Текст книги "Продавец красок (сборник)"

Сказка кончается тем, что Aztec и Little Angel играют свадьбу: им светит солнце яркими лучами Amber Light[99]99
  Янтарный свет


[Закрыть], им поет волшебная фиолетовая птица Paradise Bird[100]100
  Райская птица


[Закрыть], Evening Breeze[101]101
  Вечерний ветерок


[Закрыть] наполняет алые паруса королевской яхты Coralline[102]102
  Кораллoвый


[Закрыть], на которой они уплывают навстречу своему счастью.

Sky Cloud. Не зря мне мерещился какой-то подвох с этим названием. Теперь-то я понимаю его истинный смысл. Вот только что я могу поделать? На чем основана моя неприязнь к моим утренним посетителям? На их безвкусии в одежде? Или на том, что они могут позволить себе купить дорогой навороченный джип? А может, это мое благородное негодование, что они нагло заняли предназначенное для инвалидов место?

А не наплевать ли тебе, Шпильман, на все это? Какое тебе дело до того, кто твои клиенты? Ты даже не знаешь, соберутся ли они вообще перекрашивать стены, уже не говоря про Sky Cloud.

Что же мне теперь предпринять? Записывать имена покупателей и просить номерок телефона, чтобы потом проверить, что с ними сталось? Если мне показать чью-нибудь фотографию, то я легко могу вспомнить, что у меня купили, или что я посоветовал. А так, безо всего, я безусловно не смогу восстановить по памяти своих клиентов за все время работы. Или уже начать записывать?

А что, если Sky Cloud уже добавлен к моему послужному списку? Внять совету Марио и переквалифицироваться обратно в охранники? Так что же мне делать: продавать краски или проситься в другой отдел? А если Марио ошибся, и я не Продавец Красок, а просто Продавец? Украдет кто-нибудь, скажем, электрическую лампочку, а она возьми и сделай ему короткое замыкание, пожар в доме, в котором еще и жена, и двое детей… Хорошее получается наказание за мелкое воровство, посильнее будет, чем руку на площади рубить.

Мои мысли постепенно возвращаются к Марио, к последней его фразе, которую он бросил перед тем, как мы расстались. Как он сказал, «…вы с легкостью можете его убить…» Убить за нахальство, за наглость, за мелкое воровство, за грубость… Убить за то, что мне кто-то не нравится, за плохое настроение, за депрессию, за похмелье, за ссору с женой…

Люди придумали вероятность… Придумали принцип неопределенности… А нормальному человеку хочется, с одной стороны – невероятности, а с другой стороны – определенности. У меня же вообще полный кавардак в голове образовался: и невероятность, и неопределенность.

Еще вчера любимая игрушка и предмет поклонения – веер – вызывает отвращение и тревогу. Пока нет покупателей, я иду прогуляться по ангару. Практически все мои коллеги заняты одним и тем же – наводят порядок после пятничного нашествия. Для всех остальных пятница – это желанный день отдыха, когда можно пробежаться по магазинам, а для нас – нашествие гуннов. Но делать нечего, именно в пятницу и по вечерам мы и зарабатываем себе на пропитание. Бесконечные ряды полок десятиметровой высоты. Тысячи, десятки тысяч разных вещей-товаров, ждущих своей участи. Стоп-стоп… Или это вещи с легкостью могут определить участь своих новых хозяев?

Почему противный бледно-розовый Grandma's (глупая шутка продавца) вылечивает, а благородный кремовый Sleepy Pink, не имеющий ничего общего с пошлым розовым, приводит к тому, что и в могилу класть нечего? Каким образом блеклый никчемный Infant Smile, чуть более оранжевый, чем Grandma's, приносит счастье, а один из красивейших темных розовых оттенков, спокойный и нейтральный Berry Wine – летальный исход?

Sky Cloud – один из самых интересных цветов. В нем угадываются оттенки серого, голубого, фиолетового. Он будет играть в зависимости от освещения, от времени дня. Может быть, у моей юной ничего не купившей покупательницы не такой уж плохой вкус. Или взять братьев Давиди: моя идиотская насмешка над Дани с этим голубеньким Kind Sky против очень насыщенного красивого и богатого серого Crushed Rock, убившего его брата Давида.

Невероятность и неопределенность…

На обед меня ожидает сюрприз – пита-маритима. Инна постаралась. В салат «Маритима» входят мелко порезанные соломкой ветчина, твердый желтый сыр, свежий и соленый огурчики, приправленные майонезом и капелькой дижонской горчицы на кончике ножа. Рецепт мы позаимствовали в Эстонии в одноименном ресторане: после обеда мы спустились в бар и из меню на эстонском языке смело заказали по коктейлю «Маритима». Каково же было удивление, когда официант положил перед нами по небольшой трезубой вилке на длинной ручке, после чего принес бокалы, в которых вместо фирменного напитка находился означенный салат. Мы переглянулись, рассмеялись и заказали пива, – что нам оставалось делать, не показывать же публично, что дурные русские туристы не понимают чухонского языка.

Когда мы в Хоум Центре собираемся на обед, то с маниакальной скрупулезностью, присущей священному ритуалу, желаем каждому и всякому «приятного аппетита». Можно подумать, что у непричащенного «приятным аппетитом» мгновенно застрянет в горле кусок или случится несварение. Каждый входящий в комнату и присоединяющийся к трапезе сотрудник просто-напросто обязан приветствовать коллектив «аппетитом», а коллектив отвечает ему нестройным хором жующих ртов. Самое же интересное происходит, когда убираются кульки и баночки, появляются зубочистки и непременный кофе, и начинается еженедельный отчет на избитую школьную тему «как я провел выходные».

Доходы у работников Хоум Центра небольшие, поэтому они весьма горазды на всяческие ухищрения, чтобы сберечь трудовую копейку, извините, агору[103]103
  Мелкая монета в Израиле.


[Закрыть].

А поскольку память народная подвержена ностальгии, то в качестве мелкой монеты фигурирует прута, а то и совсем легендарный груш[104]104
  Грош (ведет свою историю еще со времен Оттоманской Империи) и прута имели хождение в Израиле до денежной реформы


[Закрыть].

Я всегда с большим интересом узнаю о существовании каких-то поразительно дешевых и вкусных ресторанов на бензоколонках, где мы с Инной побрезгуем даже зайти в туалет; или придорожных харчевень-стекляшек, известных на всю страну каким-нибудь восточно-еврейским блюдом, секрет которого вместе с харчевней передается из поколения в поколение. А десятки мест, куда можно зайти совершенно бесплатно и что-нибудь урвать или поиметь. Но сегодня мне совсем не хочется участвовать в этом семинаре по обмену опытом. Я делаю себе крепкий черный кофе в двойном бумажном стаканчике и выхожу на улицу погреться на приятном и нежном ноябрьском солнце.

– Привет, – ко мне подходит Борис.

В первое мгновение я рад, что он подошел – мы все-таки года два простояли бок о бок в дверях нашего ангара, дружили как-то. А потом я настораживаюсь, потому что Боря затаил на меня некую злобу.

– Привет, – пристраиваю кофе на каменном столбике, поставленном на пешеходной дорожке с единственной целью – чтобы не парковались.

– Загораем?

– Да уж, грех в такую погоду на работу ходить…

– Судьба такая.

– Как дела?

– Да все нормально, только жена заела.

– А что такое? – мы когда-то встречались несколько раз, и мне трудно поверить, что маленькая тихая Ольга может большого Борю зажевать.

– Ремонт хочет делать.

Теперь-то все становится на свои места. Наверняка Боря не слишком торопился просить меня об услуге (вот и заела), но похоже, что пойти ему, кроме как ко мне, некуда. Больше всего мне хочется в этот момент сгладить общую неловкость, поэтому я, чтобы сократить Борины объяснения, быстро говорю ему:

– Давай список, я подберу все и скажу, какая сумма.

– Нет у меня списка.

– Так откуда я знаю, что ты собираешься делать?

– Да я и сам не знаю, что надо.

Ой-вей! Я вспоминаю своего учителя Шмулика – вот когда наступал его звездный час. Вместо весьма качественных отечественных товаров Шмулик мог втридорога продать импортное старье с давно истекшим сроком хранения. Однако лохотрон я устраивать Боре не собираюсь.

– Только покрасить, или еще что?

– Покрасить: стены и потолок.

– Трещины есть?

– Есть.

– Много?

– Не очень.

– Большие?

– Так, по мелочи.

– Краска хорошо держится?

– В каком смысле?

– От стен отстает?

– А-а… немного.

– Инструменты есть?

– Нет, я не красил никогда.

– Да, а сколько метров квартира?

– Семьдесят примерно. Только она хочет разные тона в комнатах.

Соображаю, что она – это жена Ольга, а не квартира. Сейчас стало модно красить не только каждую комнату в другой цвет, но и каждую стену. Находятся и такие, что умудряются и углы раскрашивать по-разному.

– Знает, какие?

– Ты не мог бы подобрать что-нибудь? Голубая гостиная, розовая спальня и еще крем.

Вспоминаю, что рядом на столбике стоит остывающий кофе. Вот только этого мне сегодня и не хватает для полного счастья – выбирать Борису краску для ремонта. Хороший, в принципе, мужик – работал главным механиком на каком-то рудном комбинате, сотней людей командовал, а тут – полтора пенсионера якобы в подчинении, да и сам на птичьих правах.

– А Ольга что, выбрать не может? Я дам тебе веер до завтра.

– Да зачем мне такая головная боль, я ей скажу, что ты выбрал самое красивое, и все.

Вот-вот, думаю, «и все». Делов-то, ткнуть пальцем в лепесток: «лети-лети, лепесток через запад – на восток, через север, через юг, возвращайся, сделав круг», и на голову – бух. Или трах – цела бы осталась после этого голова-то. До вчерашнего дня я, наверное, позлорадствовал бы, когда Боря ко мне на поклон пришел, а сегодня я не знаю, куда деваться. Еще не хватало ему весь спектр подбирать. У меня и так утренняя девочка Sky Cloud из головы не идет, а Борис смотрит на меня с надеждой, что я избавлю его от мороки – с оттенками возиться и с женой ругаться. Подберу я ему какой-нибудь совсем нейтральный Geranium, а горшок с геранью с пятого этажа и свались. Тот же самое, Smooth Way: кому от катастрофы избавление, а кому – масляное пятно на повороте, иди знай наперед.

– Борь, ты, мне кажется, Ольгу недооцениваешь. Пусть дома выберет спокойно, что ей нравится, ты только номера запиши и площадь комнат примерно. Я тебе все остальное подготовлю и в тележке оставлю, а за скидкой мы не постоим, не бойся.

– Спасибо. – Боря решается пожать мне руку, и мы вместе возвращаемся в ангар.

– Когда будешь домой уходить, каталог не забудь.

Сегодня пронесло, думаю. А завтра как? А послезавтра? И что же ты, Шпильман, – спрашиваю я сам себя, – теперь делать будешь? От клиентов бегать? Так можно и под сокращение попасть. Марципан пока не нарадуется, ну а как продажи вниз пойдут?

Мои мысли опять возвращаются к Марио, будь он неладен. Ну почему всегда говорят, что все происходит в один прекрасный день? А если день этот совсем не прекрасный, как прошлая пятница, когда появился Марио и лишил меня всяческого покоя? И ведь не расскажешь никому; Инна – ладно, любит загадки, а нормальные люди что подумают?

В отсутствие покупателей принимаюсь изображать кипучую трудовую деятельность, а то начальство не любит вида не занятых ничем работников. Привожу подъемник и принимаюсь наводить порядок на верхних полках. Как может один вечер, одна встреча все так изменить. Тот же Марио спросил меня: «Что не так-то?» А я растерялся, даже не знал, что ему ответить. Ну а если все так!? Если у меня на роду написано краски продавать, а не мышей спасать? Приклеилось ко мне «мышиный спасатель», а если вдуматься, то сколько я мышей загубил: утопил, кессонкой замучил или давлением высоким порвал? Какова ирония: угробишь кого-нибудь числом поболе ни за что ни про что – спасателем становишься. Кого я спас, спрашивается, своим детищем?

Спасатель… Спас на мышиной крови…

Что ведь получилось: все, чем я начинал в начале восьмидесятых в КБ заниматься, через двадцать лет умерло. Английский пошел сдавать в аспирантуре, думал, прилично язык знаю, а полез в словарь слово hardware искать, так там написано «скобяные изделия». Пойми после этого, что там за прибор буржуи за бугром придумали на скобяных изделиях (типа «жопа с ручкой»). Еще случай был, когда «тысячи» сдавал: тыкает меня наша англичанка в технический журнал и просит перевести standalone PLC. Ну про PLC я с гордостью говорю, мол, Programmable Logic Controller, и так ясно. Неделю искал это ругательство и нашел-таки. Хотя, что именно этот самый PLC делает, никакого понятия у меня тогда не было. А standalone я перевел как «стандалоновый». Материал, говорю, такой новый создали, «стандалоном» называется. И ведь сошло! До сих пор этот «стандалон» со стыдом вспоминаю.

Я умудрился один раз к израильским подводникам на интервью пробиться. Никаких чертежей, конечно, нет. Я им из головы схему нашего регулятора набросал, а они не поняли ничего. Зачем, говорят, такая сложная схема нужна, если мы программу подъема в микропроцессор записываем, а дальше он ее выполняет и все параметры регулирует.

Мы в КБ годами голову ломали, как с помощью одной лишь механики да пневматики на соленость воды компенсацию сделать, а им это вообще не нужно, поскольку процессор все данные получает и скорость подъема регулирует. Датчики появились миниатюрные, которые нам даже и не снились.

Кижи видели? Соборы без единого гвоздя? Если видели, то поймете, о чем я говорю.

* * *

Недели через две я немного успокоился: Ольга выбрала голубой Summer Day[105]105
  Летний день


[Закрыть], розовый White Dawn[106]106
  Белый рассвет


[Закрыть] и кремовый Almondine[107]107
  Миндальный


[Закрыть], после чего у меня отлегло от сердца, а Боря обещал покрасить квартиру и пригласить нас с Инной в гости. Как раньше. От Марио не было ни слуху ни духу, и встреча с ним стала мне казаться все менее и менее реальной.

В первый же выходной я, правда, собрал по всему городу N местную прессу и добросовестно ее проштудировал на предмет узнавания клиентов. Инна ходила вокруг меня и очень художественно, по системе Станиславского, мне, бедному, сочувствовала, но помощь не предлагала. А еще через неделю мы поехали на север к Инниному брату на день рождения. По приезде нас встретили пивом и легкими закусками, после чего мы все отправились в долину Хулы любоваться перелетными птицами. По телевизору обещали невиданное количество пеликанов, но в реальности не оказалось не единой особи. Саша – фанат велосипедов, он готов ездить в любую погоду, и любой разговор с ним кончается велосипедами. Саша по секрету от всех показал мне в компьютере фото, где он со своей командой спускается на велосипеде со скал Манары. Что и говорить, впечатляет, но не для слабонервных. Саша же и обеспечил всех велосипедами, чтобы мы смогли проехаться по отмеченным на карте точкам гнездовья перелетных. Но самое интересное было, как всегда, в конце. С закатом, когда почти полностью стемнело, в небе появилось несметное количество журавлей. Воздух заполнился их криками, клин за клином они переваливали через обрамляющие Хулу горы и опускались на ночевку к озеру. Тысячи, десятки тысяч птиц, повинующихся таинственному зову природы.

Почему-то именно в такие моменты и понимаешь бренность всего сущего.

Но с осознанием бренности разыгрывается вдруг такой аппетит, что невозможно дождаться возгорания углей и хочется сожрать с шампуров еще сырой шашлык. В субботу нас ждала прогулка по лесу среди низкорослых сосен и ливанских кедров. Все наши попытки найти неразграбленную шишку с орехами окончились ничем, и нам пришлось довольствоваться лишь природной красотой шишки кедровой с целью сентиментально поставить ее дома где-нибудь на полку. После прогулки нас снова задобрили жареным мясом, что еще раз доказало, что в нашем обществе гораздо выгоднее слыть жестоким мясоедом и хищником, чем добрым вегетарианцем. По крайней мере, у общества естественным путем развивается необходимость хищника задобрить, чтобы откупиться, и в результате – его регулярно снабжают мясом.

Мы второй день не включаем телевизор, не слушаем радио и не заходим в Интернет, мы не знаем, что взоры всей нашей запросто объятной страны с прошлого вечера прикованы к… Догадаетесь с двух раз, или вслух сказать? Заштатный уездный город N поставляет сегодня главные новости. В пятницу среди бела дня на площадке, где продают подержанные машины, взорвалась осколочная граната. Полиция подозревает разборки криминальных структур. Есть жертвы среди мирного населения, прогуливающегося мимо. Двоих уже опознали родственники, а личность третьего все еще выясняется полицией.

Другое событие произошло на шоссе в пяти километрах севернее города N. Вскоре после двенадцати ночи в густом тумане неизвестный автомобиль на полном ходу сбил полицейского, пытавшегося его остановить, и скрылся с места происшествия.

Все эти ужасы мы узнаем, приехав домой и включив вечерние новости. Присоединяемся к остальному населению страны, затаившему дыхание и следящему за развитием событий. Полиция интенсивно ищет машину нарушителя, равно как и бросившего на стоянке гранату – теперь понятно, почему на дорогах было так много патрульных машин.

Наверное, в нашей маленькой стране вдруг кончились инересные окружающему миру политические новости, потому что все как один каналы телевидения организовали штабы по поимке преступника. В каждой редакции новостей сидит по офицеру полиции, который принимает обращения граждан в прямом эфире. Чем такая акция может помочь в поимке нарушителя, мне не совсем понятно. Средства массовой информации призывают граждан выйти на улицы и присмотреться к машинам соседей, а вдруг… Стукнуть на любимого соседа – святое дело; все время поступают сообщения о закрытых гаражах, где якобы хранится преступный вещдок.

Постоянно ведутся репортажи из приемного покоя, куда привезли сбитого полицейского, и параллельно из дома его почти вдовы, поскольку состояние оценивается, как крайне тяжелое. Тоненькая девочка лет двадцати пяти на восьмом месяце держит руки на животе, пытаясь защитить ребенка от жестокости еще не изведанного им мира, в котором умирает его отец. Бледное узкое лицо в веснушках, с собранными в пучок русыми, покрашенными перьями волосами, огромный живот, на который постоянно наезжает телекамера.

В редакцию новостей передают пленку одной из камер наблюдения, установленных на ближайшей развязке. Силуэты машин размыты из-за тумана, и их можно различить исключительно по габаритным огням. На пленке видно, как на обочине дороги под углом примерно сорок пять градусов резко останавливается машина. Диктор объясняет, что это полицейская машина, действующая без опознавательных знаков. И действительно, не видно никаких проблесковых огней. Проходит ровно десять секунд после остановки, как мимо проезжает другая машина, которая, поравнявшись с первой, стоящей на обочине, как-то странно дергается и потом останавливается. Останавливается в некотором отдалении от первой машины и стоит четырнадцать секунд, после этого трогается с места и уезжает. Согласно комментарию – это автомобиль, наехавший на молодого полицейского.

Наше окно примерно каждые пять минут озаряется красно-синими сполохами патрульных мигалок. Такое впечатление, что вся страна занята исключительно поисками убийцы полицейского. Кто-то из многочисленных корреспондентов высказывает предположение: преступник ехал на джипе, что можно довольно просто определить по фарам. Как можно по расплывшимся в тумане огням определить тип машины, остается для меня неведомым. Добровольцы продолжают прочесывать город N и его окрестности в поисках машины с разбитым лобовым стеклом.

Звонит Саша и спрашивает, как мы держимся. Можно подумать, что город N в осаде, жители сидят в убежищах, и на улицах идут бои в стиле Дона Корлеоне. Саша платит нам той же монетой – во время последних событий в Ливане мы обрывали им телефон и каждый день звали перебраться к себе. Иннин брат совсем не единственный, кто решает нам позвонить и справиться об обстановке, на нас обрушивается лавина звонков по обоим мобильникам и по постоянной линии. Мы свято заверяем всех, что доблестные жители приморского города N, не в пример пресловутому Парижу, не дадут волне анархии захлестнуть наши зеленые улицы.

И вдруг появляется сенсационное сообщение, что ударившая полицейского машина – действительно джип, а водитель готов в присутствии адвоката сдаться властям. Еще через пару минут выясняется, что водитель – женщина. Телекамеры стекаются к небольшому полицейскому участку города N. Оцепление едва сдерживает толпу возмущенных граждан, готовых ворваться в участок и все сокрушить. Прибытие задерживается, и каналы новостей идут по новому кругу: интервью с врачом из приемного покоя, где борется со смертью пострадавший; его пока еще жена, не верящая, что правосудие свершится, так как «богатых всегда отмажут адвокаты»; опять толпа напротив отделения полиции города N.

Вопли из телевизора возвещают, что к лобному месту приближается преступница. Из дверей полицейского участка выходит подкрепление и образует дополнительное кольцо обороны. Толпа беснуется и орет, что же ей еще делать. К дверям подъезжает кортеж из двух полицейских машин и черного BMW адвоката. Конечно, все устроено так, чтобы личность задержанной осталась нераскрытой: на лицо надвинут длинный козырек бейсболки, и нужно, низко опустив голову, пройти всего три шага от машины до двери. Полная женщина медленно и неловко под вспышки блицев выбирается с заднего сиденья, виснет на поддерживающих ее с двух сторон спутниках и с видимым усилием поднимается на порог полицейского участка.

Sky Cloud…

Мне достаточно одного мгновения, чтобы узнать ее фигуру.

В тот момент, когда прибывшие скрываются внутри, телевизионщики дают картинку основного вещественного доказательства – пресловутый джип «Мицубиши» с помятым правым крылом и трещинами на лобовом стекле.

На пороге больницы врач говорит в микрофон о несовместимой с жизнью травме головы.

Дома бьется в истерике беременная теперь уже вдова.

Расплывчатые кадры камеры наблюдения еще раз отсчитывают те четырнадцать секунд, за которые женщина решает оставить место аварии.

Вновь снятые со спины тяжелые шаги от BMW до дверей полиции.

Дальше – все снова по кругу. С комментариями. На каждом канале без исключения.

Пытаюсь встать, чтобы пойти выпить стакан воды, но ноги не держат, и я кулем валюсь на ковер. Вижу перекошенное от страха лицо бросившейся ко мне Инны. Пробую опереться о диван, чтобы подняться, но чувствую, что руки тоже ходят ходуном.

– По-ить… – только и могу выдавить из себя. – Не надо… не надо скорой… я сейчас.

Инне и приходится меня поить, как ребенка, из бутылки с соской. Когда мне удается самому удержать бутылку с водой, делаю еще одну попытку подняться, на этот раз успешную.

– Что с тобой? Говори! Не молчи! Что случилось? Может, все-таки скорую? Говорить можешь? Что?..

– Сейчас… дай в себя прийти, все нормально, – закрываю глаза и откидываюсь на спинку дивана.

Не знаю как, каким образом и по какому поводу, но в этот момент я предельно ясно представляю картину происшествия. Руки и ноги постепенно перестают дрожать, я открываю глаза и вижу пристальный взгляд Инны.

– Ладка, что за фокусы? – она видит мою слабую виноватую улыбку.

– Все… все прошло уже.

– Что это было?

– Так… приступ.

– Приступ чего?

– Страха, ужаса.

– Что ты чувствовал?

– Вакуум, падение… бездну. Провал в какую-то космическую бездну, как в черную дыру.

– Прошло?

– Проходит. Только полежу немножко, ладно?

Я снова закрываю глаза. Оснат, так зовут эту женщину, была с Ор на семейной вечеринке у сестры. Они ехали обратно домой в мошав неподалеку от города N. Оснат, как того требуют правила, посадила Ор на заднее сиденье и пристегнула ремнем. Когда машина тронулась, Ор тотчас же от ремня избавилась, встала на сиденье и принялась строить рожи и показывать язык едущим за ними водителям. На очередном светофоре за джипом Оснат пристроилась машина полиции без опознавательных знаков, совершавшая обычное патрулирование в ночь на субботу. Ор, конечно, выступила по полной программе: показала полицейскому язык, длинные уши, длинный нос и другие ужимки. В ответ тот мигнул фарами и дотронулся рукой до ремня безопасности на плече – мол, пристегнись.

Что, по-вашему, сделает в ответ не по годам развитый и нахальный ребенок израильского производства? Правильно, угадали: состроит очередную рожу и покажет оттопыренный средний палец. Ор, для надежности восприятия, показала полицейскому два оттопыренных средних пальца. На зеленый тот рванул с места, обогнал непристегнутого нарушителя закона и встал на обочине, чтобы остановить и примерно наказать. Вот только он в запале не рассчитал скорости джипа. Когда он выскочил на дорогу, было поздно. Оснат никак не могла видеть человека, прыгнувшего ей под колеса из-за косо стоящей на обочине машины. Удар был настолько неожиданный и сильный, что джип дернулся на дороге и остановился только через добрую сотню метров. С Ор мгновенно началась истерика, она завопила и зарыдала.

Я вспоминаю беспомощный взгляд Оснат две недели назад у себя в отделе красок, когда Ор переходила все мыслимые границы. Потерянный взляд человека, который не знает, что предпринять, и надеется лишь на чужую помощь. Четырнадцать секунд понадобились Оснат, чтобы понять, что она не сможет оставить ребенка на месте происшествия. Подспудно она отдавала себе отчет, что совершает гораздо более серьезное преступление, но все-таки надавила на педаль газа. Надавила, чтобы увести Ор подальше от покалеченного тела, от полиции, от беды. Она не могла себе представить, какой шум и резонанс по всей стране вызовет этот ее мгновенный порыв.

Вероятность, повышение вероятности, теория вероятности, несчастный случай?

Я понимаю, что бедная женщина ни в чем не виновата, кроме секундной слабости и любви к своему ребенку. Но теперь, не прошло и дня, как она стала изгоем и врагом общества. Телережиссеры знают, как создать драму, как поднять массы и разжечь ненависть. Тот же видеоряд повторяется десятки раз: больница, беременная вдова, четырнадцать секунд в тумане, сетка трещин на стекле дорогого джипа, бедноватая обстановка квартиры погибшего, темная громада дома преступника в мошаве, тонкое бледное заплаканное лицо, черный BMW, тяжелый шаг на ступеньку полицейского участка грузной женщины, снятой крупным планом пониже спины.

– Sky Cloud…

Я слышу повторяющиеся комментарии корреспондентов по уголовным делам, комментарии полиции, для которой вина уже давно доказана и которая гордится раскрытием «преступления года», отвлекая внимание зрителей от мафиозных разборок торговцев подержанными автомобилями, с которыми полиция наверняка в сговоре.

Мне стыдно и страшно. Тоже ценитель Феллини нашелся. Теперь-то я понимаю, что Оснат просто затрудняется ходить, и поэтому поставила машину поближе ко входу. Никто не даст ей привилегию удобной парковки, наоборот, посоветуют поголодать, или пойти побегать, или позаниматься на снарядах. Никто не станет церемониться, делать скидок…

– Что означает «Sky Cloud»? – спрашивает Инна.

– Принцесса бежала из замка на джипе Floating Petal и на ночной дороге Feather River их преследовал полицейский Quarry Pebble. Только ошибочка вышла, и вместо утеса River Rock в волшебном тумане Sky Cloud этот самый Quarry Pebble попал под Floating Petal. А может быть, джип и есть River Rock. Черт его знает.

Инна смотрит на меня подозрительно. Потом она встает, идет к холодильнику и наливает мне полстакана водки.

– Выпей и спать иди! А то ты мне как-то не нравишься.

* * *

«Какие есть нехорошие, злые люди! – проговорил он, и губы у него задрожали.»

Как хорошо, что Инна заснула в полной уверенности, что дело ограничится всего лишь классическими ста граммами. Если бы так: «выпей и спать иди!» А я прилег и таращусь в темный потолок широко открытыми глазами. Полной темноты, конечно, нет. Косо падает свет от уличного фонаря, по стенам гуляют полоски огней от проезжающих машин.

Вспоминаю, как когда-то в детстве я задался вопросом, в какую сторону едет машина, когда свет от нее движется по стене справа налево, от моих ног к голове. Я долго гадал, но почему-то мне было страшно выбираться из-под одеяла и подходить к окну. Пугала чернота за окном, пугало, что в свете фар меня может увидеть какой-нибудь домовой и утащить, не хотелось выбираться из теплой и уютной берложки, в которую забирался с головой. Этот вопрос приходил мне в голову исключительно вечером в кровати, а назавтра я про него забывал до тех пор, пока меня снова не укладывали спать. Я долго не мог набраться смелости откинуть одеяло, встать, подойти к окну и разрешить, наконец, самый первый в своей жизни научный вопрос: «в каком направлении едет машина?».

Закончилась же эта история с полосками света довольно неожиданным образом в одну новогоднюю ночь. Я учился тогда то ли в первом, то ли во втором классе. Родители уложили меня спать, а сами ушли к друзьям праздновать Новый год. Я, конечно, спал себе как послушный ребенок, пока меня не разбудил удар снежка по стеклу. Спросонья я соскочил с кровати и подбежал к окну. Мы жили на втором этаже. Под окнами стояла пара моих одноклассников. Завидев меня в майке в темном окне, они радостно завопили:

– Вовка-дурак Новый год проспал! Шпилька Новый год проспал!

Я тогда очень обиделся, что родители меня не взяли с собой. Мне было стыдно перед приятелями, которые уже повзрослели, приобщились к какому-то таинству, а я так и оставался маленьким ребенком. Я забился в угол комнаты, за елку. Обычно утром я находил под елкой подарки, которые в полночь клал туда Дед-мороз, но полночь уже прошла, а никаких подарков не было и в помине, и я подумал, что проспал и Деда-мороза, и подарки тоже. Я проплакал от обиды в холодном углу до прихода родителей. Вернулись домой, они так и не смогли утешить меня никакими уговорами и подарками.

Я нахожусь в каком-то странном гипнотическом состоянии транса – полусна или полубодрствования. Мне удается задремать, но сон не глубок, я слышу, как хлопает входная дверь, воет в отдалении автомобильная сигнализация, рычит на перекрестке случайный грузовик. Одновременно ко мне приходят какие-то неясные сны, воспоминания детства, давно забытые персонажи книжек, которые я когда-то читал, сценки из мультфильмов. Такое впечатление, что на один экран накладывается несколько проекций. Я не могу полностью заснуть, но также не могу встряхнуть себя, прекратить это пограничное состояние. Хочется пить, но чтобы дотянуться рукой до стоящего рядом стакана, надо приложить усилие, которое лень сделать.

Я одновременно чувствую себя ежиком в тумане и кукольным Беликовым, который лег в свою кровать под полог и больше уже не вставал. Мне хочется забраться в футляр и отгородиться от внешнего мира. Косые полосы света проникают под неплотно прикрытые веки. Я слышу сквозь дрему перепалку подростков у подъезда, мне даже кажется, что в комнате чувствуется запах дыма от их сигарет. Откуда ни возьмись, в мои видения проникает чеховский Иван Иванович, «высокий худощавый старик, с длинными усами», курящий трубку, герой знаменитой трилогии Чехова. Рассказы, читанные много лет назад, в средней школе, разобранные по абзацам, затоптанные насмерть школьными сочинениями: «… свинцовые мерзости русской жизни…»