил. Он уснул и беспробудно проспал до самого утра.

Утром они отправились регистрировать брак. Это мероприятие не заняло у них много времени – никакой очереди к столу записей актов гражданского состояния не было. Женщина с усталым лицом записала фамилии Георгия и Елизаветы в толстую книгу, указала, где им нужно расписаться, произнесла краткое поздравительное напутствие, да на этом все и закончилось. Правда, в этой казенной речи все же прозвучали и некоторые неказенные нотки – то ли удивления, то ли недоумения, то ли зависти. Вот, мол, есть же такие люди, которые, несмотря на столь трудные времена, еще и пытаются жить обычной человеческой жизнью и обзаводятся семьями. Георгий улавливал эти нотки из казенной речи, стиснув зубы. Какая уж там обычная человеческая жизнь, какое счастье и какие совет да любовь? Знала бы эта женщина с усталым лицом, кого она регистрирует и поздравляет…

– Дело сделано, – сказала Елизавета, когда они вышли из казенного заведения. – Легализация идет успешно. До вечера ты должен подыскать мне работу, чтобы я смогла получить продуктовую карточку. Как там у вас? Кто не работает, тот не ест. Умру с голоду… – она улыбнулась.

– Значит, коногоном на шахту не желаешь? – мрачно спросил Георгий.

– Нет, не желаю, – серьезно ответила Елизавета. – Мне что-нибудь полегче. А то я женщина хрупкая и нежная. Загнусь. Есть у вас такое словечко…

Георгий ничего не сказал, повернулся и пошел. Его ждала работа на шахте «Поварниха».

Вечером Георгий пришел домой. Ох, как же не хотелось ему идти! Он с огромной радостью не пошел бы, остался бы на работе, переночевал бы в своем кабинетике или даже где-нибудь на скамье у какого-нибудь барака – лишь бы не видеть Елизавету. Но вместе с тем он понимал, что подобным поведением он ничего не добьется и ничего не исправит. Елизавета никуда не денется: коль уж она возникла спустя почти два года после тех памятных событий в Сталино, то никакими ночевками на скамьях, никакими протестами и ухищрениями от нее не избавишься. По крайней мере, до тех пор, пока она не добьется того, ради чего явилась. Знать бы еще, что ей нужно… И вообще, и от Георгия в частности. А узнать это можно лишь одним способом – от нее самой.

– И как наши дела? – спросила Елизавета, едва только Георгий переступил порог.

– Ты о чем? – угрюмо спросил Миловидов.

– О моем трудоустройстве, о чем же еще! – с нотками нетерпения и даже некоторого раздражения ответила Елизавета.

– Что, так не терпится потрудиться на благо отечества и во имя победы над фашистской Германией? – криво усмехнулся Георгий.

– Мне нужно до конца легализоваться! – отрезала Елизавета. – Время не ждет!

– И куда же ты так торопишься, если не секрет?

– В свое время узнаешь! – все так же четко произнесла Елизавета.

– Ну-ну… – Георгий устало плюхнулся на стул. – Значит, работа… Есть одна хорошая должность… Думаю, ты будешь довольна. Работа просто-таки под тебя.

– А именно?

– Стрелок военизированной охраны, – сказал Георгий.

– В чем ее суть?

– Тебе выдают оружие, и ты охраняешь, – вяло пояснил Георгий.

– Охраняю что?

– Что прикажут. То есть любой объект на шахте, подлежащий охране.

– На какой именно шахте?

– На «Поварнихе», разумеется. Я ведь там заместителем директора работаю. Вот и похлопотал. Ты чем-то недовольна?

– Я размышляю… Если мне выдадут оружие, то, наверное, прежде меня подвергнут особо тщательной проверке…

– Ты хорошо осведомлена о наших порядках, – с некоторым удивлением сказал Георгий.

– Я – профессионал. Знать законы и порядки страны, в которой работает агент, – это азы разведки.

– Боишься, что тебя разоблачат? – со злобным ехидством поинтересовался Георгий.

– Нет, не боюсь, – ответила Елизавета. – Моя легенда и мои документы в полном порядке. Но тем не менее не хотелось бы подвергаться излишнему риску. Это также азы разведки.

– Не бойся. Никто тебя проверять не будет. Ты моя жена. Я за тебя поручился. Мое слово имеет вес.

– Очень хорошо, – сухо ответила Елизавета. – Благодарю.

– Не стоит благодарности, – скривился Георгий.

– А почему у вас охранники женщины? – спросила Елизавета.

– Потому что мужчины – на войне. У нас сейчас везде женщины…

– А, ну да… Мне говорили…

– Зачем же тогда спрашиваешь?

Они помолчали. В окно смотрела серая сибирская ночь. В Сибири не бывает непроницаемо темных ночей, все ночи здесь – серые и полутемные.

– Шахта «Поварниха» – это хорошо, – сказала наконец Елизавета. – Именно то, что нам нужно.

– И что же вам нужно? – безучастно спросил Георгий.

– Нужно – нам! – отчеканила Елизавета. – И мне, и еще некоторым людям, и тебе в том числе. А главное – Германии.

– Давай обойдемся без лозунгов, – поморщился Георгий. – Говори конкретно.

– Что ж, будем говорить конкретно, – согласилась Елизавета. – Итак, шахта «Поварниха». Единственная шахта в округе, которая добывает уголь коксующихся марок. Я правильно говорю?

– Да, правильно, – удивленно произнес Георгий. – Но откуда ты знаешь?

– Это неважно, – сказала Елизавета. – Гораздо важнее другое. А именно то, что рядом находится город Сталинск. Буквально в тридцати километрах. А в нем – крупнейший на всей неоккупированной территории металлургический комбинат. Как там вы называете его в просторечье? Кажется, КМК?

– Да, – все так же недоумевая, произнес Георгий. Он пока не понимал, куда клонит Елизавета. – И что же?

– А то, что он выплавляет сталь, – пояснила женщина. – Из которой советская промышленность делает танки, самолеты, пушки и снаряды, которые затем поступают на фронт и стреляют по германским войскам. И вот: шахта «Поварниха» добывает уголь коксующихся марок, который затем превращается в кокс, который, в свою очередь, служит топливом для металлургических печей на упомянутом комбинате. Я правильно воспроизвела технологическую цепочку?

– Да…

– А отсюда вывод. Не будет угля, добываемого на шахте «Поварниха», не будет кокса. Не будет кокса – остановятся печи. Остановятся печи – не будет стали. Не будет стали – не будет танков, самолетов и пушек. Не будет танков, самолетов и пушек – нечем будет стрелять по немецким солдатам. Нечем будет стрелять – немецкая армия одержит скорую победу.

– Но… – растерянно произнес Георгий: до него наконец начал доходить смысл того, о чем так просто и логично рассуждала Елизавета.

– Ликвидировать комбинат мы не можем, – вела далее Елизавета. – В крайнем случае, мы могли бы вывести из строя какой-нибудь цех. Но это ничего не даст, так как цехов на комбинате множество. Гораздо проще лишить комбинат кокса. То есть вывести из строя шахту «Поварниха». Да, конечно: на не занятой немецкими войсками территории есть и другие шахты, которые добывают такой уголь. Но все они – далеко, и потому доставлять оттуда уголь сложно. Нужны паровозы, нужно много вагонов, а их у вас нет. А мартеновские печи могут работать только при условии бесперебойной доставки топлива. И потому, если не станет шахты «Поварниха», комбинат непременно остановится.

– И что… – заикнулся было Георгий, но не договорил. Он ощутил, что ему страшно. Вывести из строя «Поварниху» – он боялся о таком даже подумать! А еще страшнее ему казались слова Елизаветы. В них было все выверено, логично, четко. Действительно, если не станет шахты «Поварниха», то и металлургический комбинат, скорее всего, остановится или сможет работать наполовину, а то и на четверть своей мощности, а это тоже катастрофа. Не станет стали – не станет танков и пушек. Почти половины всех танков и пушек, которые выпускает советская оборонная промышленность на Кузнецком металлургическом комбинате. Это была официальная статистика, и эти цифры Георгий прекрасно знал. Да и запустить погаснувшие металлургические печи – дело непростое. На это нужно много времени, а где его взять, время? Идет война…

Но, пожалуй, самое страшное для Георгия заключалось в том, что, скорее всего, ему каким-то образом придется участвовать в ликвидации «Поварнихи», той самой шахты, на которой он трудился. Ведь не зря же Елизавета завела с ним этот разговор! О, она никогда ничего не говорит зря!

– И вот, – внимательно глядя на Георгия, продолжила Елизавета, – немецкая разведка разработала специальный план. Его название – «Черная свеча».

– Как? – ошалело спросил Георгий.

– «Черная свеча», – повторила Елизавета. – А что, подходящее название. Отчасти даже поэтическое. Бабах – и в небо взвился черный угольный столб. Совсем как поминальная свеча, только черная. Правда же красиво? Мы, немцы, понимаем толк в красоте.

Георгий слушал Елизавету и лихорадочно соображал, как ему быть. Он прекрасно понимал, к каким последствиям приведет уничтожение шахты, если ее и впрямь уничтожат. Остановится Кузнецкий комбинат, в городе возникнет паника, а сколько людей погибнет? Ведь шахта работает круглосуточно, а это значит, что и днем, и ночью там находятся люди. Много людей! И ведь им не скажешь, чтобы они выходили из шахты, потому что она будет уничтожена! Значит, шахту придется уничтожать вместе с людьми – вот ведь какое дело! А что будет на фронте, если комбинат перестанет выпускать танки, самолеты, пушки и снаряды? А что будет с самим Георгием, если ему придется принять участие в уничтожении шахты? А ведь придется, коль уж Елизавета завела с ним столь откровенный и страшный разговор…

– Ну-ну, – с покровительственными и ироничными нотками в голосе произнесла Елизавета, подошла к Георгию и положила ему руку на плечо. – Ну-ну… Зачем же так переживать? Война есть война. Для победы хороши все средства. И потом – что-то я не припомню, чтобы ты так уж сильно переживал, когда подарил Германии целых пять шахт там, в Сталино. А тут всего лишь одна шахта. В чем же дело?

– Там было другое, – Георгий сжал ладонями виски. – А тут – люди…

– Какие люди?

– Разные… Которые работают в шахте…

– И что же?

– А то, что шахту придется уничтожать вместе с людьми.

– И что же? – повторила вопрос Елизавета.

На это Георгий не нашелся что сказать и лишь сильнее сжал голову ладонями.

– Не надо останавливаться на полпути, – сказала Елизавета. – Тот, кто это делает, погибает. Побеждает тот, кто преодолевает весь путь. К тому же тебе самому не придется ничего делать. Почти ничего…

– Это как? – взглянул на Елизавету Георгий.

– Очень просто. Там все продумано досконально, – Елизавета указала рукой куда-то вдаль. – Каждому отведена своя роль. У тебя роль особая.

– И какая же? – с недоверием взглянул на Елизавету Георгий.

– Во-первых, ты должен решить, как лучше выполнить задачу… – начала Елизавета.

– То есть уничтожить шахту «Поварниха»? – уточнил Георгий.

– Именно так. Ты специалист, и ты должен это знать лучше нас. Во-вторых, собрать диверсионную группу из нескольких человек и доходчиво растолковать им задачу. Таким образом, они будут исполнителями, а ты остаешься в стороне.

– И где же я найду таких людей? – устало и с отчаянием спросил Георгий.

– Где хочешь, – равнодушно ответила Елизавета. – Главное, чтобы люди были надежные, ненавидящие советский режим. По нашим данным, таких людей в Кузбассе много. Но нужно три-четыре человека. Ведь есть же такие люди? Ссыльные, уголовники, да мало ли…

– Может, и есть, – сказал Георгий. – Но только для чего им рисковать своей шкурой? Ради Германии? Плевать они хотели на Германию.

– Тогда пообещай им что-нибудь другое, что им очень нужно. К чему они стремятся. Без чего не мыслят жизни.

– Например? – с иронией спросил Георгий.

– Для начала нужно найти человека и залезть к нему в душу, – сказала Елизавета. – А там – что этой душе будет нужно больше всего, то ей и обещай.

– А если с вашей «Черной свечой» ничего не получится?

– То есть? – недоуменно спросила Елизавета.

– Ну не получится… Не удастся ликвидировать шахту…

– Должно получиться, – жестко сказала женщина.

– А если нет? – продолжал настаивать Георгий.

– Будем искать второй способ уничтожения шахты, – сказала Елизавета. – Третий… Пока не достигнем результата. Германия возлагает на нас большие надежды. Парализовать работу предприятия, которое производит почти половину всего оружия для вражеской армии, – очень важное задание. Это почти залог победы.

– Собрать группу диверсантов… – поморщился Георгий. – Легко сказать! Даже при всем при том, что подходящих людишек здесь и вправду хватает. А почему бы вашему Вилли самому не заняться этим делом?

– У Вилли другая задача, – ответила Елизавета.

– Догадываюсь, какая это задача…

– Тем более, – бесстрастно произнесла женщина.

– Ну а мне-то для чего все это нужно? – спросил Георгий нервно. – Что будет со мной?

– Ты останешься жив, – ответила Елизавета. – Разве это малая цена? Кроме того, будут и другие награды. Германия не забывает своих верных помощников.

Они опять замолчали. Полночь давно уже миновала, прозрачная сибирская ночь вот-вот должна была украситься первыми утренними проблесками. За окном слышались приглушенные звуки, обычные для шахтового города: завывали вентиляторы, нагнетающие в шахту воздух, перекликались гудки паровозов, гремело и скрежетало железо, раздавались людские голоса. Город жил напряженной, бессонной жизнью, трудился, изнемогал, выдавая на-гора уголь, столь нужный стране.

– Задача понятна? – спросила Елизавета. – Или будут еще вопросы?

– Когда нужно приступать? – не сразу спросил Георгий.

– Как там у вас говорят? – усмехнулась Елизавета. – Вчера…

– Понятно. И с чего начинать?

– Для начала ты должен мне рассказать, как проще ликвидировать шахту. И обосновать, почему ты считаешь так, а не иначе. Когда ты можешь это сделать?

– Мне надо подумать, – ответил Георгий. – Вопрос непростой.

– Хорошо. Даю тебе срок до завтра. Вернее, – она покосилась в окно, – до сегодняшнего вечера. Потому что уже утро.

Георгий также взглянул в окно. Вдалеке, за черным терриконом, алел краешек неба. Начинался новый день.

Глава 11

Военный госпиталь в Новосибирске ничем, по сути, не отличался от других таких же госпиталей, разбросанных по всей территории страны, не занятой врагом. За одним исключением: сюда в основном привозили тяжелораненых бойцов, которые нуждались в долгом и серьезном лечении. Залечив раны, солдаты и офицеры представали перед врачебной комиссией, которая выносила стандартный вердикт: в связи с состоянием здоровья – на фронт больше ни ногой, отправляйтесь по домам, если есть такая возможность, а нет – куда хотите. Ибо что ты за боец, если у тебя нет ноги, руки или в миллиметре от сердца застрял осколок, который извлечь нет никакой возможности? Бойцы, конечно, протестовали, просились на фронт – если уж не на передовую, то хотя бы в обоз или в какую-нибудь тыловую часть, но врачи лишь устало отмахивались. Какой обоз, какая тыловая часть, если ты без ноги или с осколком в миллиметре от сердца? Бойцы матерились, со злобой и отчаяньем хлопали дверью, случалось, даже пытались затеять драку с несговорчивыми врачами, да только толку от того бывало мало. Редко-редко какой-нибудь солдатик после новосибирского госпиталя оставался в армии. Большинство бойцов списывались подчистую и отправлялись кто куда – домой, если родные края не были заняты врагом, или куда угодно, лишь бы приткнуться к какому-нибудь теплому углу.

В таком положении оказался и старший лейтенант Федор Горюнов. Нет, руки-ноги у него были на месте, а вот что касаемо других частей тела… Четыре пули прошили его навылет, плюс тяжелый ушиб позвоночника, плюс осколком мины разворотило щеку. Со щекой бы ладно – зажило. Правда, остался глубокий рваный шрам, так ведь и со шрамом можно жить и воевать. То же самое касалось и позвоночника. «Похромаешь малость, поохаешь, походишь с палочкой, да и пройдет!» – сказали ему врачи. А вот относительно четырех пуль навылет – тут дело было сложнее. Две пули еще ничего – прошли как сквозь масло, а вот две другие – задели какие-то важные органы. Хотя, честно говоря, Федор особо и не ощущал, что внутри у него что-то такое серьезно задето. Ему было двадцать семь лет, а в таком возрасте, как известно, недуги исцеляются сами собою, по естественным природным причинам. Поэтому Федор осторожно надеялся, что, отлежав в госпитале, он все же сумеет упросить врачебную комиссию вернуть его на фронт, а не списывать со счетов как безнадежного инвалида. Но когда он заводил о том разговор с врачами, те лишь с сомнением вертели головами и разводили руками. Дескать, рано тебе, парень, строить планы, ты сначала до конца вылечись, а там поглядим. Не зря же тебя привезли в этот самый госпиталь. Легкораненых сюда не привозят, сам понимаешь. Слыша такие докторские речи, Федор мрачнел лицом и падал духом, но все же надежда оказаться вновь на фронте окончательно его не покидала. Да и считать себя безнадежным инвалидом в двадцать семь лет не хотелось. В таком возрасте даже сама мысль о подобном кажется противоестественной и невозможной.

…Это случилось одним чудесным майским утром. В мире уже торжествовала весна, с легкими весенними облаками, цветом черемухи и теплым ветром, веявшим откуда-то со стороны реки Оби. Федор сидел в курилке и вместе с другими ранеными делился безрадостными предположительными соображениями о грядущей тыловой жизни. Как жить дальше – без руки, или без ноги, или с осколком в миллиметре от сердца? И что это за жизнь, если ты калека? Это была одна беда, а имелась еще и другая. Вот ты – калека, а другие сейчас воюют, бьют врага, мечтают дойти до Берлина… А ты уже и воевать не будешь, и Берлина тебе не видать, и вообще в твоей жизни пропадет всякий смысл. Ох, беда! Уж лучше бы погибнуть героической смертью, чем так-то…

– Горюнов! – на крыльцо вышла медсестра. – Кто из вас Федор Горюнов?

– Ну я, – неохотно отозвался Федор. – Что такое?

– Вас требуют, – объяснила медсестра. – Срочно.

– Кто? – не понял Федор. – И зачем?

– Не знаю, – сказала медсестра. – Приехал какой-то серьезный дядя в военной форме. И велел срочно вас найти.

– Кому это я мог потребоваться? – недоумевая, спросил Федор одновременно у себя и у других раненых. – Главное – срочно…

– Наверно, тебя будут награждать, – невесело пошутил кто-то. – Орденом. Или геройской звездой.

– Да пошел ты… – огрызнулся на остроумца Федор и, пожимая плечами, пошел вслед за медсестрой.

– Вот, заходите, – указала девушка на двери. – Там вас ждут.

Федор скептически хмыкнул и потянул дверную ручку. У окна, спиной к Федору, стоял какой-то офицер и смотрел в окно, из которого была видна все та же курилка с ранеными.

– Разрешите? – по-уставному спросил Федор.

Офицер обернулся и взглянул на Горюнова. На плечах у него были погоны с тремя большими звездами на каждой – стало быть, военный был полковником. «Ого!» – подумал Федор, косясь на погоны. Он еще не привык к погонам, да и вообще никогда их не носил. Полгода назад его ранили и доставили в госпиталь, и погоны тогда еще в армии не ввели. Но дело, по большому счету, было не в погонах, а в том, для чего старший лейтенант Федор Горюнов, тяжелораненый, без пяти минут штатский человек, мог понадобиться этому полковнику. Кто он вообще, этот полковник? Из какого ведомства? Что такого Федор мог натворить, сам того не подозревая, что к нему явился целый полковник?

– Федор Горюнов? – уточнил мужчина.

– Так точно, – осторожно подтвердил Федор.

– А я – полковник Васильев, – представился офицер, подошел к Федору и протянул ему руку для пожатия. Такой жест полковника Федора приободрил. Он вполне логично заключил, что если бы полковник прибыл с какими-то претензиями, то вряд ли стал бы ручкаться с ним, с Федором. Тут уж обращение было бы совсем другим…

– Прошу, – указал Васильев на стул. – Садитесь, старший лейтенант разведки Федор Горюнов, и давайте поговорим.

Федор присел на стул и стал выжидательно смотреть на собеседника. На какие такие темы полковник собрался с ним беседовать? Ишь, даже звание Федора упомянул. А это означает, что разговор предстоит серьезный. Что ж, поговорим… В конце концов, Федору опасаться нечего. На фронте он воевал честно, в госпитале, кажется, тоже не бедокурил… Чем его можно напугать или удивить – без пяти минут штатского человека, списанного в бессрочный запас по причине тяжелого ранения? Так что говорите, товарищ полковник, что хотите, мы вас слушаем.

– Ну, и как проходит лечение? – спросил Васильев.

– Нормально проходит, – такой вопрос настроил Федора на мрачно-иронический лад. – Скоро вылечат, выпишут прогонные – и на все четыре стороны. Как и полагается инвалиду.

– А вот врачи уверяют, что не все так однозначно, – возразил полковник.

– Ну да, вы им больше верьте! – в свою очередь возразил Федор. – Они вам скажут! Лукавый народ!

– Не любите врачей? – улыбнулся полковник.

– Это как сказать, – покачал головой Горюнов. – Конечно, они лечат… Хоть без ноги или без руки, а все-таки их стараниями живой… Но если без руки или без ноги, то ладно, тут уж дело такое… А вот если они не отпускают на фронт того, кто с руками и ногами? Тогда как? А ведь не отпускают. Говорят – не годен… Вот как так? С руками и ногами, а не годен?

– Наверно, у них есть свой резон, – сказал полковник.

– Сейчас у всех один резон – воевать, – не согласился Федор. – А раны будем считать потом. Вот победим и начнем считать. Я – свои, вы – свои…

– Значит, хочешь на фронт? – спросил Васильев.

На это старший лейтенант ничего не ответил и лишь посмотрел на полковника удивленным взглядом. Что за вопрос, в самом деле? Ведь война… Стало быть, надо воевать. А хочешь или не хочешь – для чего спрашивать? Это вопрос не для военного, а для штатского. И притом не для мужчин, а для каких-нибудь дамочек.

Вот так.

Сдается, полковник правильно истолковал и этот взгляд Федора, и его безмолвный ответ. Он опять улыбнулся и сказал:

– Вот и замечательно. Об этом-то я и хочу с тобой потолковать.

– О чем? – не понял Горюнов.

– О фронте, конечно, – спокойно пояснил полковник.

– То есть как? – по-прежнему не понимал Федор.

– Да вот так, – сказал Васильев. – Прямым текстом. Я возглавляю одно воинское подразделение, о котором ты, наверно, еще ничего не слышал. Сейчас их много, таких подразделений, и на фронте, и в тылу. Созданы они совсем недавно, месяц назад, специальным приказом главнокомандующего. Так что сам понимаешь – дело серьезное. И называются они Смерш.

– И что же это такое? – удивленно спросил Федор.

– Расшифровывается как смерть шпионам, – пояснил полковник.

– Это что же, вы ловите шпионов?

– Ну да. И на фронте, и в тылу. Шпионов, диверсантов, дезертиров, всяких вредителей, которые сотрудничают с немцами, полицаев и прочую сволочь. Как тебе работенка?

– Дело подходящее, – после некоторого раздумья сказал Федор. – Должно быть, много их сейчас, таких-то…

– В том-то и дело, – согласился полковник. – Для борьбы с ними Смерш и создан. А отсюда к тебе вопрос, товарищ старший лейтенант Федор Горюнов. Хотел бы ты проходить дальнейшую службу в Смерше?

– Я? – удивленно спросил Федор.

– Ну не я же, – усмехнулся полковник. – Я-то там уже служу. А вот ты хотел бы? Конечно, я мог бы добиться приказа о твоем назначении в Смерш и без твоего согласия, но мне захотелось прежде с тобой побеседовать. Одно дело приказ, и совсем другое – осознанное согласие. Понимаешь, чем одно отличается от другого?

– Так на фронте не спрашивают согласия, – пожал плечами Федор. – Приказали – и будь добр, выполняй.

– Так то на фронте, – возразил полковник.

– А у вас, что же, тыл?

– Нет. У нас тоже фронт. Но фронт особенный. У нас врага не видно. Прежде чем его победить, его надо найти. Разоблачить. Прижать к стене. Оттого я и спрашиваю, согласен ли ты. Чтобы ты понимал, какая война тебя ждет.

– Мне бы лучше на фронт, – тоскливо произнес Федор. – Обратно в разведку…

– Здесь тоже фронт, – терпеливо повторил Васильев. – Но фронт особенный. И врага не видно, и флангов нет, и тылов тоже. Твой опыт разведчика тут очень даже пригодится! К тому же, насколько мне известно, до войны ты работал в уголовном розыске.

– Да, – кивнул Горюнов, – работал.

– Тем более, – сказал полковник. – И твой опыт милиционера тебе также пригодится. Среди всяческой швали, работающей в тылу на немцев, немало уголовников. Особенно здесь, в Сибири. Сам знаешь, что здесь за народ.

– Знаю, – согласился Федор. – Я ведь сибиряк. Из Томска.

– Ну так и соглашайся. К тому же, – Васильев помедлил, – служба в Смерше, может быть, твой единственный шанс остаться в армии. А то ведь спишут без права возврата. Так как?

– А вы, стало быть, посодействуете, чтобы меня не списали? – уточнил Федор.

– Постараюсь, – сказал полковник.

– Так они вас и послушают! – не поверил старший лейтенант.

– Меня – послушают, – уверенно сказал Васильев.

– Вот как… – раздумчиво произнес Федор. – Должно быть, серьезная вы контора!

– Очень серьезная! – подтвердил полковник.

– Что ж… Тогда забирайте меня отсюда – и, если можно, немедленно. Надоело в госпитале до ужаса!

– А выдюжишь? Все-таки ты еще не до конца долечился.

– Руки-ноги у меня при себе, хожу без палочки, голова также на месте, а что касаемо всего прочего – так оно внутри, его не видно. Заживет по ходу действия. На фронте все заживает быстро, намного быстрее, чем в госпитале. Сами небось знаете.

– Знаю, – согласился Васильев.

– Ну и вот… Так что забирайте меня отсюда!

– Что ж, договорились, – полковник поднялся со стула. – Пойду общаться с главным врачом. Да, вот еще что. О своем новом назначении никому ни слова, потому как война у нас тайная. Если будут интересоваться, скажи, что тебя забирают в тыл. Например, в военкомат.

– Это мы понимаем! – согласился Горюнов. – Разрешите вопрос?

– Спрашивай.

– А как вы меня здесь разыскали?

– Не только разыскали, но и навели справки, – улыбнулся полковник. – Узнали о том, как ты воевал, и как тебя ранило, и о твоей довоенной жизни, и даже о том, что ты человек холостой и при этом малопьющий.

– Вот оно как, – с удивлением протянул Федор.

– А как ты хотел? Случайные и ненадежные люди нам ни к чему. У нас каждый человек проверенный. Золотой слиток, как выражаются в сибирских краях. Слышал или нет такое выражение?

– Приходилось.

– Ну, тем более.