Текст книги "Кукла"

Он и раньше частенько задевал Никто, в основном из-за его клички – в больницу Никто привезли без каких-либо документов, и все потуги, направленные на установление его личности, ничего не принесли. Ему предлагали написать про себя на бумаге, но он только простодушно улыбался, показывая крепкие желтые зубы, слишком крепкие для старика, и обескураженно качал головой, давая понять, что не имеет представления, чего от него добиваются. Он словно материализовался из дыма, человек без имени и прошлого. Правда, были у него и особые приметы – на правой ступне отсутствовало два пальца, несколько глубоких шрамов на костлявом теле, но это не прояснило ситуации для эскулапов. В графе «Ф.И.О.» врачом было в сердцах написано «Иванов Петр Петрович». Самое смешное, что никто к нему так не обращался, и все по привычке продолжали его называть Никто. Только не Резо. Эта заросшая двухметровая горилла обращалась к нему по-всякому, и наименее обидное обращение было «дерьмо». Что ж, дерьмо так дерьмо, пожимал плечами Никто. Как поется, называйте хоть горшком, только срать не садитесь.

Вот и сегодня после завтрака Резо поймал его на прогулке, сильно схватил его за предплечье и, заглядывая своими бешеными глазами в лицо Никто, приторно-сладким голосом спросил:

– Что тебе известно о смерти Рулика? Он что-то говорил перед тем, как сдохнуть?

Никто попытался вырваться, выдавив из себя вымученную улыбку праведника, но хватка у Резо была крепче тисков.

– Что, язык в задницу уполз?

Никто отчаянно замотал головой.

Резо презрительно фыркнул:

– Ты мне только мухомора здесь не включай. Я не верю, что ты глухонемой, понял, старая плесень?

Никто смиренно молчал, терпеливо ожидая, когда медбрату надоест издеваться и он оставит его в покое. Но Резо, вероятно, было нечем заняться, и он не намеревался просто так отпускать от себя старика и лишать себя удовольствия.

– Твоя кровать стоит ближе всего к окну, – рассуждал он. – И ты меня хочешь убедить, что ничего не слышал и не видел, – так я должен тебя понимать?

Никто с прискорбным видом кивнул, стараясь, чтобы кивок вышел как можно убедительнее.

– Че ты мне тут башкой своей качаешь? – оскалился Резо, и его пальцы впились в руку Никто. Тот заскрипел зубами – боль становилась невыносимой. Лишь бы он только не сломал ее, молился про себя старик. Резо, поняв, что причиняет пациенту боль, злобно ухмыльнулся:

– Что, боишься за свою руку? А, понимаю, если я тебе сломаю, как же ты будешь теребить свой стручок?! Что ж, – с глубокомысленным видом произнес он, – придется тренироваться левой. Или я не прав? Насчет дрочки? Вот коллеги мне говорят, что ты уже старый и кончить вряд ли сможешь, но мне почему-то кажется, что в твоей обвислой заднице еще есть немного пороха. Вот только у меня один вопрос. И не смей трясти своей идиотской башкой!

Он вплотную приблизил к Никто свое лицо, неся с собой затхлый перегар.

– Я сегодня утром внимательно осмотрел батарею в вашей комнате, старик. Врубаешься? Там, где ты просиживаешь сутками. И заметил одну интересную деталь – с правой стороны имеется небольшой участок, и он прямо блестит! Сечешь, старый пердун? Батарея ржавая, а в этом месте по ней словно напильником прошлись! Интересно, как это получилось?

Налитые кровью глаза Резо буравили Никто, и тому стоило неземных усилий ничем не выдать панику, охватившую его после этой фразы. Значит, Резо уже подозревает его. Плохо, очень плохо.

Он бесшумно зашевелил губами, потом закашлялся (нужно заметить, весьма натурально) и, сделав страдальческое лицо, показал на руку, в которую вцепился санитар.

– Я сейчас обыщу тебя, – сказал нежно Резо, словно признавался ему в своих симпатиях, после чего, пыхтя и ругаясь, ощупал Никто с ног до головы. Ничего не обнаружив, он, красный от злости, потребовал, чтобы Никто снял тапочки, и долго вертел их по очереди, разве что не принюхиваясь.

– Я все равно не верю тебе, – заключил Резо, швыряя тапочки на землю. Он достал из нагрудного кармана пачку сигарет, ногтем выбил одну и неторопливо прикурил.

– Пошел отсюда, – великодушно разрешил он, затягиваясь. – Но помни, я теперь буду следить за тобой, хитрый пердун. И будь покоен. Если я найду штуку, которую ты там натачиваешь втихомолку, я затолкаю ее тебе в задницу вместе с твоими яйцами в придачу. Иди, меня тошнит от тебя.

«Меня тоже от тебя. Хоть в чем-то мы сходимся во мнениях», – подумал Никто. Он одарил на прощание Резо заискивающей улыбкой и заторопился прочь. Они оба пока не знали, что Резо осталось жить меньше пяти часов.

* * *

Лишь только в отеле, приняв контрастный душ и выпив две чашки кофе, Руслан немного пришел в себя. Визит к закадычному другу казался каким-то ночным кошмаром, вполне претендующим на рассказ и даже на экранизацию в стиле триллера. Его друг (уже точно бывший) превратился в свихнувшегося старика, алкоголика, преследуемого навязчивыми идеями. Может, все дело в его болезни? Рак желудка, с пустой безнадежностью сказал Вадим. Как это зловеще звучит: рак желудка. Руслан помимо своей воли представил себе сжираемый мертвыми клетками несчастный желудок Антона, и ему стало дурно. А этот смрад! У него изо рта воняло, как stinky ass-hole![8]8
  Ругательное название ягодиц (англ.).


[Закрыть]

Он посмотрел на шрам на своей ладони. Черт, а ведь они действительно тогда дали клятву! Его передернуло, когда он вспомнил ту жуткую ночь в старом доме. Но ведь с тех пор прошло почти двадцать лет! Конечно, жаль Вадима, но у него явно не все в порядке с головой. Руслан был уверен, что ни Инги, ни ее отца давно уж нет в живых.

Без интереса посмотрев вечерние новости, он мгновенно уснул.

* * *

Вадим позвонил ему вечером, когда Руслан разбирал бумаги и собирался идти на ужин. И когда мобильный телефон весело затренькал, он вздрогнул – каким-то шестым чувством он понял, что разговор с Вадимом не завершен. На этот раз голос бывшего сокурсника звучал как выработавшая свой ресурс бензопила, которая вот-вот взорвется от напряжения, и половину слов Руслан, как ни напрягал слух, вообще не понял. Единственное, что он разобрал, это что Вадим вновь настаивает на встрече.

– Вадик, если ты собираешься рассказать мне очередную сказку, ничего не выйдет, – прокричал в трубку Руслан.

– При… жай, – слабо донеслось из трубки.

– Нет, я очень занят, извини. Если можешь, я встречу тебя у гостиницы, «Идальго», знаешь?

В трубке долго молчали, потом Руслан услышал, как Вадим с кем-то ругается, ему огрызнулись в ответ.

– Я приеду, – сказал он задыхающимся голосом. – Только это последний звонок. И если… не выйдешь…

– Через час я буду ждать тебя у ворот, – четко и раздельно произнес Руслан и отключил телефон. Посмотрел на кипу документов и вздохнул. Право, эта командировка войдет в список самых неординарных в его жизни.

Он вышел на улицу через час пятнадцать, нарочно опоздав, втайне мечтая, что Вадим покрутится здесь и уйдет восвояси, хотя и понимал, что поступает не совсем хорошо. Пусть Вадик так опустился, но в свое время их многое связывало.

На улице было пусто, небо темнело и набухало, как мокрая губка, что указывало на предстоящий дождь. Жаль, он не взял зонта.

К черту. Нужно быть последним stupid,[9]9
  Идиот, дурак (англ.).


[Закрыть] чтобы после вчерашнего снова согласиться на встречу. Сейчас он развернется, откроет эту массивную дверь, поднимется к себе в номер, выпьет стакан вишневого сока, включит те…

– Рус!

Вадим, как больной призрак, стоял возле шлагбаума, у въезда на территорию гостиницы.

С огромной неохотой Руслан спустился по ступенькам и направился к нескладной фигуре. В небе уже чертили зигзаги обжигающе-голубоватой молнии.

Швейцар с удивлением смотрел, как Руслан в своем безупречном костюме шел к какому-то зачуханному бродяге.

– Ну, говори, – потребовал Руслан и вдруг остолбенел, увидев, что Вадим пришел без обуви – на его ногах были только носки, и он часто переступал от холода.

– Ты почему босиком?! Сейчас дождь польет!

– Нет у меня обуви, Рус, поэтому я тебя к себе звал… но дело не в этом, – Вадим потянул за рукав Руслана. – Ты должен выслушать…

– Так, не тяни, – грубо сказал Руслан, вырывая руку. Интересно, видно ли его из окон гостиницы? Он очень хотел верить, что нет, иначе потом разговоров за спиной не оберешься.

– Я… хочу, чтобы ты пошел со мной домой, – умоляюще сказал Вадим. – И я все расскажу тебе.

Лицо Руслана исказила гримаса.

– Извини, Вадик, но твоя квартира не располагает к уютной компании, – не стал лукавить Рус. – К тому же у меня много дел. Как-нибудь в другой раз.

Он развернулся и быстрым шагом пошел по дорожке, ведущей к центральному входу. Вадим дернулся было последовать за ним, но резкий окрик бдительного охранника – и он замер в нерешительности. Однако и сдаваться не намеревался – пытаясь поспеть за Русланом, он мелко засеменил вдоль высокого забора.

– Постой, Рус, пожалуйста. Я… не все рассказал тебе, – задыхаясь и кашляя, выдавил из себя он, и Руслан остановился. С неба упали первые крупные капли. Где-то вдалеке пророкотал раскат грома.

– Говори здесь, домой к тебе я не пойду. Ну же, я слушаю, – раздраженно поторопил Рус.

– Моя дочь… она жива, – Вадим говорил скороговоркой, будто Руслан не дослушает его до конца и уйдет в гостиницу. – Он жива, но и человеком ее назвать нельзя.

Услышав последнюю фразу, Руслан окончательно убедился, что Вадим сошел с ума.

– Что значит – «нельзя назвать человеком»? – полупрезрительно-полунастороженно спросил он. – Что ты имеешь в виду?

– Олеся… – сказал Вадим, и слезы заструились по его рыхлому лицу.

– Что – Олеся?! Ты можешь толком сказать, что происходит?!! – вышел из себя Руслан. Внезапно лицо Вадима изменилось – из униженно-плаксивого оно превратилось в жестокую маску с опасно вспыхнувшими глазами. Он с удивительной быстротой просунул руки сквозь прутья забора и вцепился в Руслана.

– Послушай меня, наконец, ублюдок расфуфыренный. Я неспроста звонил тебе, потому что боялся, что с тобой происходит то же самое. Но ты как огурчик, и я не стал тебе рассказывать всего вчера.

– От… пусти, – хрипло выговорил Руслан, пытаясь вырваться из объятий Вадима, но тот держал его мертвой хваткой.

– Ты будешь слушать меня? – рявкнул Вадим.

– Да, черт бы тебя подрал! – заорал Руслан, и его крик слился с оглушающим раскатом грома. Из будки выглянул охранник и встревоженно смотрел на странную пару, которая общалась через решетку столь своеобразным способом.

– Моя семья не сгорела, я соврал тебе. Но лучше бы она сгорела, клянусь, – свистящим голосом начал говорить Вадим. – С Олесей стало происходить что-то нехорошее сразу после того, как я вернулся из Горячего Ключа, когда был в том доме, помнишь? Ей становилось хуже с каждым днем. Она начала грызть ногти, жаловалась, что они чешутся, те чернели, а потом просто отваливались.

Внезапно на них обрушился целый ливень, ледяные капли с силой замолотили по незащищенным участкам кожи.

– Они просто отваливались. Мы перестали выпускать ее на улицу. Она говорила, что у нее ничего не болело, только все чесалось… Затем она стала лысеть. Мы с женой были в шоке и не могли понять, что происходит. Олесю положили в больницу, но никто не мог определить причину. К тому времени, пока ей делали долбаные анализы, у нее полностью выпали зубы. Но на этом все не закончилось, Рус…

Голос Вадима потонул в новом, куда более громком раскате грома, и некоторое время он просто беззвучно шевелил губами, не сводя с насмерть перепуганного Руслана своих жгучих глаз.

– … на кухне. Я уже не верил врачам. К кому только не обращались, все бесполезно… Ее руки и ноги истончались с каждым днем, как тает сосулька на солнце – сначала пальцы, слипаясь в какой-то отросток, они постепенно превращались в бесцветные нити, потом просто исчезли, затем сами руки и ноги. Ее бедные ножки… Они становились тоньше и меньше, словно усыхали, понимаешь? А потом просто исчезли. Ты слушаешь меня, Рус?!

Да, Руслан слушал, не в силах даже пошевелиться от ужаса. Под ногами Вадима образовались глубокие лужи, но он словно не замечал холодной воды и даже перестал переминаться.

– Ее шея стала длинной, и тело тоже вытянулось, как кокон. Она перестала говорить – язык тоже отвалился. Зато потом вылезли новые зубы – острые, кривые, как у щуки. Сечешь, Рус? Она превратилась в гигантскую гусеницу или червя! Только тело у нее стало дряблым, мешковатым. Я никому этого не рассказывал. Я никого не пускаю к ней. Ее глаза сместились на голову, а на лице, если это, конечно, можно назвать лицом, остался только рот, вернее, пасть. А вчера у нее провалился нос. Чтобы она не сбежала, я посадил ее на цепь. Тогда я тебе сказал, что это собака, но это была моя дочь…

– Я не верю тебе, – с трудом проговорил Рус.

– Я не договорил!! – завизжал Вадим. – Ты обещал выслушать! Не веришь? Пошли со мной, трус! Слабо?!

Руслан в ужасе смотрел на трясущееся за железным забором существо.

– Она убила Андрюшку, нашего сына, – шептал Вадим, раскачиваясь взад-вперед как в трансе. – Загрызла до смерти, объела все лицо. У нас тогда действительно была собака, овчарка. Я убил ее, вымазал морду кровью Андрея и вызвал милицию. Те поверили, что это она загрызла моего сына. А Олесю я спрятал на балконе. Ты понимаешь? Ей было нужно мясо! Сырое мясо!

Этого Руслан уже вынести не мог.

– Shut up![10]10
  Заткнись (англ.).


[Закрыть] Ты псих!! – закричал он, пятясь назад. Вадим снова ухватился за него. Пытаясь освободиться от хватки, Руслан несколько раз сильно дернулся назад, и Вадим по инерции впечатался лбом в металлические прутья забора. Он охнул, но скорее от удивления, чем от боли, и пальцы разжались, выпуская Руслана на свободу. Вадим бессильно опустился прямо в лужу, лоб был в крови, которую непрекращающийся ливень быстро обесцвечивал.

– Если ты еще раз появишься, я позвоню в полицию! – крикнул Руслан, переводя дыхание. К нему уже несся охранник, но Руслан знаком дал понять, что ситуация под контролем. Пока под контролем.

– Я боюсь, что скоро все вскроется, – сипло произнес Вадим и зарыдал. Он рыдал, обхватив виски руками. – Сначала я кормил ее бродячими кошками и собаками. Но дело зашло слишком далеко. Она умрет без мяса. А в тюрьме я не проживу и дня. Слышишь?

Руслан провел рукой по волосам, пытаясь собраться с мыслями. Может, действительно стоит вызвать полицейского, то есть, тьфу, милиционера?! Он ведь не отвяжется от него, это очевидно.

– Рус, ее нужно найти. Ингу. Мы совершили грех, и время расплаты пришло, – голос у Вадима был плавающий, словно внутри его кто-то беспорядочно регулировал настройки. – Свяжись с Клепой, найди ее…

Он что-то еще сказал, но Руслан уже не слышал – он повернулся и побежал к спасительным ступенькам гостиницы.

Охранник что-то зло прокричал Вадиму, сидящему в холодной луже. Только когда он достал дубинку и угрожающе замахнулся, тот медленно поднялся на ноги и, спотыкаясь, побрел прочь, и скоро его сгорбленная фигура скрылась в серой пелене.

* * *

Сон не шел. Руслан выпил снотворное, поприседал, сделал кое-какие дыхательные упражнения, способствующие релаксации, но все без толку. Как только он закрывал глаза, в голову снова и снова лезли мысли о последней встрече с Вадимом, его горящие безумством глаза и этот бред про дочь.

Как он сказал? Отвалились руки и ноги? Чушь собачья! Bull shit[11]11
  Дословно: бычье дерьмо (англ.).


[Закрыть] – вот как это называется! Бред сумасшедшего, нонсенс, белиберда, дырка от жопы! Олеся превратилась в червяка? Да он сам сошел с ума, позволяя Вадиму лить себе в уши эту ахинею!

Он ворочался на кровати, беззвучно шевеля губами. Скорее бы домой! Но до вылета в США еще три дня.

(…держу ее на кухне… посадил на цепь…)

Он уснул почти под утро, и буквально за несколько секунд до пробуждения ему приснился сон. Словно к нему в номер вместо горничной притащился Вадим, на нем был окровавленный фартук, как у мясника, и здоровенный тесак в руке. Шамкая, он рассказывает, что у него закончились запасы и он просит пойти к нему домой. Руслан отнекивается, но Вадим настойчив, он загадочно ухмыляется беззубым ртом с розовыми, как у младенца, деснами. От запачканного кровью фартука несет бойней, Руслан пытается бежать, но спотыкается и падает, слыша позади учащенное дыхание Вадима, вокруг все темнеет, и он начинает кричать.

Проснувшись, он прошлепал в ванную и взглянул в зеркало. Отвратительно. Опухшая, небритая, с темными кругами под глазами. Мистер, с таким face[12]12
  Лицо (англ.).


[Закрыть] не то что идти на семинар, стыдно даже на улицу выйти.

Без особого удовольствия выпив крепкого кофе, Руслан уже точно знал – на семинар он сегодня не пойдет. Но и в бар он не спешил. История Вадима занозой засела глубоко в его мозгу.

После завтрака он позвонил Жене. Она была дома и несказанно обрадовалась, услышав его голос.

– Мы очень скучаем с Кристи, – сказала она, когда они обменялись «пуськи-мапуськи, я тебя люблю, я тоже…» – Что тебе приготовить к приезду?

– Что-нибудь. Полагаюсь на твой вкус, – глядя на свое отражение в зеркале, сказал Руслан. Он высунул язык и подмигнул. Как ни странно, это его развеселило.

– У тебя все нормально? – спросила Женя, и Рус уловил в ее голосе нотки беспокойства.

– Все супер, – ответил Руслан. – Как в самолете – тошнит, а блевануть не могу.

– Хочешь поговорить с Кристи?

– Давай ее сюда.

Минуту в трубке была слышна какая-то возня, и в отдалении он услышал, как Женя говорит дочери: «Сейчас ты услышишь папин голос. Скажи ему „ПРИВЕТ!“.

– Папа, пливет! – пролепетала Кристи. – Пливет, я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, малышка, – сказал Рус, невольно улыбаясь.

– Пасибо. Папа, пока, – Кристи исчезла, и он снова услышал голос Жени:

– Она нарисовала нас с тобой. Здорово получилось!

Они еще немного поговорили, и Руслан повесил трубку.

Есть не хотелось. Собирался принять душ, но раздумал. Включил телевизор и тут же выключил. Посидев в кресле минут пять, он решительно поднялся. Нет, эту тему необходимо закрыть. Сейчас он поедет к Вадиму и поговорит с ним начистоту, и если он снова будет плести ему басни про отваливающиеся конечности, он вызовет «Скорую» – пусть лучше остаток дней его бывший друг проведет на лечебной койке, чем будет заживо гнить в своем захолустье.

* * *

Никто пытался выкинуть из головы утренний разговор (ха-ха, как забавно – разговор с немым!) с Резо, но это неприятное событие никак не выветривалось из его седой головы. Как теперь ему быть? Этот волосатый ублюдок теперь будет следовать за ним по пятам, пока не поймает с поличным. Хотя, по большому счету, его волшебная ложечка, на которую он возлагал огромные надежды, уже достаточно хорошо наточена… да-да, пусть не сомневаются, достаточно для того, чтобы погрузить черенок в глаз и дотянуться до мозговой мякоти. Поэтому он больше не будет доставать ее без особой надобности.

После обеда они находились в так называемой «комнате отдыха» – крохотном, провонявшем потом и пылью помещении, девять квадратных метров, которое, наверное, проветривали в последний раз с момента постройки. К нему подвалил Груша. Громадное бледное пузо свисало, будто мешок с дынями, под носом свежие потеки крови. Улыбаясь детской улыбкой, он протянул Никто влажный от пота тетрадный листок:

– Видишь ага видишь Никто ты только посмотри Никто это мне прислала письмо моя девушка Никто ты ведь грамотный ага? Пожалуйста прошу прочитай мне ага ну не будь паршивой гнидой Никто не издевайся я же не знаю как это читать Никто…

Он выпалил всю тираду на одном дыхании и с тревогой заглянул в глаза Никто, словно боясь, что тот его не до конца понял. Никто взял в руки лист. На лице не дрогнул ни один мускул – он был девственно лист, если не считать грязноватых разводов, оставленных жирными пальцами Груши.

– Ну ты прочтешь мне Никто мы же никогда не были врагами ага Никто ну так как? – забормотал Груша, но Никто вернул ему «письмо» и развел руками – мол, ты что, забыл, что я немой?!

– Ну да. Ага ты же не можешь говорить, – грустно сказал Груша, машинально засовывая в нос указательный палец. – Вот дак всегда болучается, – прогундосил он. В носу что-то чавкнуло, и по ладони побежал ручеек крови. Никто с едва скрытым отвращением увидел, что все ногти Груши были в запекшейся крови. Пара капель упали на листок, но Груша не заметил этого.

Что-то рассеянно бормоча, Груша направился к Варфоломею, плешивому мужичку неопределенного возраста с зелеными от уколов венами. Он был алкоголиком и перепробовал, наверное, все, что только можно. Особым смаком его было рассказывать, какое удовольствие есть хлеб с гуталином. «Мажешь гуталин на хлеб, кладешь на батарею. Утром верхушку убираешь, а спиртик-то в хлебушек впитался!» – заливаясь счастливым смехом, говорил он. Однако Груше не везло – Варфоломей только тупо смотрел на него, помаргивая красными, как стоп-сигнал, глазами, и явно не собирался «читать» письмо.

Никто решил пройти к дежурному санитару и знаками попроситься выйти на улицу, так как духота стояла неимоверная. На выходе он неожиданно столкнулся с Резо. Тот ощерил в улыбке свои нуждающиеся в помощи дантиста зубы:

– Ну что, дрочила, вот я и нашел твою штуку. Нашелся, мля, точильщик-дрочильщик. А я тебя предупреждал, старик. Сейчас я покурю, а когда вернусь, мы с тобой поиграем в бокс.

Он подмигнул Никто и вышел. Никто почувствовал, как у него подгибаются ноги. Все кончено. Неужели он нашел ложку?! Он клял себя за то, что не нашел для своего оружия более надежного места.

В окно он увидел макушку Резо и поднимающиеся над ней кольца дыма. Ноги сами понесли его в спальню. Может, он просто взял его на понт? Сердце колотилось, как пойманный в капкан зверек, и он, оглядываясь, проскользнул в спальню, к тому месту, где спрятана ложка. Присел на корточки, пальцы быстро сковырнули знакомую паркетину.

– Так-так, – раздалось сзади. Никто резко обернулся, издав тихий стон, – как он мог попасться на этот трюк? Резо стоял, покачиваясь с пятки на носок, презрительно глядя на седого старика, который сидел на корточках и бережно прижимал к груди ложку.

– Пошли, дерьмовый старик, – сказал Резо и сплюнул, попав слюной на кровать Никто. – Я преподам тебе урок.

Видя, что Никто и не думает подниматься на ноги, он схватил его за шиворот и потянул с такой силой, что раздался треск рвущейся материи. Никто жалобно замычал.

– Мычи, мычи, – пыхтел Резо. – Щас я твою мычалку укорочу твоей же игрушкой.

И Никто принял решение. Внутри громадной волной поднялась ненависть, и это придало ему силы. Резкий взмах – и черенок почти полностью распахал кадык Резо. Никто по-собачьи прыгнул вбок, и вовремя – из разверстой раны ударила тугая струя крови, заливая батарею и истершийся линолеум.

– Нн. Наа! Кхх, – проговорил удивленно Резо, кончиками пальцев касаясь торчащей ложки.

Никто встал на ноги, с изумлением отметив, что они больше не дрожат. В комнату заглянул Варфоломей.

– Я хочу кушать, – капризно сказал он, почесываясь. При виде Резо, шея которого плевалась красными кляксами, брови любителя бутербродов с гуталином превратились в две маленькие радуги.

– Резо? Никто? – заскулил он. Резо шел к нему, вытянув руки, как лунатик. Варфоломей попятился назад и, споткнувшись о порог, упал на пол. Ослабевший Резо встал на колени и пополз к нему, что-то вопросительно булькая. Его толстые пальцы ухватились за ложку и рванули. Напор струи увеличился, превратившись в небольшой фонтан, и теперь пурпурным дождем поливал Варфоломея. Тот завизжал, и Никто, не веря своей удаче, бросился к двери, насколько ему позволяли силы. Перепрыгнув через два скрюченных тела, он понесся по коридору, затем направо, минуя «комнату отдыха», и вот наконец он у выхода, где дремал бритый наголо дежурный санитар.

– ММММ!!! – замахал Никто руками.

– Чего надо? – недружелюбно спросил санитар.

Никто зажестикулировал еще отчаянней, но это только взбесило дежурного:

– Что ты тут, б…дь, мычишь?! Возьми бумагу и пиши, чего случилось!!

В этот момент из спальни донеслись новые вопли, и лицо санитара изменилось. Он и еще один медбрат побежали к спальне, а Никто остался у входа. Нет, бежать он не собирался. Еще не время. Настроение у него было преотличным. Правда, он потерял оружие и подставил Варфоломея, но это стоило того, чтобы увидеть изумленное лицо Резо с вспоротой глоткой.

Он внимательно оглядел свою одежду. Ничего, ни единой капли крови. На изрытом морщинами лице старика заиграла торжествующая улыбка.

«Non timebo millia pjpuli circumdantis me. Exsurge, Domine, salvum me fac, Deus![13]13
  Не убоюся полчищ, обступающих меня! Услышь меня, господи, спаси меня, боже мой! (лат.)


[Закрыть]» – беззвучно прошептали его сухие губы.

* * *

Однако Руслан опоздал. Вылезая из такси, он увидел, как во двор, опередив его, въехала милицейская машина с включенными проблесковыми маячками. У подъезда стояла «Скорая» и небольшая толпа любопытных.

Он с усилием протиснулся сквозь живую стену. Его взору предстал крупный санитар, накрывавший лежащее на асфальте тело черным полиэтиленом, при этом осталась открытая левая нога. Нога была желтоватого цвета с редкими волосами, в старом носке с дыркой на пятке. Руслан сглотнул, не в силах отвести взгляда от этого серого, заскорузлого носка.

Нет у меня обуви, Рус…

Если до этого у Руслана и были какие-то сомнения, то при виде этой костлявой ноги все они развеялись – это был он, Вадик. Где-то в районе головы трупа на асфальте медленно расплывалось бесформенное багровое озеро. Что случилось? Неудачно покурил и выпал из окна? Или выбросился?!

Возле трупа ютились два милиционера, тщетно пытаясь убедить разойтись собравшихся зевак.

– Тут не «Скорая» нужна, а труповозка, – пробасил санитар неизвестно зачем, хотя и пню было ясно, что врачам тут делать нечего.

Два милиционера, устав препираться с толпой, вошли в подъезд, и Руслан чуть ли не бегом бросился за ними.

– Кто вы? – бросив неприветливый взгляд на него, процедил один из них, с коротко стриженными волосами. Руслан совершенно некстати заметил, что у второго сотрудника волосы волнистые и походили на женские.

– Я… знал его, – выпалил он, будто боясь, что ему не поверят.

– Документы, – потребовал Стриженый, пока они ждали лифт. Руслан послушно полез за паспортом.

– Ты что, американец? – удивился с волнистыми волосами, заглянув в паспорт. У него был высокий голос и женоподобная фигура, и Руслан окрестил его про себя Гомиком.

– Нет, то есть… я русский, но живу в Америке, а родился здесь, – сбивчиво сказал Руслан. – Я тут проездом, живу в гостинице, – добавил он.

Стриженый вернул ему паспорт и критически осмотрел Руслана с головы до ног.

– Странные знакомства, вы не находите? Что у вас общего с этим бомжом-пропойцей?

– Он не бомж, – возразил Руслан, чувствуя обиду за друга.

Милиционеры лишь цинично хмыкнули.

– Это был вопрос времени – он уже два года как за квартиру не платил, – обронил Стриженый, и Руслан понял, что он, скорее всего, участковый. Двери лифта открылись, и они вышли на площадку. На ней тоже толпились соседи, взволнованно обсуждая случившееся.

– Нам нужен еще один понятой, – пропищал Гомик. Желание оказать следствию помощь изъявила скукоженная как чернослив старушка в ветхом платке, поясняя всем, что Вадик от нее часто звонил.

– У него вчера сгорело чевой-то, – не преминула сообщить она. – Видать, готовил чего-то, да забыл с плиты снять.

Дверь вскрывать не пришлось – легкий толчок – и замок, о который Рус еще позавчера содрал заусенец, слетел в одно мгновенье, с лязгом покатившись по выщербленному паркету.

Стриженый прикрыл дверь и пошел осматривать квартиру. Гомик тут же влез в ведро с помоями, брезгливо наморщив нос. В помещении действительно чувствовался стойкий запах горелого.

Пока Стриженый расспрашивал бабку, Руслан прошел в комнату, где они сидели в тот день. Такое ощущение, что после его ухода ничего не изменилось – бутылка виски (уже, разумеется, пустая), недоеденная палка заветрившейся колбасы, открытая банка с ананасами (только вместо ананасов в ней дрейфовали скуренные до основания бычки). Даже его пакет, в котором он тогда принес покупки, все еще лежал на кровати. Вадик что, вообще не спал с тех пор?

Гомик присел на краешек стула, с глуповатым видом прислушиваясь к скрипу, и достал из папки бланк протокола и замусоленную ручку.

«Понеслось-поехало», – с горечью подумал Рус.

Гомик вначале объяснил Руслану разницу между допросом и дачей объяснений, после чего начал нудно расспрашивать о его взаимоотношениях с Вадимом. Руслан отвечал машинально, теряясь в догадках. Зачем Вадик покончил самоубийством? Неужели из-за рака? А может, ему «помогли» уйти в мир иной? Однако он быстро отверг эту версию – он, конечно, уже давно не живет в России и ничего не знал о жизни своего друга, но почему-то версия об убийстве казалась ему наименее вероятной. Да и, положа руку на сердце, кому был нужен Вадим? «Бомж-пропойца», вспомнил он слова Стриженого и вздохнул. Как ни печально, но это правда.

Он расправил на кровати пакет и присел. Гомик продолжал задавать вопросы, быстро строча в протоколе.

Руслан машинально оглядывал комнату. Внезапно взгляд его остановился на серванте. Точнее, на кукле.

«Она так похожа на мою дочь», – вспомнил он слова Вадима.

Руслан разглядывал игрушку и не верил своим глазам – она преобразилась. Он даже поначалу решил, что это другая кукла, но, приглядевшись внимательнее, убедился, что нет, та же самая. Только на этот раз вместо задрипанной грязной неряхи перед ним сидела чистенькая, блестящая красавица с задорным носиком-кнопкой и широко распахнутыми наивными глазами, золотистые кудри волос обрамляли улыбающуюся мордашку. Платье сверкало от блесток, на ногах изящные туфельки… Неужели Вадим специально наряжал этот кусок пластмассы?

В комнату вошел Стриженый, на лице выражение крайней озабоченности. Он сказал, обращаясь к Гомику:

– Кое-какие вопросы. Пойдем-ка на кухню.

Гомик бросил писанину и проворно вылез из-за стола. Руслан молча последовал за ними. В коридоре маячила встревоженная старушка, прижав к груди птичьи руки.

– Он не говорил, зачем ему это было нужно? – спросил Стриженый, указывая на пол. Руслан посмотрел и вздрогнул – это была цепь. Толстая, с массивными звеньями, она была закреплена на батарее. Весь пол в грязных разводах подсыхающей слизи, словно здесь недавно разлили крахмал. И кровь. Весь пол был заляпан крупными засохшими каплями, будто у Вадима носом шла кровь. Рядом с плитой грязная донельзя миска. В воздухе витал отвратительный запах.

– Он что-то готовил в духовке, – сказал Стриженый. Внутренняя сторона дверцы плиты была вся закопчена. – И это «что-то» явно пригорело.

Он открыл духовку и стал осторожно принюхиваться.

– Фу, ну и вонь, – он брезгливо закрыл дверцу. – Там какие-то угли, наверное, от курицы.

– Кстати, ты не знаешь, у него были домашние животные? – задал вопрос Гомик.

– Н-не знаю, – холодея, ответил Рус.