Текст книги "Затяжной конфликт"

2. Беседы с Самозванцем

Командир восьмой сотни. О Наполеоне Бонапарте, Александре Сергеевиче Пушкине и других выдающихся деятелях. Обида Виктора Блинова. Потусторонние сны.

Поначалу Максим… как бы поприличнее выразиться?.. слегка офонарел, узнав, что во главе Дружины поставлен Григорий Отрепьев. Да-да, тот самый – Лжедмитрий. Подумалось: сбрендил Архистратиг. Однако на учениях самозванец показал себя человеком решительным и неглупым. За действиями своей армии он следил с невысокого холма. Принимал донесения наблюдателей, отправлял вестовых передать «сражающимся» дополнительные указания.

Отрабатывалось отступление при частичном охвате вражеским войском. Несколько десятков человек потрясали деревянными мечами и вопили перед фронтом и с флангов, изображая неприятеля. Нужно было следить, чтобы при отходе отряд не распался на мелкие группы, вовремя проводить подмену уставших, «раненых» и «убитых» воинов.

Максим записался в сотню, в которой состоял Славка. Их командир на сборы не явился, заместитель назначен не был, и начался большой марлезонский бардак. Само собой вышло, что решения стал принимать Максим, хотя, видит Бог, он вовсе не стремился руководить.

– Ребята, на левом фланге дыра! Смещаемся левее!

– Давайте сменим того изящного паренька, он достаточно пробыл на передовой.

– Первый ряд, отходим чуть быстрее! Еще, еще!

Максимов стиль командования ребятам понравился, и сотня работала на удивление слаженно. По ходу дела выяснилось, что субтильного юнца зовут Петей, здоровенного пьяного детину в футболке с надписью «Пьянству – бой!» – Федей, а хлопца с казацким чубом, приплюснутым носом и глазами навыкате – Лёхой. На общем разношерстном фоне особо выделялся лохматый длинноволосый парень по имени Олег; как стало известно во время перекура – анархист, активист экологического движения и борец за права животных.

На вечернем сборе командиров Максим впервые увидел воеводу вблизи. Маленького роста, ширококостный, он был слегка похож на фотографию молодого Ленина, недавно попавшуюся в Интернете. Рядом с ним околачивался его помощник по прозвищу Толстый Вася, рыжий и лохматый как орангутан, сбежавший из зверинца.

Самозванец сыпал архаизмами, перемежая их жаргоном разных эпох: видать, общался на том свете со всяким сбродом. Был он также не прочь щегольнуть латинской фразой, вставляемой обычно не к месту.

– Ты кто таков? Не припомню тя допрежь сего дня.

– Виктора Блинова не было, я его заменял, – отрапортовал Максим.

– Раздолбая Виктора? Опять, поганец, рамсы попутал! А я гляжу, осьмая сотня ныне подвизалась отменно. – Резко сменив интонацию, он обратился к помощнику: – Зачем не доложил?

– Замотался, простите великодушно. Вижу, всё благоразумно – ну и не стал беспокоить.

В ответ на умоляющий взгляд Васи Максим ободряюще подмигнул: мол, никому не скажу, что ты не удосужился заглянуть на наш фланг и сейчас впервые услышал про отсутствие Виктора.

– Блинчикова – рядовым в одиннадцатую сотню, новенького – сотником осьмой, – распорядился воевода. – Как звать?

– Максим.

– Желаешь стать предводителем осьмой сотни?

– Нет.

– Во шельмец! Хвалю. Ну, не желаешь – твоя воля, а я уже тя приговорил. Dura lex sed lex11
  Закон суров, но это закон (лат.).


[Закрыть].

– Служу Всевышнему! – буркнул Максим. Небесного устава он не знал, но решил, что такой ответ подойдет.

– Служи, служи, – одобрил Самозванец и стал излагать план учений на завтрашний день.

– Ты не обижайся, что он тебя дурой обозвал, – шепнул Максиму Толстый Вася. – Это он так, для порядку.

По окончании инструктажа Самозванец подозвал Максима к себе. Устроил допрос: кто таков, зачем, откуда. Максим, как мог популярно, объяснил род своих занятий. Григорий рассказу о компьютерах не удивился.

– Вон оно как! Теперь-то я уразумел, отчего народ ныне такой бездумный, – кивнул он. – За вас эти ваши изделия думают, а вы уж разучились за ненадобностью. Скоро, глядишь, измыслите изделие, чтобы за вас девок любило – тады и вовсе без хлопот заживете.

Бессемейное положение Максима не вызвало у воеводы сочувствия.

– Это к лучшему, – заявил он. – Коли убьют, то ни вдовы, ни сирот. Даром что опосля Последней Битвы всё одно ничего из прежнего не останется.

Отрепьев сразу проникся к Максиму теплыми чувствами. Этому способствовало расположение приблудной кошки, постоянно ошивавшейся при Лжедмитрии. Она была изящна, аристократична и капризна. В ней чувствовалась благородная сиамская кровь, хотя изрядно разбавленная помойными генами. Григорий называл ее Мариной, безудержно баловал и безраздельно доверял кошачьей интуиции в оценке людей.

В одну из встреч Максим рискнул задать давно вертевшийся на языке вопрос:

– Послушай, почему командовать живыми назначили тебя, воскрешенного?

– По знакомству, – усмехнулся Отрепьев. – Меня Михаил-архангел уже не первый век знает, а вы, первоживущие для него terra incognita22
  Неизвестная земля (лат.).


[Закрыть]. Оттого и веры вам нет.

– А как получилось, что выбрали именно тебя? Почему, скажем, не Наполеона? Хотя ты не знаешь, кто это…

– Всё я знаю. Я, как вернулся к жизни, читать стал. Разобрался с грамотой вашей безграмотной и принялся за книги – исторические, философические, теологические. Ну, поставь ты Наполеона над русской дружиной – кто ж его басурманский язык разберет?

– Так он что, во французской дружине?

– Ничуть не бывало. Над галлами поставлена Дева.

Максим изумился:

– Дева Мария?

– Ты чего, ума решился?! Дева Жанна.

– А-а-а, Жанна Д’Арк?

– Ну да. А Наполеон твой, Буонапарте, как про это прознал, так напялил треугольную шляпу, поднабрал кой-кого из солдатиков своих – тех, коих в России положил, – и подался к Антихристу. Говорит: «Невместно мне подвизаться под началом у девки». Больно кичливый. А супротив меня он щен неприязненный. До Белокаменной допер, спалил ее к чертям свинячьим, прости Господи, да и драпанул, аки петух обезглавленный, кровию блюющий. Per aspera, да не ad astra33
  Per aspera ad astra – через тернии к звездам (лат.).


[Закрыть]. А я царем на Москве сидел. За то обо мне пиесу написали и поют ее на разные голоса.

Он начал мурлыкать какой-то мотив, дирижируя сам себе обеими руками. Максим усмехнулся, и Отрепьев посмотрел на него неодобрительно. Реплика «Пьеса-то не о тебе, а о Борисе Годунове» окончательно вывела его из себя.

– Коли ты успокоился на том, что заглавие прочел, так о Бориске. А как целиком зачтешь, то прознаешь, что обо мне.

– Да читал я, читал, – засмеялся Максим. – Помню: «Изловить того вора Гришку и повесить».

Григорий возмущенно закричал:

– Не было такого! Наврал последыш Гаврилы Пушкина. Сам-то Гаврила, хотя и лукавый был боярин, да разумный. А этот – балабол без разумения. Сроду я в ту корчму не захаживал, и грамоты царской не зачитывал, и на Варлаама не наговаривал.

Он бы еще долго хаял Александра Сергеевича, но тут прибежал Толстый Вася и напомнил, что пора изгонять бесов.

По закону войны людям надлежало сражаться с людьми, а демонам – с ангелами. Однако будут ли посланцы ада соблюдать закон? На всякий случай следовало научиться отражать их нападение. Начальство организовало тренинг: дружинники по очереди сотворяли крестное знамение, и херувим, изображающий демона, в комическом ужасе отлетал прочь. Кто-то вместо троеперстия сложил кукиш – тоже сошло. Отец Николай благоговейно приговаривал: «Вот что крест животворящий делает!». Инаковерующие в демоноборчестве не участвовали, поглядывали на церемонию подозрительно.

Увлекшись наблюдениями, Максим прозевал приближение Виктора Блинова, бывшего командира своей сотни. Уклониться от встречи уже было невозможно. Блинов – неприятный субъект с харей истощенного хряка, – нехорошо улыбаясь, процедил:

– Давно к тебе подбираюсь, да ты всё ускользаешь. Теперь не увернешься.

– И не пытаюсь, – ответил Максим не вполне искренне. Он и раньше не раз ловил на себе недобрые взгляды Виктора, но счастливо избегал столкновений.

– Что, снюхались с Гришкой, выперли меня, мерзавцы? Тебя – в командиры, меня – за борт? Ну-ну. Думаете, вам теперь счастье выпадет? Не надейтесь. Еще наплачетесь, вспомните Блинова, только поздно будет. – Он оценивающе оглядел Максима и добавил: – Надо бы тебе рожу набить, да не стану.

Плюнул, повернулся и, слегка прихрамывая, пошел прочь. Благородство Блинова объяснялось просто: хоть он и был высок ростом, но не отличался крепким сложением. Спортивная фигура противника подействовала на него отрезвляюще.

Максим разозлился не столько на Виктора, сколько на Самозванца, по чьей вине возникла вся эта галиматья. Но что теперь обсуждать?!

* * *

Воевода, хоть иногда и напускал на себя строгость, а поболтать любил. Рассказывал про мерзостную натуру адептов Черного Рыцаря. Вроде, такая в них была ярость, что сдержать ее они не могли. При отсутствии врага дрались между собой, так что иногда даже убивали друг друга до смерти. А еще приносили в жертву младенцев, умерщвляя их с особой жестокостью.

Обычно же Самозванец делился диковинными историями из древних времен или беззастенчиво хвастался. Как-то раз сообщил:

– Настоящее наше имя – не Отрепьевы, а Нелидовы, и по роду мы Гедиминовичи. Восходим к старшей ветви Рюриковой, а царь Иван и прочие князья русские – к младшей. Потому на престоле мне быть более всех положено.

Максим не стал обсуждать генеалогические изыскания Самозванца. Вопросы престолонаследия четырехсотлетней давности его не волновали. Ему всё хотелось разобраться с полководцами. Почему не назначен воеводой Суворов? Или Дмитрий Донской? Или, на худой конец, Жуков? Но Григорий его оборвал:

– Не изрядно найдеше военачальников, кои решимость имеют во главе вашего войска стать. В бою не побывали, меч не за тот конец держите, щитом токмо от дождя покрываетесь.

– А тебе мы годимся?

– Я не привередливый, – засмеялся Самозванец. – Особо причудничать-то не приходится. Охотников воевать не вельми много.

– А что, Небесная Рать сама не справится?

Самозванец гордо ответил:

– Нет, без нас им никак. С демонами они славно борются, а с людью – шиш: они ж бестелесные. А у Черного Рыцаря полчища первоживущих да воскрешенных. Коли мы Архистратигу не подсобим, то они всеми градами и весями овладеют и на земле царствие свое учинят.

Были у Максима и другие вопросы. Интереснее всего было бы послушать об устройстве загробного мира, но на эти темы Григорий предпочитал не распространяться. Лишь однажды он в подпитии приоткрыл завесу над потусторонними тайнами. Они с Максимом сидели в баре «Царь-кружка» после инспекции, учиненной Самозванцем в спортцентре «Богатырь». Воевода подвел неутешительный итог:

– Не больно твои воины уклюжи. Не приведи Господь сойтись кому из вас в схватке с умелым бойцом.

– А что, в других сотнях лучше? – ревниво спросил Максим.

– То и худо, что не лучше, – посетовал Отрепьев. – Ох, беда бедища мне с вашим ополчением. Вам с вашими многими талантами из первого ж боя одна дорога – в мир иной.

– И что нас там ждет? – полюбопытствовал Максим.

– Это вроде спишь и сны видишь. А что те приснится – то по грехам твоим дается и по вере твоей.

– По вере? Здорово! – обрадовался Максим. – Я тогда, пожалуй, поверю в мусульманский рай с большеглазыми гуриями.

– Веруй себе на здравие. Но коли неправедно жил, то твои гурии во снах твоих такое с тобой сотворят, что и помыслить страшно.

– А православному лучшие сны снятся?

– По делам его. Веруешь во Христа и пресвятую Богородицу – привидятся те Христос и Богородица. А примут они тя али извергнут – это уж смотря как ты жизнь свою прожил.

– А тем, кто ни во что не верит, и сниться ничего не будет? И грешить можно при жизни, сколько душе угодно?

– Коли много грешил, то кошмары тя будут мучить ужасные. Такая жуть, что наяву не придумаешь. И будет те сниться, что Бог, коего нету, над тобой глумится, а ты и оправдаться не можешь, поелику Его нету и оправдываться не перед кем.

– Выходит, рай и ад – это всего лишь разные сны?

– Почитай так, коли по-простому объяснять. А во всей глуби те не понять, доколе время не пришло. Вот преставишься – тады познаешь. Как сказано: memento mori44
  Помни о смерти (лат.).


[Закрыть].

Очень хотелось спросить, что снилось самому Григорию, но Максим не решился. Уже и без того собеседник держался напряженно. Видимо, воспоминания о потусторонних снах были не слишком приятны. А может, говорить об этом не полагалось. Мало ли, какие табу существуют в высших сферах! И то сказать, далековато ушли от разбора спортивной тренировки.

* * *

Ох уж, эти занятия в спортзале! Короткие команды инструктора: «вперед!», «назад!», «батман!», «держи дистанцию!». Укоряющее: «не чувствуешь оружия!», «не владеешь соединением!». На полевых учениях было веселее. Броски в атаку с нестройными воплями и беспорядочным размахиванием мечами. Внезапные перестроения, организация круговой обороны. Короткая передышка, снова атака.

Воскрешенных, помимо Отрепьева, Максим покамест не видел и мало что о них знал. Как-то раз спросил:

– Скажи, в нашем войске только те, кто как бы из рая?

– Это с чего? Кто блаженны сны видит, просыпаться не станет. Воскрешенные – они из тех, кому всякое снится: то хорошее, то непотребное, то вовсе вздорное. Коли по-вашему называть, так это чистилище.

– Значит, у нас ни одного святого? – вздохнул Максим.

– Почему нет? Над конницей Архистратига верховенствует Егорий Победоносец. Да и Дева обещалась из своей Галлии к нему в отряд прибыть, коли Антихрист на Руси объявится. И другие святые есть.

– Но как же так? Святые в раю должны быть.

Самозванец терпеливо объяснил:

– Кого живые святым почитают, то покойным без интересу. А что до Жанны и Егория, так они воины. Не могут блаженны сны сниться тому, на ком кровь есть.

Максим огорчился: получалось, Антихрист в выигрыше – он-то мог набирать свою армию из ада, а там, конечно, от желающих воскреснуть отбоя нет. Но опять вышла ошибка. Самозванец объяснил, что обитателей ада Черный Рыцарь не жаловал: кто в прежней жизни нагадил, может и в новой напакостить.

– А в войско просились, это всенепременно. Хоть бы к кому пойти жаждали, да мало кого из них взяли.

Выяснилось, что обе армии отказали Герострату, Малюте Скуратову, Джеку Потрошителю, Гитлеру. Сталина Черный Рыцарь отверг сразу, а Архистратиг долго сомневался. Однако в конце концов и он счел за лучшее обойтись без генералиссимуса, измученного снами о том, как его убивают ледорубом, пытают в подвалах Лубянки, морят голодом в украинском селе, гноят на Колыме.

– Без пользы в семинарии учился, – назидательно заключил Самозванец. – Не уразумел урок про жизнь неправедную и куда от оной дорога лежит.

– Так на кой черт было их воскрешать и переговоры с ними вести?! – возмутился Максим.

– Не поминай имя врага рода человеческого, – укорил Самозванец. – А воскрешения им не было. Оные беседы в ином мире свершались.

– Как так? Во сне, что ли?!

Григорий пояснил аналогией: это вроде едешь в карете с попутчиком и в полудреме с ним разговариваешь. То ты его слышишь, то нет, и он так же: бывает, ответит по делу, а случается, невпопад.

Было немало и других разговоров с Самозванцем, да большинство забылось. А жаль. Может, теперь, когда и вправду настал Апокалипсис, что-то из услышанного оказалось бы полезным.

3. Обустройство лагеря

Первые прибывшие. Торфяное озеро. Подозрительный кабан. Ночное дежурство. Возведение укреплений.

В лесу цвела разнообразная флора, отвратительно зудела мелкая кровососущая фауна. Помимо комаров, порхали туда-сюда озабоченные ангелы. Встречались и люди – скорее всего, воскрешенные. Максим пару раз попытался спросить про воеводу, но вразумительного ответа не получил. Оставалось полагаться на собственный интеллект. Отследив маршруты движения местного народа, он прикинул направление на командирскую палатку и двинулся туда. Расчеты не подвели: через пару минут он вышел на поляну, где пересекались все течения. Воевода был тут: бурно жестикулируя, беседовал с человеком в серебристых латах. Увидев Максима, махнул: «Я сейчас».

Максим ждал, копил раздражение. Ангелы, как огромные стрекозы, залетали в палатку и вылетали из нее. Вероятно, внутри находился сам Архистратиг со своим штабом. Время от времени оттуда доносились певучие слова на незнакомом языке. Наконец Самозванец окончил разговор и подошел к Максиму.

– Прибыл? Славно! А мы, вишь, с Егорием столковались о взаимных действиях. Вся сотня в сборе?

– Откуда ей быть в сборе, если ничего не сообщили! – зло сказал Максим.

Воевода сокрушенно развел руками:

– Извиняй. Не пашут ваши пчелы. – Так он называл сотовые телефоны. – И пошты нету. Что тут изладишь? Tertium non datur55
  Третьего не дано (лат.) (формулировка одного из законов логики).


[Закрыть].

Максим достал свой айфон. Ни сотовая, ни спутниковая связь не работала. Попробовал перезагрузить – не помогло.

– Тут что, экранирует что-нибудь?

– Это уж ты на ясность выводи. Мне и то непонятно, как эти ваши измышления раньше служили.

– Ну, хорошо. А послать ангела нельзя было?

– Они страсть как не любят в город летать. Слишком ими увлекаются. Мальчишки шугают, камнями в них кидают. Да и не подвластны они мне.

– Ладно, – смилостивился Максим. – Цепочку предупреждения я запустил, скоро начнут прибывать.

По его мнению, теперь Григорию следовало сказать что-нибудь одобрительное. Желательно, в развернутой форме, пространно и торжественно. Тот, однако, ограничился констатацией:

– Молодец! А то враг уже зачинает безобразить. Давеча крыс наслал. Здоровенны, смердящи – насилу отбились. Ну, мы тоже не оплошали: отрядили голубей, они на черных налетели и, покуда те прорюхали их потурить, всех обгадили.

– Это ладно, но почему место не то, что обещали?

– Архистратиг же не Господь Бог. Может и ошибиться.

– Что ж Господь Бог ему не подсказал?

– Не богохульствуй, – одернул Самозванец. – Осмотрись-ка лучше в своих пределах. Твоя сотня станет супротив сиротливого дерева на поле. Видел, когда подъезжал? Вот и займись рекогносцировкой, – ввернул он ученое слово.

Максим отправился к опушке. Когда подходил к дороге, услышал музыку, становившуюся всё громче. К лесу подкатил «Ленд Ровер», мигающий огнями и вопящий динамиками, установленными на крыше: прибыла рок-группа «Конец света». Чтобы черный внедорожник не вводил никого в заблуждение, его украшал добрый десяток белых лент, а к верхнему багажнику была привязана целая простыня.

Машина съехала на прогалину и остановилась рядом с джипом телевидения. Из нее высыпали музыканты: трое парней и две девушки. Тотчас чудесным образом материализовались видеооператор с камерой, мужик с мохнатым микрофоном на длинном шесте и телекорреспондент – наверное, тот самый Алексей, к которому безуспешно взывал утренний диктор. Лидер рок-группы – Азамат Кесаев, кучерявый красавец-осетин с трехдневной щетиной – стал давать интервью. Одна из девушек подбежала, одернула на нем кольчугу. Он поблагодарил снисходительным кивком головы. Серьезно его девицы обхаживают, не в первый раз отметил Максим.

Оттуда, где он стоял, мало что было слышно: динамики продолжали голосить. Всё же удалось понять, что у Азамата грандиозные планы. После конца света он собирался давать концерты по всему миру, а группу назвать «С того света». Корреспондент млел, микрофон у мужика подрагивал от смеха, а оператор невозмутимо снимал. По окончании интервью телевизионщики исчезли так же необъяснимо, как появились. Азамат залез в машину и выключил музыку.

К «Концу света» в Дружине относились уважительно: немалая часть снаряжения была закуплена на деньги с их благотворительных концертов. Да и держались ребята по-свойски, не выпендривались. На строительстве оборонительных сооружений развлекали народ своими песнями и даже сами поучаствовали в земляных работах.

Не успел Максим насмотреться на рок-музыкантов, как прикатил Борис на своей «Ниве». Вылез из машины мрачный, бормоча что-то неразборчивое. Видимо, у него, как у многих людей, ведущих одиночный и преимущественно ночной образ жизни, выработалась привычка разговаривать вслух с самим собой. Этот человек казался не по годам серьезным. Держался отстраненно. Никогда не матерился, но в случае чего мог одним взглядом выразить то, на что другому не хватило бы всего богатства русской обсценной лексики. Часто пускался в заумные рассуждения, непонятные, кажется, даже ему самому. Одно слово – математик. Бог весть, какие умствования привели его в Дружину.

Потирая отбитые на ухабах задницы, из машины выбрались безлошадные пассажиры: могучий Федя, изящный Петя, пучеглазый Лёха и Серёга – оболтус лет двадцати, недавно демобилизовавшийся. Как-то на учениях он рассказывал, что родители пытались спасти его от призыва, насильно запихнув в институт, однако он слинял с первого же курса. «Чем пять лет разными науками мучиться, так уж лучше типа в армии год отслужить. Да и для здоровья полезнее». Он охотно делился своими взглядами на правильное мироустройство: кавказцев, калмыков и азиатов без виз не пускать, а виз не давать ни под каким видом, чтобы в Москве духу их не было! Кто-то ему напомнил, что пока еще Калмыкия – часть России, и Серега отрезал: «Вот и сидели бы в своей калмыцкой России, а в нашу не совались».

Свое политическое кредо он проповедовал с настырностью Катона Старшего. Или Младшего – кто его знает! Максим поначалу пытался вести с ним воспитательные беседы, но не преуспел и плюнул на всю эту дурь – следствие комплекса провинциала, ненароком попавшего в столицу. Серега родился в Дербенте, дагестанском городке, славящемся на весь мир своими коньяками сомнительного качества. При рождении ему дали имя Сармат. Он не скрывал, что отец у него – наполовину аварец, наполовину ингуш, а у матери – таджикские, азербайджанские и, кажется, молдавские корни. Когда ему было двенадцать лет, семья от полной безнадеги перебралась с Кавказа – тогда еще российского – в Москву. Он сменил имя и, как он объяснял, «стал русским и, натурально, православным», хотя крещен не был, Библию не читал и в церковь не ходил.

– Куда-то типа приехали, – сообщил Серега. – А Славка здесь?

– Едет, – успокоил его Максим, прислушавшись к донесшемуся со стороны поля отвратительному скрежету, который мог издавать только Славкин «Козел».

Так и оказалось: прибыл Слава-козлодой. Первым выскочил из своего чудо-мобиля, набитого пассажирами сверх всякой меры; засияла на солнце голова, выбритая до блеска для маскировки ранней лысины. Выпорхнули медсестры Аллочка и Даша, приписанные к сотне Максима. Вслед за ними вылезли четыре бойца в полном снаряжении. Последними появились Анна Михайловна и подросток лет четырнадцати-пятнадцати в камуфляже и бандане с символикой «Конца света». Предупреждая вопрос Максима, Слава объяснил:

– Это племянник, Сашка. Напросился, стервец. Я ничего сделать не мог. Пристал, как сопля к носу. Я ему: «нельзя, рано», а он не унимается. Вот и пришлось взять. Да ничего, он шустрый. И в секции фехтования занимается.

– Сколько лет? – жестко спросил Максим.

– Восемнадцать, – торопливо ответил мальчишка.

– Я спрашиваю, сколько лет. – Максим обернулся к Славе. – Без вранья.

– Пятнадцать. Через три недели исполняется. Я правду говорю: ничего не мог с ним поделать. Пристал, понимаешь…

– Понимаю. Ну что, отправить тебя с ним вместе обратно?

– Я всё равно пешком сюда приду, – сердито сказал Сашка.

Слава с явным удовольствием прокомментировал:

– Видишь? Ничего с ним не сделаешь!

Максим махнул рукой:

– Ладно, сами разбирайтесь с воеводой. Но учтите, в свою сотню я детей не беру.

– А я и сам к Вам не пойду, – дерзко сказал малец.

– Дурной ты, Сашка, – укорил Слава. – Мало тебя мамка воспитывала по заднице. Отца-то нет, – это уже Максиму. – Одна она, сеструха моя. Весь день в конторе горбатится, вот и некогда им заняться.

Серега, нетерпеливо дожидавшийся окончания разборки с Сашкой, наконец добрался до Славы.

– Здорово, что ты тут. Я боялся, вдруг типа не приедешь.

– Вот еще! На Великую Битву за справедливость – и не приехать? Это никак нельзя.

– Ты типа идейный, – прокомментировал Серега.

– На всю голову. А то кругом сплошная несправедливость. Машина барахлит. Дачу обокрали. Требуют внеочередной отчет по финансовой безответственности: не иначе, как хотят в тюрягу упечь.

– Типа сволочи, – посочувствовал Серега.

– Не хочешь неприятностей – перестань измываться в своем журнальчике над власть имущими, – посоветовал Максим.

– На фига тогда нужен сатирический журнал? И кто его станет читать?

Их прервала Анна Михайловна:

– У меня в машине всякие коробки. Куда их нести?

Анна Михайловна была в Дружине чем-то вроде ротного старшины: ведала снабжением и следила за сохранностью имущества. Ей было лет семьдесят, но ее энергии хватило бы на трех двадцатилетних.

– Пойдемте к воеводе, узнаем, где у нас будет хозблок, – предложил Максим.

– Вот-вот, – подхватила Анна Михайловна, – пусть Гришенька скажет. Заодно и осмотримся немножко.

Пришлось возвращаться к штабной палатке, так и не дойдя до места дислокации (в голове мелькнуло: я тоже знаю умное слово). На этот раз Максим шел во главе целого отряда. Анна Михайловна с любопытством глядела по сторонам. Участвовать в полевых учениях ей не доводилось, и все происходящее было для нее внове. Серега шутливо подмигнул:

– Во как, Анна Михайловна! Не будете теперь Бога отрицать?

– А с чего бы мне его признавать?

– Да вон типа ангелы летают.

– Ну и что? А бог тут при чем?

– Как при чем? Это же Его посланцы.

– Я тоже летала, да почище этих ангелов.

– Это как?!

– Очень просто, на самолете.

– Но они-то типа без всякого самолета летают.

– Приделали бы мне крылья – я бы тоже так летала. Тогда и про меня бы говорили: вот посланница божья.

– Анна Михайловна, Вы и без крыльев чистый ангел. Значит, пока самого Бога не увидите, не поверите? – уточнил Максим.

– А увижу – всё равно не поверю. Я вон в Деда Мороза давно не верю, а уж сколько раз его видела.

Отрепьев и теперь оказался около входа в палатку. Сидел, чертил что-то на мятом листе бумаги: вероятно, строил планы наступления или обороны. Увидев Анну Михайловну, обрадовался:

– О, и Вы здесь! Теперь-то всё будет клёво!

– Гриша, говори по-человечески, – строго сказала Анна Михайловна. Отрепьевские жаргонизмы ее раздражали.

Место для хозяйственной палатки Самозванец отвел неподалеку, и Анна Михайловна тут же отправилась его осматривать. Славка представил своего племянника, стал в очередной раз объяснять, что отвязаться от него невозможно. Сашка поддакивал, преданно заглядывая в лицо Григорию. Тот подумал и распорядился:

– Ладно. Будешь моим… – он слегка запнулся на трудном слове, – адъютантом по сношениям с осьмой сотней. Causa finita est66
  Вопрос решен (лат.).


[Закрыть]. От меня не отдаляться, веления исполнять, не прекословя.

Сашка вытянулся по стойке «смирно», гаркнул: «есть!» и гордо оглянулся на Максима: дескать, ты меня хотел прогнать, а воевода принял и даже назначил своим помощником!

Оставив Анну Михайловну очищать от шишек ее новые владения, Максим с остальными новоприбывшими занялся перетаскиванием на поляну коробок из «Козла». Об их содержимом можно было только догадываться. Впрочем, у Максима и догадок-то правдоподобных не было. Тяжеленные, внутри что-то позвякивает… Сдавать продукты, привезенные им из Москвы, он не стал: это был НЗ для своей сотни.

Теперь, слава Богу, можно было осмотреть место, отведенное его подразделению. Что ж, участок неплохой, с относительно твердой почвой. От леса к одинокой березе, украшенной наростом в виде заскорузлой задницы, клином сходится молодой осинник. За ним удобно расположить палатки. Неприятель их не увидит, а у караульных, если их выдвинуть немного вперед, будет хороший обзор.