Текст книги "Возвращайся, сделав круг"

Секунд через тридцать все было кончено. Кончик моей «шпаги» уткнулся Ванде 6 грудь. Она медленно перевела на него удивленный взгляд. Я смутился и переместил острие ближе к солнечному сплетению. Попал в декольте. Смутился еще больше и отвел «шпагу». Ванда хмыкнула еще раз – я только сейчас заметил, что острие ее «благородного клинка» приятно холодит мне горло. Смотрела она при этом по-прежнему вниз. Ну что ж, туше, взаимно…

– Похоже, тебе и впрямь не нужны мои уроки.

Можно было и поддаться даме… Но кто же знал, что я был таким хорошим фехтовальщиком?

– Это не мемо-пакет навыка, могу поклясться, – нет типичных микропауз, да и стиль слишком вольный… Кто же отрубил тебе ногу, если ты неплохо владеешь оружием, да еще и имел роскошь научиться этому самостоятельно?

– Хм… Мемо-грабители.

– «Пиявки»?

– Ну да…

– Хьячи!

– Что?

– Ну… классно. Настоящие приключения, настоящие противники. А я вот совсем потеряла форму – всё зал и эти нелепые ученики… За твою ногу надо выпить! И за знакомство…

Почему бы нет? В конце концов, за этим и шел. Интересно, что еще Ванде придет в голову, если она выпьет? Поплавать в вакууме, угнать лайнер, переписать программу столиков, чтобы они кидались на посетителей? Уверен – будет весело.

– Я мигом. Ты что предпочитаешь?

– «Сори», если можно.

Ляпнул, проводил девушку взглядом, еще раз посетовал на полумрак, и только потом до меня дошло. «Сори»? Какое еще «Сори»? Откуда я взял это слово? Похоже, всплыл кусочек моей разграбленной памяти. Да уж, большой улов – название любимого напитка. Ключ к тайне личности! Лучше б имя свое вспомнил, алкоголик. Хотя это может оказаться и не память, а опять сказки нашептывают.

Ванда тем временем уже вернулась с неким спиралевидным сосудом и, развалившись в кресле, разливала напиток по бокалам.

– Уговорила бармена потрудиться. Напиток богов, умопомрачительная штука. Особенно третье послевкусие, из-за шквачей – они по рецепторам током долбят. Только они должны быть свежепойманные и, желательно… самки…

На последнем слове она выразительно заморгала ресницами. Видно было даже в «полумраке». Тени для век были флуоресцентными – никакого торшера не надо.

Я неловко подхватил бокал с пенящейся оранжевой жижей и присмотрелся к напитку. Света не хватало, но, клянусь, в жиже что-то плавало. То есть само. То есть живое. Шквачи, говорите?

– Ты чего не пьешь? А, конечно, извини дурочку невоспитанную. Тост! За прекрасных дам! Пойдет? А хочешь, я стану твоей дамой сердца? А можем вообще пожениться. Здесь женят по любому из семнадцати официальных обрядов, даже по десятку неофициальных. Мне бармен шепнул – совсем недорого.

Она рассмеялась, я счел за благо промолчать. Мы энергично чокнулись, чуть не расколов тонкие бокалы, и сделали по глотку. На вкус напиток оказался таким же странным, как и на вид – я и впрямь почувствовал слабый укол током и мягкую свежесть. Потом ее смыло волной теплоты и, наконец, накатило упомянутое моей новой знакомой третье послевкусие – вяжущая рот сладость. Действительно, весьма неплохо.

– Так, а теперь рассказывай – как ты дрался с теми подонками и всех победил…

Приехали. Может, соврать? А то возьмет да уйдет – ей ведь герой нужен, а не неудачник. Можно позаимствовать пару сцен из сборника эпоса – я даже припоминаю парочку, где парень рубился с «пиявками». Его там, правда, убили – но это ведь можно и поправить… Нет, милорд Тим, решил правду говорить, так говори до конца. Девушка ждет.

– Э-э-э. Видишь ли, вряд ли я их победил…

– Как вряд ли? Ты что, не помнишь?

– Конечно, не помню – они же мне мозг отформатировали начисто.

– Так, ты подожди… Это как? А с кем же я тогда напиваюсь? Если ты пустышка, то…

– …То должен лежать в холодильнике с остальными пустышками. Так и должно было случиться. Но после загрузки мемо-блока тело обрело новое сознание… Вообще, это сложная история. Никто толком не знает, как так вышло…

– Так ты что, получается, новорожденная личность?

– Ну да.

Она присвистнула.

– Ну, ты даешь…

– Хьячи?

Она улыбнулась вслед за мной.

– Точно.

Забавно. Оказывается, все, что на меня свалилось, может повышать кому-то настроение. Ей вон скучно, а я – ни семьи, ни ноги, ни памяти, за душой ничего – не жизнь, а полное хьячи.

– Знаешь, Ванда, ты первая, кого я встречаю, кто так позитивно относится к подобным событиям.

Это я хорошо сказал. Особенно учитывая мой богатый опыт общения.

– Хотя, если честно, ты вообще первая, кого я встречаю… Поэтому сравнивать мне не с кем.

Ванда снова восторженно заморгала.

– Так мне выпала честь быть первым в твоей жизни опытом Контакта?

Я смутился.

– Тогда давай – открывай бортовой журнал, пиши: звездная дата…

Она села неестественно прямо, сделала каменное лицо, потом снова расслабилась.

– Черт, я забыла какое сегодня число.

Я пожал плечами. Ванда махнула рукой, чуть не скинув спиральную бутылку со столика.

– Дата неизвестна, местоположение неважно. Мы встретили иную форму разумной жизни. Долгожданный момент первого контакта настал. Мы переживаем ответственный момент для всей истории… Форма жизни имеет вид…

Она требовательно посмотрела на меня, с трудом сдерживая смех. Я улыбнулся.

– …не особо разумный, зато весьма соблазнительный.

Я думал – обидится, но «форма жизни» расхохоталась. Я продолжил.

– Не враждебный, расслабляющий и дезориентирующий. Капитан приказывает сблизиться, но быть начеку.

Вот уже чего не собираюсь, так это быть начеку. Я медленно наклонился вперед…

– Иду на сближение…

Наши лица оказались совсем рядом. Нет, все-таки она чертовски хорошенькая…

– До контакта три секунды, две…

Она улыбается и чмокает меня в губы. По-детски, едва уловимо, но я падаю обратно в кресло, пытаясь выровнять участившееся дыхание. Ванда подводит черту:

– Контакт прошел успешно… Для обеих сторон.

Улыбается и моргает своими подсвеченными глазами. С длинных ресниц срываются искорки. Тоже изощренная косметика, или я уже настолько пьян?

Ванда разливает остатки вина по бокалам, пустая бутылка тонет в столе, а через секунду появляется обратно – уже полной. Прекрасный вечер. Просто сказка.

– А чем ты собрался заниматься? В свободное от контактирования время…

– Ты, кажется, предлагала пожениться?

Она расхохоталась.

– А пока меня не встретил – никаких планов не было?

– Ну, напиться собирался… Потом сыграл бы в шахматы на свое тело, выиграл пару галактик, поставил бы всем выпивку за свой счет и спать лег. А перед сном потушил бы к чертям все звезды. Надоели – светят и светят…

Я подался вперед и взял свой бокал. Ванда прочистила горло.

– Правда? Заманчиво…

Похоже, я ее вверг в некоторую прострацию. А что, разве люди разучились пороть чушь? Эволюция, Тимми…

Ванда осушила бокал залпом и встряхнула головой, растрепав гриву своих темных волос.

– Кстати говоря, миледи Ванда, вы играете в шахматы?

Она наклонилась к столику, медленно наполнила свой бокал и бросила на меня наигранно-томный взгляд.

– Ты так спешишь проиграть мне свое тело?

– Такой девушке – не жалко.

– А если выиграешь? У меня нет ни одной галактики.

Она вздохнула, и я поспешил ее успокоить:

– Ты не волнуйся, я плохо играю.

Ванда закинула ногу за ногу, откинулась на спинку кресла и принялась рассматривать меня сквозь бокал. Приценивается?

– Не, давай лучше и впрямь поженимся. Так риска меньше. Если, конечно, не выяснится, что ты уже женат и твоя супруга не явится, чтобы нарезать меня дольками к чаю…

Я усмехнулся.

– Ты же первое лезвие Империи!

– Ах да… Я забыла.

Ванда сделала пару глотков и рассмеялась.

– После того как ты меня победил, это звание по праву твое.

Я смутился.

– Это была ничья. Поэтому первое лезвие по-прежнему остается за тобой.

– Не скромничай. Слушай, так как же вышло, что первое… ну или второе лезвие Империи скрутили «пиявки»? Давай, с подробностями, мне же интересно.

Откуда мне знать, как это вышло? Меня тогда еще и в помине не было.

– Не знаю, Ванда. История, покрытая мраком. Я не знаю ни как они меня скрутили, ни зачем. Я не знаю, как мой корабль там оказался, откуда и куда я летел. Я не знаю ни чем я занимался, ни где жил. Я не знаю даже своего имени. Теперь понимаешь – мне сложно что-то о себе рассказывать.

– Но имя, ты же…

– Я узнал его точно так же, как ты, – посмотрев на татуировку. Но кто сказал, что это мое имя? Может, это имя дорогого мне человека или просто девиз или фраза. Вернее, огрызок фразы – мы же не знаем, что было написано дальше.

Ванда удивленно подняла брови.

– А… Ногу не нашли?

Я усмехнулся – эта мысль не приходила мне в голову.

– Нет. Вдруг «пиявкам» нужна была именно она?

– Но ты пытался наводить справки, искать в МИСС и прочее? Может, твое сознание и появилось по необъяснимым причинам, но тело-то не могло возникнуть ниоткуда.

– Меня подобрали на выходе из Лиденской системы – почти перед самым прыжком. В портах Лидена-4 и Лидена-5 мой корабль не появлялся. Никаких следов в записях – не только о посадке, но даже о входе в систему, хотя это должно регистрироваться. МИСС не среагировала ни на мою ДНК, ни на мое голо – ни одного человека, похожего на меня нет ни в розыске, ни в общей базе.

Она кивнула и поскребла пальцем бокал. Мы замолчали. Над нашим столиком зависла голограмма ангела и укоризненно на нас посмотрела. Я усмехнулся – кто-то весьма оригинально интерпретировал французскую поговорку. Похоже, пока мы не возобновим беседу, эта штука никуда не денется. Я пристально посмотрел на пернатое создание и продолжил.

– В общем, вероятнее всего я прибыл не из Империи.

– Малые Миры?

– Да.

Ангел одобрительно улыбнулся и растаял в воздухе. Я вздохнул с облегчением. Никогда больше не буду молчать.

– С Братством Косс у нас общая сеть – проверили. Ничего. А с остальными мирами у Империи отношения несколько… натянутые. Не хочется лишний раз афишировать, что я не местный.

– И как ты собираешься попасть домой?

Я допил оставшийся в бокале коктейль. Домой…

– Ванда, ты какие-нибудь анекдоты знаешь?

– Что?

– Ну, анекдоты. Сидим в баре, познакомились, мило напиваемся… А вместо скучных разговоров можем потравить анекдоты. Ну, например, корабль летит себе, летит, и тут его начинает засасывать в черную дыру. Штурман прибегает в рубку и кричит: «Капитан, мы не вырвемся, теперь корабль будет вечно приближаться к черной дыре, а мы все здесь состаримся и умрем!» Капитан, со вздохом облегчения: «Ну, наконец-то, хоть какая-то определенность в жизни».

Ванда никак не отреагировала. Да, пороть чушь тут и впрямь больше не принято.

Я вздохнул.

– Ты не понимаешь, Ванда…

– Ну так объясни.

Она решительно взяла бутылку и наполнила свой бокал, потом подалась вперед, чтобы наполнить мой.

– Объясни… Если можешь конечно.

Ванда облокотилась на спинку моего кресла и приготовилась слушать. Черт, как ей объяснить то, что я сам не до конца понимаю?

– Ну, хорошо… – Пара секунд собраться с мыслями. – Давай ты все это как-нибудь представишь – вот ты просыпаешься в медблоке, не знаешь, кто ты, где ты, – у тебя тело взрослого и сознание младенца. Когда ты смотришь на что-нибудь, и пытаешься понять, что это, мозг взрывается от подсказок. Выдает все, что нашел похожего, – и в мемо-блоке, и в этом нелепом сборнике сказок. Это, вверху, потолок – потолок белый, «сорвите белый флаг», «он был белым и глаза его», «потолок порядком облупился, она насчитала семнадцать трещин…», «…ты решил, что это твой потолок?» Поток образов, новых понятий, и когда ты пытаешься понять, что такое «флаг», сколько это «семнадцать» и так далее – тебя накрывает следующей волной. Ты теряешь сознание от перенапряжения, потом приходишь в себя, и все повторяется. Раз за разом. Потом мозг начинает ориентироваться в базовых понятиях – к счастью, в палатах не так много цветов, предметов, звуков, запахов… И постепенно, кроме головной боли и провалов, слова начинают приносить смысл. Становятся речью.

Тебя торопят, заставляют вести дневник, чтобы упорядочить мысли, научить концентрироваться. Сначала ты диктуешь вслух, но это сложно – собственный голос пугает тебя. Твой мозг знает язык, тело умеет артикулировать и напрягать голосовые связки, вот только ты – то, что называется «личностью», той частью твоего сознания, которая называет себя «я», – вот оно ничего не умеет и не понимает. Тогда ты пробуешь набирать вручную – тыкать пальцами в буковки на экране гораздо спокойнее. Тебе это даже кажется забавным. Буквы смешные. Как черви, бабочки, натры, на-се-ко-мые – ты пишешь длинные слова по слогам, иначе ты не можешь их читать.

А потом тебя выпускают, коротко пояснив, что как только ты выйдешь из палаты, ты увидишь много нового. Слишком много нового, и шока тебе не избежать. И действительно: ты приходишь в бар и застываешь на пороге. Потому что твой мозг в качестве информатория почему-то предпочитает сборник эпоса мемо-блоку, и все твои представления о барах – это ковбойские салуны, придорожные трактиры, захолустные постоялые дворы, и тебя действительно шокирует то, что на входе нет коновязи, не воняет потом и спиртом, пол не заплеван и не залит прочей мерзостью, никто не дерется и не вылетает из окон. Все мирно сидят на стенах, порхают в воздухе и говорят с мебелью. Ты все это знаешь, знаешь принцип работы гравитатора, ты даже можешь собрать его вслепую, вот только почему-то абсолютно забываешь про это. И продолжаешь черпать информацию из сборника эпоса.

А потом, прямо там, в этом баре, тебя подхватывает незнакомая девушка, заводит с тобой разговор, завидуя твоей «интересной» и насыщенной жизни. Она задает вопрос, а почему бы не разузнать, кем ты был тридцать семь лет, почему бы не улететь «к себе» домой и не жить прежней жизнью… А ты никак не можешь понять, как это – отправиться к женщине, которую любил и, наверное, любишь до сих пор, вот только не знаешь за что. Точнее – кого. Потому что ничего не помнишь о ней. Не помнишь первого поцелуя, не помнишь ссор, не помнишь, как вы засыпали в одной постели, как проводили вечера и спорили насчет имен будущих детей. Ты не помнишь ни свадьбы, ни сколько было родственников и друзей. И самих родственников и друзей ты тоже не помнишь, и как друзья стали друзьями, и кто не пришел, и почему… Даже если они будут думать, что ты по-прежнему тот самый, просто потерявший память, все равно вас с ними ничего не связывает, кроме этого перешедшего по наследству тела. Ты криотурист, не более, и не имеешь к его семье никакого отношения.

И последнее, чего ты не понимаешь, – как все это объяснить человеку, который сидит напротив. Человеку, успевшему – просто из-за того, что он был первым, – стать для тебя важным. Единственным. Семья, друзья и родственники в одном милом личике. Потому что, по сути, больше у тебя и впрямь никого нет.

Я замолчал, потом глотнул из бокала, промочил пересохшее горло. Ванда присела на подлокотник моего кресла.

– Единственная причина, по какой я пытаюсь выяснить, кем я был, – чтобы сообщить его семье обо всем, что случилось. Хотя, конечно, все это чушь. Кому от этого станет лучше? Скорее уж нужно брать корабль и отправляться вдогонку за «пиявками». Возможно, они сохранили его сознание и еще можно что-то сделать. Если нет…

Ванда съехала с подлокотника мне на колени. Я почувствовал ее запах – тонкий и свежий, – он вызывал в голове картинки зеленого луга, покрытого только выросшей травой.

– Теперь ты понимаешь?

Она повернулась ко мне и теперь пристально смотрела в глаза, теребя упавший на ее лицо локон. Только сейчас я разглядел крохотную изумрудную змейку у нее на мизинце, живое кольцо. Оно задерживалось на каждом пальце не больше пары секунд, потом переползало на следующий.

Ванда по-прежнему молчала и смотрела куда-то вниз.

– Эй…

Она вдруг обвила мою шею руками и жадно поцеловала. Это было так неожиданно, так… жарко. Я упал в этот поцелуй, что есть сил держался губами за это мгновение, все остальное растаяло, плавало вокруг, пахло ванилью, и мятой, и свежей травой. Я зажмурил глаза, пытаясь ухватиться за хвост этого чувства, не отпускать…

Первый поцелуй длится вечность, кончается внезапно и навсегда… Ванда отстранилась.

– Прости, что-то я… Наверное, слишком… В общем, забыли.

Воспоминание о поцелуе таяло, влага ее губ испарялась с моих… Ванда встала и пересела в свое кресло. Потом протянула мне полный до краев бокал, и я рассеяно взял его. На секунду наши пальцы соприкоснулись, и в голове снова повис туман.

– Слушай, а что это за история со сборником эпоса?

Не знаю, было ли ей действительно интересно, или она просто опасалась очередного прилета ангела. В любом случае, нам и впрямь нужно менять тему разговора.

– В общем, по ошибке мне вместе с мемо-блоком закачали кучу волшебных сказок, древних преданий, героических саг – вообще всего, о чем человечество мечтало и фантазировало за время своего существования.

Она улыбнулась.

– Здорово. Всякие принцессы, драконы, благородные рыцари, да?

– В том числе. Знаешь, это забавно, что древние сказки, которым уже тысяча лет, все еще помнят. Хотя уже забыли и те времена, и ту жизнь… Ты вот знаешь, что такое «веретено»?

– Ну, такая вытянутая штука, на этот лайнер похожа.

– А зачем она нужна была?

– Что-то связанное с одеждой. Нитки на ней делали…

– Делали… Генерировали… Ты знаешь, что такое «прясть»?

– Тим, кончай, ты меня дурой выставляешь.

– Прости…

Я сделал пару глотков и поставил бокал на столик.

– Интересно, что ты вспомнила именно про рыцаря, дракона и принцессу – это ведь всего лишь небольшая часть европейских сказок. А ведь есть еще японские, индейские, русские, китайские, индийские, не говоря уже о большей части европейских, которая никоим образом не затрагивает наш треугольник. Всякие «девочка со спичками» и прочие ужасы. Но о них, в отличие от вышеупомянутой триады, почти никто не слышал.

– Почему?

– По нескольким причинам. Огромная доля этих сказок «объясняла» людям мир вокруг них, природу вещей… Ну например, филиппинский народ табалои считал, что борода у женщины не растет, потому что ее оторвал муж, чтобы, пока женщина кормит ребенка грудью, она не выколола ему глаза…

Ванда прыснула от смеха. Пример я, конечно, выбрал тот еще.

– Понятное дело, что сейчас уже странно читать про твердое небо и дырочки-звезды. Вторая причина исчезновения львиной доли эпоса малых народов в том, что они жили в отрыве от цивилизации – в горах, во льдах, в пустыне или на островах, – и «цивилизованным» людям было сложно понять реалии их жизни, образ мысли, выдвигаемые ценности.

– Тим, а ты студиозам лекции не читаешь на эту тему?

Я смущенно почесал в затылке.

– Нет пока…

– Прости. Так получается рыцарь, спасающий принцессу от злого дракона, – это самое понятное для цивилизованных людей?

– Да. Такие сказки демонстрируют упрощенные максимы. Есть Рыцарь, как воплощение справедливости, силы и ума – таким приятно считать себя, ну или хотя бы себя в будущем. Есть Дракон как воплощение опасности, несправедливости, проблем – в общем, всего отвратительного в мире, включая мигрень и плохую погоду. И есть Принцесса как воплощение красоты, мечты, идеала, которую нужно спасти от того же Дракона. И все это триединство постоянно ошивается в районе Самой Высокой Башни… Которой, как и Дороги Доблести в реальности не было и нет.

Ванда улыбнулась.

– Почему ты так уверен?

– Потому что здесь не бывает прямых дорог.

Она удивленно подняла брови, потом рассмеялась.

– Что-то мы как-то… Трезвеем, наверное. Надо бы напиток сменить вверх по градуснику, а то сейчас совсем заскучаем. Ага?

Я рассеяно кивнул. Ванда вывела винную карту и теперь постукивала по столешнице, намешивая очередной безумный коктейль. Подсветка озаряла ее сосредоточенное лицо, каждую секунду расцвечивала ее фигуру по-новому. Ванда бросила на меня короткий взгляд, видимо с намерением уточнить мои вкусы, но, заметив, как я на нее смотрю, быстро опустила глаза. Мне показалось, что она покраснела. А может, это был просто очередной блик…

– Ну вот, это вроде неплохо. Пробуй.

Я неуверенно взял бокал с густой синей жидкостью. Так и тянуло сначала его понюхать, но я сдержался.

– Так на чем мы остановились?

– За случайные встречи, Ванда.

Ванда подалась вперед, пытаясь дотянуться до моего бокала, но я поймал ее рукав и сплел наши руки. Не знаю, пьют ли еще на брудершафт, но Ванда вроде была не против. Стоять нагнувшись ей было явно неудобно, поэтому я осторожно обнял ее за талию и усадил на подлокотник. Мы медленно выпили до дна и опустили бокалы. Ванда мимолетно чмокнула меня в губы и бросила свой бокал на столик. Я был уверен, что он снова разобьется. Нет… Зазвенел, останавливая вращение, замер. Ловко.

– А не пригласишь ли ты даму на танец?

– Но я не умею.

– Приглашать?

– Танцевать.

– И слава богу. С профессионалами скучно. Загрузят себе мемо-пакет и танцуют. С такой рожей, как будто всю жизнь тренировкам посвятили. И все – одинаково, представляешь? Так смешно… Пошли. Я буду вести.

Ванда схватила меня за руку и потащила в глубь зала. Темнота ее не смущала абсолютно – она бежала со всех ног, ни на что не натыкаясь. А мне только чудом удавалось сохранять равновесие и ни разу не загреметь.

Мы выбежали на какой-то свободный пятачок между столиками, и я с ужасом обнаружил, что других танцующих там не было. А значит, затеряться в толпе не получится, придется позориться у всех на виду… Я уже всерьез подумывал ретироваться, но потом плюнул. Будь что будет.

Ванда вывела на ближайший столик меню, нажала несколько кнопок и из столешницы выплыла пара тонких серебристых перчаток. Правую она тут же натянула на свою руку, а левую протянула мне. Я аккуратно надел ее, по-прежнему не особо понимая, к чему все это. Ритуальная одежда? В комплекте вы также найдете головной убор из перьев и набедренную повязку…

Она поманила меня пальцем, и перчатка потянула меня к ней. Ванда обняла меня свободной рукой. Я положил дрожащую ладонь на ее талию. Уже за это ощущение теплой нежной кожи под тонкой материей, за то, что я мог так близко видеть ее лицо, вдыхать ее запах, я был готов на любой позор.

Ванда улыбнулась, еще сильнее прижимая меня к себе. Я попытался вставить какую-нибудь скабрезную фразочку по этому поводу, как вдруг пол ушел у меня из-под ног. Оказалось, генераторы гравитации работали только на «дне» помещения, а выше шла невесомость… Но, черт возьми, Ванда прыгнула, без особого напряжения преодолевая два метра вполне нормального притяжения со мной в охапке. А с виду такая хрупкая девушка…

Мы неслись все выше и выше, и я наконец увидел остальных – они танцевали в невесомости, парили, вращались, носились с бешеной скоростью. Поодиночке, парами, даже целыми хороводами. Зрелище захватило меня настолько, что я даже не сразу сообразил, что мы уже влились в этот общий танец. Ванда, похоже, решила меня пожалеть и первое время мы просто кружили в неком подобии воздушного вальса.

Едва заметно, ненавязчиво звучала музыка. Казалось – для каждого своя. Пока мы кружились медленно, мне слышалось что-то лиричное, щемящее. Стоило Ванде чуть ускорить вращение, темп музыки сменился, добавилась перкуссия. Музыка заставляла двигаться все быстрее.

Ванда чуть повернула наши сцепленные руки, и мы начали стремительно набирать скорость. Ванда смеялась – она явно решила сделать мой первый танец запоминающимся… Она перегрузки учитывает? Тело поочередно сминало то с одной, то с другой стороны, желудок бунтовал и карабкался вверх по ребрам.

Ванда расхохоталась, и мы нырнули в безумное пике… На этом она не остановилась – у самого пола мы развернулись и с огромной скоростью понеслись вверх, лавируя между остальными парами. Правда, из-за того, что мы вращались, Ванда далеко не всегда видела, куда летит. Временами я ощущал, как полы чьей-то одежды хлещут меня по рукам и лицу, но надо отдать ей должное – мы так ни в кого и не врезались.

В конце концов нас раскидало в разные стороны. Я потерял ее из виду, пока не догадался согнуть указательный палец, надеясь, что это и впрямь отдает перчаткам сигнал к сближению. Через пару секунд Ванда врезалась мне в спину, и мы кувырком полетели вперед. Она обвила меня сзади ногами, пытаясь удержаться. Полы невесомого платья разметались, и я не мог оторвать взгляда от загорелой ножки, прикрытой только вьющимся янтарно-желтым стеблем. Когда мы наконец остановили вращение, я взмолился:

– Ванда. Убери. Пожалуйста. Ногу.

Она поняла меня правильно. Развернула к себе, одернула платье и вновь соединила наши руки. Вот только мелькнул в глазах какой-то озорной огонек, когда она в притворном смущении закусила губку, извиняясь за оказию.

Принцип управления перчатками я худо-бедно понял и решил рискнуть. Я убрал ладонь с талии Ванды, потом дернул за руку, раскручивая ее, и отпустил… Вот что такое веретено, Ванда!..

Она отлетела к самой стене и замерла в какой-то бальной позиции. Потом поманила меня пальцем и подхватила еще на подлете. Мы вновь закружились и рухнули в пике.

Ее длинные волосы разметались и щекотали мне лицо. Сальто назад? Легкий поворот кисти… Мы кувыркались через голову, потом взмывали вверх, «прошивая» насквозь многочисленные хороводы и заставляя шарахаться медленно вальсирующие пары… У меня не всегда получалось удачно лавировать, но я упрямо наращивал скорость и бросал нас во все более рискованные кульбиты. Я входил во вкус…

Через несколько минут безумных взлетов, падений и экстравагантных па Ванда запросила пощады. Если бы она меня не остановила, я, наверное, потерял бы сознание. Хорошо, что она сдалась первой. Хотя, возможно, она просто меня пожалела.

Глаза у обоих были красные и счастливые. Черт с ними, с лопнувшими капиллярами, с тошнотой и дрожащим от перенапряжения телом…

– Спасибо, Ванда.

Вокруг нас кружился бешеный хоровод – мы замерли где-то в середине зала. Я по-прежнему обнимал ее за талию, прижимал к себе, чувствовал разгоряченное тело под тонкой тканью. Ванда улыбалась, но как-то странно. Не то обиженно, не то расстроенно.

– Ты же говорил, что не умеешь.

– Я и не умею. Я импровизирую. Или, может, это память тела…

Я прикоснулся к ее щеке. Нежная кожа, горячий румянец… Мы смотрели друг на друга молча. И каждый улыбался чему-то своему…

– Я хочу, чтобы ты стала моей дамой сердца, Ванда.

Я вижу в ее глазах отражение своего лица, к которому я никак не могу привыкнуть.

– Я вовсе не принцесса, рыцарь Тим…

У нее странный голос. Отстраненный и немного мечтательный. Словно она говорит это только для себя.

– Дракон, тать ночной, злая колдунья на пути рыцаря – это ближе…

Грустная прощальная улыбка… И прежде чем я успеваю хоть что-то сказать, она переворачивается, ставит ногу мне на живот и легко отталкивается, оставляя свою перчатку в моей руке. Ванда падает вниз, я улетаю все выше… Теряю ее из виду. Как мне кажется – навсегда. Так и не успев ничего понять, я бросаюсь за ней, пикирую вниз…

Не вижу пола, еле успеваю затормозить. Падаю, поднимаюсь, бегу, прыгаю через столы, через удивленные лица, через напитки и разговоры… Вылетаю из бара, по коридору, направо, теперь прямо…

Я вернулся через пару часов. Один.

Желание было одно – напиться.

– Что будете заказывать?

Фраза отдалась эхом сотен историй. Я поморщился. Я помню только одно название напитка.

– «Сори»…

За прекрасных дам, Ванда… И за идиотов, которые не могут их удержать.

Тот напиток, который принесла Ванда… Не знаю, что это было, но не «Сори» точно… Настоящий «Сори» был прозрачным, никаких шквачей в нем не наблюдалось, и никакого послевкусия не было вообще. Ни третьего, ни первого.

Гадость.

– Что у нас дальше по списку?

– «Белла», милорд Тим.

– Давай!

Бармен лихо подхватил пустой стакан и поставил передо мной очередной напиток. «Белла» искрилась, шипела и что-то тихо напевала. Хотя после «Августина» и бледного гномика, который заботливо поил меня с ложечки этим напитком богов, я уже не особо понимал, чьей фантазии – виноделов или моей – принадлежит тот или иной феномен. Зря я, наверное, но, когда Ванда ушла, мне было так одиноко… Поэтому идея изучить всю винную карту в алфавитном порядке показалась довольно привлекательной… Тем более мне нужен был новый любимый напиток, взамен этого дурацкого «Сори». Пока я нашел только один коктейль, вполне годный к употреблению. Правда, после того, как я обрадовался, что мне не дерет горло, сердце не замирает и на темечке не вырастают рога (как, например, после «Армагеддона»), я разочарованно обнаружил, что пью простую воду, немного отдающую лимонной кислотой и чем-то еще, абсолютно неуловимым. Коктейль носил судьбоносное название «Амнезия». Все верно: когда ничего не помнишь, тебе пусто, все немного кислит, и в голове витает что-то неуловимое, а ты никак не можешь понять, что. Этот коктейль завоевал мое сердце и серьезно претендовал на звание «любимого». Хотя я только на второй букве… Посмотрим что будет дальше.

«А дальше я сопьюсь, вот что. К чертовой матери». Мысль пришла внезапно и, как ни странно, меня развеселила. Особенно тем, что выплыла из моего лба фиолетовым облаком и улетела к невидимому потолку, грязно ругаясь. Мысли у меня начали материализовываться после «Аристотеля». Парочка лежала у меня на коленях и что-то невнятно бормотала. Что это были за мысли, я уже не помню. Мысль о Ванде выглядела как Ванда, но весной не пахла. Пахла безнадегой. Она сидела рядом, демонстративно отвернувшись. На мои попытки заговорить – не реагировала, на попытки дотронуться – растворялась. Я разозлился и хотел было перестать ее думать, но пожалел. Просто отвернулся.

– «Беовульф», милорд.

Я и не заметил, как допил «Беллу». Ладно, «Беовульф» так «Беовульф», где наша не… Рюмка кипела и изредка вспыхивала, но к этим фокусам я давно привык, а вот…

– Что это?

– «Беовульф», милорд.

– Нет, в нем. Что в нем плавает?

– Шквачи, милорд.

– Свежепойманные?

– Только что из брюха.

– Самки?

– Милорд имеет хороший вкус. Естественно, самки.

– А брюхо вспарывали по часовой стрелке или против?

– Я… Но, милорд, чуй-чаи их отрыгивают, вовсе не обязательно…

– Убери.

Конечно, я бы не стал пить, даже если бы чуй-чая зарезали на моих глазах и подали десертом, но непробиваемость бармена меня достала. Хотя… он же робот, что с них возьмешь?

– Тогда, может, «Бэрримор», милорд?

– Давай.

Чтобы не выводить обидчивого бармена (именно обидчивость и ранимость он особенно упорно имитировал), эту стопку я опрокинул не глядя. И зря. Это была овсянка. Холодная, пригоревшая и с комками. Ощущение, что проглотил лягушку, было реальным настолько, что меня чуть не стошнило.

– «Валентайн», милорд?

Какие опасности может таить в себе следующий коктейль? Стоп, Тим. Пожалуй, на сегодня с тебя хватит…

Заплетающимся языком я поблагодарил бармена и зигзагами направился к выходу. Ванда так и не вернулась. Первый раз за вечер я был этому рад – показываться ей в таком состоянии… Уж лучше еще один стакан овсянки.