Текст книги "За горами, за лесами"

Глава шестая

Утром его разбудили голоса во дворе. Еще не открывая глаз, прислушался: бабушка говорила с каким-то ребенком. Голос у ребенка был высокий и звонкий. Лёшка приподнялся на кровати, солнечный свет, бьющий в окно, ослепил его. Он пошарил рукой по тумбочке, нашел очки.

– Мать-то с вами приехала? – услышал он слова бабушки.

– Не-е-е… – протянул ребенок.

Судя по всему, он был мелкий совсем, сильно младше Лёшки. А про внуков Митрича бабушка сказала, что они почти ровесники. Значит, это кто-то другой.

– А что ж так-то? – спросила бабушка.

– Она позже. Недели через две, наверное. А знаешь, баб Нин, я сама Чёртову ступеньку проехала! Папка разрешил.

– Ох, Сашенька… – сказала бабушка. – Вот Надя не знает, что вы творите. Ремня бы вам всыпала! Тебе и папке твоему – точно бы ремня получили!

«Вон что, – понял Лёшка. – Санька – девчонка! А Женька? Тоже? Две девчонки, что ли?!»

Он поднялся, быстро натянул джинсы и футболку, обул кроссовки на босу ногу и выскочил из комнаты. Проходя мимо зеркала на кухне, посмотрел на свое отражение, ужаснулся и начал умываться. Плеснул на лицо воды из рукомойника раз, другой, третий – и вода закончилась.

– Ну блин! – Лёшка схватил полотенце, стал остервенело стирать мазь, да только сильнее размазал. – Тьфу! – сплюнул в сердцах, разглядывая себя в зеркале. – Засада какая!

Лёшка ни секунды не сомневался, что к деду должны приехать двое пацанов, и еще с вечера, думая про внуков Митрича, прикидывал, как будет вести себя с ними. Решил, что хоть и дружелюбно, но на расстоянии, – ему казалось, что такое поведение будет самым верным и достойным уважения. Но теперь, обнаружив, что придется иметь дело с девчонками, он решил напустить на себя равнодушный и разочарованный вид. Только дурацкая мазь никак не подходила к разочарованному выражению лица, какое он себе соорудил.

– Ладно… пусть, – решил Лёшка и вышел во двор.

– А вот и Лёшенька! – воскликнула бабушка.

Рядом с ней стояла худенькая девушка. Темные волосы ее были подстрижены под каре, она была в джинсах и темно-вишневой толстовке, в красных кедах. Девушка посмотрела на Лёшку и улыбнулась:

– Привет!

– Хай! – отозвался Лёшка смущенно, а про себя отметил – ничего себе, красивая какая! А у него-то рожа… – Баб… что воды-то нет? – пробормотал он. Прошел к бочке, отодвинул деревянную тяжелую крышку, зачерпнул воды, начал отмывать лицо, засунув очки в задний карман штанов. Он косился на девушку, и ему казалось, что она над ним смеется.

– Как тебе наш душ? – спросила Санька, кивнув на бочку.

Лёшка недовольно передернул плечами. Так и знал! Все они, эти красивые, с усмешечками!

Ни с одной девчонкой Лёшке дружить еще не приходилось. Ему нравились девчонки, но все они, если даже и разговаривали с ним, лишь поначалу проявляли какой-то интерес, однако скоро сбега́ли. Почему так – Лёшка не понимал. Был он не хуже других: и не слабак, вполне мог подтянуться на турнике раз пятнадцать-двадцать, и учился почти на «отлично», и английский у него был хороший. Одно время Лёшка думал, что не нравится девчонкам потому, что очкарик, но ведь и очкарики дружили с девчонками – сколько раз видел. Что же тогда с ним-то не так?

Лёшка вытер лицо, нацепил очки и только теперь заметил парня, который молча сидел на чурбаке у поленницы. Тот встал, подошел, протянул руку. Лёшка растерянно ее пожал. Он сначала не понял, откуда взялся этот парень, – он ведь уже решил про себя, что Женька – тоже девочка.

– Знакомься! – весело сказала Санька. – Это Жека. Серьезный человек. Прям жуть какой серьезный.

– Сама-то! – огрызнулся Женька. – Ты ее, Лёха, не слушай. Наговорит тут что с Дона, что с моря.

Лёшка удивленно посмотрел на Женьку. Почему-то он не ожидал услышать от него такую поговорку. Была она какая-то… слишком взрослая, что ли. А ведь Женька младше сестры, бабушка вчера говорила. Однако выглядел он намного старше своих лет, почти как десятиклассник, и ростом был совсем чуть-чуть ниже Лёшки, но куда более крепкий – широкий в плечах, мускулистый, – и смотрел он действительно серьезно, без улыбки.

– Ладно, баб Нин, пойдем мы. А то папке помочь надо. Да и дед опять ворчать будет… «Во-о-от, не успели приехать, а уже со двора-а-а!» – передразнила Санька скрипучим голосом. – А ты приходи попозже к реке, ладно? Через часик. – Она весело посмотрела на Лёшку. – Жека, уходим! – скомандовала она брату и первая пошла в калитку.

Женька, походка вразвалочку, покорно последовал за сестрой.

– Оки, – пробормотал им вслед Лёшка. Он невольно засмотрелся на Саньку.

Та обернулась и передразнила:

– Оки – руки в боки… Баб Нин, ты ему дорогу объясни. У нас здесь указателей нету, – и опять добавила скрипучим голосом: – А то заблу-у-удисся…

– Да ну тебя, егоза! – махнула рукой бабушка и вошла в дом.

Лёшка хмурый поплелся за ней. Завтракал молча, на вопросы отвечал односложно и все думал, как себя с этой красивой Санькой вести.

Однажды у них с матерью зашел разговор, почему Лёшка не нравится девчонкам. Лёшка уже не помнил, по какому поводу они тогда об этом заговорили. Он еще крикнул:

– Да потому что дуры они все!

А мама ответила:

– Ты просто не умеешь слушать. Себя поскорее хочешь показать – какой ты умный, интересный, начитанный молодой человек, мечта всякой нормальной девушки.

– И чем плохо? – буркнул Лёшка.

– Так нельзя, – улыбнулась мама. – Ты запомни, просто запомни на будущее: женщины терпеть не могут болтунов. Они, конечно, обожают умных, интересных и начитанных, но больше на поступки смотрят – расходятся ли у мужчины слова с делом или нет. А если мужчина только болтает – бе-е-е… – сказала она и смешно поморщилась.

Вспомнив этот совет, Лёшка решил, что будет вообще молчать и только скупо отвечать на вопросы. Приняв такое решение, он сразу повеселел, быстро доел завтрак и отправился переодеваться и причесываться. Молчание, конечно, золото, и всё такое, но хотелось бы выглядеть перед такой красивой девчонкой не пугалом.

Сегодня было солнечно, и поселок больше не казался призраком. Санька с Женькой ждали у того самого валуна, на котором вчера Лёшка сидел один. Подходя, он про себя отметил, что по одежде Санька ничем не отличается от московских или европейских девчонок – те же джинсы, кеды, толстовка. Повстречай он Саньку где-нибудь на Поварской или даже в Германии, ни за что бы не подумал, что она из таежного поселка. Вот брат ее – другое дело, такой наряд в Москве нечасто встретишь. Женька был одет в камуфляжный костюм, на голове панама с сеткой от гнуса, забранной сейчас наверх, на ногах растоптанные короткие сапоги. Подойдя совсем близко, Лёшка заметил у него на боку охотничий нож в чехле, пристегнутый к широкому армейскому ремню. Вот про Женьку точно можно сказать – таежник, а Санька – вполне городская девчонка.

– А вот и Лё-ошенька! – протянула Санька, подражая бабушке Нине.

Лёшка остановился в двух шагах от нее, посмотрел в смеющиеся глаза. Опять подумал: «Вот же красивая какая!»

– Садись, – кивнула Санька на валун. Лёшка покорно сел. – Рассказывай!

– Что рассказывать-то?

– Да что хочешь. Как тебе у нас? Нравится?

– Ничего… Нормально. Скучно только. Интернета нет.

– Интернета нет, – улыбнулась Санька. – А чего еще нет?

Лёшка пожал плечами, он ее не понял.

– Хорошо. А что есть, чего у вас нет? – быстро спросила Санька.

Лёшка растерялся и опять не нашелся что ответить.

– Что ты как на допросе! – проворчал Женька.

– Маленьким слово не давали! – бросила ему Санька.

Лёшка поерзал на валуне, ему было неуютно. Хоть и смотрела Санька с улыбкой, но уж как-то слишком пристально. Определенно, она издевалась.

– При чем тут допрос? Может, я просто понравиться хочу.

Женька хмыкнул, а Лёшка едва не подпрыгнул на месте.

– Что ржешь? – Санька толкнула брата в плечо. – Почему бы и нет? – Она с вызовом посмотрела на Лёшку. – Вон какой красавчег! Молчаливый только. Умный, наверное… – И рассмеялась.

Лёшка совсем растерялся.

– Ладно, Лёш, шучу я, – сказала Санька. Помолчала и, глядя ему прямо в глаза, добавила: – Но в каждой шутке… сам знаешь, да? – И опять рассмеялась.

«Тьфу! – подумал Лёшка. – Вот же тролль девяностого уровня!»

– Ну всё, теперь серьезно. – Санька сделала строгое лицо. – Расскажи о Москве. Какая она?

– Нормальная! – буркнул Лёшка.

– Как интересно ты рассказываешь! – воскликнула Санька. – Прям заслушаться можно. А еще какая?

– Ну… не знаю… да ничего так… нормальная…

На эти его слова хмыкнул даже Женька, а Санька расхохоталась так, что за живот схватилась.

Лёшке захотелось встать и уйти. Он не понимал, что с ним такое сегодня. Почему сидит и двух слов связать не может? Заладил – «нормальная» да «нормальная», как попугай. Такого точно с ним никогда не было, чтобы косноязычным идиотом перед девчонкой выглядеть. И что он ей сделал-то? Чего издевается?

«Вот точно встану сейчас и уйду, – подумал он. – Пусть хоть обхохочется потом. Без меня!» Но он остался сидеть где сидел, будто Санька своим смехом пригвоздила его к этому валуну.

– Не обращай на нее внимания, – сказал Женька, отходя к реке. Он подобрал плоский камешек, запустил по воде. Но блинчика не получилось, течение было слишком быстрым. – Она со всеми такая. Преподы от нее уже вешаются.

– Так уж и вешаются! – усмехнулась Санька.

– А что? Нет, что ли?

– Есть такое… – вздохнула Санька и подсела к Лёшке.

– Между прочим, я и сам подкалывать люблю, – сказал он немного обиженно.

– Что-то незаметно. – Санька посмотрела на него из-под челки. Лёшка совсем близко увидел ее глаза – синие, насмешливые.

– А ты в Кремле был? – спросила она.

– Был, конечно. Кремль у нас из окна видно.

– Из окна чего? Школы?

– Кухни.

– Вы так близко живете?!

Лёшка кивнул. Они с матерью жили на Павелецкой, рядом с вокзалом, на последнем этаже двенадцатиэтажной панельки. Из кухонного окна действительно были видны башни Кремля, и в солнечную погоду купола церкви Иоанна Лествичника и колокольни Ивана Великого горели так ярко, что слепило глаза.

– А в школу тебя, конечно, на машине возят?

– Почему на машине? – не понял Лёшка. – Она рядом совсем.

– Да? А сколько тебе от дома до школы? – спросила Санька.

Женька перестал бросать камни в речку, обернулся, глянул на Лёшку и сказал:

– Держись, Лёха, сейчас тебя будут расстреливать. Из лука.

И правда, вопросы посыпались на него, будто стрелы, Лёшка только успевал отбиваться: какая у них школа? Сколько человек в классе? Кого больше, мальчиков или девочек?

И вдруг:

– А ты Милену видел?

– Кого? – не понял Лёшка.

– Как? Не знаешь? Она же звезда! Ее сейчас по всем каналам показывают.

Лёшка покачал головой – нет, не знаю, не видел.

– Ну и ладно! – отмахнулась Санька и продолжила расспрашивать: правда ли, что во всех московских школах ввели форму? И что в каждой школе форма своя? А какая форма у них в школе?

Лёшка достал телефон, чтобы показать, как одеваются его одноклассницы. Он таскал телефон с собой, хоть связи и не было. Без телефона он себя странно чувствовал, будто у него отняли руку или ногу. Стал листать фотографии. Санька придвинулась поближе, Лёшка чувствовал, как кончики ее волос щекочут ему щеку, но не отстранялся, ему было приятно, что Санька сидит так близко. К ним подошел Женька, встал за спиной, тоже стал разглядывать фотографии.

– А это что? – спросила Санька, указав на скульптуру собаки и пограничника на «Площади Революции». – Что у нее с носом?

Лёшка рассказал: есть такая примета – когда в каком-то деле необходима удача, надо подойти к пограничнику и потереть нос его собаки.

– И правда удачу приносит? – усмехнулась Санька.

– Ну да… – сказал Лёшка и добавил: – Наверное.

– А тебе приносила?

– Не знаю… – Он пожал плечами. – Вроде бы. Я как-то не очень помню. Просто, когда мимо идешь, потрешь, и всё.

– Ну понятно, – улыбнулась Санька. – На всякий случай, да? А я вот читала, что в Москве много разных экскурсий. По бульварам, да?

– Ну да. По Бульварному кольцу, – кивнул Лёшка и вспомнил, как они однажды гоняли с друзьями по бульварам на великах и у «Художественного» кинотеатра, перед поворотом на Новый Арбат, он чуть не попал под машину.

– А еще водные, по реке, – тараторила Санька. – И по музеям тоже. А есть литературные экскурсии, я читала: Москва Пушкина, Гоголя, Чехова…

– Ну… да, – ответил Лёшка, – по тем местам, где они жили… – Он вспомнил, как у музея Толстого на Пречистенке однажды сломал скейтборд, неудачно запрыгнув на бордюр.

– А что бы ты посоветовал посмотреть в Москве? Самому тебе что нравится?

Лёшка задумался. По экскурсиям и музеям мать водила его в раннем детстве, класса до третьего. В школе тоже бывали экскурсии, но чаще выездные – в Гжель, в Тулу, на Куликово поле или в Звездный городок… А в Москве он помнил только Планетарий, музей Дарвина, Оружейную палату и фабрику «Красный Октябрь» – не ту, которая теперь музей, а где конфеты делают.

– Даже не знаю. Это надо прикинуть, – сказал он солидно. А сам вдруг подумал, что Москву знает так себе, хоть и родился, и вырос там. Потому что в основном вся жизнь проходит в своем дворе, в своем районе.

– Когда я к вам приеду, покажешь Москву? – спросила Санька.

– Конечно, – ответил Лёшка. – О’кей.

– Договорились! – Санька весело на Лёшку посмотрела. – А я тебе здесь свои места покажу. Которые люблю. И начнем с канатки. – Она поднялась и быстро пошла от реки. – Я сейчас. Ждите.

– Куда это она? – спросил Лёшка.

– За «ижухой», – ответил Женька. – Сейчас будет перед тобой выделываться.

– Это за мотоциклом? – уточнил Лёшка. – Она что, водить умеет?

– Еще как! – усмехнулся Женька. – Лучше нас с отцом. Только я с ней не люблю ездить. Лихачит как дура. Слушай, а у вас охотничьи магазины есть?

– Наверное, – пожал плечами Лёшка.

– Есть, конечно, – сказал Женька уверенно и стал рассказывать, какой он мечтает купить карабин, когда вырастет, и вдруг прямо на глазах превратился из угрюмого взрослого парня в совсем мальчишку, мечтательного и болтливого.

Но вот Женька выдохся, замолчал, сел рядом на валун. Лёшка поймал себя на том, что никакого напряжения от молчания не испытывает. Иначе было, когда они встречались с пацанами в Москве. Каждый или утыкался в свой телефон, или же трепались, ни на минуту не останавливаясь, будто боялись, что сто́ит замолчать, как всем станет неловко. А с Женькой хорошо было молчать, сидеть и смотреть на речку, на сопки, на небо и слушать мягкую обволакивающую тишину.

Глава седьмая

Санька действительно здо́рово водила, умело гнала мотоцикл по бездорожью и по едва заметным тропинкам среди деревьев, то сбрасывая, то вновь прибавляя скорость, объезжая рытвины и канавы или ухая в них так, что у Лёшки дух захватывало.

Скоро они остановились на крохотной лесной полянке, заросшей высокой травой.

– Дальше не проедем, – сказала Санька. – Пешком надо.

Идти было трудно. Лёшка то и дело спотыкался о какие-то корни, проваливался в какие-то ямки, невидимые глазу, царапал лицо и руки о колючие ветки каких-то кустарников. Пока шли, Санька ни на минуту не замолкала: рассказала, что живут они в городе, только отца редко видят, он почти постоянно в тайге, такая работа, вот и приезжают сюда на лето, чтобы с ним побольше побыть. Ну и с дедом заодно. Тут же перескочила на новую тему, стала говорить, что пока понятия не имеет, куда поступать после школы. Вот Жека давно решил учиться на охотоведа, чтобы сюда потом вернуться, а она всё еще в раздумьях. Вдруг спросила, знает ли он английский. Услышав ответ, заговорила на английском, и Лёшка удивился: произношение у нее было не хуже, чем у Рены. Не переходя на русский, призналась, что учить язык ей помогает мать – преподаватель английского в школе, но и самостоятельно она много занимается.

– Вот только книг на английском у нас почти нет, – пожаловалась Санька. – Жалко. Это хорошая практика, когда на иностранном читаешь.

Лёшка решил, что, как только вернется в Москву, вышлет ей книги. Он уже хотел сказать об этом, но наконец среди деревьев показался просвет – и вышли к обрыву.

Здесь сопки близко сходились крутыми каменистыми отвесами, образуя глубокое узкое ущелье. Лёшка подошел к краю, глянул вниз. Высота была примерно с пятиэтажку, по дну текла речка – совсем мелкая, вся в крупных валунах, будто во вздувшихся волдырях. С одного берега на другой был перекинут толстый канат, привязанный к стволам сосен.

– Как тебе наша канатка? – спросила Санька. – Впечатляет, да?

– Вы по нему туда, что ли?.. – Лёшка недоверчиво кивнул на противоположный берег.

– Зато самый короткий путь, – улыбнулась Санька. – Через поселок долго, на том берегу обрывов много. А там знаешь какая голубика! Сейчас, конечно, еще рано ягодам, но всё равно… Хочешь, покажу, как перебираемся?

Лёшка смотрел растерянно, он не знал, что ответить.

Скажи «да, хочу» – и самому надо будет лезть по канату, а то странно получится, если он останется, а девушка рисковать будет, не по-мужски как-то. А риск большой, если сорвешься, то уж точно разобьешься насмерть, никаких шансов выжить – и высота порядочная, и речка – сплошные камни вместо воды. А скажи «нет», новые знакомые подумают, что он струсил.

По-хорошему, он сейчас должен был первым перебраться на другой берег. Или Женька. Но лучше, конечно, ему, Лёшке, себя показать – и то, что это опасно, было бы даже на руку. Он живо представил, как неспешно подходит к канату, ловко обхватывает его руками и ногами, уверенно движется над обрывом, а на самой середине пути машет рукой; брат с сестрой с ужасом и восхищением за ним наблюдают, Женька показывает ему кулак, чтобы не выпендривался, Санька испуганно вскрикивает, закрывает лицо руками, а Лёшка беспечно улыбается и ловко перебирается на ту сторону. Он так размечтался, что не заметил, как Женька подошел к сосне, к которой был привязан канат, подергал узел. Очнулся только, когда услышал:

– Здесь нормально. А там не знаю. За зиму ослабнуть мог. Сейчас не надо, Сань. Давай пото́м схожу по берегу, проверю.

– Да нормально там! Сами же привязывали. Что ему сделается? – весело крикнула Санька брату. – Боишься, что ли?

– Не боюсь. Опасаюсь, – отозвался Женька серьезно.

– Сейчас проверим! – Санька быстро подошла к канату, он тянулся как раз на уровне ее глаз, повисела на нем, как на турнике, подогнув ноги, – канат со скрипом закачался, но держался он вроде бы надежно.

– Видишь, нормально! – улыбнулась Санька.

Она обхватила канат крест-накрест, легко подпрыгнула и, ловко перебирая руками и ногами, быстро оказалась на другом берегу – прямо как Лёшка в своих мечтах, вот только рукой не помахала.

– Эй! – крикнула Санька. – Всё нормально! Держится! – И она стала со смехом раскачиваться уже на той стороне.

Лёшка завороженно следил, как дергается канат, и злился: ему было досадно, что девчонка его опередила.

– Я теперь! – крикнул он недовольно.

Женька бросил на него быстрый взгляд, а Санька вдруг перестала смеяться.

– Ты это… кончай это, – сказал Женька.

– Не надо, Лёш! – крикнула Санька с той стороны. – Я сейчас к вам обратно.

Она шагнула к канату, но Лёшка оказался быстрее. Он сцепил руки, как это делала Санька, подпрыгнул и, обхватив веревку ногами, медленно стал двигаться к краю обрыва. И, уже зависнув над речкой, продвинувшись вперед едва на метр, глянул вниз, на камни, на воду, что змеилась между валунами, ярко блестя на солнце… От страха вдруг перехватило дыхание, на лбу выступил холодный пот, руки-ноги вмиг сделались ватными. Лёшка почувствовал, что еще секунда – и он сорвется, – таким непослушным стало тело.

– А-а-а!.. – жалобно простонал он, чувствуя, что руки и ноги сами собой разжимаются.

Тут Женька одной рукой вцепился в канат, другой схватил Лёшку за шиворот и с силой дернул на себя, свалил на землю и протащил несколько шагов, будто щенка за ошейник. Убедившись, что Лёшка в безопасности, он сразу отошел.

Лёшка сел, обнял колени и уставился перед собой в траву. Страх постепенно отпускал, на смену ему пришел стыд. Он готов был провалиться сквозь землю, лишь бы никого сейчас не видеть.

«Лучше бы разбился! Хорошо хоть, „мамочки“ не заорал!» – зло думал он.

Между тем Санька перебралась назад. И то, что она сразу пошла к брату, а на Лёшку взглянула лишь мельком, было лучшим доказательством, что и ей стыдно за Лёшку и теперь она будет считать его трусом и слабаком.

Он рывком поднялся. Если бы он сейчас был дома, в Москве, то быстро ушел бы отсюда и больше никогда не общался бы с этими людьми – в городе это просто. Но здесь бежать было некуда, и он так и остался стоять, пытаясь – безуспешно, впрочем, – напустить на себя наплевательский вид.

А Саньке на самом деле было очень стыдно. Только не за Лёшку, а за себя. «Тоже мне, дура какая, расхвасталась!..» – злилась она.

Она потому и подошла сначала к брату, что знала: он если не словами, то взглядом даст понять, что она хвастливая идиотка. Ей-то хорошо, она тут каждое лето, и не всегда так бодренько лазила туда-назад, а училась этому уйму времени и сначала трусила как ненормальная, и вообще… А тут – нетренированный человек, который, может, никогда в жизни ничего подобного не делал! А если бы он сорвался?.. Ей очень хотелось, чтобы брат и даже Лёшка ее обругали сейчас, она это заслужила, – но Лёшка молчал, и вид у него был совсем потерянный. И Женька тоже ругаться не стал, лишь глянул хмуро и едва заметно покачал головой.

Лёшка, уловив это движение, решил, что так брат и сестра без лишних слов вынесли ему приговор. «Ну и пусть! Подумаешь! Плевать!» – разозлился он. А вслух сказал:

– Ну что? Поедем обратно?

– Поехали, – сразу отозвалась Санька.

По тому, как она быстро откликнулась, Лёшка еще сильнее убедился, что ей за него стыдно.

Молча вернулись к мотоциклу. На обратном пути Санька всё еще испытывала неловкость за себя и уже не лихачила, а вела «ижуху» осторожно и бережно, притормаживая на поворотах и медленно набирая скорость. И в этом Лёшка опять разглядел брезгливое к себе отношение.

«Действительно, как еще можно труса везти? Только так – аккуратненько, чтобы в штаны не наложил…» – И он совсем затосковал.

Дома уже был отец, он привез с собой щенка лайки. Назвал его Лютый – в честь будущих великих охотничьих достижений. Щенок еще плохо держался на лапах, но был любопытным – носился по всему дому, заваливаясь на поворотах. У него был пушистый мягкий мех, от переносицы тянулась нежная белая полоса, голова, спина и уши были серые, а на боках, словно солнечные зайчики, лежали белые пятна. А глаза у Лютого были небесно-голубые, удивленные. Он ненадолго отвлек Лёшку от мрачных мыслей. Но когда Лёшка вытаскивал перепуганного Лютого из погреба (бабушка открыла крышку, чтобы достать к ужину банку соленых огурцов), то опять загрустил – вот и Женька так же тащил его за загривок.

Лишь новость, что завтра с утра они с отцом вдвоем уйдут на «дачку», немного его утешила: в ближайшие два дня не надо будет встречаться с ребятами.