Текст книги "Война – святее нету слова"

Вдавив правой рукой предательскую опору в землю, Усачев мгновенно прикрыл раненного своим телом, ткнувшись каской в горькую полынь, внезапно полыхнувшую ярким светом…

…Уже давно где-то пробило полночь. Забралась в зенит яркая луна, залив бледно-молочным светом раскинувшиеся за рекой поля. Затихли деревенские звуки. А на узкой скамейке у реки все еще вспыхивали табачные светлячки.

Закурив еще одну, неизвестно какую по счету папиросу, Усачев зябко повел плечами.

– Под этой деревней для меня война закончилась. Без руки – не вояка. Правда, и счастье я тоже тут нашел. Пока лежал в полевом госпитале, сестричку, которая меня выхаживала, в жены присмотрел. Вот уже скоро сорок лет в мире живем. В этом году отпуск опять решили у ее стариков провести. Так что памятна для меня эта деревня со всех сторон, как ни говори.

Потрясенный рассказом Усачева и тем, что ко всем этим событиям, происходившим сорок лет назад возле той деревни, он, может быть, имеет самое непосредственное отношение, Анатолий Петрович несколько минут, жадно затягиваясь сигаретой, потом тихо спросил:

– Старшина, а внешность стрелка вы не помните?

– Внешность? – переспросил Усачев, – Нет, внешность не запомнилась. Помню, только лицо все в крови было. Я вначале испугался, когда взялся за перевязку, а потом разобрался, что у него половина уха оторвана. А так парень как парень и, видать пороху на войне уже понюхал. Я, когда грудь ему перевязывал, орден Красной Звезды на гимнастерке приметил. После госпиталя я пытался узнать, что стало с ним, да кто что скажет, когда я ни имени, ни фамилии его не знал. Может, выжил, как я, а может, и нет. Уж больно плох он был, без сознания все время.

С трудом подавив спазм, схвативший его за горло, и чувствуя, что вот-вот сердце выскочит из груди, Сивалев глухо произнес:

– Выжил он, старшина! Выжил! И орден этот у меня в то время был, и половины уха не хватает, и самолет тот, что недавно возле этой деревни нашли – мой! Командир погиб, а я вот, выходит, благодаря вам, живым остался.

Усачев резко повернулся, стараясь в лунном свете получше разглядеть Сивалева. Несколько секунд он молчал, потом, растягивая слова, сказал:

– Значит, судьба нам с вами вновь свидеться. А ведь я, грешным делом, думал, что из четверых мне одному повезло.

…На следующий день около полудня вся сельская средняя школа построилась на линейку возле братской могилы воинов в центре поселка. Шумевшая и озорующая несколько минут назад детвора вдруг подтянулась, притихла, устремив все внимание на подошедших к обелиску авиационного генерала и широкоплечего незнакомца с черной перчаткой на правой руке. В наступившей тишине скорбно зазвучал школьный горн, и под тихую дробь барабана оба гостя поселка медленно положили букеты цветов и замерли, отдавая последнюю почесть своим фронтовым товарищам. Рядом с ними, склонившись к временной черной дощечке, укрепленной на обелиске, военрук школы ниже надписи «Старший лейтенант Орлов Н. А.» дописал: «Старший сержант Панков Ф. П.».

Память сердца

На углу большого колхозного выгона, приспособленного под фронтовой аэродром пикирующих бомбардировщиков, в старом бревенчатом сарае, где раньше хранились молочные бидоны, продолжалось прерванное партийное собрание женского авиационного полка. Председательствующий – пожилой, невысокого роста военный устало поднялся из-за стола и зябким движением поправил телогрейку. Склонив голову набок, он секунду-другую прислушивался к барабанящим по крыше каплям, лицо его омрачилось.

– Погодка! – с явным сожалением заявил он, и на несколько секунд все притихли, прислушиваясь к шуму дождя.

– Ну, что ж, продолжим, товарищи. В повестке дня нашего собрания остался один вопрос – прием кандидата в члены ВКП(б) товарища Чалой Дарьи Андреевны.

– Кто рекомендует? – спросила средних лет женщина, сидящая возле окна, наполовину завешенного куском брезента.

– Сейчас я зачитаю рекомендацию, – продолжал председательствующий, наклоняясь с листом бумаги к свету.

– Рекомендация, – начал он, поправляя очки. «Я, Лапунова Мария Михайловна, знаю товарища Чалую с 12 октября 1941 года по совместной работе в части 122 и в 587 абп. Товарищ Чалая является истинной патриоткой своей Родины, и в тяжелые для Родины дни она пришла к нам в часть, чтобы честным трудом помочь Красной Армии быстрее разгромить оголтелые банды гитлеровских захватчиков…»

И тут в помещении кто-то всхлипнул. На глазах у некоторых женщин появились слезы. Одна из них, вытирая платком глаза, грубоватым простуженным голосом сказала:

– Маша сегодня не вернулась с задания.

Председательствующий оторвал глаза от рекомендации и задумчиво посмотрел на собравшихся.

– Да, – медленно произнес он, – сегодня с нами нет Лапуновой, как нет и других товарищей. Война не щадит никого – коммунист он или беспартийный. И партийный билет – это не броня от пуль и осколков. Это билет члена большевистской партии, добровольно взявшего на себя обязанность быть первым там, где идет борьба за Советскую власть. Пока мы точно не знаем, что случилось с экипажем Лапуновой. Будем надеяться…

…Даша плакала, уткнувшись в плечо рядом сидящей женщины. В ее сознании не укладывалось то, что с ней нет ее командира – всегда веселой и жизнерадостной Маши Лапуновой. И хотя в октябре это был уже третий самолет, не вернувшийся с задания, ей не верилось, что теперь это – экипаж Маши. Ведь она так любила жизнь! Она презирала разговоры о смерти. И если в ее присутствии кто-то из девчат, удрученный потерей подруг, вдруг начинал говорить о том, что здесь, на фронте, каждый завтрашний день может стать последним, она резко обрывала и отчитывала: «Не думай об этом! Как только в тебе зарождается эта мысль – ты уже не боец. Ты потеряла уверенность, а это значит, что в бою ты промахнешься. И в живых останутся еще несколько фашистов, которые сегодня или завтра оставят кого-то вдовами, кого-то сиротами!». И вот сегодня Маша не вернулась.

Маша… Навсегда это имя осталось в памяти Даши! Однажды Маша рассказывала своим подругам, как попала на фронт.

– Шел обычный день полетов в авиашколе, где я была инструктором. Взлет – посадка… Взлет – посадка… Менялись учлеты, не менялась только летчик-инструктор. И вдруг вызов к начальнику школы.

– Ну что ж, Лапунова, видимо, твои просьбы – послать на фронт – сам бог услышал. На, читай, – сказал начальник, протягивая ей бумагу.

И Маша прочитала приказ Народного Комиссара Обороны СССР от 8 октября 1941 года, в котором говорилось о формировании трех женских авиационных полков под общим командованием Героя Советского Союза Марины Михайловны Расковой.

У нее перехватило дыхание – она едет на фронт в женский полк! От радости она чуть со стула не свалилась и, стараясь совладать с волнением, двумя руками сжала шлемофон и, закрыв глаза, потрясла головой.

– Ты что, не рада? – спросил начальник, лукаво прищурив глаза.

– Я? Не рада?! – встрепенулась она. – Да я вас сейчас люблю больше всех, – запинаясь от волнения, выпалила она.

– Ну вот, это другое дело, – с улыбкой произнес начальник, поднимаясь из кресла. – Даю тебе два дня на сборы и расставания. Можешь быть свободна.

На пункте сбора летного состава, где работала отборочная комиссия, она впервые увидела Марину Раскову. Открытое, приветливое лицо, спокойный взгляд серых глаз. Такое знакомое по фотографиям в газетах и журналах, и все-таки какое-то не такое. В первые дни Маша долго и внимательно присматривалась к своему командиру и только потом поняла, что начавшаяся война и на ее лице оставила свои отпечатки.

Маша любила своих подруг-однополчан. Да и как их было не любить. Вот – Надя. Она – штурман самолета. Сколько раз в непогоду выводила она их подбитую и потрепанную «пешечку» точно на цель, а потом – на аэродром. А как она накрывала цели! Почти всегда бомбы ложились точно в цель. Бомбы… бомбы… бомбы… Ими распоряжалась Даша Чалая. Сколько труда она вкладывала в их подготовку. Ни разу на их самолете не отказали сбрасыватели и пулеметы. А ведь у других были такие случаи. И как она только умудрялась подвесить и зарядить все в короткое время. Да разве это девичье дело – таскать «сотки», снаряжать ленты, мерзнуть по четырнадцать часов на холоде, одной стоять в карауле!?

Однажды они всей эскадрильей до слез смеялись, когда Дашу напугал заяц, а через два дня все удивлялись тому, как Даша, будучи в карауле ночью, задержала рослого диверсанта. И когда вчера она вдруг неожиданно попросила дать ей рекомендацию для вступления в партию, Маша тут же села ее писать.

«…В короткий срок, изучив сложную технику, она помогала изучать ее своим товарищам. Скромная, прямая с товарищами, она завоевала себе авторитет и пользуется большим влиянием…

Рекомендуя в кандидаты партии, уверена, что тов. Чалая оправдает это высокое звание своей преданностью, своей честностью и боевой работой.

Член партии с августа 1939 года Лапунова Мария Михайловна. Партбилет № 2680292».

…Каждый год 2 мая проходящие мимо сквера у Большого театра москвичи и гости столицы останавливаются, глядя на обнимающихся и плачущих женщин. Немного их осталось, боевых подруг из 125 гвардейского бомбардировочного авиационного полка имени Героя Советского Союза Марины Расковой. Время неумолимо берет свое. Но каждый год, именно в этот день, они собираются в этом сквере. В лучах солнца серебрится седина, ярко сверкают награды. Их много – боевых и трудовых.

Боевые подруги, которых война сдружила на всю жизнь, обмениваются адресами, фотографиями, достают фронтовые газеты, боевые листки. Это память тех дней. Суровых и тяжелых. Это реликвии, место которым – в памяти и в музеях. Среди них есть и партийная рекомендация 1942 года, которую бережно хранит ветеран войны, бывший мастер по боевому вооружению, а ныне служащая академии Дарья Андреевна Василькова (Чалая). Кое-что потерялось в годы войны под бомбежками, в переездах, сгорели в землянке фронтовые фотографии, а вот этот, пожелтевший от времени листок, всегда и везде был с нею, вместе с партийным билетом.

Необычное задание

Тяжело нагруженный самолет, надрывно гудя моторами, с трудом оторвался от заснеженной полосы и взял курс к линии фронта.

В самолете было холодно и неуютно. Подняв воротник полушубка и устроившись поудобнее среди многочисленных ящиков и мешков, предназначенных для партизан, Георгий Долгих приник к иллюминатору. Внизу было темно. Лишь где-то вдали в нескольких местах тускло мерцали догоравшие после дневной бомбежки пожарища.

Набрав высоту, командир корабля убрал газ, и по тому, как притихли экипаж и товарищи, Георгий Долгих понял – приближается линия фронта. «Какая она отсюда, с воздуха?» – подумал он, всматриваясь вниз.

Как человек, немало хлебнувший за три года войны, он хорошо представлял себе передовую на земле с ее хаосом звуков и неожиданной, гнетущей тишиной. По давнему опыту он знал, как много неожиданностей таится в каждой минуте встречи с ней, и поэтому не успокаивал себя обманчивыми надеждами, что в воздухе – это не на земле.

Не раз, возвращаясь с заданий на свой аэродром, Георгий печально отмечал пустующие стоянки и отсутствующие взгляды «королей матчасти». Нередко, пробираясь сквозь леса и болота Псковщины и Смоленщины, он натыкался на обгоревшие обломки и выжженную землю. Их было много, этих страшных и молчаливых находок – и поросших травой, и сгоревших недавно. Сколько их, незнакомых друзей, ради которых он исходил и объездил сотни километров, отыскивая поляны и поля, пригодные для аэродромов, полегло здесь, в этих глухих и недоступных местах?

Неспокойно было у Георгия на душе. Может быть потому, что он впервые летел в тыл врага. А может быть потому, что все думы его сейчас были связаны с необычным для него заданием.

…Все началось неделю назад. Вызвавший Георгия к себе в штаб начальник тыла 15-й воздушной армии, развернув карту и показывая на ней обширный район на севере-западе Калининской области, сказал: «Вот в этом районе действует 3-я партизанская бригада. Командует ею подполковник Алексей Петрович Гаврилов. Твоя задача: совместно с партизанами провести инженерную разведку местности, уточнить пригодные под аэродромы площадки и при возможности провести подготовительные работы».

– Искать аэродромы в тылу у фрицев? – удивился Долгих.

– Да! Таково решение командующего фронтом. Иначе в ходе наступления разведка площадок и их строительство займут много времени.

– Да! Задание, прямо скажем, необычное! – протянул Георгий.

– Так ведь и война необычная. Отечественная, – твердо ответил генерал.

– Старшим группы назначаю вас. С вами полетят лейтенанты Кильдеяров, Поленов, Рыбкин, Русаков, Смирнов. Задачу им поставите на месте в соответствии с обстановкой.

…Задумавшись, Георгий почти не заметил, как подошли к линии фронта.

Расцвеченная вспышками взрывов, похожими на зарницы, передовая встретила хлопками зенитных разрывов и мчавшимися навстречу разноцветными светлячками пулеметных трасс. Самолет тряхнуло, подбросило вверх, затем резко потащило вниз. Казалось, какая-то неведомая сила решила скрутить его, остановить и бросить на землю.

Командир был опытный. Резко бросив самолет вправо, он вывел его из зоны обстрела. Через несколько минут, приглушив моторы, начал снижаться. Прильнув к иллюминатору, Долгих с ожиданием всматривался вниз. Наконец, впереди справа почти одновременно вспыхнули четыре костра. Немного довернув самолет по курсу, командир обернулся к Георгию.

– Что будем делать, Жора? – спросил он, – Вроде бы костры не так горят. Должны гореть квадратом, а горят в линию?!

– Давай снизимся и посмотрим, – предложил Долгих.

Снизившись до бреющего, самолет понесся мимо темной стены леса и мелькающих костров. Поляна была пуста, и только молчаливый лес откликнулся эхом ревущих двигателей.

– Не нравится мне все это, – мрачно буркнул второй пилот, – Может, пойдем домой?

– Давай пройдем еще раз повыше и посмотрим, – предложил Долгих.

Набрав высоту, снова вышли к поляне. И вдруг справа и слева к самолету потянулись огненные трассы.

– Фрицы! – бросил командир, резко беря штурвал на себя.

Взревев моторами, самолет пошел вверх, уходя из-под обстрела. На своем аэродроме Долгих узнал, что аэродром, на котором они должны были сесть, неожиданно захватили гитлеровцы.

Второй вылет к партизанам прошел успешно. Легкий У-2 приземлился невдалеке от штаба партизанской бригады.

В молочных сумерках раннего утра в глубине опушки темнел приземистый домик лесника. Миновав часового в длинном до пят тулупе, Георгий поднялся по ступенькам в домик. Навстречу Долгих встал высокий стройный военный в форме без погон.

Обменявшись с Долгих крепким рукопожатием, комбриг радушно пригласил Георгия к столу.

– Поволновались мы здесь за вас. Так и думали, что к фрицам в лапы угодите.

– Ничего, обошлось. Хотя, откровенно говоря, страху натерпелись, – улыбнулся Георгий, усаживаясь за стол.

Потерев воспаленные от бессонных ночей глаза, Гаврилов продолжал: «О задании вашем мы информированы. Постараемся помочь всем, чем можем».

– Спасибо, товарищ командир. Без вашей помощи нам не обойтись! – обрадовался Долгих.

Вскоре подошли начальник штаба и комиссар бригады. Уже давно рассвело, а вопросам не было конца. Партизан интересовало все: и как обстановка на большой земле, и скоро ли начнется наступление, и когда союзники откроют второй фронт.

В течение двух месяцев, разбив группу на пары, Долгих в сопровождении партизанских проводников обследовал партизанский край. Площадок было много, но дорог к ним не было.

Но вот найдена площадка возле села Бриланово, замерена и разминирована возле Козлово, составлены кроки на три других. Постепенно на карте вырисовывалась будущая аэродромная сеть. С огромным трудом и опасностью доставались все эти сведения. Приходилось и отстреливаться, и отсиживаться в болотах, и уходить от собак. Вместе с бригадой группа жила напряженной партизанской жизнью.

Шла весна 1944 года. Воспользовавшись затишьем на фронте, командование группы «Север» решило провести очередную карательную экспедицию против партизан. Сняв с фронта две пехотные дивизии, мобилизовав полицейских и охранные части, гитлеровцы плотным кольцом окружили район расположения всех партизанских бригад. В страхе перед оккупантами, бросая все, в леса уходило мирное население. К маю в районах действия партизан скрывались тысячи стариков, женщин и детей. Окруженные со всех сторон партизаны испытывали острую нужду в боеприпасах, продовольствии, медикаментах. Обеспечить их всем необходимым можно было только с помощью авиации. Для приема самолетов группа Долгих вместе с партизанами срочно готовила площадки. Под огнем врага к концу мая из района бригады были вывезены десятки раненных и свыше 400 детей. Однако, большего сделать не удалось. Подтянув подкрепление, гитлеровцы после упорных боев вплотную подошли к последней, обороняемой партизанами, площадке.

Снаряды и мины со свистом и грохотом в беспорядке ложились вокруг. То в одном, то в другом месте огненный смерч с корнем вырывал молодые деревца. Свистели осколки, сыпались срезанные ветки, гулко барабанила опадавшая после взрывов земля.

Когда неожиданно наступила тишина, Георгий не сразу ее ощутил: показалось, что уши заткнуты ватой. Тряхнув головой, понял: тихо, так тихо, что заболела голова. Горела высохшая трава, летели черные хлопья, по земле стлался едкий белый дым.

От щели к щели пошла команда: командиров к комбригу. Отряхнув от песка и грязи полушубок, Георгий направился в конец площадки. Вскоре возле Гаврилова собралось человек пять командиров рот. Молча, выслушав каждого из них о потерях, комбриг задумался, глядя на карту.

– Положение наше сложное… Судя по всему, немцы закрыли все входы и выходы.

В голосе комбрига Долгих почувствовал неприкрытую тревогу.

– Остается одно. Ночью, разбившись на мелкие группы, прорываться через оцепление… – произнес комбриг тихим, но твердым голосом.

Невдалеке вновь ударили пулеметы, затрещали автоматы. Окруженная бригада отбивала очередную атаку карателей.

…Как только стемнело, группа Долгих тронулась в путь. Шли молча, прислушиваясь, бесшумно ступая между сухими сучьями и чавкающими лужами. Была тихая майская ночь. Пахло застоявшейся сыростью, гниющими листьями, хвоей, осинником. Лес поредел. Скоро должна была показаться дорога. Оставив группу в укрытии, Долгих вместе с проводником начал осторожно пробиваться к дороге. Он знал, что перед дорогой должна быть широкая вырубка, сделанная немцами, и ручей. Преодолеть все это незамеченными стало теперь главной задачей. Подобравшись к вырубке, залегли. Повсюду чернели пни да молодые побеги. На другой стороне ручья прямо на дороге ярко горели костры, отбрасывая причудливые отблески на темную майскую воду. В тишине слышались шум моторов, звяканье котелков, стук топора. То один, то другой патрульный останавливался и внимательно вглядывался в темневший за ручьем лес.

– До утра будут крутиться, – тихо прошептал проводник, – Напуганы, придется ждать, пока угомонятся.

Вернувшись назад, Долгих собрал всех возле себя.

– Пойдем прямо на один из костров. В этом случае от двух других не достанут. Вырубку и ручей необходимо преодолеть без единого шума. Охрану снимать ножом. Если же немцы заметят раньше, двое отсекают костры справа и слева. Все остальные вперед. А сейчас всем отдыхать.

…Перед рассветом, когда редкий туман затянул ручей, группа пошла на прорыв. Подойдя к вырубке, бесшумно поползли к ручью. Обостренным слухом Георгий ловил позади еле заметный шум движения товарищей, беспокойно поглядывая на дорогу. Патрульных поубавилось. Прямо перед ними возле костра сидел только один, время от времени лениво подбрасывая сучья в костер.

Подобравшись к ручью, Долгих, не мешкая, боком сполз в воду. Ноги и грудь обожгло холодом, перехватило дыхание, резко потянуло в сторону. Стиснув зубы и не спуская глаз с охранника, осторожно сделал первый шаг. Дно было илистое и коряжистое. С трудом вытянув сапог, сделал второй… третий… Вдруг справа раздался всплеск – кто-то оступился в воде. Сидевший у костра охранник повернулся, всматриваясь в темноту.

– Конец, – подумал Георгий, подсознательно отмечая, что так же, как и он, все замерли в различных позах, тревожно глядя на охранника. Прошло несколько секунд, показавшихся вечностью. Ничего не заметив, охранник потянулся и вновь повернулся к костру.

– Еще пять-шесть шагов, – подумал Георгий, не сводя глаз с часового.

Выбравшись на берег, осторожно поползли к костру. Бешено стучало сердце, отдаваясь гулом в висках. Георгию казалось, что еще мгновение и этот стук услышит тот, кто сидит у костра. Оставалось не более двух метров, когда охранник, обернувшись, прямо перед собой заметил ползущих партизан. Опешив, он попытался вскочить, но, зацепившись за что-то ногой, упал, судорожно шаря рукой вокруг. Медлить было нельзя. Метнувшись вперед, Долгих навалился на врага, чувствуя, как оседает напружинившееся тело противника.

Прорвавшись через кольцо оккупантов, бригада уходила на юг. Еще месяц Долгих вместе с группой находился в тылу врага, и только к началу летнего наступления возвратился в штаб армии. С ним были схемы, кроки аэродромов, расчеты объемов работ. Необычное задание было выполнено.

…Прошло 36 лет. Коммунист Г. П. Долгих стал полковником, кандидатом военных наук, доцентом. Недавно он ушел на заслуженный отдых, но продолжает трудиться в академии. Однако события тех суровых лет навсегда остались в памяти.

Но, видимо, так устроена жизнь, что о героях мы узнаем от других, удивляясь тому, что рядом с нами живут и работают такие люди.