Текст книги "Продавец красок (сборник)"

В седьмом классе Чехов стал моим личным врагом. Помню, проходили «Человека в футляре», и как раз накануне вечером мне дали «до завтра» повесть Стругацких, «Страну багровых туч». На уроке литературы училке вздумалось начать спрашивать с конца журнала. Спасительная по большей части третья от конца списка фамилия Шпильман (Щеглов и Яковлев стояли позади) на этот раз подвела: мне впервые в жизни закатили пару, и засветила вполне реальная тройка в четверти. Такого позора мои родители выдержать не могли, и после недолгих переговоров с русичкой, прозванной за пристрастие к красным блузкам и собранным в пучок волосам «редиской», мне было предложено сделать доклад по Чехову. Во искупление вины.

– Без обсуждений! – заявили мне, – а не то лишишься…

Чего именно я лишусь, мои предки не указали: то ли сами не знали в тот момент, что придумать, то ли хотели добиться максимального педагогического эффекта. Мне был выдан том собрания сочинений великого русского писателя, и гордая собой книжная полка стыдливо засверкала темным дуплом выдранного зуба. Я выучил практически наизусть содержание знаменитой трилогии: «Крыжовник», «Человек в футляре», «О любви», но этого оказалось маловато. Стояла зима шестьдесят девятого, когда еще свежа была память о событиях в Праге и Шестидневной войне. Я зачитал дома отрывок из последнего рассказа:

«…В деле поджигателей обвинили четырех евреев, признали шайку и, по-моему, совсем неосновательно…»

– Не надо акцентировать внимание на проходных эпизодах, – посоветовали мне. – Пойди в библиотеку, почитай статьи…

Я отправился записываться в районную библиотеку, где процитировал что-то наизусть и втерся в доверие. Меня одарили жемчужинами советской литературной критической мысли, которые я рассыпал щедрой рукой по своему докладу. Туда проник Николай Васильевич Гоголь с «Шинелью», перекликающейся с футляром Беликова. Там поселился Алексей Максимыч Горький, из-за которого Чехов отказался от членства в Российской Академии. В моем докладе над «мерзостями русской жизни» гордо реял буревестник, а также расцвели пышным цветом обличение пошлости, мещанства, равнодушия, «беликовщины» и футлярной жизни… В конечном итоге, пожертвовав несколькими вечерами, я-таки искупил свою вину перед классиком:

«…взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых…»

«…при виде счастливого человека мною овладело тяжелое чувство, близкое к отчаянию…»

«…счастливый чувствует себя хорошо только потому, что несчастные несут свое бремя молча…»

Я принес заслуженную пятерку и был прощен за Стругацких. Моему новорожденному брату в тот день исполнялся месяц, и за чаем я решил щегольуть знанием классики:

– «…нет более тяжелого зрелища, как счастливое семейство, сидящее вокруг стола и пьющее чай.»

Мама выронила только что залитый кипятком заварочный чайник, и он точнехонько шлепнулся прямо на любимый папин стакан. Вскочить папа не успел, а когда инстинктивно попытался стряхнуть со штанов кипяток, ему в руку впился осколок стакана. Я не растерялся и добил ситуацию еще одной чеховской цитатой, широкой публике мало известной:

– «Женщина с самого сотворения мира считается существом вредным и злокачественным. Она стоит на таком низком уровне физического, нравственного и умственного развития, что…» – договорить мне не удалось, так как у папы осталась еще одна хорошо действующая рука, которой он отвесил мне замечательную оплеуху.

Опять где-то под домом в очередной раз воет автомобильная сирена, и я с ужасом узнаю в ней раненый голос гнедой. Я выныриваю из вязкого вялотекущего сна и со страшным грохотом лечу по лестнице вниз. Сейчас убью, думаю.

Показалось…

Сирена воет не под домом, а на улице. В Ленинграде, во дворе-колодце, где жила Инна, запросто могли убить, ткнуть пером ни за что ни про что. Я стою в темном колодце с серыми квадратами жалюзей посреди уездного города N. У нас в Израиле так просто не убивают – всегда есть за что. Под полы халата на босо тело начинает проникать зимний холод. Бросаю прощальный взгляд на гнедую, и пытаюсь открыть входную дверь – таки защелкнулась, подлая. Приходится звонить и поднимать с постели Инну.

– Что стряслось-то?

– Так, подумал, что в машину влезли.

– Не влезли?

– Нет, слава Богу.

– Тогда пошли, холодно, – Инна держит открытую дверь.

В лифте мы смотрим друг другу исключительно на босые ноги. Инна отправляется прямо в постель и залезает обратно под одеяло, а я выплескиваю в стакан остатки водки и сажусь в темноте в кресло. У меня нет другого желания, кроме как заснуть, я готов отдать за сон все что угодно. Русское народное средство превалирует в итоге над еврейской мнительностью, и я бреду в спальню «забыться сном».

Когда я открываю глаза, в квартире темно, и за окном хлещет дождь. На часах почти полдень, а это значит, что я безнадежно опоздал. Нахожу мобильник и набираю номер Марципана. К моему счастью, трубку берет Нурит и отвечает, что Марципана вызвали куда-то наверх. Прошу передать Вики, чтобы записала мне сегодня день отпуска.

На сегодня я свободен. Дождь постепенно стихает, и на западе появляется полоска голубого неба. Неодолимое желание побыть одному влечет меня к морю, прогуляться вдоль линии прибоя. Поначалу песок липнет к подошвам, но у самой воды он плотный, и можно идти без помех. После шторма можно попытаться найти большую красивую раковину, выброшенную на берег прибоем. Море ворчит и сердится, оно нервничает после дождя, и надо быть начеку, чтобы не настигла случайная волна. Хаотичный шум воды как раз соответствует моему настроению. Пляж пуст, кроме меня, больше не нашлось желающих прогуляться по мокрому песку.

Я присаживаюсь на камень, но он холодный и влажный. Встаю и снова бреду у кромки воды. Ветер разгоняет последние тучи, и гамма цветов меняется каждую секунду. Айвазовскому – раздолье. В другое время мне доставило бы удовольствие пофантазировать с цветами, но сейчас как-то не до игр. Эти вырезки из папки, все эти совпадения случились, когда я не отдавал себе отчета, что происходит. В отличие от последнего случая. Я, как мог, пытался остаться в стороне, но увы… каким-то невероятным образом Ор и Оснат оказались в центре скандального происшествия, всколыхнувшего всю страну. Опять совпадение, теория невероятности, или я становлюсь опасен для общества, и меня надо сажать в клетку, изолировать? Что я буду делать завтра? Как я вообще смогу продать кому-нибудь краску?

Море постепенно успокаивается. Под солнцем Italian Tile[108]108
  Итальянская керамика


[Закрыть] уступает место Florence Blue[109]109
  Флорентийский голубой


[Закрыть]. Но стоит набежать случайному облаку, как Cool Trim[110]110
  Клевая стрижка


[Закрыть] начинает соперничать с Elation[111]111
  Гордость


[Закрыть], а Blue Madonna вытесняет Clipper Blue[112]112
  Голубой корабль (клиппер)


[Закрыть]. Особенно плотная туча угрожает Pharaoh's[113]113
  Фараон


[Закрыть] Blue, но еще через минуту сменяется на Blue Music[114]114
  Голубая музыка


[Закрыть].

Я прохожу мимо лестницы, поднимающейся от пляжа в город, и соображаю, что на верхнем ее конце расположен ресторанчик Нехемии. Я люблю сюда заходить: немного посетителей, тихо играет музыка, закрытая терраса расположена прямо над обрывом, и вид на море совершенно исключительный. Владелец – суховатый и крепкий йеменский еврей лет шестидесяти, в отличие от прочих держателей подобных заведений, всегда подает к пиву что-нибудь вкусненькое. Это может быть тарелочка с арахисом, маслины, или соленое печенье, но заказавший пиво посетитель обязательно получит маленький сюрприз.

Помню, как-то на Песах[115]115
  Пасха (иврит)


[Закрыть], мы с Инной зашли к Нехемии. Во время Песаха евреи квасного не едят, а поскольку пиво – это самое что ни на есть квасное, то оно тоже стоит вне закона всю пасхальную неделю. Нехемия – такой правоверный еврей, что Песах ему нипочем, и он торгует пивом в свое и наше удовольствие. Заходим и осторожно спрашиваем того самого, запретного.

– Нет вопроса! – в голосе Нехемии звучат бравада и вызов. – Или пива уже свободно не попить!

Мы садимся у окна над морем и получаем пиво с соленьями. Я интересуюсь насчет печений, но тут Нехемия неожиданно проявляет преданность традициям – Песах в самом разгаре, поэтому квасного никак нельзя. Посетителей, кроме нас, нет. Наслаждаемся видом и пьем пиво. Вдруг Нехемия срывается с места, подлетает к нашему столу, хватает недопитое пиво и выливает его в раковину.

Немая сцена, мы слишком ошарашены, чтобы выдавить из себя хотя бы слово.

Нехемия кивает в сторону дефилирующих мимо ресторана хасидов в черных пальто и меховых шапках. Когда опасность удаляется на безопасное расстояние, мы получаем вновь наполненные бокалы.

Завершаю подъем и убеждаюсь, что, несмотря на погоду, дела у Нехемии идут как нельзя лучше – терраска заполнена школьниками, и между столиков мечется выдающаяся спелыми формами официантка. Нехемия встречает меня, как родного: не так давно я подбирал ему материалы для ремонта ресторана и сделал скидку. В прошлый раз, действительно, никого не было, а теперь клиенты не обращают внимания на расположенное в ста метрах модное кафе и валом валят к Нехемии.

– Влади! Ты мне счастье принес! Я как судьбу поменял, – громко восклицает Нехемия и знакомит меня с переросшей его на голову Оксаной-Алоной.

Я продал ему Neptune[116]116
  Нептун


[Закрыть], который теперь основательно выцвел после летнего сезона и скорее напоминает Blue Comfort[117]117
  Голубой комфорт


[Закрыть].

Клиенты, однако, больше обращают внимание на приоткрытые прелести Оксаны, а не на Blue Comfort, хотя, как знать, что действует сильнее.

Внутри терраски столики заняты, а снаружи все мокро от недавно прошедшего дождя. Оксана-Алона сексуально протирает поверхность стола, Нехемия приносит раскладной стул и запотевший бокал с пивом. Что еще надо человеку для счастья после ночного перебора: холодное пиво, ласковое зимнее солнце южных широт, сверкающая радуга капели, рокочущее внизу под обрывом море, приятный соленый бриз.

– Признай уже факты, Шпильман, – говорит мое РОмантическое Сознание.

– Полная чушь! – отвечает мое же РАциональное Здравомыслие.

РОС: Ты просто боишься посмотреть фактам в лицо!

РАЗ: Таким фактам надо морду бить.

РОС: Фу, Шпильман!

РАЗ: Глупости все.

РОС: Скольких тебе еще надо на тот свет отправить: пять, десять, пятьдесят?

РАЗ: Я краски продаю! Про-да-ю краски!

РОС: Ага! Щас! Судьбу ты, Шпильман, продаешь. Су-удьбу-у! Ты внутрь загляни, ты когда-нибудь у Нехемии полную терраску видел?

РАЗ: Дождь шел, вот к нему и набились.

РОС: Сам глупости порешь – к нему и в самую жару под кондиционер не шли, а теперь набились? Снаружи – одно удовольствие сидеть.

РАЗ: На Оксанку слетелись.

РОС: Идиот, ты приглядись – молодняк из школы сок пьет с мороженым.

РАЗ: Случайно.

РОС: Почему все всегда сидели на променаде у конкурентов, а теперь сюда рвутся? Почему Нехемия всю жизнь бобылем прожил, а на старости лет молодую бабу завел?

РАЗ: Совпадение.

РОС: Шпильман, ты вроде не дурак – так почему же ты с таким упорством все отрицаешь. Забыл, что ли?

РАЗ: Что забыл-то?

РОС: Ты же тогда на Песах Нехемию к себе в отдел приглашал! Смени, говоришь, обстановку, покрась в модный цвет…

РАЗ: Ну и что?

РОС: Ты козел, Шпильман. Ты мудак, сволочь и зануда! Ну, сам посуди: тебе симпатичен Нехемия, потому что орешки к пиву бесплатно дает – и ему счастье привалило. А толстая жопа на стоянке для инвалидов тебе, видите ли, не понравилась – так ей на всю страну позор и в тюрьму идти? Так, что ли, Шпильман? И не надо придумывать сказки про Sky Cloud.

РАЗ: Как раз в сказки-то я и не верю.

Ко мне за столик, стряхнув капли со стула, присаживается Оксана.

– Тебя как зовут, Володя?

– Владик.

– Владислав?

– Вообще-то Владимир.

– Значит, Володя?

– Нет, Владик. – Я привык к таким разговорам.

– Та нехай буде Владик.

– А ты откуда?

– С Украины, откуда ж еще.

– Еврейка?

– Та какая там еврейка – хохлушка.

– А в Израиль как попала?

– По контракту. Набирали за пожилыми ходить, ну и завербовалась. А оказалось, надо ложиться.

– Куда ложиться?

– Куда-куда, в койку, с мужиком.

– И что?

– Сбежала я от них в первый же день. Силы у мене – Бог не обидел – дала этому куцупердому в лоб, даже не знаю, или жив остался, схватила чемодан и в автобус.

– А вещи?

– Говорю же – схватила чемодан.

– У тебя, что, один чемодан всего?

– А шо?

– Так, ничего.

– Сошла здесь с автобуса на конечной и пошла к морю.

– С чемоданом?

– Ну да. Мне чемодан – тьфу, пушинка. Иду по набережной, вижу, Нехайка этот (кивает на терраску) краской мажет. Я же маляр-штукатур, просто у нас заработать нельзя. Я ему знаками показываю, мол, дай сделаю, как надо, а он в титьки вперился, аж дрожит весь. Тут работы-то на пару часов, даже не вспотела. Он потом все выспрашивал что-то, я не поняла, про драконов[118]118
  «Даркон» – заграничный паспорт (иврит)


[Закрыть] каких-то, а потом рукой махнул. Колбаской ихней тощей меня угощать стал – я ему говорю: «сала хочешь?» Он не понял сначала, сала никогда в жизни не видел. А когда попробовал – залыбился весь, понравилось. Он как, Нехайка этот, еврей, или кто? А то что-то и на еврея не похож.

– А я похож?

– Ты-то? Вылитый еврей. А он на арапа смахивает, но в кровати – огонь, у меня такого мужика не было никогда. Мы с ним до Кипру лётали, бумаги подписать. Очень он хороший человек, любит меня без памяти, а я за полгода малька гуторить научилась поихнему. А тебя Нехайка так уважает – это с чего?

– Помог ему с ремонтом, я в Хоум Центре работаю. Бывала когда?

– Та ни. Я не можу по магазинам одна ходить – все норовят обжучить. А ты, видно, тоже не с тех, как Нехайка.

– Не с кого?

– Не с жидов.

– Почему, не с жидов? – смеюсь.

– Ну, есть евреи, а есть – жиды. Жуки, которые. Нехайка-то, сам знаешь, каждому принесет чего: маслинку, печеньица, огурчик. Пора мне – зовет. Добрый он. – Оксана встает и удаляется в ресторан.

РОС: Простая украинская дивчина, маляр-штукатур Оксана, прогуливаясь по променаду уездного города N с чемоданом сала, встретила пожилого йеменского еврея Нехемию. Она покрасила ему стены террасы, угостила домашним салом и вышла за него замуж, слетав на Кипр. Ты можешь в это поверить?

РАЗ: Случаются совпадения.

РОС: Загляни в меню – там борщ появился.

РАЗ: Кошерный?

РОС: С салом, жидовская морда.

РАЗ: На этом логические аргументы исчерпаны?

РОС: Какая тебе еще нужна логика?

РАЗ: Убедительная.

РОС: Типа: «Злобный король по прозвищу Red Devil живет в замке Arboretum. Его юная дочь Little Angel влюблена в простого юношу…» Так, что ли?

РАЗ: Не так. Это все глупости, а нужно убедиться.

РОС: В чем?

РАЗ: В том, что можно, продав краску, изменить судьбу. Заплати Нехемии, и пойдем отсюда.

РОС: Ага, значит, сдаешься?

РАЗ: Ни хрена…

РОС: У Оксаны телефончик возьми, ты ей понравился.

РАЗ: Вот мудило.

РОС: А ты что, только маленьких евреечек любишь, украинскую кровь с молоком попробовать не хочешь?

РАЗ: Пошляк.

РОС: Трус ты, Шпильман. Страус. И голова у тебя глубоко в песок зарыта.

Я достаю из кошелька потертую зеленую двадцатку с Моше Шаретом[119]119
  Один из президентов Израиля


[Закрыть] и прижимаю ее стаканом к столу, чтобы не улетела. Пользуясь очередным нашествием посетителей, выскальзываю наружу и возвращаюсь по лестнице к морю.

Прибой снова пытается схватить меня за ноги.

Я действительно боюсь. Я боюсь допустить мысль, что все это правда. Но эта мысль уже поселилась у меня в голове.

Я бреду берегом моря и изредка подбираю ракушки. Берег усеян перламутром. Ну, не перламутром, конечно, а стертыми скучными раковинами. Лишь иногда встречается рельефная белая амфора или необычной формы свернутый домик, или камень с дыркой внутри – куриный бог.

До заката еще далеко, но в дали над морем появляется очередная полоса темных туч, обещающая хороший дождь. Harvest Orange[120]120
  Имеется в виду тыквенный цвет


[Закрыть] проходит множество трансформаций на пути к Red Bark[121]121
  Красный корабль (барк)


[Закрыть].

Когда тучи достигают состояния Bordeau Brown[122]122
  Бордово-коричневый


[Закрыть], я понимаю, что сейчас начнется дождь, и пора убираться с пляжа.

* * *

Как, спросите, я живу дальше? – А так и живу, с винегретом в голове: Spicy Peach[123]123
  Пряный персик


[Закрыть], Papaya[124]124
  Папайя


[Закрыть], Clay Bisque[125]125
  Некрашенная керамика


[Закрыть].

В футляре живу, в аквариуме с золотыми рыбками и меченосцами, которые мечтают вырасти в пираний и поживиться соседками.

Всю неделю льет дождь. Население устало от сырости, аварий на дорогах и протекающих крыш. Но поскольку в нашей, страдающей от засухи и недостатка воды стране, дождь – это Божье благословение, то принято выражать публичную радость по поводу повышения уровня национального резервуара – Тивериадского озера[126]126
  Озеро Киннерет – единственный естественный резервуар пресной воды в Израиле


[Закрыть].

Попробуйте определить, что несет в себе опасность, а что нет: Hillside Bloom[127]127
  Цветущий холм


[Закрыть], Sweet Cream[128]128
  Сладкий крем


[Закрыть], Sheer Chiffon[129]129
  Нежнейший (как шифон)


[Закрыть].

По утрам я спускаюсь вниз, и мне жалко выводить гнедую из сухого стойла на дождь. Временами дворники не справляются с потоками воды, и приходится останавливаться посреди дороги, чтобы переждать. Шум дождя заглушает даже перебранку сигналов на перекрестках. Уже никто из моих коллег не следует неписаным правилам парковки – все, и я в том числе, жмутся поближе ко входу, чтобы поменьше прыгать по лужам.

Мертвая неделя. Даже Марципан понимает, что ничто не способно завлечь покупателей в Хоум Центр, пока Weatherbell[130]130
  «Колокол погоды» (досл.)


[Закрыть] не сыграет отбой.

Moody Mist[131]131
  Угрюмый туман


[Закрыть] у меня в голове соответствут погоде. Silhouette Gray[132]132
  Серый силуэт


[Закрыть], одетый в Puritan Black[133]133
  Пуританский черный


[Закрыть], грозит мне своим Stiletto[134]134
  Стилет


[Закрыть].

Мы по большей части слоняемся по ангару. Дежурные анекдоты и шутки про погоду давно иссякли. Тянет ко входу: посмотреть, не появились ли какие просветы в облаках, проверить, как там мокрая гнедая.

Foggy Day[135]135
  Туманный день


[Закрыть] скрывает даже Gatepost[136]136
  Столб створки ворот


[Закрыть].

Выхожу еще на пару шагов под Shaded Porch[137]137
  Крыльцо под навесом


[Закрыть] и высматриваю знакомый Silverpoint[138]138
  Метод чертежа в ср. века; досл.: серебряная точка


[Закрыть] гнедой. Стоит, мокнет.

Возвращаюсь назад к своим краскам. Мой Wet Moccasin[139]139
  Мокрый ботинок-мокасин


[Закрыть] оставляет на полу мокрый Footprint[140]140
  Отпечаток ноги


[Закрыть].

Меня окружает Gray Mystic[141]141
  Серая мистика


[Закрыть], мне надо хранить от всех мой Soft Secret[142]142
  Небольшой секрет


[Закрыть].

Дождливую скуку нарушает полицейская машина, которая паркуется… Где бы вы думали? – Правильно, на месте, выделенном для инвалидов. Им можно по праву, думаю – инвалиды умственного труда. Пара молодых ребят в голубых рубашках преъявляют нам несколько фотографий каких-то типов. У меня отличная память на лица, могу поклясться на Коране и Библии, что эти рожи никогда даже мельком не видел.

Кроме последней… Марио.

Надо признаться, что реакция у полицейского отменная.

– Знаешь его? – следует мгновенный вопрос, а я даже еще не успел сообразить, как мне реагировать.

Киваю.

– Знакомый, родственник?

– Нет, – мотаю головой, – кажется, видел в магазине.

– Как зовут? – подтягивается второй полицейский.

– Понятия не имею.

– Не его – тебя.

– Влади.

– Посиди пока, Влади, мы сейчас с другими закончим, а потом несколько вопросов зададим. Не возражаешь?

– Пожалуйста, – пожимаю плечами, стараясь сделать как можно более равнодушный вид.

– Что ты можешь сказать об этом человеке? – наблюдатель сидит напротив меня, а его товарищ взгромоздился в отдалении на стол и качает ногой.

– Ничего.

– Ты уверен, что видел его здесь в Хоум Центре?

– Наверное.

– Точно?

– Лицо кажется знакомым, – я стараюсь выглядеть совершенно нейтральным и незаинтересованным.

– Хорошо. Попытайся представить момент, когда ты его видишь. Как это было?

– Хм, – смотрю на своего собеседника в упор, опускаю голову и тру руками лицо, потом снова смотрю ему в глаза, – по-моему, он купил какой-то растворитель и еще WD-40.

– Давно?

– Сравнительно недавно.

– Как недавно?

– До дождей.

– До первых дождей или до последнего потопа?

– До первых, кажется…

– Тогда уже с месяц, получается, прошло. Ты уверен?

Киваю задумчиво.

– Ладно. А как он был одет?

– Обычно.

– Как это обычно? Как ты? – смеется.

– Нет, – тоже смеюсь и всеми силами делаю вид, что вспоминаю, – кроссовки, джинсы, кажется, рубашка в клетку… ну обычно так.

– Он еще что-нибудь покупал?

– Тележки у него точно не было.

– Может, еще что вспомнишь?

– Да нет.

– Хорошо, Влади, спасибо, – оба жмут мне руку.

– А что случилось-то?

– Тайна следствия, – полисмены смеются и уходят.

Меня окружают охочие до сплетен сослуживцы, и, поверьте, им требуется гораздо больше времени, чем полиции, чтобы убедиться в моей невинности и непричастности. Я горд тем, что доблестная полиция меня не раскрыла. Я проявил завидное самообладание и ничем, кроме первоначальной реакции на фотографию Марио, себя не выдал.

Мне светит Sunset Light[143]143
  Закатный свет


[Закрыть], я чувствую прекрасный тонкий аромат Cedar Scent[144]144
  Запах кедра


[Закрыть], меня защищает Frontier Shadow[145]145
  Досл.: пограничная тень


[Закрыть]. Mountain Haze[146]146
  Горная дымка


[Закрыть] на западе плавно превращается в Irish Mist[147]147
  Ирландский туман


[Закрыть] на востоке, Stormy Sea[148]148
  Бурное море


[Закрыть] постепенно темнеет и переходит в Catalina[149]149
  Остров у берегов Калифорнии


[Закрыть] Gray. На секунду появляется Fragile Blue[150]150
  Хрупкая синева


[Закрыть], но вечер накатывает на уездный город N и покрывает его Cool Shadow[151]151
  Холодная тень


[Закрыть]. Вечерние новости начинаются с фотографии Марио во весь экран – полиции города N недостаточно показаний гражданина Шпильмана В.И., и она просит остальных граждан поспособствовать. Дальше следует объяснение, что указанная никому не известная личность была третьей жертвой знаменитой гранаты на стоянке подержанных автомобилей.

Я не представляю, что Марио мог оказаться случайной жертвой разборок. Он же сам предостерегал меня от мафии и всяких там спецслужб. Я начинаю понимать, почему он не оставил мне номер своего телефона – позвони я ему хоть раз, мой номер был бы зарегистрирован в компании, и сразу стал бы известен полиции. Интересно, они приходили в Хоум Центр просто так, проверяли все окрестные магазины, или они что-то знают, и сегодняшний визит – лишь первое зондирование почвы, просто для того, чтобы зацепить меня на крючок? Какое счастье, что Марио успел передать мне свою папку, а не то взяли бы меня тепленького, а я еще и не знал бы, в чем дело.

Так или иначе – Марио мертв. И факт тот, что у меня находится его папка, моя папка, мое досье. Это радует, что мое досье находится сейчас у меня, а не в полиции. Что бы я сказал в полиции? Что бы я ответил, если бы полиция пришла ко мне и спросила, знаю ли я Марио? Что Марио рассказал мне фантастическую историю?

А вообще, кто сказал, что Марио мертв? Израильская полиция? Можно ли вообще доверять полиции? Или кому-нибудь еще? Эта женщина из мошава – Оснат, она появилась уже после Марио. Или Оксана, которая познакомилась с Нехемией. Как относиться к этим двум случаям, о которых Марио не имел никакого понятия? Записать Нехемию в плюс, а Оснат – в минус, и успокоиться?

Так вот просто записать в минус? Жребий судьбы – минус? Довольно того, что кто-то на тебя косо посмотрел – и сразу минус? Не то сказал, не так повернулся, не там поставил машину, не ту рубашку надел, посмотрел на кого-то не с тем почтением – минус на всю жизнь? Чужой акцент – минус? Нет московской прописки – минус? Не там родился – минус?

Не ту школу кончил… Не там… Не вовремя надел Blue Ribbon… минус…

Вот теперь мне становится по-настоящему страшно.