Текст книги "Сначала было весело"

3. Купание при свете луны

Так бывает только летом. Вечер тянется бесконечно долго. А потом, как по мановению волшебной палочки, в один миг замечаешь, что уже наступила ночь. Глубокая, безмятежная. Небо пронзительно чистое, бескрайне прозрачное, ни одного облачка, лишь тающий след реактивного самолета у края горизонта. Над головой сияет полный диск луны, и искрятся россыпью драгоценных камней необыкновенно крупные звезды.

Запрокидываю голову… и замираю, захлебнувшись восторгом.

Красотища!

Вот так бы раскинуть крылья, оттолкнуться… и взмыть в небеса.

Но, увы, создатель наделил человека лишь крыльями вдохновения, которые способны увлечь в полет разве что воображение, но не грешное тело.

– А ты чего тут делаешь? – интересуется Нина, приближаясь. Язык ее при этом, даже на слух ощущается, принимает сигналы мозга с трудом. – Совсем одна…

– Воздухом дышу.

– И как?

– Что как? – Суть вопроса ускользает от меня.

– Как воздух? – уточняет подруга, отгоняя комара.

– Чистый.

– Разбавь, – протянув бутылку коньяка, предлагает Нинка.

Вообще-то я предпочитаю вино, иногда могу выпить несколько глотков чего покрепче. Того же коньяка, к примеру. Однако перескакивать с градуса на градус вверх-вниз несколько раз – это глупость.

Но я уже, кажется, упоминала о генетической тяге к свершению неумных поступков…

– Смелее.

Вздохнув, делаю глоток. Терпкий напиток проскальзывает по пищеводу на удивление легко. Привычно, словно проторенной дорогой.

– Эх, – закуривает подруга. – Хорошо-то как!

– Хорошо.

– Еще глоток?

– Давай.

В голове приятно гудит, внутри что-то тает, делая окружающий мир лучше, чем на самом деле.

– Пьянствуем? – бросив на землю покрывало, интересуется Федя. Его глаза маслянисто блестят, а на губах играет хитрая улыбка.

– Да ни в одном глазу! – праведно возмущается Нинка. И сразу глупо хихикает, портя эффект. – Подтверди, Анастасия.

– Подтверждаю.

Парень опускается на покрывало и предлагает:

– Присаживайтесь.

Нинка стремительно плюхается на задницу, едва не повалившись на спину. Осторожно опускаюсь возле нее.

Противно пищит комар, созывая собратьев на пир. На самом деле назначение у писка другое, это я из передач о природе усвоила. Но знание – одно дело, а чувства – совсем иное. Ощущаю себя эдаким первым блюдом, если не десертом на комарином столе.

Подходит Максим. В руках самокрутка, напоминающая неровно скрученную «козью ножку».

– Пыхнем? – предлагает он, опускаясь прямо на прибрежную гальку.

Федя нерешительно мнется:

– Это ведь травка?

– Она самая. Классная.

Нинка пожимает плечами:

– А надо?

– Надо. Мозги прочистит. Будешь? – поворачивается ко мне Боксер.

– Я – пас, – категорично отказываюсь.

– Зря. Жалеть будешь. Решайтесь. Нинок?

– Давай, – кивает подруга, озираясь в поисках чего-либо, способного заменить пепельницу.

Я неодобрительно качаю головой, но не отговариваю. Я ей не мать. У самой голова на плечах для подобных решений имеется. И мягкое место тоже – для ответа за последствия неправильного выбора.

– Немного разве что, – уступает Федя.

– Курите, а я не буду. И вам не советую, – повторяю я.

Нинка смотрит на меня и произносит:

– Как это ты не вспомнила о соответствующих статьях Уголовного кодекса…

– Наверное, пьяна, – улыбается Федя, пытаясь дотянуться до моей задницы.

Увернувшись, пересаживаюсь на валун. За день камень прогрелся, и теперь замшелая поверхность приятно ласкает кожу. Как это я раньше этого не заметила?

Прикурив от зажигалки, Боксер глубоко затягивается и, задержав дыхание, передает самокрутку Нинке.

Она осторожно втягивает дым. И тотчас заходится в кашле.

Подавляю инстинктивное желание похлопать по спине. В данном случае не поможет, в детстве бить нужно было и не по спине, а ниже…

Максим улыбается одними глазами и с силой выдыхает. Дым вырывается вместе с лающим кашлем.

Невольно морщу нос, воняет резко и неприятно. Жженой резиной.

Взяв протянутую самокрутку, Федя с неуверенной улыбкой затягивается.

Не выдержав, произношу:

– Ученые установили, что при курении марихуаны, или конопли, если по-нашему, какие-то там сосуды в мозгу сперва расширяются, а потом сжимаются больше, чем были изначально. И в нормальное состояние возвращается нескоро. Так что если часто курить – мозг не успевает восстанавливаться и…

Ребята переглядываются и ржут, давясь кашлем.

– Что смешного? – насупилась я. Но вызвала лишь еще один приступ дикого хохота.

Обидевшись, поворачиваюсь лицом к озеру и смотрю на покрытую рябью серебристую поверхность. Рыбацкая лодка сместилась ближе к нашему берегу, однако активной ловли не наблюдается – удочки неподвижны. Рыбак там хоть не помер? Тьфу ты! Лезет в голову всякая чушь. Напился, наверное, вот и дремлет себе. К единению с природой каждый идет своим путем.

Некоторое время царит тишина, нарушаемая регулярными попытками комаров прорвать глухую оборону.

Дзз…

Шлеп, шлеп!

Наконец Максим потягивается и, вскочив на ноги, направляется к костру.

Вернувшись с парой шампуров, он протягивает их:

– Прошу.

Тотчас две руки срывают со стальной полоски ароматные куски свинины.

Куда им только лезет?

Некоторое время комариный писк не слышен за громким чавканьем. Ребята работают челюстями с интенсивностью хороших мясорубок.

Первой довольно переводит дух Нинка.

– Кажется, накушалась.

Отсмеявшись, Федя и Максим доедают мясо и, воткнув опустевшие шампуры в землю, растягиваются на земле.

С противоположной стороны озера доносится ритмичное буханье клубной музыки.

– Кто-то веселится, – замечает Федя.

– Может, эти, которые на «Газели», – предполагаю я. – Пофигист с компанией.

– Может.

– Включить музыку? – интересуется Максим.

– Ну ее, – отмахивается Нинка. – Танцевать не хочется.

– Не хочется, – подтверждает Боксер.

– Может, спать?

– Рано.

– Что-то жарко, – произносит Нинка, подмигивая мне и неспешно вставая. – Может, искупнемся?

И не дожидаясь ответа, принимается раздеваться. Топик летит на замшелый валун, свернувшись крохотным зверьком загадочной расцветки. За ним следует юбочка.

– Кто со мной?

Нинка грациозно изгибается, демонстрируя выгодно подсвеченное лунным светом тело, едва прикрытое тремя небольшими треугольниками ткани: пара верхних скрывает с небольшим запасом соски, а нижний позволяет рассмотреть отсутствие растительности на лобке.

– Все, – басит Боксер, втаптывая окурок в землю. – Предлагаю поиграть в салочки. Не бултыхаться же без толку.

– Я – за! – вскидывает руку Федя. Он уже стянул майку и теперь возится с шортами, пуговицы не даются в руки. Выпитое безжалостно прокатилось по вестибулярному аппарату, оставив после себя разрушения и хаос. Здравый смысл пал в борьбе с алкоголем первым.

Сбросив сарафан, подхожу к прибрежной полосе и пробую ногой воду.

– Свежо.

– Это только так кажется, – заявляет Нинка, мелкими шажками удаляясь от берега. – Стоит окунуться, враз станет тепло.

– Точно! – поддерживает подругу Боксер. Разувшись, он с криком влетает в озеро, подняв море брызг.

Нинка испуганно визжит, я непроизвольно отступаю от кромки воды.

На глубине около метра парень ныряет.

Зеркальная поверхность озера проглатывает его. Лунный свет не в силах преодолеть сопротивление воды, для этого он слишком слаб. Кажется, что озеро заполнено черными чернилами, подернутыми маслянистой пленкой.

– Зараза! – возмущается Нинка, растирая плечи, на которые попали брызги.

Вынырнув на значительном удалении от берега, Боксер издает клич, достойный одновременно Тарзана, Винниту и Кинг-Конга.

– Не топчитесь! Давайте сюда! Здесь обалденно.

– Иду! – Федя не столь стремительно, но довольно решительно заходит в воду. Плывет он мощно, красиво.

Вздохнув, делаю шаг. Затем еще один. Набежавшая волна лизнула колени. Брр! Пробирает, даже трезветь начала.

– Для согрева, – Нинка демонстрирует бутылку коньяка. Сделав глоток, протягивает мне:

– Глотни.

– Не хочется.

– Как знаешь. – Язык подруги немного заплетается, а в остальном и не скажешь, что она изрядно пьяна. Как и все мы.

Опустив полупустую бутылку в воду, она подталкивает ее к берегу.

– Девочки, что вы так долго?

– Не растаете! – отмахивается Нинка.

Где-то в горах раздается крик. Видно, студенты веселятся.

Хорошее они место показали. Уютное, чистое и, главное, безлюдное.

– Кто первый ловить будет?

– Твоя идея, ты и начинай. – Резон в словах Нинки есть.

– Раз, два, – начинает отсчет Боксер.

Федя, отплыв на десяток метров, зависает на месте. Нинка, поправив выбившуюся из купальника грудь, вертит головой. Я же смещаюсь ближе к берегу, где есть возможность отталкиваться от дна. Ноги вязнут в иле. Слизком, холодном, противном. Воображение услужливо подсовывает картинки свернувшейся кольцами змеи, холодной руки трупа, чего-то сияющего острыми лезвиями…

– Пять!

Нинкин поклонник мощно бросает тело вперед. Брызги летят во все стороны.

Нинка довольно визжит.

Я, жмуря глаза, пячусь.

Поскользнувшись, с головой погружаюсь в воду. Паника галопом проносится вдоль позвоночного столба.

Вынырнув, захожусь в кашле. Успела-таки глотнуть воды.

– Настюха, беги! – весело орет Нинка.

– А-а-а! – с криком нечто огромное выныривает за моей спиной.

Толчок между лопатками, и я вновь с головой ухожу под воду.

Возмущенный вопль выходит потоком пузырей.

Рывок. Словно пойманную рыбину, меня выдергивают из воды и прижимают к груди. Купальник сползает набок, и выпавшая грудь становится добычей мужской ладони.

– Федя, прекрати! – возмущаюсь я, вырываясь из объятий.

– Сюрприз, – смеется Боксер, продолжая пальцами мять сосок. – Я не Федя.

– Отпусти!

– Да ради бога, – ухмыляется он, резко разжав руки.

Я плашмя падаю в воду.

– Тебе ловить, – кричит Нинка, хлопая в ладоши.

Спрятав грудь в купальник, убираю с лица волосы.

– Лови меня! – машет руками Федя.

Ожидая, что он поддастся, плыву к нему.

Федя подпускает меня на расстояние вытянутой руки, но в последний миг ныряет. Пытаюсь дотянуться… напрасно.

– Я здесь, – вынырнув метрах в пяти, кричит он.

Делать нечего, начинаю медленно плыть к нему, стараясь прижать к мелкоте.

Нинка со своим парнем отвлекаются на поцелуй, чем я не преминула воспользоваться.

Бесшумно погрузившись в воду, опускаюсь до самого дна, так что руки зачерпнули жирного и холодного ила. Вода здесь холодная, так что невольно захватывает дух. Интенсивно плыву, то и дело задевая слизкие стебли водорослей. В ушах появляется звон, в груди пустота – хочется сделать вдох.

Рука касается чего-то горячего, судорожно дернувшегося от прикосновения.

Вынырнув, сообщаю:

– Тебе водить.

Максим пожимает плечами.

Нинка хихикает, поворачиваясь к нему спиной.

Неуловимым движением парень срывает с нее верх купальника. Вырвавшаяся на волю грудь упруго трепещет, дерзко рисуя восьмерки красными и тугими от холода сосками.

– Отдай! – бросается за ним Нинка.

– Догони – забери! – предлагает Максим, размахивая над головой трофеем.

Девушка делает попытку выхватить купальник, но в последний момент парень ныряет. Нинка зло шлепает ладонью по воде и советует оставить лифчик себе, засунув очень глубоко в потаенное место.

– Попалась, – шепчет на ухо Федя.

Вздрагиваю от неожиданности.

Его руки, словно им противно оставаться неподвижными, вьются вокруг меня. То живот погладят, по грудь легонько сожмут.

– Ты меня испугал, – укоряю я, отстраняясь.

– Больше не буду, – улыбается он, обхватив за талию и привлекая к себе. – Ты такая холодненькая, тебя нужно согреть…

– Не нужно, – пытаюсь бороться.

– Нужно, – передразнивает он, тиская меня. Пальцы сжались, болезненно прищемив кожу ягодиц. Будет синяк.

– Прекрати!

– Да что ты ломаешься, словно недотрога.

– Убери руки! – чувствуя, как в голосе прорезаются визгливые нотки, кричу я. Пытаюсь отстранить ладонь, которая бесцеремонно шарит между ног, сминая купальник и добираясь до плоти.

– Тебе же нравится, правда? – схватив за волосы, отчего мне пришлось запрокинуть голову, Федя тычется мокрыми губами.

– Пусти!

Ладонь немеет. Доходит, что я залепила наглецу пощечину. От всей души.

Парень растерянно моргает, переводя взгляд с меня на Нинку и Максима и обратно.

– Иди к нам, – машет рукой Боксер. Трофейный лифчик трепещет, словно флаг.

– Не робей, – подзадоривает Нинка, прыгая на выступающем из воды валуне и раскручивая над головой трусики. Мягкий свет полной луны выгодно сияет на мокрой коже. Вторая рука тем временем подносит к губам бутылку, содержимое которой большими глотками перекочевывает в желудок.

– Сука сумасшедшая! – шипит Федя, прикасаясь к щеке. – Пошла ты!

По колено в воде он мощными шагами идет к машущей ему парочке.

Я стою и смотрю ему в спину, чувствуя стыд за собственный поступок и какое-то непонятное удовлетворение. Я не тряпка.

– Будешь? – Нинка протягивает Феде бутылку. Попыток прикрыть наготу она не делает. Завтра стыдно будет… хотя ей – не очень.

– Буду.

Стремительно пустеющая бутылка переходит из рук в руки.

– Настюха! – едва не свалившись с камня, машет подруга. – Иди к нам!

Отрицательно качаю головой.

– Иди! – ревет Боксер.

– Я пойду спать, – кричу в ответ.

Подруга пытается еще что-то донести до меня и всех не глухих в радиусе пары километров, но теряет равновесие и с веселым визгом падает в воду.

Выхожу на берег, поднимаю с валуна сарафан.

Едва различимое дуновение ветра заставляет поежиться. Кожа покрылась пупырышками, подбородок начинает подрагивать.

Забравшись в палатку, срываю мокрый купальник и яростно обтираюсь огромным колючим полотенцем.

Рука онемела и неприятно ноет. Сожаление о собственной резкости неприятно царапает душу.

На берегу продолжают веселиться.

Раскатисто хохочет Боксер. Несколько неуверенно вторит ему Федор. Попискивает Нинка, время от времени призывая меня присоединиться к ним.

Надев сухие трусики, решаю обойтись без лифчика. Осторожно продев влажные волосы в узкую горловину майки, поспешно натягиваю ее. Прохладно. Колотит крупная дрожь. Подозреваю, что это нервное. Следом надеваю спортивные штаны и кофточку.

Сейчас бы горячего какао выпить. Или чая с малиной.

С пляжа доносятся лишь редкие приглушенные голоса. Видимо, угомонились.

Если костер не погас, приготовлю себе кофе. Слабенького, но зато сахара положу побольше.

Расстегнув полог палатки, начинаю выбираться наружу. Да так и застываю на полпути: голова и руки уже снаружи, остальное – внутри.

На небрежно простеленном у самой кромки воды покрывале извиваются три тела. Хотя сразу и не разберешь, сколько их. Парни стоят лицом друг к другу, Нинка покачивается между ними, образуя замысловатую букву Н.

Сглотнув, начинаю пятиться. Надеюсь, они так заняты друг другом, что не заметят мои по-рачьи выпученные глаза.

– Давай меняться, – предлагает Боксер, размыкая объятия, удерживающие Нинкину голову у паха.

– Давай, – не спорит Федя.

Дотянувшись до бутылки, Нинка делает большой глоток. Обнаженное тело светится в таинственном свете луны, словно изваяние из янтаря. Природа не поскупилась. Ноги неимоверно длинные и стройные. Коленки круглые, бедра крутые. Тяжелая грудь мощно и упруго покачивается из стороны в сторону.

В какой-то миг мне захотелось оказаться с ними, может, даже на месте подруги, но тотчас злость на грязные мысли комом встала в горле.

– Ай! – дергается Нинка. – Сдурел? И не думай туда!

– Шучу, шучу, – смеется Боксер, шлепая по ягодицам.

Через минуту Нинка начинает извиваться и громко стонать.

Задергиваю полог и укрываюсь одеялом по самую шею.

Стоны становятся громче. Им вторит хриплое мужское дыхание.

Затыкаю уши. Но вопли наслаждения подруги проникают словно непосредственно под кору головного мозга, заставляя сердце биться часто-часто, а низ живота наливаться тревожной тяжестью.

Наконец наступает тишина.

– Я иду спать, – совершенно пьяным голосом бормочет Нинка и бредет в свою палатку, то и дело натыкаясь на разные предметы.

С берега доносятся невнятные мужские голоса и чирканье зажигалки.

Засыпая, слышу храп.

В следующий миг полог палатки отлетает в сторону.

– А вот и я, – хихикая, шепчет Федя.

Игнорируя его, отворачиваюсь к стенке.

Рука хлопает по спине и пытается забраться под одеяло.

Дернувшись, переворачиваюсь на спину.

– Не смей ко мне прикасаться, – чеканя слова, произношу я.

Федя наваливается, тыкается мокрыми губами в щеку. Поймав мою руку, силой прижимает ее к паху. Ладонь обжигает прикосновение обнаженной плоти, которая возбужденно вздымается.

Пытаюсь вырваться, но на ноги наваливается непомерная тяжесть.

Еще одно тело врывается в тесное пространство палатки.

От возмущения задыхаюсь, не сразу осознав ужас происходящего.

Лишь когда рывком с меня срывают штаны, я пытаюсь заорать. Но крик захлебывается, так и не родившись. Разбив губы в кровь, в рот мне заталкивают край одеяла.

Навалившееся на грудь тело не дает вдохнуть, от боли в безжалостно расплющенных сосках слезы бегут ручьем. Язык скользит по щеке, уху…

Ноги рывком запрокидывают вверх, так что колени упираются в спину Федору. Пальцы жадно исследуют отверстия, сминая и царапая плоть.

Бьюсь, как попавшая в силки птица. Неистово, отчаянно, но совершенно безрезультатно.

Трусики врезаются в нежную кожу, ткань трещит.

Мочку обжигает укус.

Сквозь заволакивающую сознание пелену страха и боли слышу дрожащий от похоти шепот:

– Давай быстрее!

Навалившаяся тяжесть до хруста сминает изогнутый и напряженный, словно натянутый до придела лук, позвоночник, прорывается сквозь кольцо сжатых мышц…

Ослепнув от боли, проваливаюсь в беспамятство. Последнее чувство, которое успевает идентифицировать мозг, – отчаяние.

4. Поиски Нинки

Трудно найти сравнение, которое даст представление о состоянии, в котором я пришла в себя.

Ужасное, мерзкое, разбитое… – все вместе и каждое по-отдельности во сто крат сильнее, чем способны выразить слова.

Истерзанное тело болит, а душа и того хуже.

Прикоснувшись к пояснице, невольно отдергиваю руку. На пальцах повисли густые холодные капли.

От омерзения вздрагиваю.

– О боже!

Призрачная надежда, что все случившееся ночью мне приснилось, исчезает. Эти кошмарные события произошли наяву.

Позевывая, поднимается Боксер. В проникающем сквозь приоткрытый полог палатки свете белеет его задница.

– Пора вставать, – говорит он.

– Ага, – соглашается Федор. – Пошли покурим?

– Пошли.

Слушаю их разговор и не могу поверить, что все это происходит на самом деле. Как?! Как они могут вести себя, словно ничего не случилось? Неужели они были так пьяны, что ничего не помнят?

– Ладно, отдыхай, – оскалился Федор, натягивая спортивные штаны и доставая из рюкзака штормовку. – Ты потрудилась ночью с отдачей.

«Он все помнит», – понимаю я. Волна жара прокатывается по телу.

Потягиваясь, парни выползают из палатки.

В последний момент бывший приятель поворачивается и с угрозой произносит:

– Ничего не было, поняла? Побежишь в ментовку – пожалеешь.

– Боже мой, какой урод!

– И кстати, Нинка говорила, что ты со мной решила порвать? Так вот, это я посылаю тебя, шалава!

От злости перехватывает дыхание. Если бы в этот момент в руках оказалось оружие, не сомневаясь ни мгновения, я разрядила бы обойму в эту ухмыляющуюся рожу.

Но уже в следующий момент на смену злости приходит стыд. «Боже мой, если кто-то об этом узнает!»

Предательские слезы текут по щекам. Зарывшись с головой в покрывало, закусив кулак, я реву, глотая сопли и текущую по костяшкам кровь.

– Это твои плавки? – басит Максим. – Лови!

– Мокрые.

– Сейчас солнышко припечет, мигом высохнут.

– Макс, а тебе не холодно? Я и в костюме озяб.

– Прохладно. Сейчас оденусь.

Обмениваясь репликами, парни бродят по бережку.

– Сейчас бы кофейка под сигаретку, – зевает Федя.

– Сейчас Нинка приготовит, – говорит Максим.

– Так она, наверное, еще спит.

– Эй, подруга, вылезай! – басит Боксер. – Хватит дрыхнуть.

Ответа не слышно. Видимо, Нинка от вчерашнего излишества спиртного до сих пор валяется без чувств.

– Здесь ее нет, – спустя некоторое время сообщает бас.

– А это что такое?

– Уроды! Испортили палатку.

– Что-то пропало?

– Сейчас гляну. Где тут мои шмотки? Ага. Документы на месте, ключи тоже… магнитофон здесь.

– Так это Нинка сама, наверное, через бок палатки вышла.

– Зачем?

– Да мало ли… В кустики по-маленькому захотелось.

– А палатку портить зачем?

– Да я откуда знаю? Спьяну, может, заклинило, вот и прорезала новую дверь.

– Ну, – неуверенно протягивает Боксер. – Может, и так.

Слегка отогнув полог, выглядываю. Отсутствие подруги слегка беспокоит.

– Если бы залезли чужие, деньги забрали бы точно.

– Может, они в темноте не заметили.

– Ага. Залезли. И ничего не взяли, потому что темно. Ерунда какая-то.

– Нужно Нинку искать… Эй, подруга!

Лишь взвился в небо испуганный воробей, да с шелестом юркнул в кусты ежик, завтракавший остатками шашлыка.

– Может, она уснула? – предполагает Связист.

Пройдясь по близлежащим кустам, парни присаживаются у погасшего кострища.

– Что будем делать?

Видеть, а уж тем более разговаривать с уродами желания нет. Но тревога за судьбу подруги перевешивает. Выдохнув, я придаю лицу каменную неподвижность и, сильнее высунувшись из палатки, советую:

– Позвоните.

– Зачем? – оборачивается Боксер. – А, в этом смысле.

Он выуживает из кармана мобильник и набирает номер.

– Ну что? – кивает Федя.

– Абонент совсем не абонент, – похоже имитирует голос оператора Максим. – Вне зоны сети.

– Ерунда какая-то, – кривится Федя, почесывая живот. – Может, перекусим?

– Нужно искать Нину. – Мой голос дрожит. – Вдруг с ней что-то случилось?

– Да чего с ней могло случиться? Проспится и сама вернется.

– Как хотите. Я тогда сама пойду ее искать.

– Никуда ты не пойдешь. Ты останешься с нами, мы дождемся Нинку, классно проведем сегодняшний день и вместе счастливыми вернемся по домам. И ты никому не скажешь, что было ночью, – заявляет Федя.

– Ладно тебе, – ухмыляется Боксер. – Пускай подругам похвалится.

Федя громко хохочет.

– Да пошел ты! – отчаянно огрызаюсь я.

– Тебе все равно никто не поверит. Сама захотела – мы-то при чем?

Опустив голову, глотаю слезы. А руки, словно живущие отдельно существа, достают из рюкзака свежие трусики и отыскивают разбросанные по палатке детали спортивного костюма.

«Уроды! Уроды!» – пульсирует в мозгу.

Из-за деревьев, помахивая удочками в такт каким-то мыслям, выходит бомжеватого вида мужичок. Потрепанные штаны, грязный до невозможности определить цвет свитер на голое тело, сложенная из газеты пилотка. На ногах сандалии без ремешков, примотанные к ногам скотчем. Колоритный типчик. Ему бы еще монокль с треснутым стеклом в глаз – вылитый герой артхауса.

– Привет! – жизнерадостно восклицает он, вертя головой. Взгляд его явственно отметил горлышки торчащих из сумки коньячных бутылок, плохо прикрытую пледом упаковку пива.

– Здравствуй, дядя, – ухмыляется Боксер.

– Отдохнуть приехали?

– Точно.

– Порыбачить не планируете? Места прикормленные могу показать. Удочку выделю. Да и лодку организую.

– Отчего такая щедрость?

– А для хороших людей не жалко, – улыбка у мужичка хитрая-хитрая, а в глазах неприкрытая жажда. – Ведь и вы не пожалеете мне стаканчика водочки. За знакомство, так сказать. От коньяка тоже не откажусь – я не привередливый.

– Не-е, мужик, – ухмыляясь, отвечает Федя, – здесь тебе не обломится выпить на халяву.

– Нет – так нет, – философски отвечает рыбак, почесав заросший подбородок. – Халява – это ведь дело такое… раз на раз не приходится.

– Простите, а вы, случайно, девушку не встречали? – не утерпев, интересуюсь я. – Стройненькая такая, со светлыми волосами.

– В красном купальнике?

– Да, – несколько растерянно отвечаю я. Действительно, не пошла же Нинка голышом, наверное, подобрала вещи на берегу. – У нее красный купальник.

– Встречал, а как же, – ухмыляется рыбак.

– Где?! – я подалась вперед.

– Пойду-ка рыбу ловить. Недосуг мне впустую лясы точить.

– Где ты ее видел, отвечай! – поднимается Боксер. Сграбастав бродягу за грудки, он встряхивает его. Мужичок пытается освободиться, интенсивно отталкиваясь, но после непродолжительной борьбы покорно обвисает.

– Ну! – надвигается набычившийся Максим. Его выпяченная челюсть замерла в нескольких сантиметрах от перепуганного лица рыбака.

Оценив сжатые кулаки, скомкавшие свитер на груди, мужичок поспешно машет рукой:

– В ущелье.

– Далеко отсюда?

– Не очень. Через лесок, можно по этой тропинке и сразу налево. В ущелье это прямо и придете. Там еще сухой тополь стоит, гладкий такой, без коры.

– Что она там делала?

– А мне почем знать? – пожимет плечами мужик, пятясь. – Может, по нужде ходила, может, камни собирала… Нальете?

– Вали отсюда, – рычит Максим.

Бродяга проворно перепрыгивает остролистый сорняк и, замедляя шаг, ковыляет вдоль прибрежной полосы прочь, что-то бубня под нос.

– Нужно идти. – Я решительно поднимаюсь на ноги. Болит спина, особенно когда пытаюсь согнуться-разогнуться, к низу живота словно кто раскаленных углей приложил. Еще и голова раскалывается. А уж что на душе творится…

– Пойдем? – Федя закуривает и, выпустив облачко дыма, вопросительно смотрит на Боксера.

– А палатки?

– Палатки… Есть такое дело, обчистить могут. Если не этот халявщик, так его приятели. Кому-то надо остаться.

– Оставайся, – потягивается Максим. – А мы прогуляемся. Вот только пивка в дорогу возьму.

Сходив к утопленной на мелкоте у берега сумке, боксер выуживает двухлитровую бутылку пива.

– Я готов. Пошли, дорогая.

В ответ на ухмылку хочется вцепиться ногтями в мерзкую рожу, но… опустив голову, я направляюсь по указанной бродягой тропинке. Когда мы вернемся из этой поездки, я больше не хочу видеть этих уродов. Никогда.

Мокрая от росы трава скользкая, словно маслом натертая. То и дело оскальзываюсь, ойкаю от колющей боли в пояснице, но продолжаю идти вперед.

За спиной сопит и причмокивает Нинкин парень.

Вокруг просыпается лес. Тренькают птички, шуршат грызуны.

– Нина! – сложив руки рупором, кричу я. – Нинка!

Ответа нет.

Боксер неопределенно хмыкает.

Идем дальше.

Деревья подступают вплотную к тропинке, и вот мы уже петляем вместе со звериной тропой, то и дело пригибаясь, чтобы не налететь на ветку или сук.

Боксер молчит. Лишь прихлебывает пиво да довольно причмокивает.

У меня тем более нет желания разговаривать с ним.

– Нина!

Испустив очередной вопль, замираю, прислушиваюсь.

Максим, недовольно морщась, достает сигарету.

– Если эта дура утонула… – начинает он.

– Заткнись! – взвизгиваю я, не желая даже думать о таком. – С ней все хорошо.

– Да-да. Пошли дальше.

Выбравшись из рощицы, спускаемся в ущелье. Вот и сухое дерево, о котором говорил бродяга: голый тополь.

– Нин-ка! – Она где-то рядом должна быть. Дрыхнет, что ли?

– Не отзывается, – констатирует очевидный факт Боксер и со злостью зашвыривает пустую бутылку в кусты. – Только ноги топтали зря.

Осматриваю кусты и камни, надеясь обнаружить следы Нинкиного пребывания.

– Привет! – раздается над головой.

– Привет, – несколько растерянно отзывается Максим.

Улыбающееся во всю ширь лицо с рыжими усами и рябым носом показалось из-за глыбы неожиданно, заставив сердце заполошно екнуть.

– Ну как отдыхаете?

– Замечательно, – пожимает плечами Боксер. – А вы?

– Тоже. Вчера так набрались, что сегодня у всех головы болят и спины пекут – на солнце обгорели.

– Здравствуйте, – вяло машет подруга рыжего. Она спускается по тропе, которая вьется среди нагромождения каменных глыб, поросших чахлым кустарником и мхом. – Мы ищем друзей, Анюту с Игорем, не встречали?

– Никого не видели, – кивнув в ответ, отвечаю я. – И мы ищем. Нинку.

– Не попадалась, – пожимает плечами рыжий. – Мы здесь вообще никого не встречали. Бомж только какой-то выпить канючил. Тяпнул сто граммов и стал на рыбалку звать. Кое-как спровадили восвояси. Больше ни одной живой души не встречали. Но если увидим вашу подругу, передадим, что вы ее ищете.

– Спасибо.

– Нет проблем. Ну и вы там… если застукаете нашу влюбленную парочку, намекните им, что нужно и совесть иногда иметь.

– Обязательно. Бывайте.

– Удачи.

Проводив ребят взглядом, Максим интересуется:

– Что будем делать?

– Нужно сообщить в полицию.

– Прикольно… И они в тот же миг, побросав все дела, прибегут сюда.

– Значит, нужно искать, – говорю я. – Не могла же она уехать и ничего не сказать.

– Мы же уже искали.

– Нужно еще раз. Только тщательно.

– Ты предлагаешь разделиться и прочесать все окрестности? – На лице Боксера отчетливо отражается отношение к моему предложению.

– А как по-другому?

– У меня в бардачке валяется бинокль.

– И что? – уточняю я, не понимая, куда он клонит.

– Если забраться на вон тот утес, с него можно осмотреть все окрестности.

– А если она среди деревьев?

– У тебя есть идеи получше?

– Нет, – признаюсь я. – Только давай еще немного поищем ее здесь. Может, она где-то рядом. Ведь тот мужик сказал…

– Его слова, несомненно, вызывают доверие.

– Какой смысл ему врать?

– Ищи…

Максим не спорит, но и инициативы не проявляет. Идет, словно на прогулке, сигарету за сигаретой тянет. Словно это не его девушка пропала.

Начинает припекать солнце. Прохладный предутренний воздух в одно мгновение прогревается. Спортивная куртка липнет к спине, непокрытую голову печет. Нужно было кепку взять.

Хочется пить. Да и желудок беспокоит все сильнее. Поиски могут затянуться на час, а то и два, столько мне не вытерпеть.

– Мне нужно отлучиться.

– Это еще зачем? – изгибает бровь Боксер. Орел на черепе взмахивает крыльями.

– Естественные потребности.

– Поссать, что ли?

– В том числе.

– Валяй. Смотри только, чтобы ящерица какая-нибудь норку новую не облюбовала. А я пока перекурю. Вот здесь в тенечке. – Достав из кармана помятую пачку, парень засовывает сигарету в зубы и растягивается на траве, подставив лицо солнцу.

Раздвигая колючие ветки кустарника, я пробираюсь к небольшой низине. Заросли надежно укрывают ее от посторонних глаз.

Найдя подходящее место, расчищаю площадку, чтобы трава не колола.

Присаживаюсь.

Неожиданно в поле зрения попадает рука.

Зажав рукой рот, в ужасе смотрю на посиневшие пальцы, сжимающие клочок туалетной бумаги.

Остальное рассмотреть нет возможности, поскольку все то, что находится выше кисти, отсутствует.

В этот миг что-то бросается на шею.

Отпрянув, я в ужасе провожаю вылезшими из орбит глазами ворону, взлетевшую на деревце.

– Кар! – заявляет она, цепляясь за раскачивающуюся ветку. Готова поклясться, в черных бусинках глаз сверкает злорадное довольство.

Проломившись сквозь кусты, словно сохатый во время гона, я выскакиваю на тропинку.

– Ты там не перенапряглась? – скользя по мне взглядом, интересуется Боксер.

– Там труп, – шепчу я, указывая дрожащим пальцем в направлении ущелья.

– Какой труп? Нинкин?

– Не знаю. Нет, не с-сам труп… его там нет. Может он и т-там, но я его н-не видела.

– Кого не видела?

– Т-т-рруп.

– Так ты его видела или нет? Или только думаешь, что он там?