Текст книги "Чистилище. Дар учителей"

– Думаю, что тех мест, которые есть в жилом секторе, будет вполне достаточно, – заявил Элькин. – Есть ведь ещё места в старой части бункера. Косметическому ремонту эта часть бункера не подвергалась, но спальные места там организовать можно.

– Николай Аронович, всё уже организовано, но я боюсь, что всем места просто не хватит, – заметил Цессарский. – Мы могли бы несколько потеснить обитателей Премиум-сектора и разместить всех. Сейчас некоторым военным и нашим иранским друзьям приходится спать на подстилках прямо на полу. А по расчётам уважаемого Григория Тимофеевича, совсем без спального места в бункере останутся более двухсот пятидесяти человек. Это немыслимо!

– Нельзя ли просто оборудовать часть зданий на поверхности? – спросил Буров.

– Это вряд ли возможно, Анатолий Ефремович, – ответил Цессарский, – вирус передаётся по воздуху. Для того чтобы полностью герметизировать хотя бы первые этажи некоторых зданий, уйдёт слишком много строительного материала. Мы не можем позволить себе его перерасход, так как он может понадобиться для восстановления повреждений бункера. Кое-что, конечно, можно сделать, но никто не поручится за абсолютную герметичность этих сооружений.

Спор затянулся надолго. Но расклад сил был ясен: Соболев и Цессарский стояли за то, чтобы урезать пайки и метры для жителей ВИП– и Премиум-секторов, решив тем самым все проблемы с поселением. Элькин и Буров утверждали, что это неприемлемо. Бегемот вообще заявил, что кто первый встал, того и тапки, что пусть селятся хоть на улице и передохнут там – его это нисколько не волнует. Карпов и Аликберов находились в фарватере менее резкой позиции Элькина. Единственными, кто хранил молчание на этом совещании, были Данаифар и, как ни странно, Тер-Григорян.

Дуче как будто что-то обдумывал и выжидал, только пока не было понятно, чего. Данаифар молчал по вполне понятным причинам: он стал протеже Цессарского и права голоса не имел. Их с Аликберовым положение было сейчас сходным, высокий пост вице-премьера здесь и сейчас не имел никакого значения. Карпов же, несмотря на пост исполнительного директора холдинга «Славянский», был самым младшим среди присутствующих. И он, как человек из хорошей семьи, воспитанный по-европейски, не решался перечить старшим.

Так или иначе, наметились две непримиримые позиции. Вопрос с теми, кому не хватит места в бункере, надо было решать. Цессарский много говорил про возможное ухудшение эпидемиологической обстановки ввиду того, что людям придётся находиться в тесноте, не всегда имея доступ к источникам воды и гигиеническим принадлежностям. Это волновало Аполлона Иосифовича больше всего, ведь механизмы распространения вируса до сих пор были неясны.

Максим понимал, что, по сути, совещание закончилось ничем – стороны лишь обозначили свои позиции, наметились два противоборствующих лагеря и появились нейтралы; впрочем, на самом деле нейтральны они не были, просто пока не обозначили свои позиции.

Комнату наполнил роковый мотив, который больше походил на крик пьяных бомжей: «Ла-ла-ла-ла-ла!!! Да лай-ла, ла-ла-ла!!!»

Ашот разлепил веки. Сделать это пришлось пальцами – вчерашняя вечеринка удалась на славу, при каждом новом «лай-ла!» голова раскалывалась на части. Ашот протянул руку влево и немного ниже (туда, где, по его расчётам, должен был валяться брошенный вчера айфон). Но рука наткнулась на чью-то задницу. Ашот повторил попытку, на этот раз пальцы сомкнулись на весьма объёмном чехле в виде розового зайца – есть! – этот чехол подарила ему Таша. Выключив будильник, Ашот вновь подумал о Таше. Задница. Парень повернулся влево, надеясь увидеть стройные ноги своей девушки.

Да, увиденные ноги были стройными, но какими-то уж слишком волосатыми. Это были не Ташины ноги…

На кровати ногами на подушке лежал Альберт. Руками он крепко обвил ноги Ашота и использовал вместо подушки их.

– Ал, ты что, совсем офигел, – попытался вырваться Ашот. – Пидор, блин!

– Кто пидор? – сонно осведомился Альберт.

– Ты! – Ашот наконец смог высвободить одну ногу. Вторая всё ещё оставалась в руках Ала. Свободной ногой Ашот попытался спихнуть с себя сонного Альберта.

В комнату вошла замотанная в полотенце Таша с мокрыми волосами.

– Всё проказничаете, мальчики? – игриво усмехнулась она.

Глаза Ашота начали расширяться от осознания случившегося непоправимого.

– Первый раз – не пидарас, – подначил его Альберт.

За что тут же получил несильный удар пяткой в челюсть. Таша рассмеялась.

– Да успокойся, Ашотик, вы оба были не в том состоянии, чтобы проказничать. Вы и до номера еле добрались. И мне самой пришлось организовывать свой досуг.

– А что было вчера? – с явным облегчением осведомился Ашот.

– Ну-у… вначале вы оба до трёх часов ночи отжигали на танцполе. Пытались выяснить, кто из вас король брейк-данса и диско. Потом ты пристал к какому-то телеведущему…

Память Ашота всколыхнулась, выдав фрагмент воспоминания. «Эй, киска, что музло такое кислое?» – «Я не киска, – обиженно качнулась длинноволосая голова стоявшего за диджейским пультом, – я Анджей Монахов».

– Потом вы с этим ведущим пили на спор: кто больше выпьет – тот и мужик.

Память услужливо выдала Ашоту ещё одно воспоминание:

– А знаешь, в переводе с армянского моё имя означает «надежда этого мира». И правда, здесь все надеются только на меня!

Язык заплетался, но Ашота распирало от гордости, когда его поддерживали овации публики, свист и одобрительные возгласы: «Давай, родной, порви его!», «Монах слабак, в него много не влезет!» Публика была всецело на стороне Ашота, как он помнил, – Монахова в высшем свете не любили, он слишком часто перестирывал грязное бельё звёзд, вскрывал личные тайны и охотился за сенсациями. Дальше память снова отказывала.

– А потом что было? – спросил Ашот у Таши.

– Потом у тебя с ним была ничья. Вы оба еле стояли на ногах, потом поцеловались. – Таша закатила глаза. – В знак мира и дружбы.

– Точно пидарас! – убеждённо воскликнул Альберт.

– Не поцелуй то был, а христианское лобзание! – наставительно поднял вверх палец Ашот.

Какой же он был сейчас смешной! Голое коренастое тело, покрытое чёрными спутанными волосами, скрещенные по-турецки ноги, длинный крючковатый нос и сизая трёхдневная щетина. Но при этом на лице выражение если не доктора богословия, то как минимум энциклопедически образованного человека.

Альберт был полной его противоположностью: длинный, худой, почти без волос на теле. С непокорной копной рыжих волос и светлыми голубыми глазами.

Таша умилилась и развеселилась от такого контраста. Вместе с этим пришла мысль: с кем ей остаться? Да, Ашот привёл её в бункер, но у него, как выяснилось, нет своих денег и устойчивого источника дохода. А папа Альберта человек богатый и уважаемый, он здесь большая шишка.

Она решила кое-что продемонстрировать Альберту: сделала вид, что с неё случайно свалилось коротенькое полотенце, но вместо того, чтобы смутиться и быстро прикрыться, коротко ойкнула, некоторое время помедлила, картинно раздвинула ноги и только после этого, медленно выгибая всё тело, подняла полотенце и так же медленно в него замоталась.

Нужный эффект был произведён – Альберт изрядно возбудился, это было видно по азартно горящим глазам, пламенеющим щекам и кое-чему ещё, что не было прикрыто ни простынями, ни бельём. От её взгляда Альберт зарделся ещё больше и спешно прикрылся.

Ашот же воспринял эту демонстрацию спокойно, для него это картина была привычной, он лишь зевнул и, со вкусом потянувшись, пожаловался:

– Во рту как будто сортир платный устроили… Ташка, притащи чего-нибудь освежающего!

– Мохито пойдёт?

– Да, давай скорей!

Таша подошла к обустроенной в углу барной стойке, открыла небольшой холодильник, достала оттуда лайм и лёд. Выдавив сок в стаканы, она положила туда несколько кубиков льда, добавила содовой и кубинского рома ровно в том соотношении, чтобы коктейль не был слишком крепким.

Вернувшись к кровати, она протянула стаканы Ашоту и Альберту. Альберт осушил стакан одним глотком и потребовал ещё.

Умывшись и приодевшись, Таша, Ашот и Альберт направились в казино Премиум-сектора.

Здесь всё было сделано по высшему классу. Казино было совмещено с баром и рестораном, впрочем, в ресторане имелась только та еда, которую можно было есть за игровым столом, – суши, роллы и прочие блюда азиатской кухни, в которой японская, китайская и прочая гастрономия оказались смешаны в нечто невообразимое. Естественно, в больших количествах подавался дорогой алкоголь. Было сделано всё для того, чтобы посетитель совершенно не чувствовал хода времени. Воздух в казино был сухой и спёртый, в обычной ситуации здесь было бы накурено и дым стоял бы коромыслом, но в бункере действовал запрет на курение.

Люди сидели за барными стойками, карточными столами, рулетками. Играли не просто на деньги – здесь собрались люди, которых мало интересовали деньги, – а на элитные продуктовые карточки. Элитными здесь называли карточки на различного рода дорогие продукты: коньяки, вина, омары, устрицы, всего было не счесть. И посетителям было невдомёк, что, играя на продукты, они их же и поедали во время игры. Для здешней публики был важен сам процесс: азарт, предвкушение, радость победы. Они играли ради адреналина.

Кто-то сидел с ночи и уже еле мог двигаться, то и дело шире распахивая красные от усталости глаза и пытаясь подбодрить себя кофе, обильно сдобренный убойной дозой коньяка. Казино никогда не спало.

Звучала приятная музыка, в основном скрипки и духовые инструменты. На информационных стойках над баром транслировалось что-то о ночной вылазке, но звука не было – чтобы не отвлекать посетителей от игры.

Альберт знал, что у отца на семь часов назначено какое-то совещание с Элькиным. Сейчас уже одиннадцать, а от папы нет никаких вестей – значит, совещание затянулось. Это было даже хорошо, так отец может и не узнать про его ночные выходки.

Друг Ашот сейчас был у рулетки – проверял новую игровую теорию. Суть её заключалась в том, что нужно постоянно ставить на один и тот же цвет и в случае проигрыша удваивать ставку. Таша была с ним и, видимо, морально поддерживала его.

Таша… как же она была прекрасна! Её манящее упругое тело, кожа с золотистым отливом, длинные вьющиеся пепельно-чёрные волосы и бездонные изумрудно-зелёные глаза… Сегодня утром он чуть голову не потерял, хорошо, Ашот ничего не успел заметить.

Альберт заказал безалкогольный коктейль (совсем не хотелось напиваться с утра) и продолжил размышлять. И что она только нашла в Ашоте, он же ей не пара, да и с деньгами у него постоянно проблемы, две недели назад снова занимал денег у дяди Роберта, якобы на новый бизнес, а на самом деле в тот же вечер просадил все эти деньги в казино, проверяя новую комбинацию. Чем чаще Альберт видел Ашота в таком состоянии, тем отчётливее понимал, что он неудачник, который только и умеет, что жить за чужой счёт – теперь становилось понятно, что отец всё-таки был прав. Но Альберт надеялся, что Ашоту удастся выбраться из этой круговерти и стать новым человеком.

Они дружили с детства, маленький Альберт видел в Ашоте старшего брата. Пять лет назад, когда умерла мама, Ашот стал всё чаще брать взаймы, утверждая, что собрался открывать своё дело. Первое время это действительно было так, но потом он начал пропадать в казино, веря в свою удачу и каждый раз проклиная её, потому что ему не везло. Начал много пить и баловаться наркотой, менял девушек и машины, как перчатки, словно стараясь подальше убежать от себя, от своей потери. Альберт не винил Ашота, он его прекрасно понимал.

Внезапно от размышлений его отвлёк голос Таши:

– Скучаешь?

– Да, есть малость, – смутился Альберт.

– Мне тоже скучно. Здесь не так как в городе, атмосфера какая-то гнетущая, – пожаловалась Таша.

– А что здесь не так?

– Здесь мы как будто все заперты. Как на подводной лодке. Мой отец был подводником и рассказывал мне про это чувство. Это так непривычно, и мне хотелось бы, чтобы мы поскорее смогли отсюда выбраться.

Таша кивком указала на монитор, транслирующий новости. На мониторе картинки сменяли друг друга, звука не было, но имелась бегущая строка, отображавшая общую суть происходящего на экране. Это был выпуск новостей. Ползущие внизу экрана строки сообщали о пострадавших во время ночного рейда, о том, что природа вируса пока неясна, но профессор Цессарский делает всё возможное, чтобы её раскрыть, также была новость о госпитале для раненых, обустроенном в рублёвских особняках, находившихся неподалёку. Сообщалось также, что утром несколько раненых в неадекватном состоянии напали на медиков, однако были ликвидированы. По словам Цессарского, это позволяет сделать вывод, что на инкубационный период вируса влияет внутренняя сопротивляемость организма конкретного человека. Цессарский подчеркнул, что вирус требует дальнейших всесторонних исследований. Далее последовало официальное сообщение совета директоров холдинга «Славянский» о том, что бункер переходит в режим полной автономии, постояльцам запрещено покидать бункер вплоть до особого распоряжения совета, выходить на поверхность разрешалось только военным, которые несли дежурство на периметре, медикам и учёным.

Похоже, тех, кто находился в казино, подобные новости не волновали, только Таша выглядела испуганной, и Альберт вдруг остро понял, как она нуждается в его поддержке и защите – она была такой нежной и трепетной.

Внезапно вернулся Ашот. Не имело смысла спрашивать, как он сыграл, – всё было написано на его лице. Тем не менее Альберт осведомился.

– Продул, – услышал он привычный ответ.

Ашот заказал себе скотч[9]9
  S c o t c h – шотландский виски.


[Закрыть] со льдом. Это было нарушением правила трёх «не», но Альберт не стал предостерегать друга. Ашот выпил «воду жизни» одним залпом и велел бармену повторить. Стало ясно, что в ближайшую четверть часа он будет заливать горечь поражения алкоголем.

Альберт даже не пытался ободрить друга. Он знал, что это закономерный этап его поведения в казино, где бы оно ни находилось: проиграется, выпьет несколько стаканов чего-нибудь крепкого и успокоится. Так было и в Монте-Карло, и в Лас-Вегасе, и в подпольных казино Нью-Йорка. Здесь отличие было только в том, что игра велась не на деньги, а на талоны, которые стали гарантом твоего завтра.

Особое коварство этого казино состояло в том, что даже те, кто выигрывал, успевали проесть почти весь свой выигрыш за игровым столом. Обыграть казино невозможно – оно всегда остаётся в выигрыше, но игроков это нисколько не печалило, они получали своё.

Осушив ещё несколько стаканов, Ашот предложил пойти в ресторан кавказской кухни. Те, кто обустраивал рестораны в Премиум-секторе, явно решили особо не заморачиваться и назвали свои заведения по направлениям кухни: азиатская, европейская, русская, кавказская, еврейская. Европейская кухня была сплошь итальянской, в русской подавали блюда кухонь всех славянских народов, но самой самобытной и тщательно представленной из всех была еврейская кухня. Все рестораны располагались в одном из блоков Премиум-сектора. Туда троица и отправилась.

После совещания должны были представить всех главных распорядителей, кому надлежало обеспечивать комфорт обитателей ВИП– и Премиум-сектора. Там была своя собственная система безопасности: чтобы спуститься на уровни этих секторов нужно было воспользоваться ключ-картой с соответствующим уровнем допуска. Необходимый допуск имела охрана бункера, военные, дежурившие на периметре, некоторая часть технического персонала и непосредственно те, кто проживал в данных секторах. Простым обитателям бункера эти сектора были недоступны. Впрочем, Максим уже имел возможность убедиться, что простых людей здесь нет – есть непростые и те, кто может быть полезен для этих непростых людей. В бункер набились по связям и по знакомству, каждый из постояльцев мог за отдельную, правда, весьма внушительную плату привезти с собой спутника.

Главным администратором был Бельский, именно он отвечал за всё, что касалось хозяйства бункера и обеспечения досуга постояльцев. У него было несколько заместителей и помощников, которые отвечали за разные сектора и сферы деятельности.

Сам Григорий Тимофеевич был человеком основательным, весь округлый, с большими усами и светло-русой шевелюрой. Повадками и движениями он напоминал большого кота. Учёного кота. Факт учёности подчёркивали тонкие очки в золотой оправе, сквозь линзы которых на мир смотрели проницательные зелёные глаза.

За Бельским следовал человек весьма примечательной внешности. Он был среднего роста, худ, но подтянут, одет в тёмно-серый костюм. Голова его была гладко выбрита, на сухом лице блестели пронзительные, словно выцветшие под бесконечной чередой южных рассветов, серые глаза. Кожа его была загорелой, словно у английского колониста. Картину завершала щёгольская бородка в стиле Старка, американского торговца оружием.

– Константин Фёдорович Васин, мой первый заместитель. Он будет курировать ВИП-сектор, – представил «колониста» Бельский.

– К вашим услугам, – коротко кивнул Васин.

Вслед за Васиным и Бельским вошли ещё несколько человек, но выглядели они уже менее самодостаточно и солидно. Было видно, что они находятся в подчинённом положении. Они были по очереди представлены Бельским: ничего не говорящие фамилии – Крюков, Рогов, Маслевский, Романов, Ильинский, Вербжицкий.

Вербжицкому надлежало курировать Премиум-сектор. Маслевский отвечал за хозяйственную часть жилого сектора. Рогов и Ильинский были кем-то вроде шеф-поваров: они отвечали за индивидуальное меню в ВИП– и Премиум-секторах. Чем занимался Романов, Максим так и не понял.

Васин его несколько настораживал, быть может потому, что своим чувством собственного достоинства он резко отличался от всех прочих людей Бельского. Да и настрой у него был совсем другой, будто он начинал новую страницу жизни, и эпидемия его нисколько не волновала: он смотрел вперёд с надеждой и уверенностью, словно ждал возрождения.

На этой короткой встрече говорил в основном Бельский, он старался рассказать о предоставляемых услугах как можно более подробно. Потом официанты принесли в конференц-зал несколько бутылок шампанского. Васин вновь удивил Максима, от спиртного он отказался, предпочёл чистую ледниковую воду. Когда Васин брал бокал, Максим заметил ещё одну деталь: серебряный перстень с кроваво-красным камнем на мизинце правой руки. Максим подумал, что где-то уже видел подобный перстень, только никак не мог вспомнить, где…

Впрочем, кольца-перстни, всё это сейчас неважно, важно, чтобы шеф не перебрал. С ним ещё предстоял важный разговор.

Нужно было понять, сможет ли Аликберов настоять на организации рейда в ЦИТО. Если уж насчёт размещения тех, кому должны были предоставить место в бункере, возникли вопросы, то какие споры разгорятся по поводу вновь прибывших, Максим мог представить.

Разговор с Аликберовым закончился практически ничем и проходил под возражения шефа: «Макс, ну ты же понимаешь, что мы и сами здесь на птичьих правах, будем эти самые права качать – нас выкинут из бункера». Но Максиму всё-таки удалось убедить шефа поднять этот вопрос на одном из следующих совещаний. Вообще Максиму показалось, что Аликберов стал с ним более откровенен и дружелюбен. Словно бы осознавал, что здесь ему больше не на кого положиться.

Утром следующего дня Максим, испросив разрешения у шефа, решил наведаться в жилой сектор. Разведать обстановку.

Обстановка оказалась хуже, чем предполагал Максим. Люди ютились на полу, на трёхъярусных кроватях места не хватало. Кубрики (иначе назвать небольшие комнаты с герметичными кремальерами просто нельзя было) оказались переполнены людьми. Начинало попахивать потом и немытыми телами. Интересно, что Цессарский скажет насчёт эпидемиологической обстановки? Явно никого не похвалит. Узкие коридоры жилого сектора разительно отличались от великолепия ВИПа и Премиума. Всё было строго функционально, не было ровно никакой роскоши, ничего показного. У наиболее значимых объектов жилого сектора дежурила охрана, вооружённая карабинами «Сайга». Паника и тем более диверсии были сейчас никому не нужны. Конечно хорошо, если охране не доведётся применить оружие, но тем не менее.

Люди в жилом секторе были напуганы, тут и там мелькали чёрные головы посольских. Жилой сектор был жилищем для технического персонала и наиболее скромной категории постояльцев, но так уж вышло, что здесь пришлось искать место для иранцев и солдат – обстановка сложилась интернациональная, но несколько напряжённая, потому как постояльцы постоянно норовили устроить скандал на тему того, что они достойны лучшей жизни.

Проходя по коридору, Максим стал свидетелем нескольких таких случаев. Какой-то субтильный мальчик в растянутой футболке со стразами пытался налетать на охранника, истерически крича, что он Степан Жвакин, звезда молодёжных сериалов. Мальчик истерически заламывал руки, чуть не плакал и истерически умолял пустить его в Премиум-сектор. Охранник был непоколебим и только после того, как парень набросился на него с кулаками, технично заломил ему руки за спину и сковал наручниками. Парень пытался брыкаться, но короткая подсечка Максима отправила его на пол.

– Леший – Ворону, – передал охранник в эфир, – тут у меня один субъект настоятельно карцера просит, прими.

Меньше чем через минуту пара крепких охранников подхватила несчастную звезду, которая к тому же расквасила нос об пол, и потащили куда-то.

– А ты, как я погляжу, не из местных, уж больно костюмчик хорош.

– Я телохранитель, ФСО, шеф в Премиуме поселил…

– Понятно. – После небольшой заминкой охранник протянул руку: – Владимир.

Максим ответил на рукопожатие и представился.

– Что нового слышно?

– Да почти что ничего. У меня как раз смена закончилась. Пойдём в дежурку, там и говорить сподручнее.

Оказавшись в дежурке, Ворон кивнул угрюмому человеку, и тот вышел. Пост сдал – пост принял, и не нужно лишних слов.

– Располагайся, – предложил Ворон.

Максим сел на узкий складной стул, сдвинул в дальний угол стола засаленную колоду карт и стакан с тёмным, видимо вчерашним, чаем. Огляделся. Помещение было небольшим, с низким потолком, чем-то оно напоминало купе поезда: две складные кровати расположились по стенам, складной столик в центре комнатки, два складных стульчика, встроенный шкаф да жёлтая лампочка под потолком – вот и вся обстановка.

– Ну, что я могу сказать: новостей никаких особо нет. Так, мелкие стычки с нашими постояльцами – с жиру бесятся, да ты и сам всё видел.

– С поверхности ничего не слышно? – спросил Максим.

– Какие уж тут слухи! Нам бы со своими делами разобраться, – посетовал Владимир. – Хотя мне знакомый рассказывал, что на периметре вроде спокойно пока. Только со стороны города выстрелы доносятся, непонятно, что там происходит.

– По новостям передавали, что этой ночью одна из разведгрупп понесла потери.

– Так то и у нас передавали, сеть-то единая. Не повезло ребятам, теперь все, кто ранен, в хосписе лежат, смерти ждут.

– Что за хоспис? – поинтересовался Максим.

– Да тут недалеко домики олигархии были… Вот их и приспособили. Конечно, с ними там врачи дежурят, что-то постоянно исследуют и данные Цессарскому передают, он уже в своих лабораториях колдует. Только гиблое это дело. У тех особняков и стены высокие, и охрана с вышками, чтоб не ушёл никто оттуда. Врачи в комбезах с замкнутым циклом.

– А ты откуда столько знаешь?

– Так знакомый мой там и дежурит, хоспис охраняет.

– А про то, что в городе творится, ничего не знаешь?

– Знаю мало. Со времени заражения в город отправили лишь один рейд, и то из каких-то непонятных спецов с аэродрома – то ли из ГРУ, то ли ещё откуда. Так вот, они полезли в город, там их и потрепали. Трое двухсотых и четверо трёхсотых. Так из тех трёхсотых двое выжили пока – остальные мутировали. Так вот, один выживший, то ли немец, то ли австриец, бодрячком. Помогал нейтрализовать своих мутировавших товарищей. А Цессарскому нужны данные, вот он и подгоняет медиков, чтоб собирали. Людьми для отлова заражённых рисковать никто не будет, провоцировать потери – тем более.

Максим подумал, что теперь постояльцы бункера вообще не захотят выходить на поверхность. Настрой Бегемота вообще был такой: пусть умирают другие, нас это не касается, мы и так нормально проживём.

– А что относительно размещения новоприбывших? – спросил Владимир. – Они хоть и странноватые, но люди неплохие.

– Бег… то есть Буров… – начал Максим.

– Бегемот он и есть, – хихикнул Ворон. – Существуют генерал-лейтенант, генерал-майор, генерал армии, а под него впору новое звание вводить: генерал-бегемот.

Оба заржали.

– Бегемот не хочет уплотняться, – закончил мысль Максим.

– Уж по его виду понятно, что каждый день он только и делает, что уплотняется – рыбка, икорочка… А вот потесниться он действительно не захочет. Поговаривали, что у него особняк в Швейцарии на несколько этажей и на двадцать комнат, а тут у него одна комната, и он доволен, как слон.

Максим невольно улыбнулся, представив себе картинку: бегемот, довольный как слон. А Ворон тем временем продолжил:

– Среди них все сейчас заинтересованы прожить жирно и как можно дольше. Никакая жесткая экономия им не грозит, даже если режим введут.

– Есть и такое, – согласился Максим.

Они с Вороном говорили ещё долго. Ворон был мужик правильный, оптимистический, не унывал даже в сложившейся ситуации и старался не вспоминать о плохом, несмотря на то что плохого было немало. Он очень надеялся, что исследования Цессарского помогут понять природу вируса и научиться противодействовать ему.

Ахмад взбудораженно ходил по комнате. Обстановка совсем не располагала к работе. Несмотря на заботу муллы Абдулхака, их поселили в весьма непрезентабельных условиях. В отличие от Мины и Абдуллы он не был полевым работником и привык постоянно находиться в исламабадском офисе фонда «Амаль». Он привык заниматься компьютерными системами и оборудованием для скрытого слежения. Мог при желании подключиться к военным спутникам любой мировой державы, главное, чтобы был выход в Интернет.

А здесь – только грязные стены и кровати, поставленные в два ряда. Разместить здесь шестьдесят человек было непросто, тем более что почти половина из них – женщины. Мулла был мудр и прозорлив. В этой прозорливости своего учителя и наставника Ахмад убеждался не раз.

Он привёз с собой устойчивые молодые семьи, отобранные согласно требованиям Нюрнбергских расовых законов[10]10
  Расовые законы Третьего рейха.


[Закрыть]. Большинство из них были австрийцами, немцами и шведами – европейцами, принявшими ислам, но были и иранцы, и даже азербайджанцы.

Имам привёз почти всю свою библиотеку. Большая часть книг была в электронном виде, но имелись и оригиналы. Это были наиболее важные книги: несколько экземпляров Священного Корана, сборники хадисов, труды исламских мыслителей соседствовали с собранием сочинений Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина.

В своё время он верил в социализм, но его вера отличалась от веры партийных функционеров. Они заботились не о людях, а только о себе. Пламенные и искренние коммунисты не получали реальной власти, их удел был только один – сгореть подобно спичке в пламени мировой революции. Так любил говорить имам и добавлял, что дьявол кроется в деталях, на которые люди обычно обращают меньше всего внимания.

Учитель смотрел в будущее с оптимизмом. Вероятностей было всего две: или все умрут в огне эпидемии, или будет построен новый мир. Убежище было надёжным и специалисты компетентными, а это значит, что второй вариант развития событий становился более вероятным.

Как сказал мулла, сейчас предстояло вести информационную войну. Судя по всему, вся эта компания Элькина представляет собой лишь паразитарный элемент, который ничего не собирается производить, не хочет приносить никому пользу. Такой элемент в новом обществе не нужен.

Русский язык Ахмад учил ещё в медресе Джамия Фаридия. Свободно разговаривал на немецком и французском, так как это были языки его матери-француженки и отца-немца, секретаря консульства в Исламабаде. Жизнь в Пакистане после смерти его родителей, машину которых подорвали пакистанские талибы, заставила выучить фарси, урду, пушту, дари. Сам Ахмад, тогда ещё Себастьян Фишер, чудом остался жив, отделавшись серьёзной травмой ноги. Он не успел сесть в машину, и это спасло ему жизнь.

Благодаря генералу Соболеву Ахмад мог прекрасно слышать всё, что происходит в конференц-зале ВИП-сектора. Интеграция их систем в информационные сети бункера прошла безболезненно и незаметно, тем более что сети были заранее подготовлены для этого надлежащим образом.

Учитель очень щепетильно относился к подготовке, чтобы не стать заложником всё того же дьявола. Обстоятельства – это отговорки, которые придумывают себе люди.

Клебанов сидел на двухъярусной кровати неподалёку. Он был личным другом имама, хотя так и не стал частью уммы[11]11
  Исламская община. В широком смысле – все мусульмане мира.


[Закрыть]. Виталий Анатолиевич длительное время был простым исследователем ислама, он переводил труды классиков Аль-Газзали, Ибн Рушда, Ибн Сины, Хилли и современников, таких как Хомейни и Тарик Рамадан, на русский язык. Но он был не просто переводчиком, с каждым текстом он проводил оригинальное исследование – сопоставлял факты и тенденции, выявлял ошибки и просчёты.

Учитель познакомился с уже немолодым Клебановым пять лет назад на одной из конференций в Исламабаде. Он любил устраивать религиозные конференции в столице, искал здравый смысл среди отсталости и недалёкости, каковыми славились большинство местных религиозных деятелей. Имам понимал, что бесконечная война всех против всех не есть решение всех проблем. Он старался взрастить новое мыслящее поколение, организовал несколько медресе, в которых лично читал лекции. Мулла сам воевал в Афганистане, в составе легендарного подразделения «Каскад» КГБ СССР. Впоследствии он осознал, что силой оружия можно изменить далеко не всё. Там, где прочие боялись действовать, имам проявлял решительность и напор. В 2003 году была начата деятельность фонда «Амаль» на территории России, и он начал приглашать на конференции российских исследователей ислама, среди которых был и Клебанов.

– Виталий Анатольевич, как вы думаете, имам к нам скоро присоединится?

– Не знаю. У него сейчас много важных дел.

Ахмад сел за компьютер и, совершив несколько манипуляций, прошёлся по камерам видеонаблюдения бункера. Ничего интересного: целующаяся в ресторане парочка (Ахмад опознал Альберта Тер-Григоряна); Элькин, в одиночестве пьющий в своём кабинете (наверняка думает о потерянных миллионах). Ахмад немного прибавил звук – послышалась типичная скрипичная мелодия: «Звёзды над местечком высоки и ярки, я себе пою…» «Я сижу и пью» – прокомментировал Ахмад. Это была одна из любимых песен Элькина – видимо, голос известного шансонье успокаивал его и позволял надеяться, что всё будет хорошо. Следующая камера показала Гамлета Тер-Григоряна, он сидел за столом своего небольшого кабинета, погружённый в размышления.