Текст книги "Политическая система СССР в период Великой Отечественной войны и послевоенные десятилетия. Учебное пособие"

В переводе на подобную отечественную продукцию из 8 млн 415 тыс. тонн живого веса скота можно было получить расчетным путем 3,4 млн тонн мяса, сала, колбас, говяжьей и свиной тушенки и т. п. фабрикатов или полуфабрикатов. К этому количеству следует прибавить 40 тонн государственного резерва, а также примерно до 1 млн тонн мяса домашней птицы, кроликов и неучтенного в 1941–1942 гг. мяса, полученного фронтовыми частями Красной Армии и полевыми конторами Главзаготскота центра России Наркомзага СССР, действующими в тех областях страны, которые находились в прифронтовой полосе первых лет войны, всего, таким образом наше государство располагало для снабжения продовольствием Красной Армии и 60–80 млн городского населения СССР, получавшего продукты питания по карточкам, примерно около 4,5 млн тонн мясной продукции в разных видах.

На первый взгляд такое увеличение по сравнению с расчетным количеством отечественного мяса, израсходованного на продовольствие в годы войны, может показаться чрезмерно большим. Но если принять во внимание количество скота, других животных (кроликов) и птицы, имевшееся в личном хозяйстве колхозников и единоличников и не только используемое на собственное потребление, но и выбрасываемое на рынок или в натурообмен с горожанами на предметы ширпотреба, оставшегося у последних еще с мирного времени, а также количество колхозного мяса, расходуемого на общественное питание механизаторов МТС, и прибавить к этому мясо, производимое подсобными хозяйствами ОРСов (отделов рабочего снабжения при промышленных предприятиях или учреждениях), личными подсобными хозяйствами рабочих и служащих, то большинство сомнений на сей счет отпадут сами собой.

А теперь настала пора соотнести полученные нами в своей основе более точные сведения об объеме зерновой продукции и мяса отечественного происхождения, которыми располагало советское государство в годы военного лихолетья с данными скрупулезно учтенного американского ленд-лиза, взятыми из уже используемого мною раньше дневника майора Джордана. Правда, и здесь нужны некоторые разъяснения по поводу относительной условности проводимого вновь сравнения. Дело в том, что подавляющая часть (примерно пять шестых) американского мяса представлена в консервированном виде – свинина, говядина, знаменитая тушенка, нареченная у нас в стране «вторым фронтом», колбаса, колбасные добавки, консервированные цыплята и т. п. Сравнивать консервированную мясную продукцию с сырым мясом можно весьма условно.

Переведя американские фунты в килограммы и тонны, получаем около 1 млн 847 тыс. тонн американского мяса, поставленного в СССР в течение войны. Что касается хлебного зерна и муки, то их ленд-лизовский объем равнялся (по тому же источнику) 1 млн 756 тыс. тонн. При некоторой условности сопоставления тех и других показателей американского ленд-лиза с показателями отечественного производства, исчисляемым по впервые вводимым в научный оборот материалам Наркомзага СССР, бесспорен тот факт, что удельный вес как в количественном, так и в качественном отношении американских поставок в СССР мясной продукции существенно превышал долю союзнических хлебных поставок в общем хлебном балансе нашей страны военного времени.

Отдавая дань относительности исторических параллелей такого сопоставления, следует подчеркнуть, что место и значение американской тушенки во всем союзническом ленд-лизе было столь же весомым в количественном плане, как и принудительно навязываемые нам в постсовесткой России «ножки Буша», с той лишь разницей, что ленд-лиз мы оплачивали из американского займа, а ныне рассчитываемся валютой по мировым ценам, при всей качественной противоположности той и другой продукции «дядюшки Сэма».

Выражаясь так, я далек от стремления принизить значительную роль продовольственной части ленд-лиза в борьбе с общим врагом, как это имело место в отечественной историографии эпохи «холодной войны» и по нелучшей традиции еще продолжает встречаться в некоторых наших современных работах. В подобную крайность впали авторы многотомного труда по истории крестьянства в СССР, которые утверждали, будто «продовольствие, полученное по ленд-лизу из США и Канады, составляло 2 % наших внутренних заготовок». Вероятно потому, что сам, участвуя в подготовке названного первого тома обобщающего издания, принял на веру и воспроизвел эту цифру в своей последней интересной книге видный историк-аграрник и мой добрый товарищ, совсем недавно безвременно ушедший в мир иной Ю. В. Журов, много лет славно потрудившийся на посту сначала проректора по научной работе Красноярского госпединститута, а затем заведующего кафедрой и ректора Брянского госуниверситета им. академика И. Г. Петровского.

Обратив внимание на эту крайность, уместно будет сказать, что в противоположную крайность впадают те современные историки и публицисты, которые пишут о так называемом «роге изобилия» американского продовольственного ленд-лиза или бездоказательно заявляющие, что главным в ленд-лизе были не танки, студебеккеры и командирские джипы, а продовольствие и что без поставок техники и вооружений СССР имел шансы выиграть войну, а без «второго фронта», как скептически величали американскую тушенку отечественные современники Великой войны, нет.

Сравнительно весомый вклад американского мясо-консервного ленд-лиза в сравнении с хлебным не меняет того, что в деле снабжения основными видами продовольствия страны нашей, и Красной армии в особенности, определяющая роль все же принадлежала отечественному сельскому хозяйству, основанному в ту грозную пору на общественном колхозно-совхозном производстве, главной фигурой которого был не вчерашний мелкий товаропроизводитель, а новый крестьянин-колхозник и рабочий специализированного откормочно-животноводческого совхоза.

Решение этой части продовольственной проблемы было главным итогом трудовой деятельности отечественной колхозной деревни. В основе этого выдающегося достижения лежали высокие морально-волевые качества миллионов рядовых тружеников села тех лет – женщин всех возрастов, престарелых мужчин, не только подростков, школьников, а также и детей младших школьных лет, движимых глубокой любовью к своей Родине, большой гражданской ответственностью за результаты своего труда и осознанной жертвенностью во имя спасения родного очага, своей земли, своего народа, Отчизны.

Вместе с тем на редкость надежно сработал огромный мобилизационный потенциал колхозно-совхозной системы производства и распределения, позволивший советскому государству, вопреки всем трудностям и невзгодам военного лихолетья, сосредоточить в своих руках жизненно необходимое количество хлеба и высококалорийной мясной продукции. Не будь он задействован на полную мощность, едва ли Советский Союз мог не только выстоять в смертельной схватке с фашизмом, но и переломить ему становой хребет в битвах за Смоленск, Москву, Сталинград и на Курской дуге, получив от союзников к началу 1944 г менее трети ленд-лизовской и иной помощи.

Подчеркивая это, я с вполне осознанным моим поколением школьников 2—5-х классов периода войны, каждое лето работавших в колхозе, как и на семейных приусадебных участках, с возмущением выступаю против столь разнузданно-огульного очернения колхозно-совхозного строя, чем грешат многие современные отечественные историки, обществоведы и в особенности публицисты. Не создав колхозного строя, страна не одержала бы Великой Победы, которой по праву гордимся все мы сегодня. И как глубоко прав был наш великий А. С. Пушкин, когда писал о себе: «Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя… Но клянусь честью, что ни за что на свете не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».

В последнее время в отечественной историографии преобладающими стали сплошь негативные оценки коллективизации. Спору нет, в истории форсированной «революции сверху», как назвал советскую коллективизацию ее «крестный отец» – И. В. Сталин, было немало буквально драматических страниц, основной перечень которых назван в первой части нашей статьи. Но вполне обоснованная констатация этого обстоятельства не должна использоваться в целях бездумного нашего отрешения от сравнительно недавнего советского прошлого. А сегодня к числу видных отечественных историков, пишущих о Великой Отечественной войне, кто, не кривя душой, придерживается позиции аналогичной пушкинской, можно отнести, кроме уже упоминавшихся мною, Ю. В. Арзуманяна, Ю. В. Журова, О. А. Ржешевского, В. Т. Анискова, А. А. Данилова, В. П. Зимонина, А. Ф. Киселева, Г. А. Куманева, Н. А. Нарочницкую, Е. П. Титкова, А. И. Уткина и некоторых других.

«Сопоставляя высокую цену, заплаченную народами СССР за совершенный в преддверии Второй мировой войны индустриальный рывок с ценой, которой им в противном случае пришлось бы расплатиться за военно-техническую и экономическую отсталость страны – справедливо обобщает свои наблюдения по истории создании Военно-промышленного комплекса в СССР в 1920—1950-х гг. Н. С. Симонов, – не приходится считать ни напрасными, ни чрезмерными… Не меньше чем советско-сталинское руководство страны, – заключает он свой вывод, – в этих жертвах и лишениях виновен воинствующий империализм так называемых культурных наций».

Солидаризируясь с этими всесторонне продуманными обобщениями в порядке дополнения применительно к проблематике своей статьи подчеркну, что в столь высокой цене, не пущенной на ветер, хотя и безмерно тяжкой, была весомая доля, пришедшаяся на колхозно-совхозную деревню. Критикуя доморощенных фальсификаторов, которой мне приходится заниматься ныне, сошлюсь на мнение, высказанное маститой исследовательницей и блестящей публицисткой Н. А. Нарочницкой. «Право на будущее, – пишет она в очередной своей монографии, – имеет только тот, кто уважает свое прошлое. История всегда находит путь преемственности, и потому ее нельзя разделить, нельзя зачеркнуть в ней ни одной страницы, даже трагической и печальной. А именно такой страницей, хотя и вполне оправдавшей себя в судьбоносные годы Великой Отечественной войны являлась и форсированная коллективизация советской деревни.

§ 3. Политическое развитие СССР в 1945–1953 годы

Главной задачей внутренней политики СССР в послевоенные годы было восстановление народного хозяйства. Оно началось еще в 1943 г. и расширялось по мере изгнания оккупантов. Сразу же после победы над Германией ГКО постановил перевести часть оборонных предприятий на выпуск товаров для населения. Пересмотрен был государственный бюджет на III и IV кварталы 1945 г. и на 1946 г. Предусматривалось сокращение ассигнований на военные нужды и увеличение расходов на развитие гражданских отраслей экономики. В августе 1945 г. Госплан СССР получил задание подготовить проект плана восстановления и развития народного хозяйства. Выпуск военной продукции в 1945 г. был сокращен на 31 % по сравнению с 1944 г.

В июне 1945 г. принят закон о демобилизации тринадцати возрастов личного состава армии. 17 июля на Белорусский вокзал Москвы прибыли первые эшелоны с демобилизованными, которых встречали тысячи горожан с цветами. В 1947 г. демобилизация в основном завершилась, к мирной жизни вернулись 8,5 млн человек. Численность Красной Армии сократилась с 11,4 млн человек (май 1945 г.) до 2,9 млн (конец 1948 г.).

В соответствии с задачами мирного времени после войны была проведена реорганизация ряда наркоматов. В 1946 г. наркомат боеприпасов стал Министерством сельскохозяйственного машиностроения, наркомат минометного вооружения – Министерством машиностроения и приборостроения, наркомат танковой промышленности – Министерством транспортного машиностроения. Создавались новые министерства – промышленности средств связи; медицинской промышленности и др. Возобновлению нормального режима труда способствовала отмена обязательных сверхурочных работ, восстановление восьмичасового рабочего дня и ежегодных оплачиваемых отпусков.

4 сентября 1945 г. был упразднен ГКО. Основные функции по управлению страной сосредоточились в руках Совнаркома. 10 февраля 1946 г. состоялись выборы в Верховный Совет СССР второго созыва. Как и до войны, в бюллетени вносились фамилии предварительно согласованных во всех инстанциях кандидатов в депутаты. В марте 1946 г. открылась первая сессия нового Верховного Совета СССР. На ней утвердили пятилетний план восстановления и развития народного хозяйства на 1946–1950 гг., сформировали новое правительство. На пост Председателя Президиума избран Н. М. Шверник, а М. И. Калинин с почестями отправлен на пенсию. 15 марта принят закон о преобразовании Совнаркома в Совет министров СССР. Новое наименование шло в русле возвращения от революционной символики к традиционно российской. Незадолго до этого была осуществлена реформа органов военного управления. 25 февраля 1946 г. был упразднен наркомат Военно-морского флота (образован в декабре 1937 г.), военно-морские силы включены в состав наркомата Вооруженных сил СССР, Красная Армия переименована в Советскую Армию.

В 1945–1952 гг. роль Политбюро как генератора политического курса по сравнению с предвоенным временем заметно снизилась. За эти годы состоялось только девять его заседаний. Сталин возглавлял Совмин СССР и в официальных случаях именовался «Глава Советского Государства». Функции партийных и государственных органов переплетались все теснее. Внутри Политбюро сложился узкий круг приближенных к Сталину лиц (в разное время так называемые «пятерка», «шестерка», «семерка», «восьмерка», позже – «девятка» руководителей). С октября 1946 г. в состав «семерки» входили Сталин, Молотов, Берия, Микоян, Маленков, Жданов, Вознесенский. На «ближний круг» замыкались вопросы внешней политики и внешней торговли, госбезопасности, вооружения и функционирования армии, другие вопросы государственного управления.

При Совете Министров в феврале 1947 г. были созданы 8 отраслевых бюро (позднее их стало больше), каждое из которых координировало родственные министерства и ведомства. Председателями бюро стали Маленков, Вознесенский, Сабуров, Берия, Микоян, Каганович, Косыгин, Ворошилов. В аппарате ЦК партии остались только два управления: кадров, агитации и пропаганды, а также два отдела – оргинструкторский и внешней политики; отраслевые отделы были ликвидированы. В публичных выступлениях упоминание о «руководящей роли Коммунистической партии» звучало сравнительно реже. В феврале 1946 г. Сталин заявил, что единственная разница между коммунистами и беспартийными состоит в том, что первые являются членами партии, а вторые нет, что тоже воспринималось как снижение авангардной роли партии.

Разногласия, имевшиеся в руководстве СССР при определении наметок плана 4-й пятилетки, вызывались различием представлений об основных тенденциях послевоенного развития. А. А. Жданов, Н. А. Вознесенский и ряд других деятелей считали, что с возвращением к миру в капиталистических странах наступит экономический кризис, усилятся межимпериалистические противоречия и конфликты. Это сулило ослабление угрозы СССР со стороны западных держав и позволяло отказаться от традиционной политики форсированного развития тяжелой промышленности, остановиться на сравнительно либеральных вариантах плана, в большей мере опираться на экономические рычаги (цены, стоимость, кредит, прибыли) в дальнейшем развитии народного хозяйства.

Маленков, Берия и другие больше полагались на экономические оценки и прогнозы академика Е. С. Варги и не исключали способности капитализма справиться с внутренними противоречиями. С этой точки зрения послевоенная международная обстановка виделась крайне тревожной, наличие у противника атомной бомбы делало ее еще мрачнее. Отказ от дальнейшего форсированного развития индустриальных и оборонных отраслей и от командно-административных методов руководства экономикой исключался. Развитие событий оправдывало прогнозы политических «ястребов».

Соратники И. В. Сталина, занимавшие ключевые посты в партийных и государственных структурах власти, были вовсе не единой и однородной командой, как могло казаться в свете показного почитания и славословий, расточавшихся в адрес лидера. Стремясь закрепить свою власть, они в определенном отношении выступали единой командой, но в других – не брезговали древнейшими методами политической интриги. Победы и поражения в не видимой для населения страны борьбе за выход на ближайшие подступы к власти позволяют различать три этапа в почти восьмилетнем послевоенном сталинском руководстве. Рубежами между ними выступают март 1949 г. и июль 1951 г.

На первом этапе Сталин несколько дистанцировался от наиболее влиятельных в годы войны членов ГКО и постарался обезопасить властный Олимп от возможных покушений со стороны генералитета, вышедшего из войны в ореоле спасителей Отечества. К концу войны советские Вооруженные силы имели в своих рядах 12 маршалов Советского Союза, 3 главных маршала и 12 маршалов родов войск, специальных войск, 2 адмирала флота. В августе 1944 г. в Красной Армии, без ВМФ, НКВД и НКГБ, насчитывалось 2952 генерала, из которых 1753 получили генеральское звание в период войны.

Под пристальным вниманием сразу же после войны оказался Г. К. Жуков. 27 июня 1945 г. он пригласил на дачу под Москвой знатных гостей. Среди них были военачальники С. И. Богданов, В. В. Крюков с женой, исполнительницей русских народных песен Л. А. Руслановой, А. В. Горбатов, В. И. Кузнецов, В. Д. Соколовский, К. Ф. Телегин, И. И. Федюнинский, В. И. Чуйков. Продолжая праздновать победу, они всячески превозносили вклад в нее Жукова, говорили о нем как о победителе Германии. А на следующий день с записями разговоров был ознакомлен Сталин, и это стало причиной подозрительности к маршалу.

Для компрометации полководца было использовано так называемое «дело авиаторов». Командующий Военно-воздушными силами Советской армии А. А. Новиков и нарком авиационной промышленности А. И. Шахурин, по показаниям арестованного в начале 1946 г. маршала авиации А. С. Худякова, были обвинены в приеме на вооружение самолетов и моторов с производственными дефектами, что вело к большому числу катастроф. На основе сфабрикованных в ведомстве В. С. Абакумова материалов Новиков, Шахурин и пятеро их подчиненных были осуждены на разные сроки лишения свободы. Тень пала и на Маленкова с Берией, отвечавших за работу авиационной промышленности. Во время следствия были также получены показания о попытках Жукова «умалить руководящую роль в войне Верховного Главнокомандования».

Весной 1946 г. были арестованы 74 генерала и офицера Группы советских войск в Германии по обвинениям в растрате фондов и вывозе для себя из Германии и Австрии разного имущества, мебели, картин, драгоценностей. Но вскоре в обвинениях стал фигурировать антиправительственный заговор военных во главе с Жуковым.

Г. К. Жуков был отозван с руководящих постов в Германии, где его заменил возведенный в маршальское звание В. Д. Соколовский, а затем (с марта 1949 г. по март 1953 г.) генерал армии В. И. Чуйков. В марте 1946 г. Жуков получил назначение на пост главнокомандующего Сухопутными войсками Советской Армии и заместителя министра обороны СССР. А 1 июня 1946 г. состоялся разбор «дела Жукова» на заседании Высшего военного совета. Обвинения против него поддержали члены Политбюро Г. М. Маленков и В. М. Молотов. Однако маршалы И. С. Конев, А. М. Василевский, К. К. Рокоссовский, П. С. Рыбалко, хотя и отметили недостатки характера обвиняемого, ошибки в его работе, твердо стояли на том, что заговорщиком он быть не может. «Он патриот Родины, и он убедительно доказал это в сраженьях Великой Отечественной войны», – утверждал маршал Рыбалко. Обсуждение закончилось выводом Сталина: «А все-таки вам, товарищ Жуков, придется на некоторое время покинуть Москву». Внешне казалось, что он не желал идти из-за маршала на конфликт с членами Политбюро.

3 июня 1946 г. Жуков получил назначение на пост командующего Одесским военным округом. Однако этим дело не закончилось. Против него выдвигались новые обвинения, в частности в присвоении и вывозе из Германии большого количества различных ценностей. В феврале 1947 г. его вывели из числа кандидатов в члены ЦК, в январе 1948 г. назначили на командование менее значимым Уральским военным округом. Сталин, сложивший с себя обязанности министра Вооруженных сил СССР, передал их сначала Н. А. Булганину (март 1947 г.), затем А. М. Василевскому (март 1949 г.). Последний исполнял их до марта 1953 г.

В феврале 1950 г. из Министерства вооруженных сил СССР были выделены Военно-морские силы и образовано Военно-морское министерство (министры – И. С. Юмашев, Н. Г. Кузнецов), а Министерство Вооруженных сил переименовано в Военное министерство. 15 марта 1953 г. оно вновь объединено с Военно-морским министерством в одно – Министерство обороны СССР, просуществовавшее до 26 декабря 1991 г. Опала Жукова закончилась летом 1951 г., а на XIX съезде партии его вновь избрали кандидатом в члены ЦК.

Жертвами интриг после войны стали и другие представители генералитета. Г. И. Кулик и В. Н. Гордов изобличены как «сторонники реставрации капитализма в СССР»; флотоводцы Н. Г. Кузнецов, Л. М. Галлер, В. А. Алафузов, Г. А. Степанов обвинены в том, что в рамках соглашений об обмене военно-технической информацией передали союзникам во время войны документацию на парашютную торпеду; Кузнецов был понижен в звании, остальные приговорены к различным срокам заключения. Репрессиям подверглись В. В. Крюков и его жена.

Маршал артиллерии Н. Д. Яковлев (начальник Главного артиллерийского управления в годы войны, а с 1948 г. заместитель военного министра) постановлением Совмина «О недостатках 57-мм автоматических зенитных пушек С-60» снят с поста и арестован по обвинению во вредительстве (февраль 1952 г.). Вместе с ним были арестованы начальник ГАУ И. И. Волкотрубенко и заместитель министра вооружения И. А. Мирзаханов. Но за 15 с лишним месяцев следствие так и не выявило фактов, которые могли бы дать основание для их осуждения.

Уже к концу войны становились заметными изменения в расстановке сил в самом Политбюро ЦК. Явно ослабевали позиции старших по политическому возрасту соратников Сталина. Л. М. Каганович снят с поста наркома путей сообщения как «не сумевший справиться с работой в условиях военной обстановки» (март 1942 г.). К. Е. Ворошилов выведен из ГКО (1944). В. М. Молотов был резко осужден за санкцию на публикацию речи Черчилля в советской печати, обещания ослабить цензуру (декабрь 1945 г.) и даже за согласие в 1946 г. на избрание почетным членом АН СССР, в котором Сталин увидел умаление достоинства «государственного деятеля высшего типа». Особое недовольство вызвано тем, что он не удержал собственную супругу «от ложных шагов и связей с антисоветскими еврейскими националистами».

«Дело авиаторов» пошатнуло позиции Г. М. Маленкова. 6 мая 1946 г. вышло постановление Политбюро, в первом пункте которого утверждалось: «Установить, что т. Маленков, как шеф над авиационной промышленностью и по приему самолетов – над военно-воздушными силами, морально отвечает за те безобразия, которые вскрыты в работе этих ведомств (выпуск и приемка недоброкачественных самолетов), что он, зная об этих безобразиях, не сигнализировал о них в ЦК ВКП(б)». Второй пункт постановления гласил: «Признать необходимым вывести т. Маленкова из состава Секретариата ЦК ВКП(б)». Утратив секретарский пост он тем не менее остался одним из заместителей Председателя Совета Министров и членом Политбюро (избран в марте 1946 г.). 13 мая 1946 г. он возглавил Специальный комитет по реактивной технике и первые месяцы опалы был сосредоточен на его проблемах.

Как некоторое умаление власти Берии следует рассматривать его перемещение с поста министра внутренних дел на пост председателя Специального комитета при ГКО по руководству «всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана». На эту должность он был назначен 20 августа 1945 г.; на посту министра в декабре 1945 г. его заменил С. Н. Круглов. Оставаясь в Политбюро, Берия и Маленков пользовались любой возможностью для дискредитации Жданова и его выдвиженцев Н. А. Вознесенского (председатель Госплана СССР), А. А. Кузнецова (секретарь ЦК), М. И. Родионова (председатель Совмина РСФСР).

Неблагоприятно для «ленинградцев» развивались события на международной арене. Вопреки их предположениям, противоречия между социализмом и капитализмом проявились в большей мере, чем внутри ведущих капиталистических стран. Объективно виноватыми они оказались и в том, что в подведомственном Жданову Ленинграде был проявлен либерализм в отношении поэтессы А. Ахматовой и писателя М. Зощенко.

Проигрыш «ленинградцев» явственно обозначился 1 июля 1948 г. в связи с возвращением из опалы Маленкова и назначением его на пост секретаря ЦК. Внезапная смерть Жданова 31 августа 1948 г. ускорила разгром «ленинградцев». В начале 1949 г. от обязанностей секретаря ЦК был освобожден Кузнецов, из Политбюро вывели Вознесенского. Падение «ленинградцев» ослабило позиции «старой гвардии». В марте 1949 г. Микоян (связанный родственными отношениями с Кузнецовым) был освобожден от руководства внешней торговлей. Молотов утратил пост министра иностранных дел (назначен А. Я. Вышинский). Смещение Молотова, остававшегося в сознании народных масс вторым лицом в государстве, фактически означало лишение его возможности наследовать высшую власть в стране в случае ухода от дел Сталина.

Период с марта 1949 г. по июль 1951 г. характеризуется резким усилением в руководстве позиций Маленкова и Берии (шансы последнего подкреплялись успешным испытанием атомной бомбы), приближением к властному Олимпу Н. С. Хрущева (в декабре 1949 г. избран первым секретарем МК и МГК, секретарем ЦК партии). Параллельно происходило укрепление позиций заместителя председателя Совмина СССР Н. А. Булганина. В феврале 1948 г. он был переведен из кандидатов в члены Политбюро, а в феврале 1951 г. утвержден председателем бюро Совмина по военно-промышленным и военным вопросам.

В 1949 г. по сфабрикованному при активном участии Маленкова «ленинградскому делу» началось уголовное преследование большой группы руководителей. Первые аресты произведены в августе. Обвинялись А. А. Кузнецов, М. И. Родионов, П. С. Попков в проведении в Ленинграде Всероссийской оптовой ярмарки без специальной санкции правительства, Н. А. Вознесенский – в умышленном занижении государственных планов, фальсификации статистической отчетности и утере секретных документов. Очевидно, что в связи с арестами «преступников» столь высокого ранга в январе 1950 г. восстановлена смертная казнь, отмененная 26 мая 1947 г.

Подоплека преследований «ленинградцев» хорошо представлена в подготовленном Маленковым и Берией проекте закрытого письма Политбюро членам и кандидатам в члены ЦК от 12 октября 1949 г.: «Можно считать установленным, что в верхушке бывшего ленинградского руководства уже длительное время сложилась враждебная партии группа… С одним из руководящих членов этой группы Капустиным, как выяснилось теперь, во время пребывания его в 1936 г. в Лондоне установила связь английская разведка. Сейчас стало очевидным, что Кузнецов А. и Попков имели сведения об этом, но скрыли их от ЦК… Во вражеской группе Кузнецова неоднократно обсуждался и подготавливался вопрос о необходимости создания Российской коммунистической партии большевиков… и ЦК РКП(б) и о переносе столицы РСФСР из Москвы в Ленинград. Эти мероприятия Кузнецов и др. мотивировали в своей среде клеветническими доводами, будто бы ЦК ВКП(б) и Союзное правительство проводят антирусскую политику и осуществляют протекционизм в отношении других народов за счет русского народа». Большую долю ответственности Маленков и Берия возлагали и на покойного Жданова.

На еще одну причину подозрительности Сталина в отношении «ленинградцев» указывается в книге А. И. Микояна «Так было. Размышления о минувшем» (1999). «Ленинградцы» были якобы «недовольны засильем кавказцев в руководстве страны и ждали естественного ухода из жизни Сталина, чтобы изменить это положение, а пока хотели перевести Правительство РСФСР в Ленинград, чтобы оторвать его от московского руководства». О Вознесенском говорили как о будущем председателе Совета министров РСФСР, о Кузнецове – как о первом секретаре ЦК КП РСФСР, о Жданове – как о генеральном секретаре. В такой перспективе Сталин увидел угрозу и лично для себя. «Если из его рук уходит российская партия и российская государственность, то он остается генералом без армии». В результате, Сталин не дал своей санкции на рассылку письма Маленкова и Берии от октября 1949 г., однако карательную машину против «ленинградцев» не остановил.

В конце сентября 1950 г. обвиняемые предстали перед судом. Средства массовой информации о нем ничего не сообщали, чтобы не давать повода для слухов о расколе в руководстве страны. После расстрелов 26 главных обвиняемых (1 октября 1950 г.) последовала «чистка», закончившаяся увольнением с работы и осуждением 69 руководителей, обязанных своим выдвижением ленинградской партийной организации, и 145 их близких и дальних родственников. Из 214 осужденных 36 работали в Ленинградском обкоме и горкоме партии, в областном и городском исполкомах, 11 занимали руководящие посты в других обкомах партии и облисполкомах, 9 – в райкомах и райисполкомах Ленинградской области.

Проигрыш «ленинградцев» обусловлен отнюдь не тем, что их противники оказались более искусными в интригах и аппаратных комбинациях. В более широком плане он означал поражение направления в руководстве страной, ориентированного на первоочередное решение внутренних политических, экономических и гражданских проблем – смещение приоритетов хозяйственного развития в сторону группы «Б», решение проблем политического образования и культуры, подготовку новых Конституции и Программы партии. Одновременно это было победой направления, связанного с руководством военно-промышленным комплексом и делавшего ставку на его всемерное развитие как главного инструмента в сражениях на фронтах «холодной войны» и, в конечном счете, на достижение мирового господства под флагами социализма и коммунизма.

С арестом министра государственной безопасности В. С. Абакумова (июль 1951 г.) начался этап подготовки более радикальных изменений в руководстве страной. Министр МГБ, бывший главным исполнителем расправы над «авиаторами», Жуковым, «ленинградцами», видимо, не вполне устраивал Сталина как организатор расследования «преступлений» Еврейского антифашистского комитета.