Текст книги "Ядовитая тропа"

Кошка, которой Семен так и не дал имя, в самом деле сейчас царственно сидела в единственном кресле в морге и шевелила хвостом. Семен принес ее Тамаре, когда понял, что кошка стала какой-то вялой, и испугался, что животное могло заболеть. Тамара, закатив глаза, сказала, что вот уж по кошкам она не специалист, но осмотрела и предположила, что кошка была просто голодной. Семен не слишком задумывался, чем ее кормить. Просто давал ей то же, что и ел сам. А тут вот, оказывается, отдельное питание надо.

– Да не может кошка есть сухари! Вот видишь, за те два дня, что ты мне ее тут оставил, она снова стала похожа на кошку.

Тамара подняла кошку с кресла и всучила Семену с видом, что нечего тут делать живому существу.

Полковник Серабиненко улыбнулся уголком губ, давая понять, что оценил шутку, и засобирался домой. Старый помощник Тамары был прав. Свою основную службу он сейчас в самом деле забросил, но на это были причины.

Первое ‒ дело действительно было интересное и по его линии.

Второе – Раглан ждал сообщения из Центра, продолжая работу на земле.

Третье – его работа сейчас позволяла относиться к ней с некоторым разгильдяйством. Ему принесли на анализ и разбор два ящика переписки. Нужно было найти, есть ли в этой переписке что-то касательно устройства казарм Кронпринц, количества гарнизона, внутреннего устройства, и почему-то нынешнее начальство Серабиненко очень интересовал бюджет казарм. То ли хотели прикинуть, смогут ли сами содержать что-то подобное, то ли пытались понять, не осталось ли что-то от золотой казны фюрера на территории казарм. Что было сущей ерундой, потому что гарнизоны Кенигсберга были полностью на обеспечении местной знати. С точки зрения правительства нацистов, это был еще один плюс Кенигсберга – большое количество очень богатой знати. А значит, можно заставить их финансировать армию. Это было особенно важно в конце войны, когда денег оставалось все меньше и меньше.

Знать платила налоги.

А Семен, который отлично умел быстро читать, давно пролистал все письма и отчеты, бегло просмотрев их на предмет искомых данных еще в первую неделю. Но так как писем было много, а его начальство считало, что если ты работаешь с бумагами быстро, значит, ты плохо и невнимательно их читаешь, Семен читал хорошо и внимательно, подробно составляя выписки. Так что можно было немного отвлечься на то, что было по-настоящему интересно.

Плюс он еще продолжал собирать данные о Варшавской женской школе разведки. В бочках из «Блютгерихта» попадались обрывочные сведения, которые он складывал в папку.

Хорошо, когда над головой не свистят пули, не звучит сигнал воздушной тревоги и можно спокойно заниматься своим делом, не боясь, что скоро придется бросить все и переносить штаб в другое место…

Семен тряхнул головой, прогоняя воспоминания. Почему-то сейчас ему вспомнился тренировочный лагерь. Тогда он очень боялся опростоволоситься. Сделать что-то не так и подвести Бориса Борисовича, который в него поверил. Тогда, в лагере, Семен еще ни разу не стрелял в человека. И сейчас он понимал, что от того, сможет ли он выстрелить, зависит его дальнейшая судьба в разведке. Ходили слухи, что им нужно будет казнить преступника. И у каждого будет свой преступник, и так далее и так далее.

На самом деле все оказалось гораздо проще.

Раглан вывел их на нулевую линию, где до первого эшелона и линии боевого соприкосновения оставалось совсем немного. Немцы всегда старались убирать тела погибших. Но иногда их было слишком много, а убрать трупы быстро под постоянным огнем нельзя. Советские солдаты стреляли в тела убитых. Патроны нужно было экономить, но на тот момент недостатка в боеприпасах у них не было. И тогда Семен понял, что сможет убить немца, потому что увидел дом. У самой линии. Обычный простой дом. Но там было окошко, теперь уже ослепшее навечно. И там, за разбитым стеклом, висела белая тюлевая занавеска, стояла герань. Почему-то горшок уцелел, и она еще цвела, несмотря на то что вокруг была зима, лежал снег, и Семен очень хорошо запомнил это. Полусгоревший дом, одной стены нет. И это окно. Тогда он понял, что будет рвать зубами за свою землю, за такие вот дома и тех, кто теперь навсегда останется в земле.

– Думай лучше о той жизни, что впереди, что дома тебя сейчас ждет. Сваришь картошки, чай заваришь. Потом можно и спать завалиться, – предложил Афанасий Федорович.

Они жили рядом, через две улицы. Старому рядовому досталась квартира попроще, на первом этаже, но зато с уютным палисадником. И он уже планировал, что посадит весной.

– Нет-нет. Просто вспомнил, с какой радостью и азартом Тамара пересматривает разные не самые приятные картинки в справочниках, – отшутился Семен.

Они шли по дороге, привычно уже кивали дозорным и показывали удостоверения и разрешения находиться на улице после наступления комендантского часа. Просто два солдата идут домой после долгого дня.

– Ты вот что. Не надумай там себе ничего. Тамарка ждет мужа, – неожиданно сказал Афанасий Федорович и добавил: – Каждый день про него говорит.

– Да, я знаю. У меня тоже есть невеста. В Крыму осталась. Вот немного все успокоится, и перевезу ее сюда, – и соврал и не соврал одновременно Серабиненко.

Невесты не было. Была молодая женщина, которую он любил и в которую верил. Верил, что когда-нибудь он в самом деле предложит ей переехать к нему. Но вряд ли. Она был молодым капитаном, шифровальщицей, и с ней он случайно пересекался всего пару раз.

Может быть, когда-нибудь Катерина и ответит согласием на его предложение, но до этого надо еще дожить. А вот про мужа Тамары он мог рассказать много. Но не расскажет никогда, потому что теперь дело мужа добровольной помощницы Серабиненко надежно спрятано под грифом «Совершенно секретно». Как и само тело предателя, которого расстреляли сразу после того, как удалось его поймать. Тот день Семен помнил очень хорошо. Знал он и о том, что у предателя было не меньше трех или даже четырех, если считать Тамару, жен в разных подразделениях и на разных фронтах. И много чего еще мог рассказать. Например, как один человек воровал целыми вагонами и перепродавал то, чем снабжали военных. Как уходили налево продукты, необходимое снаряжение и многое другое. Эту гнусь нельзя было даже сравнить с пауком, раскинувшим сети. Это было мерзкое подлое насекомое, раздавить которое было правильным делом.

А Тамара об этом никогда не узнает. Это был подарок для нее полковника, которого она спасла в госпитале, у постели которого сидела ночами. Он тогда хорошо ее запомнил. И смог пойти на небольшое должностное преступление, с молчаливого попустительства начальства. Имя жены предателя исчезло из всех документов. Благо расписались они уже во время войны, путаница в документах и все прочее. Скажут потом, что погиб на фронте или пропал без вести. Время лечит. Привыкнет.

А может быть, дело ей найдет какое поинтереснее. Не должна такая женщина всю жизнь копаться в трупах.

– Она же была хорошим врачом, кстати. Многие жизни спасла. Не знаешь, почему пошла в прозекторскую? Могла же в госпиталь, там бы и руки ее, и знания пригодились бы.

Афанасий покачал головой:

– Ранение. Тремор рук. Может только резать, а оперировать уже нет. Боится, что загубит кого. А когда ей заведование предложили, она отказалась. Сказала, что не может больше брать на себя ответственность за чужие жизни. Слишком многих не успела спасти на войне, да и хватило ей этого там. Но на самом деле не успела спасти всего одну. Между нами.

– Само собой.

– Девчонка у них была санитаркой. Тамара тогда была в Инкерманских штольнях в госпитале полевом. По ночам, чтобы не спать, они даже не садились, стояли все время. Вот девчонка там была одна, и она не рассчитала. Они же там знаешь как питались? Сахаром и вином. Другого ничего не было. А у нее болезнь была какая-то по крови. Нельзя ей было ни вино, ни сахар. А никто не знал, а она сама и не сказала. Тамара так и винит себя, что проглядела, говорит, что можно было эту болезнь определить и она бы заметила, врач-то опытный, а все больные вокруг другие были, она просто не успевала взгляд на своих кинуть. Так девчонка та и умерла. Во время очередного дежурства стоя просто осела на землю. Тамара подошла к ней, а она уже мертвая. И судя по тому, что она там увидела, уже была мертвая. Просто стояла у стеночки между столом и стенкой. И сразу и не заметили. Она в кому впала сначала, а потом умерла.

– Диабет. Он у всех практически, кто там был тогда, развился. В Инкермане, – вздохнул Семен. – Ладно. Бывай. Прав ты. Сварить картошки, выпить чая и спать. Да еще и за питанием кошки теперь нужно следить.

Афанасий кивнул, и Семен пошел домой.

Только еды у него дома, кроме шоколадки и сухарей, не было ни крошки. Все никак не успевал пойти паек получить или купить что-то. А уже давно было пора заняться своим здоровьем.

Тамара ругалась. Постоянно ругалась, когда он приходил и приносил им свою еду. Имеет право, в конце концов.

Был шоколад, его оказалось в Кенигсберге много. Консервов было гораздо меньше, а вот шоколада, марципанов и прочих сладостей сколько угодно и еще кое-что, от чего почему-то полковник часто ловил себя на том, что хихикает. Как мальчишка. У него в квартире была ванная. Самая настоящая. И туалет. Унитаз. Все было у этих фрицев. Все – кафель, унитазы, ванные, патефоны, выключатели, которые приводили Афанасия Федоровича в детский восторг. Простая такая вроде бы штука, а вот же. Практически во всех домах они были сделаны так, чтобы, войдя в помещение, не нужно было шарить рукой по стене. А одной рукой открываешь дверь, а другая сразу находит его на уровне руки внизу. Простая, но предельно упрощающая жизнь вещь.

Есть не хотелось. Спать тоже, хотя завтра утром он будет ругать себя за это. Семен заставил себя помыться, переодеться. Не ложиться на кровать в одежде, как он делал это в первые дни. Привести себя в порядок. Дать кошке кусочек сала.

Интересно. Жертв роднило то, что у них были очень спокойные лица. Может быть, они знали своего убийцу? Не было выражения ужаса. Ничего…

– Или они умерли много раньше… Отравление? Может быть, это все-таки какой-то неизвестный яд, – пробормотал Семен.

Но зачем убивать, особенно так, простых рабочих? У них не было доступа ни к чему секретному. Надо будет осторожно провести подробную проверку личности. Расслабился полковник. Сосредоточился на способе убийства, но не проверил жертв.

Семен закрыл глаза, еще раз вспомнил всех жертв. Ничего, казалось бы, примечательного. Но личные дела он не видел, только краткие выписки из дела, которые дала ему почитать Тамара. Официально он не может их запрашивать или просить показать, только если наладить с кем-то из военной полиции контакты. Личные связи всегда его выручали, но задействовать их будет выглядеть слишком странным. Привлечет внимание, которого сейчас ему не нужно. Сделать вид, что нашел похожие описания тел в каких-то документах?

Семен открыл глаза. Сон не шел. И вот тут ему пришел на ум замок. Конечно же, как он не подумал про замок. Немцы ставили эксперименты с ядами еще со времен Первой мировой войны. Правда, состав яда или газа из Лохштедта так и не узнали, не было на это времени, пришлось принимать экстренное решение и на случай ловушки все сжечь. Но документы были же. И часть из них лежит у него в сейфе.

Плюсом мансардной квартиры было еще и то, что из его окна можно было легко попасть на крышу. Конечно, не самый лучший и безопасный вид прогулок для человека с контузией и ранением грудной клетки, но Семен так уже делал. Да отчего-то стало душно в квартире, захотелось прогуляться, подышать свежим воздухом.

Полковник снова переоделся, отметил про себя, что нужно, наверное, раздобыть еще какой-то гражданской одежды. Отвык он от мирного слова «купить». Обменять, найти, раздобыть, но, с другой стороны, на новой земле еще будут с этим вопросом сложности, потому что пока еще тяжело понять, какие деньги будут тут в ходу. С одной стороны, конечно, советские рубли. Но и марки тоже были в ходу. Специальные. Их планировали пока выпускать для немецкого населения, которое по плану будет еще некоторое время жить в Кенигсберге и области. Нужно наладить производство, инженерное дело, коммуникации. Нужны работники порта. Талоны, понятное дело. Куда без них. Зарплата выдавалась в том числе и талонами.

Сложно. Гражданским, конечно, сложнее, чем военным. У них все-таки был и паек, и какое-никакое вещевое снабжение.

Но что-то удобное бы не помешало. Семен запахнул шинель и устроился на приступке трубочиста. Небольшая площадка рядом с трубой. Город вымер. Уличное освещение работало не на всех улицах, на многих горели аварийные уличные фонари. Это было планом коменданта, чтобы город с наступлением темноты не погружался во тьму. Так опаснее и страшнее. Словно тараканы могут вот-вот полезть из всех щелей ополченцы, шпионы, недобитки. Поэтому на улицах оставляли много света. Аэродром Девау спал, на его месте было черное пятно. Военный объект. А вот к Королевскому замку планировали подвезти авиационные прожекторы. Горел огнями порт. Невысокий дом Семена прятался в деревьях, и самого полковника поэтому не было видно на крыше. Даже когда он закуривал. Но зато хорошо были видны остальные дома, улицы. Движение на одной из крыш Серабиненко скорее почувствовал, чем заметил. Там тоже был человек. И он тоже просто стоял и курил. И, видимо, тоже заметил Семена. Потому что просто… помахал ему рукой. А потом, выкинув окурок, легко спрыгнул вниз. Вот и не было соседа.

«Или приснилось», – сказал сам себе Семен. Ну не задремал же он, сидя на крыше. И все-таки вернулся в дом, составив в голове приблизительный план на завтра.

У Семена был еще один козырь в руках. Подписанные документы для прохода на закрытые территории. Но пока их он решил придержать, чтобы любопытные уши и глаза не заметили чего лишнего.

Завтра. Все завтра.

…Утром на крыльце дома Семена снова поджидал сюрприз.

– Дяденька, хлебушка не найдется? – раздался веселый голос, казалось, что ребенка, но когда малец поднял голову и выпрямился, Семен даже не знал, что сразу сделать. Отдать честь или обнять командира и друга.

Борис Борисович Раглан приехал сам. Невысокого роста, щуплый, легкий на подъем. Чем-то они внешне были даже похожи. Борис Борисович виртуозно менял голоса, легко мог притвориться хоть подростком, хоть торговкой с рынка. Выдавали только глаза. Они были «седыми». Почти белыми, прозрачными. Так бывает после войны. Но их он успешно скрывал под длинной челкой отросших волос. Неуставная стрижка, но для их работы можно.

А крупных и рослых у них особо и не было в отряде. Разве что Кардиган. Он был рослым, высоким, широкоплечим, да еще и таким рыжим, что зажмуриться хотелось. В Крыму выгорал до белого, совсем как одуванчик.

– Пошли пройдемся, по пути, – сказал Раглан. И снова стал самим собой. Быстрым, цепким.

Семен доложил обо всем: и по Варшавской школе, и по тем телам, что были найдены. Командир вопросов не задавал. Слушал, кивал. Потом коротко сказал, что выйдет на связь в ближайшие пару дней, а пока хочет «погулять по городу», к Тамаре тоже заглянет, но позже. Формально в городе он по Варшавской школе, женщинами-шпионками очень заинтересовались в Москве, велели начать с Кенигсберга. Дел у него много, они не знакомы, встреч не искать, квартиру найдет сам.

– Что проверяем первым?

– Для начала, как всегда. Модистки, ателье… шучу. Понятное дело, что рынки. И подпольные больницы. Дам наших нужно искать в самых неожиданных местах. Скорее всего, они прекрасно говорят по-русски и отлично разбираются в наших офицерских званиях.

У перекрестка с одной из центральных улиц Раглан подмигнул Семену и буквально растаял в утреннем городе. Вроде бы только что был тут. А вот уже и нет его.

– Как обычно, – пробормотал себе под нос полковник.

Но все же он чувствовал себя увереннее, когда рядом был боевой товарищ. Так-то они часто работали поодиночке. Без документов, без прикрытия. Победил, нашел шпиона – почет тебе и уважение. Проиграл, ну что ж, может быть, кто-то и поставит на могилке крест. А может быть, и нет. Если вообще будет эта могила, а не просто скинут в воду.

Но тем не менее на работу полковник пришел в приподнятом настроении.

– Серабиненко!

– Так точно! – на всякий случай отозвался полковник, когда шел по внутреннему двору.

Замполит снова нашел что-то интересное, раз поджидал его у внутреннего входа.

– Молодец, правильно отвечаешь, иди получи продовольственный паек. Пришло распоряжение сегодня выдать всем праздничный. Не знаю, что уж там за праздник, но ты в списке на усиленный офицерский. Расписаться в ведомости не забудь.

– Так точно! Очень рад! – весело ответил Семен.

Праздничный паек на новой территории он не получал еще ни разу. Стало даже интересно, чем побалуют.

В коробке были консервы, чай, кофе, настоящий! Сахара кусок колотый. Крупа. Мед. Мед…

Семен даже приподнял брови, не веря своим глазам. Мед-то откуда?

Судя по баночке – немецкий. Где-то тут, видать, были пасеки.

Было еще мыло, приличный кусок. Мыло туалетное. Пахло чем-то очень приятным, нежным. Семен отложил его для Тамары. Побаловать. А то она все еще вспоминает мыло «К», страшную едкую жидкость, которой на войне санитарки отстирывали бинты и пропитанную кровью одежду, отстирать это мыло, в самом деле, могло все что угодно. В том числе и кожу с рук.

Еще в коробке были разные мелочи. Даже сигареты попали каким-то образом в этот праздничный паек. В бутылке с длинным узким горлышком был анисовый сироп. Непонятно зачем, но, видимо, чтобы лечить простуду. Промозглая балтийская зима. Муки немного. Куль. Но это тоже все нужное. Семену стало интересно, сильно ли отличается их мука, немецкая, от той, что он когда-то видел дома.

Не сильно. Комковатая, желтая. Но и в суп можно, куда угодно.

Во время войны почти все производства были поставлены на военные рельсы. Все для фронта – боеприпасы, снаряжение, транспорт, одежда. И все равно одежды не хватало. Но зато сейчас оказалось более чем достаточно. И уже в конце сорок пятого появились ателье, где можно было перешить шинели и гимнастерки в любую другую одежду. Даже в детские платья.

Семен переоделся в гимнастерку, галифе и мягкие сапоги и выскользнул из дома. Но, чтобы понять жертв, нужно было проделать их путь. Семен уже пару раз осуществлял такие вылазки, запоминал время, когда идут патрули, сказать по правде, они не сильно старались, шли в одно и то же время, и часто это было скорее формально. Чаще всего это были рядовые, которые понимали, что если кто-то захочет, он скроется, и особенно ночью. Поэтому это было скорее устрашение для тех, кто захочет загулять ночью. Тем более что в Кенигсберге оказалось немало винных погребов. И вот тут тоже начиналась работа патрульных, потому что каждый второй погреб был… наполнен отравленным спиртным.

Сегодня Семен хотел заодно посмотреть, что за коллега ночью выходил на крышу. Он оставил включенным свет в одной из комнат и устроился под козырьком балкона на корточках, практически слившись со стеной. И увидел, что через некоторое время на крыше дома появилась тень. Человек точно так же, как и Семен, вышел на крышу, немного постоял там, а потом легко спрыгнул вниз.

Но проследить за ним Серабиненко не успел, потому что его кто-то мягко перехватил за локоть, тренированное тело отреагировало раньше головы, но полковника скрутили довольно быстро и умело.

– Тише, это я, – сказал Борис Борисович.

Семен выдохнул.

– Куда отправился на ночь глядя? – строго спросил командир, и только глаза блеснули лукаво.

Они вернулись в дом. Было приятно видеть командира. Хотелось о многом поговорить, но Семен, прежде всего, быстро доложил по делу. Сначала факты, потом мысли. Борис слушал, кивал, уточнил по поводу первых трупов, сказал, что дел их нет. Их даже не заводили. Есть только те документы, что остались у Тамары.

– Командир, ты сколько суток не спал? – спросил Семен, глядя на Бориса. Ночью, когда они были вдвоем, он мог позволить себе такой тон. Тон старого друга и сослуживца.

– Четверо, – улыбнулся одними глазами Борис и, не таясь, зевнул, потянувшись до хруста в костях.

Семен быстро приготовил ужин: чай с медом. Понюхал еще раз анисовый сироп и подумал, что отнесет его Томе.

– Значит, минимум двенадцать часов сна. Как ты учил.

– Есть еще кое-что. Тебе не кажется странным, что в городе больше нет агентов СМЕРШ, кроме нас?

– А может быть, есть? Но работают так же, как мы – тихо.

Командир покачал головой:

– В Центре в последнее время творятся очень странные дела. Одна бабушка на скамейке у подъезда намекнула, что в область будут стягиваться большие силы. Планируется открыть тут свою школу военной разведки. Такой, чтобы чертям в аду тошно было. СМЕРШ, как ты понимаешь, скоро будет не нужен.

– Так ведь шпионы будут все равно же. И всегда.

Командир устало улыбнулся:

– Будут. Но будь готов к тому, что однажды нам намекнут, что мы больше не нужны. Устарели, как оружие.

– Неужели тогда распустят?

– Нет, вряд ли. Скорее мы станем спящими агентами. Кое-кто уже успешно в том натренировался. Сидит, бумажки перекладывает и знай греет себе уши во внутреннем дворе. Ладно, это я от недосыпа и долгой дороги философствую. Я – спать.

Семен кивнул. В квартире была кровать и вполне себе удобный диван. Так что можно было разместиться с комфортом. Кошка почему-то сразу отметила командира и теперь сидела у него на коленях и позволяла себя гладить. Ей досталось желе от тушенки и каша.

Но в отличие от командира, который заснул быстро, сон все еще не шел к Семену. Как-то он разучился спать.

В голове было слишком много мыслей, и Семен решил опять выйти на крышу, что-то тянуло его туда как магнитом. Но стоило мужчине выскользнуть в окно, подтянуться и привычным маршрутом добраться до той самой скамейки трубочиста, как Семен понял: на крыше он не один. Движение было еле заметным, он угадал его скорее на уровне интуиции и увернулся. Надо же, второй ночной контакт за этот вечер. Но это уже был совсем другой человек. Лица было не разглядеть, только очень сильный знакомый запах керосина. Видимо, им была пропитана одежда противника. Он атаковал быстро, работал не грубо, скорее прощупывал, что за боец перед ним. В контактном бою Семен был в самом деле хорошим бойцом. Юркий и легкий за счет высокого роста, он легко увертывался, не давая попасть по себе, но все же поймал одно попадание заточенного лезвия в намотанный на руку шарф, но именно это помогло ему обезоружить противника. Семен сделал рывок на себя, лишая соперника равновесия, перекатился ему под ноги, надеясь сбить, но тот отпрыгнул назад, а потом неожиданно пропал. Просто перепрыгнул на крышу соседнего дома – они стояли почти вплотную.

Полковник не стал продолжать погоню.

Ведь то, что его нашли и пытались если не убить, то напугать, значило, что они с командиром на верном пути. И враг об этом либо знает, либо пытается узнать. Все зависит от того, кто он. Будет ли он прощупывать, или долго кружить вокруг них, или же постарается уложить быстро и грубо. Например, подложив взрывчатку. Но осмотрев оружие противника, Семен подумал, что нет. Этот, скорее всего, будет долго кружить. Сужая круг раз за разом, он будет искать способ загнать их в ловушку.

Это можно было понять по стилету. Тонкому лезвию, которое удобно спрятать в рукаве.

Стилет ‒ излюбленное оружие фашистов. Но не мелких исполнителей. Те обычно обходились простыми ножами или теми же пуке, финскими ножами, которыми обычно пользовались наши рядовые штурмовики. Семен положил стилет перед собой на стол и внимательно осмотрел. Где-то он уже видел такой. Подобные стилеты крепились под наручи. Тонкое лезвие можно было вытащить из рукава легким движением запястья. Полковник посмотрел в окно и прислушался к ровному дыханию командира. Он поймал себя на том, что улыбается. Он скучал по тому, что только что произошло на крыше. Да, разгадывать загадки, сидя в кабинете или гуляя по городу, было интересно. Закопаться в бумагах, распутать следы, найти скрытые подсказки. Это было интересно. Но столкнуться в прямом бою, найти, победить, посмотреть в глаза врагу. Вот это уже было другое чувство. Сколько раз Серабиненко ловил себя на том, что пытался найти в себе крупицы милосердия к врагу. К шпиону, который говорил с ним, возможно, на одном языке. И, может быть, даже родился где-то рядом и, может быть, даже в том же первом роддоме на Арбате. Но… он враг. Шпион. Он предал свою страну.

Гораздо проще взять в руки оружие и пойти вперед, не оставляя врага за спиной. Семен еще раз прокрутил в голове ночную встречу. На нападавшем была очень странная одежда. Какой-то цельный костюм из непонятного материала. Он частично гасил удары, и было сложно за него зацепиться.

…Командир ушел утром, еще до того, как Семен проснулся. Ушел по-кошачьи тихо, умудрившись оставить завтрак на столе – омлет из яичного порошка и чуть поджаренный хлеб из грубой муки. И кофе. Свежесваренный кофе, прикрытый блюдцем в ковшике. Семен не разбудил его и не доложил о ночной драке. Это было нарушением всего – всех правил и являлось ошибкой Серабиненко. Но почему-то ему было жалко будить командира, подумал, что пусть лучше выспится.

«Идиот», – отругал сам себя Семен. Ведь ночное столкновение, ко всему прочему, означало, что квартира скомпрометирована. И рисковал он не только собой, но и Рагланом. Непростительная ошибка.

Также на столе лежал вырванный из блокнота лист с небольшим стихотворением. Прочитав его, Семен улыбнулся. Ему даже не нужно было доставать книгу, по которой можно было расшифровать этот текст. Он просто привычно переставил буквы в голове, потратив на это примерно двадцать секунд, а раньше мог быстрее, ему было достаточно пяти-семи секунд, чтобы расшифровать записку от друга.

Итак. Командира не будет несколько дней, если он окажется рядом – они не знакомы, если будут представлять друг другу – равнодушное знакомство. Дальше каждый занимается своим делом. Конкретно: необходимо выяснить интервалы, с которыми появлялись тела, не было ли их ранее, максимально точно установить первую дату, еще раз проверить все места, где были найдены тела со странными следами, составить карту. Пройти локации, проверить пути отхода убийцы.

Был еще один момент. Все тела были найдены утром. Значит, убийца работал ночью.

Семен кивнул сам себе, соглашаясь с командиром. И параллельно подумал о том, что командир еще пытается занять его. Может быть, он узнал что-то о деле Варшавской школы женщин-шпионов и ему было нужно время? К тому же со стола исчез стилет. Значит, командир либо о чем-то догадался, либо они обсудят это позже. Борис Борисович никогда ничего не делал просто так. Вопрос: забрал ли стилет командир или кто-то наведался к нему в гости?

Семен пожал плечами, отвечая сам себе, что разберется с этим вопросом потом. Сегодня у него был редкий выходной.

И Семен отправился выполнять первый пункт задания. Но перед этим он вылез на крышу. И еще раз изучил место, где вчера произошла неожиданная встреча, которую очень хотелось назвать банальной стычкой. Потому что это только где-то в книгах или, может, фильмах драки больше похожи на героические сражения. На самом деле все происходит очень быстро. И не всегда красиво. Чаще всего это просто близкая, контактная возня. Потому что ну нет у тебя в драке времени на красивый замах, скорее, наоборот, будешь максимально прижимать к себе противника, подминая его под себя, чтобы не дать ему сделать лишнее движение.

Семен внимательно изучил крышу, но не нашел никаких следов, которые мог оставить вчерашний противник. Его ошибка. Нужно было встать с рассветом, потому что, скорее всего, на крыше был уже и его ночной противник, и, скорее всего, командир, если он все же что-то слышал.

– Позорник, – пробормотал себе под нос агент СМЕРШ. Ему было стыдно и неловко именно перед командиром.

Хотя бы не дал себя ранить или убить. А то было бы совсем неловко. Прав Борис Борисович. Расслабился Семен на бумажной работе.

Для того, чтобы пройти по городу, Семен переоделся. Достал старую гимнастерку, галифе, начальный цвет которых уже сложно было определить. Шинель без погон. И вот уже и не понять, кто это: то ли кто-то из переселенцев, то ли просто рядовой или караульный. Если встретит кого-то из знакомых, тоже вопросов не будет, после войны не до моды. Еще лет двадцать точно будут ходить так же. Не потому, что не хочется одеться в гражданку, а потому, что так привычнее. Как… да как в броне, наверное.

Февраль в Кенигсберге пах весной. Травой, землей. Гарью. Запах гари ветра еще не скоро выдуют из города. Повезет тем, кто приедет в мае. Уже город будет цвести, сады, парки. Город-сад. Так его и планировали немцы. А позарились на чужие земли и потеряли свой город-сад.

Свой маршрут Семен начал от того самого дома с каштановыми листьями на фасаде. Там был обнаружен первый труп. Он изучил развалины и быстро нашел подвал. Хороший такой, перспективный. Прямо под домом, и попасть туда было легко, нужно было всего лишь обойти дом по большему радиусу. Вход в подвал был закрыт упавшим деревом, но взрослый человек легко пройдет. Семен и прошел. И понял, что убийца мог не просто спрятаться там после убийства, но и находился в подвале все время, пока патруль осматривал местность, а потом забрал тело. Смело. Серабиненко осмотрел подвал и понял, что он прав. Времени прошло немало, но следы на мерзлой земле читались. Валялись окурки. Курил тот, кто прятался в подвале у окна, немецкие сигареты, не самокрутки. В целом – не редкость. В Кенигсберге их можно было найти в домах, которые еще не заселили. Мародерство было под запретом и каралось строго. Но пойди докажи, что ты не нашел сигареты просто на развалинах. Шел и подобрал. Чего же лежать хорошей вещи.

Семен подобрал один из окурков, завернул его в угол платка и сунул в карман.

До развалин Королевского замка, где было найдено еще одно тело, у Восточной башни, было идти около часа. Но пройти можно было только через Ластади, портовые склады, то самое место, где согласно документам, которые показала Тамара, были найдены тела немок. А вот что интересно.

Семен хорошо умел быть незаметным и легко попал на территорию полуразрушенных и уже тщательно проверенных складов. И так же легко нашел очень удобный подвал.

То же самое было и у первого понтонного моста через Преголю. Там, где было найдено еще одно тело рабочего.

Окурков там, конечно, уже не найти, как и других следов, но можно представить, что убийца не уходил, что он наблюдал за тем, как найдут тело. Может быть, хотел убедиться, что поверят, что это несчастный случай.