Текст книги "Затяжной конфликт"

* * *

После обеда, который Анна Михайловна выдала сухим пайком, Максим попросил Славу-козлодоя смотаться в Князево – подобрать тех, кто приедет на автобусе. Сам он, тщательно промазав открытые части тела репеллентом, отправился исследовать окрестности. Дело это оказалось нелегким: то болото, то бурелом. Поваленные стволы громоздились один на другом, как противотанковые заграждения. Не поймешь, что хуже: тонуть в утробно чавкающей трясине или продираться сквозь сплетение мертвых веток, норовящих выколоть глаза. Стоило на секунду остановиться – прикинуть, где проще пробраться, – как вокруг собиралось гудящее, зудящее облако комаров, лезущих в нос, в глаза, в уши. И зачем у человека столько отверстий?!

Вскоре открылось аккуратное, почти круглое торфяное озеро. Черная вода спала сомнамбулическим сном. В глубине, скрытое отражением неба и деревьев, угадывалось тайное шевеление: то ли водоросли, то ли тени утопленников. Подступы изрядно заболочены, но при известной осторожности можно добраться, почти не рискуя жизнью. Максим двинулся вперед как заправский болотопроходец. Прежде чем поставить ногу, прощупывал почву слегой, проложенную тропу отмечал вешками. Правда, всё равно пару раз провалился чуть не по пояс.

На обратном пути произошла неприятная встреча: в нескольких шагах от себя он заметил тощего клыкастого кабана. Тот не нападал, но смотрел неприязненно, точь-в-точь как Виктор Блинов. Сразу вспомнились истории о вепрях, растерзавших не одного бравого охотника. И даже меча при себе нет! Лезу на ближайшее дерево – и хрен он меня достанет, храбро подумал Максим, но выполнить свое намерение не успел: кабан всхрапнул и убрался восвояси, чуть приволакивая левую заднюю ногу. Максим без новых приключений вернулся в лагерь. Доложил результаты своей экспедиции воеводе. Тот оживился:

– Озеро? Славно! Собирай ополченцев воды принесть.

– Не пойдет, – твердо сказал Максим. – У нас сейчас другие дела.

– Строптивый ты! – отметил Самозванец поощрительно. – Добро, инших водонош кликну. А ты долой с моих глаз!

– Сейчас уберусь. Ты только скажи, бывают кабаны-оборотни?

– С какого перепоя? Оборотни суть токмо волки и обретаются токмо в сказках. – Самозванец прервал объяснения и напустил на себя строгий вид. – Долго будешь всяко глупство выспрашивать? Сгинь отсюда, коли на озеро не желаешь.

Максим без возражений выполнил приказ. У него и правда было немало дел. Приехал грузовик с продуктами, питьевой водой, куревом, палатками, шанцевым инструментом и прочим матобеспечением. Пока всё не растащили, надо было взять топоры, пилы, лопаты. А главное – выбрать палатки и спальники поновее. На всякий случай он запасся также несколькими брезентовыми полотнищами.

Между тем ополченцы продолжали собираться. Сотня Максима пополнилась еще несколькими бойцами. Вернулся Слава, привез пятерых дружинников из других сотен. Долго извинялся, что по ошибке захватил одного черного.

– Понимаешь, он без ленточки был, влез в машину, а как мы стали к полю сворачивать, спрыгнул – и поминай, как звали. Такая вот неувязка вышла. Не охотиться же за ним!

Максим поспешил успокоить друга: рассказал, что и сам по дороге помог солдату противника. Да не всё ли равно? В любом случае он бы до своих добрался, а чуть раньше или чуть позже – какая разница?

Время близилось к ночи. Пора было объявлять трудовую мобилизацию для разбивки лагеря. Дружно взялись за дело, поставили палатки на облюбованном месте. Подальше в лесу вырыли две ямы на приличном расстоянии одна от другой – примитивные сортиры: мужской и женский. Слава и Серега обошли лагерь, указали местоположение отхожих мест и передали от имени воеводы строгий наказ, которого, впрочем, не получали: соблюдать гигиену, не гадить где попало.

Уже темнело, когда прибежал Сашка с указанием от Самозванца:

– Палатки приказано ставить в лесу, за двадцать шагов от опушки. – Счет расстояний в шагах был введен как компромисс между метрами, привычными для ополченцев, и саженями, в которых мерил Отрепьев.

Максим ответил юному адъютанту, что приказ понял. Переставлять палатки он не стал. Потому что куда? В лесу форменный комариный рай. Нет уж, пусть остаются на узкой полосе поля между лесом и осинником.

Однако вскоре заявился с проверкой сам Отрепьев и устроил большой скандал.

– Вы ищете живота своего лишиться? Лыри неблаголепные, прости мя, Господи, за слова непотребные. Смерть ми есть от вас. Сказали те установлять лагерь в лесу? Тут тя первый вражий ханурик угробит к чертям вонючим, прости Господи.

– В лесу меня комарье раньше угробит, – твердо ответил Максим.

Самозванец плюнул, махнул рукой и ушел проверять соседнюю сотню. Оттуда донеслось очередное «прости Господи»: Юра, вслед за Максимом, выставил палатки на поле. Однако он оказался более сговорчив, и после недолгих пререканий его бойцы стали переносить лагерь в лес.

В сотне Максима к этому времени насчитывалось семнадцать бойцов – неплохой результат для первых суток мобилизации. По списку у него числилось пятьдесят семь человек («сотнями» подразделения назывались условно), и можно было надеяться, что в ближайшие несколько дней явится не менее половины личного состава.

Суматошный день завершился макаронами с тушенкой и крепким чаем: начали работать военно-полевые кухни. Федя затребовал себе вторую порцию, но повариха воспротивилась:

– У нас всё по справедливости, всем поровну.

Федя возмутился:

– Да какая это справедливость? Ты посмотри на себя и на меня. Ты тощая, хоть и сидишь при харчах, а во мне весу полтора центнера. Мне ж надо форму поддерживать!

Однако худосочная повариха осталась непреклонна. За добавкой Феде пришлось отправляться к Анне Михайловне. Обратно он вернулся сытым и довольным.

– Разрулили вопрос. Благодетельница распорядилась, чтобы всем желающим давали добавку без ограничений. Теперь заживем!

Федю – силача и выпивоху, этакого неуклюжего Илью Муромца, с которым вечно случались какие-нибудь недоразумения, – знала вся Дружина. Особо он прославился на строительстве земляных укреплений, когда сотне Максима предоставили банный день. Накануне нужно было натаскать побольше воды. Все честно старались, но с Федей никому было не сравниться: он вкалывал за троих. Поэтому никто не возражал, что он еще с вечера, не дожидаясь, пока вода согреется, пошел мыться. Он постоял под холодным душем, блаженно фыркая, отдуваясь, постанывая от наслаждения, и лег спать последним. Когда утром сотня радостно побежала в банную палатку, оказалось, что вся вода вытекла: уходя, Федя не закрыл кран. Что ему было высказано, того приличными словами не опишешь. Еще хорошо, что не побили: спасли искреннее раскаяние и устрашающая комплекция.

* * *

Улеглись рано, но долго не засыпали: балагурили, обсуждали завтрашние планы, выясняли, кто сколько привез спиртного. Светя фонариками, устроили, по туристскому обычаю, охоту на комаров, так что чуть не обвалили палатки. Угомонились только к середине ночи – как раз тогда, когда зуммер сообщил Максиму, что пора сменить дозорных.

Отправив своих предшественников спать, Максим со Славой заняли наблюдательный пост на краю осинника. После дневной суеты тишина ночи действовала успокоительно. Ей не мешали звуки, долетавшие из леса – редкий крик ночной птицы, стрекот сверчка, неясные шорохи. Диссонансом прозвучал отдаленный гул самолета, но он вскоре стих, и мещерская ночь снова вступила в свои права.

Под утро послышался мягкий стук копыт со стороны дороги. Слава подтолкнул Максима локтем, шепотом спросил:

– Поднимаем наших?

– Пока не надо, – тоже шепотом ответил Максим, приложил к губам манок и свистнул дроздом, предупреждая дозорных соседней сотни. Те откликнулись короткой трелью.

Из темноты донеслось: «Свои!». На фоне светлеющего неба вырисовались силуэты нескольких всадников. Тот, что ехал в центре, выделялся непомерно высоким ростом и исключительной худобой.

– Это же наш Дон Кихот! – шепнул Славка.

– Он самый, – согласился Максим. – Со своими санчо пансами.

Через пару минут уже не оставалось сомнений: прибыл миллиардер Харитонов со своей свитой. Он был главным спонсором ополчения. В его мастерских изготовлялись оружие и доспехи, он же оплачивал дружинникам вынужденные прогулы на время учений, а восставшим из мертвых – питание и проживание.

Подъехав, всадники спешились и скрылись в лесу, ведя коней в поводу. Других происшествий до утра не было.

После побудки на пост заступили следующие караульные. Ополченцы остервенело расчесывали комариные укусы. Действия репеллента, которым Максим щедро поделился с другими, не столь предусмотрительными сотниками, не хватило на всю ночь. Его собственные бойцы страдали меньше других: на поле ветерок сдувал мошкару.

Максим со Славой оправились завтракать и спать. Перед сном Максим проверил сало, которое накануне запихнул под палатку. Ночью, уходя на дежурство, он слышал в том углу подозрительный шорох. Увы, опасения оправдались: пакет оказался прогрызен, а на сале виднелись явственные отпечатки зубов – слишком мелких для антихристовых крыс и принадлежащих, вероятно, мыши-полевке. Максим ругнулся, спрятал сало в палатку и улегся на спальник, набросив сверху куртку.

Он проспал до обеда, а когда встал, то обнаружил, что с утра идут работы по налаживанию водоснабжения. Он устыдился было, что не принял в них участия, но легко успокоил совесть, вспомнив свой вклад в качестве первооткрывателя озера. Теперь туда прорубили тропу сквозь бурелом и проложили гать через болото. В самых проблемных местах настелили украденные где-то доски. К плотницким занятиям присоединился и Максим. Разжившись у Анны Михайловны гвоздями, сколотили мостки, ведущие в воду. На этом деятельность по благоустройству территории в основном закончилась.

Вечером собрали хворост, разложили на поляне костер. Набросали в него сырых веток, чтобы дым отгонял комаров. Легко было представить себе, что это обычный турпоход. Только почему-то все при оружии, а на переднем крае круглосуточно дежурят караульные. Значит, вот он какой, Армагеддон. Мирный, будничный и вовсе не грозный. Во всяком случае, пока.

* * *

Утром обнаружилось, что подлая полевка прогрызла прорезиненный пол палатки и добралась-таки до сала.

– Вот же хабалка худая! – выругался Максим, кое-как залатал палатку, а пакет с салом подвесил к ветке дерева.

Ближайшие дни он посвятил укреплению обороноспособности своих позиций. Пригодились навыки, полученные на сборах, когда возводили фортификационные сооружения. Дружина тогда провела две недели в Поволжье. Была ранняя весна, погода стояла слякотная. Земляные работы удовольствия не доставляли. На первом совещании сотников воевода изложил план командования:

– Там разместит свою рать наш супротивник. – Он указал куда-то вдаль. – А мы допрежь того возведем кругом укрепления – вот неприятель и заперт! А как станет он прорываться, так на всякой куртине побиваем будет, доколе не останется у него ни первоживущих, ни воскрешенных. И наступит ему амба.

– Отличный план, – одобрил Юра, командир седьмой сотни. – А с чего Вы решили, что Антихрист высадится именно тут?

– Почему бы нет? – ответил за воеводу один из сотников. – Начальству виднее, где высаживаться неприятелю.

– На то есть лазутчики, дабы доносить обо всех приуготовлениях вражиих, – разъяснил воевода.

– Вообще-то, Армагеддон должен состояться на горе Мегидо, в Израиле, – заметил дотошный Володя Терехин.

Воевода недовольно отмахнулся:

– Не разумеешь иносказания. Какой такой Израиль? Антихристу Русь надобна. Чтобы было, где разгуляться, и множество простаков, коих одурачить легко. Ну, кончай баки забивать. Silentium est aurum77
  Молчание – золото (лат.).


[Закрыть]. Укрепления строить кто будет? Нестор? Али желаете под антихристовы ядра главы подставить?

– Погоди-ка, – насторожился Юра. – У Антихриста пушки есть?

– Могут случиться, – нехотя ответил Самозванец.

– И ружья?

– Должно быть.

– Почему же у нас нет?

– Нам невместно. Сие есть дьявольское измышление.

– Значит, противник будет по нам палить из ружей и пушек, а мы будем мечами махать?!

Начался общий галдеж. Воевода пытался что-то сказать, но его не было слышно. Тогда Толстый Вася пронзительно загудел в боцманскую дудку, и шум малость утих.

– Не трусьте! – закричал Самозванец. – Ангелы ядра и пули отведут. – И негромко добавил: – Dum spiro spero88
  Пока дышу, надеюсь (лат.).


[Закрыть].

– Зачем тогда куртины? – поинтересовался Антон Панов.

– Затем, что береженого Бог бережет. Всё! Побалакали – и довольно. За работу!

Недовольные командиры разошлись. Унылое настроение передалось рядовым бойцам. Даже образцовая сотня Максима на сей раз откровенно филонила. Он замечаний не делал, да и сам трудился с усердием кильки пряного посола. Вечером, при ближайшей встрече с воеводой, потребовал объяснений. Зачем столько предосторожностей, раз известно, что Небесное Воинство в любом случае победит?

– Наши пророки предрекли нам победу, – согласился Самозванец. – А у Антихриста – свои пророки, кои предвещают победу ему.

– Так кто же выиграет битву на самом деле?

– Тот, кто будет искуснее сражаться.

– И что будет, если мы победим?

– На земле настанет справедливость, как в мире ином. Каждому будет воздаваться по делам его.

– А если победит Антихрист?

– Тады придет смута. Каждый возомнит себя великим и станет воевать с соседом своим за царство, и восстанет брат на брата. И не пребудет в мире порядка и благолепия.

Впоследствии было еще немало вопросов и споров. Кто будет охранять оборонительные сооружения до начала Армагеддона, чтобы их при внезапной высадке не захватил Антихрист? Как обеспечить доставку продовольствия, если противник предпримет осаду укреплений? Каковы планы на случай их прорыва? Чем топить полевые кухни, дров-то в степи нет? Самозванец давал витиеватые, но уклончивые ответы, обещал, что командование обо всем позаботится. Некоторые вопросы записывал в блокнот: видимо, собирался обсудить с Архистратигом.

От строительных работ у Максима осталось тягостное ощущение. Он предчувствовал, что всё зря, что не помогут вырытые рвы и насыпанные валы. И вот – так оно и вышло. Без толку потраченное время, бессмысленные усилия, пустые хлопоты. Фортификационные сооружения остались в далекой степи, а Антихрист – тут, в полутора сотнях километров от Москвы. Лопухнулся Самозванец, понапрасну заставил Дружину вкалывать. Зато, как говаривал знаменитый полководец, избавитель России от Емельяна Пугачева, тяжело в ученье – легко еще где-нибудь. К примеру, в обороне.

Теперь, по образцу весенней повинности, перед палатками выкопали глубокий ров. Вынутую землю утрамбовали, укрепили ветками – вышел неплохой оборонительный вал. Пошли в дело и битые бутылки, собранные на опушке. Осколки вмазали в гребень вала на радость тем, кто попытается схватиться за него без защитных рукавиц.

Стараясь угнаться за Федей, Максим переутомился. Руки устали, поясница болела. На будущее он решил умерить пыл. Потому что на фига? Сказано же: «Кто передвигает камни, тот может надсадить себя». Силы надо поберечь для решающей битвы. Правда, пока ничто ее не предвещало.

4. Представитель президента

Павел Матвеевич и самовлюбленная лягушка. Третий президент Приамурья. Небольшая сэппука. История жизни Хвостова-Стахова.

По вечерам Максим добросовестно вел дневник, фиксируя нехитрое обеденное меню, погоду, немногочисленные события, случившиеся за день. Борис, увидев его пишущим, заинтересовался:

– Командир, ты откуда знал, что электроника тут сдохнет? И почему нам не сказал?

– Да я этого не знал.

– Кончай конспирацию. Видим ведь, что ты взял блокнот, ручку. Книжка у тебя не электронная, а бумажная.

– Я же понимал, что электронику здесь не зарядишь – вот и всё.

– Разумно, – согласился Борис. – Значит, не думал, что она вовсе не фурычит?

– Нет, конечно.

– Ну, тогда ладно. А я уж решил, что скрытничаешь. Книжку-то дашь почитать?

– Хорошо. Как закончу – дам.

Около полудня, когда все дела были сделаны, необходимые распоряжения отданы, а до обеда еще оставалось порядочно времени, Максим направился к поваленному стволу, где в последние дни он оборудовал себе комфортную читальню. Однако в этот раз на поляне обнаружился незнакомый представительный мужчина с обрюзгшим лицом. Он неодобрительно рассматривал огромную лягушку, сидящую на пне. Она взирала на него так же брезгливо. На мужчине был дорогой костюм с серебряной искрой и совсем уж неуместные здесь лаковые полуботинки, заляпанные грязью. Услышав шаги, он оторвался от созерцания лягушки и, не меняя выражения лица, посмотрел на Максима. Неожиданно в его глазах появился интерес: он заметил портрет на обложке книги.

– Это… э-э-э… Бромштейн? – спросил он.

Максим подтвердил.

– «Короли и императоры»?

– Да. «Цари, императоры, президенты».

– Вот-вот! – обрадовался незнакомец. – Дайте ее мне. Э-э-э… на час или даже меньше. – И он протянул руку, явно ожидая, что Максим с поклоном вручит требуемое.

– С удовольствием, – сказал Максим. – Только на очереди еще один человек. Вот прочитаю, дам ему, потом Вам.

Мужчина удивился.

– Павел Матвеевич Хвостов-Стахов, – отрекомендовался он. – Личный представитель Президента по Клепиковскому району. Именно району.

Максим вежливо ответил:

– Очень приятно. Максим Михайлович Скворцов, программист.

– Пусть так, – согласился Павел Матвеевич. – Но Вы должны понять, что эта книга мне нужна. Мне сообщили, э-э-э… мне стало известно, что в ней содержится важная информация. Да, информация.

– Я же сказал: дам Вам после Бориса. А если договоритесь с ним, то сразу, как прочту.

Хвостов-Стахов побагровел и страшно выкатил глаза. В первое мгновение казалось, что он сейчас бросится вырывать книгу, но он быстро взял себя в руки.

– Ну что ж. Скажите, в котором часу мне подойти и где искать вашего… э-э-э… Бориса.

Максим, удовлетворенный одержанной победой, сказал:

– Да ладно, берите. Я найду, чем пока заняться.

– Вы… э-э-э… благородный молодой человек, – похвалил Хвостов и исчез со своей добычей.

Лягушка, обиженная отсутствием внимания к своей персоне, квакнула и ускакала. Максим, чтобы не тратить времени зря, занялся гимнастикой для глаз по системе профессора Беспалько: долгий взгляд вдаль, короткий – на кончик собственного носа, затем налево, направо, вверх, вниз, снова вдаль… Ему не пришлось долго раскаиваться в своем великодушии. Павел Матвеевич вернулся минут через десять и с торжеством сообщил:

– Всё именно так! Никаких сомнений!

– Это Вы о чем? – спросил Максим.

Павел Матвеевич ногтем отчеркнул в оглавлении одно из названий и потребовал:

– Прочитайте!

Максим стал читать.

Третий президент Приамурья

Дмитрий Владимирович Чжао, третий президент Приамурской Республики, правил недолго, как и его предшественники. Через полгода после инаугурации его любимый евнух устроил государственный переворот. Поутру население Республики узнало, что на внеочередных президентских выборах оно единогласно проголосовало за евнуха.

– Во дает! – сказало население и продолжило браконьерский лов рыбы в речных и морских водах страны. Оно мало интересовалось политикой.

Молодое государство не могло обеспечить своим гражданам того, что обещал каждый новый президент. Работы не было. Жизнь дорожала. Пособие по многодетности заменили налогом на детей – иначе Китай не заключал договора о военном сотрудничестве. А без этого никак: Россия, не признавшая независимости Приамурья, послала на восток войска. Они добрались до наспех оборудованной границы, постояли, поглазели на невозмутимых раскосых пограничников и отправились восвояси.

Третий президент тщетно надеялся, что народ поднимется на его защиту. Лишенный средств связи, он не мог обратиться с воззванием. Его деньги были изъяты в доход государства и тут же украдены мерзким евнухом. Лишь жалкие двенадцать миллионов долларов, о которых никто не знал, продолжали храниться в банке на Каймановых островах. Сидя под домашним арестом, охраняемый взводом автоматчиков, он писал мемуары. По средам заглядывал сотрудник Совета государственной безопасности – СГБ – и проверял компьютер Дмитрия Владимировича. Ежедневно приходила домработница – майор СГБ, небрежно стирала пыль и дотошно изучала все бумаги, включая выброшенные в корзину. Излишние предосторожности. Экс-президент и без того понимал: одно нелестное упоминание о евнухе – и тот поступит с ним так же, как он сам поступил со своим предшественником.

Дважды в месяц Дмитрию Владимировичу присылали мужеподобную жрицу любви, большую мастерицу своего дела. Ее звания в СГБ он не знал, но подозревал, что это она выведала у первого президента, в каком банке на Багамах тот хранил свои скромные сбережения. Поэтому даже в самые интимные мгновения он тщательно контролировал себя, не допуская даже мысли о Каймановых островах. На всякий случай он избегал упоминаний о кайманах, аллигаторах, гавиалах и прочих крокодиловых. Оставшаяся с детства любовь к зоологии предоставляла ему множество других тем для беседы: он увлеченно рассказывал о динозаврах, текодонтах, драконах острова Комодо, галапагосских черепахах и гигантских анакондах.

Так прошло три месяца. Уже были описаны детство и юность, знакомство с будущим первым президентом и служба у второго. Правда, предавать гласности свои деликатные обязанности на этой службе узник не стал. Народ не хочет читать о том, как он носил за президентом чемоданы и нанимал девиц по сопровождению. Народ любит героические эпопеи. В этом жанре Дмитрий Владимирович и стилизовал свои воспоминания.

Но вот однажды он распечатал готовые главы, перечитал их… Не то! Совсем не то! Он смял листы и швырнул их на пол. Нет, этого недостаточно: завтра домработница разгладит и прочитает. Он щелкнул зажигалкой и поднес ее к скомканной странице. Как Гоголь – его любимый писатель. Он тоже сжег свое лучшее творение. Пусть же никто его не увидит. Неблагодарный народ не заслужил такого подарка. Почему он не восстал, не растерзал евнуха-узурпатора? Почему не освободил своего Президента?

Бумага ярко пылала на полу. В дверь стучали охранники. Загорелась скатерть на журнальном столике. Вспыхнул паркет из бесценного фиолетового амаранта. Экс-президент бросился к окну, но до него было не добраться: по всей комнате уже бушевал огонь…

Когда пожар погасили, от дома оставались одни головешки. Среди них нашли обгоревший скелет и оплавившуюся вставную челюсть третьего президента. Первые главы его мемуаров, сохранившиеся в компьютере СГБ, вскоре были опубликованы, но не получили читательского признания.

На этом историю Чжао можно было бы закончить, если бы год спустя не обнаружились тайный подвал и подземный ход, ведущий из сгоревшего дома на побережье. В подвале хранились мужские и женские наряды, а также скелеты обезьян, когда-то приобретенные президентом – любителем зоологии. Итак, он не сгорел, а сбежал, переодевшись до неузнаваемости и подбросив в комнату скелет гориллы или орангутана, сходных с ним по комплекции! Журналисты предположили, что ему удалось утаить кое-какие сбережения и теперь он безбедно живет где-нибудь в Венесуэле под чужим именем.

И последнее. Отдыхая на острове Большой Кайман, автор этой повести встретил беззубого мужчину в женском платье. При виде соотечественника незнакомец разрыдался и под шум прибоя рассказал свою историю.

– Я законный президент Приамурской Республики, – шамкал он, – а эти аллигаторы мне не верят. У меня нет документов, я всё забыл. Номер счёта, пароль, секретную фразу. Помогите мне!

Чем я мог ему помочь? Разве что дать двадцать центов. Это я и сделал.

– Дочитали? – спросил Павел Матвеевич.

– Да. Ну и что?

– Жив, каналья! Должен мне полтора лимона.

– Долларов? – уточнил Максим.

Хвостов посмотрел на него с сожалением.

– Ну не рублей же! Сразу, как окончится эта заварушка, лечу на Большой Кайман. – Под «заварушкой» он, по-видимому, подразумевал Армагеддон. – Вытрясу из него всё до последней копейки. До последней копейки.

– Так у него же ничего нет.

– Врет. Кредиторам очки втирает. Я его, э-э-э… мерзавца, хорошо знаю. Чтобы он – да забыл что-то, касающееся денег? Врет! Я подчеркиваю: врет. Получил известие о своем разоблачении – и стал ходить, соотечественникам лапшу на уши вешать. Именно на уши. Думает, ему, подлецу, все поверят, что он нищий. Эх, жаль, я этих статей вовремя не прочел, ничего не знал. Ну, зато теперь знаю. Со мной его штучки не пройдут. Но учтите, э-э-э… молодой человек, информация конфиденциальная, разглашению не подлежит.

Он изучающее поглядел на Максима, решая, нужно ли брать с него расписку о неразглашении, и, не прощаясь, удалился.