Текст книги "Записки геологоразведчика. Часть 2: Институт"

Спец. дисциплины. Военная кафедра. В. А. Дитятьев. Зимняя сессия. ХХ съезд. Знакомство с Лёвой Мельниковым

На 2 курсе объём специальных дисциплин резко увеличился. Появились ранее неизвестные – сопротивление материалов, теория машин и механизмов (ТММ), теоретическая механика, горное дело, колонковое бурение, петрография. Продолжалось изучение высшей математики, общей физики, общей химии, минералогии, начертательной геометрии. Достаточно сложными были сопротивление материалов и теоретическая механика. Приходилось решать много задач и делать расчёты строительных узлов и напряжённых деталей – балок всякого вида, валов и пр. Напротив, курс ТММ очень понравился, и я с удовольствием изучал всякие закономерности в создании машин и механизмов. Петрография была интересна менее. Из геологических дисциплин по-прежнему отдавал предпочтение минералогии, часто ходил в геологический музей. С трудом осваивал начертательную геометрию – видимо, не обладал достаточным объёмным мышлением. Чисто специальные дисциплины начались с третьего семестра и закончились только к концу 4 курса.

Горное дело все три года читал преподаватель А. А. Поляков. Это был производственник, инженер, пришедший откуда-то с угольных шахт Кизеловского бассейна. Читал курс очень дотошно, с массой мелких деталей и подробностей, с вырисовыванием этих "деталюшек" на доске. Начал с технологий прошлого века при проходке альпийских туннелей и закончил вполне современной техникой для буровзрывных работ и технологиями проходки горноразведочных выработок. Курс и лектор, несмотря на излишнюю детализацию, мне нравился. Некоторые ребята к этим лекциям относились спустя рукава, считая, что основная профессия – колонковое бурение. Однако в моей производственной биографии данный курс имел немалое значение, особенно обращение и применение взрывматериалов. Очень пригодились знания о проходке и креплении горноразведочных выработок. Однажды пришлось спускаться в глубокий шурф и на практике осваивать метод постановки основного венца крепления, одновременно обучая этому делу и проходчика. Недостаток курса – почти полное отсутствие знакомства с практикой проходки и крепления разведочных шурфов в талых породах россыпных месторождений при больших водопритоках. Правда, надо отметить, что и объём работ в таких условиях в стране был небольшой.

Наша выпускающая кафедра "Техника разведки" располагалась в нижней цокольной части третьего учебного корпуса. Заведующим кафедрой был доцент Неудачин Георгий Ильич, единственный преподаватель с учёной степенью кандидата наук. Да и сама эта специальность появилась только в 1948 г. Кроме Неудачина Г. И. на кафедре было ещё несколько преподавателей, ассистентов и аспирантов, двое из которых – Л. В. Макаров и А. С. Карачёв – готовились к скорой защите кандидатской диссертации.

Позже здесь же возникла и кафедра бурения. Правда, мы, студенты, не видели большого различия между этими двумя кафедрами. Курс бурения был разбит на несколько составляющих. В его чтении принимали участие практически все преподаватели, включая заведующего кафедрой. Читали они, в основном, по учебникам, написанным профессорами Московского и Ленинградского горных институтов и Московского геологоразведочного – Б. И. Воздвиженским, Н. И. Куличихиным, К. Г. Володченко. Написаны книги были очень добротно и понятно, но описание новой буровой техники в них отсутствовало. Кроме этого, преподаватели не работали на производстве и не могли передать многие тонкости технологических приёмов на разных стадиях.

На мой взгляд улучшить процесс обучения студентов нашей специальности можно было на базе данных Уральского геологического управления (далее УГУ), которое проводило более 1 млн. погонных метров колонкового бурения в год и располагалось там же, в Свердловске. Но по каким-то причинам весь этот процесс свёлся только исключительно к привлечению студентов в качестве помощников бурильщика на летних практиках в геологоразведочных партиях этого управления. Ни о каких исследовательских работах студентов-буровиков в системе УГУ речи даже не шло. Надо признать и тот факт, что в те годы на обычном производстве о необходимости проведения каких-то исследовательских работ с целью повышения эффективности производства догадывались очень немногие руководители, а привлекали учёных со стороны и инженеров для этой цели совсем уж единицы. Основным методом в те годы был клич: "Давай, давай!" Всё остальное считалось "от лукавого". Конечно, это не относилось к оборонным отраслям производства – там научно-исследовательские и конструкторские разработки имели даже заделы на несколько лет вперёд. Просто это подтверждает тот факт, что в те годы всё лучшее, включая и значительную часть науки, бросали на оборонку.

Начиная с третьего семестра, один учебный день в неделю целиком посвящался занятиям на военной кафедре. Года три-четыре назад из студентов-горняков готовили офицеров запаса инженерных войск, в основном сапёров. Эта военная специальность родственна гражданским специальностям горного института, где студентов обучали среди прочего и навыкам обращения со взрывматериалами. Шахтостроители, горняки и горномеханики знали, кроме того, строительное дело.

Всё же по каким-то соображениям решили готовить офицеров для зенитной артиллерии и войск противовоздушной обороны (ПВО). В аудитории второго учебного корпуса завезли технику тех лет – 37-, 57-, 85– и 100-миллиметровые зенитные пушки, радиолокационную станцию СОН-4, решающий прибор ПУАЗО–3 и 7 и другую технику. Пушки калибра 37 и 85 миллиметров были уже достаточно устаревшими, поставлены на вооружение в 30-х гг. и прошли Великую Отечественную войну. Их эффективность оставляла желать лучшего – на один сбитый самолёт расходовали около 500 снарядов. Наш курс сразу стал изучать последние разработки в этой сфере – 57– и 100-миллиметровые пушки и станцию орудийной наводки СОН-4. Они уже несколько лет стояли на вооружении и были секретными. Основные предметы изучения – стрельба ЗА, матчасть, тактика и др. Сюда же входила строевая подготовка и изучение уставов.

Все преподаватели – полковники и подполковники, очень редко майоры, – были настоящими "зубрами" своего дела и пришли из строевых частей дослуживать до пенсии. Все имели большой жизненный опыт, прошли Великую Отечественную войну, а некоторые и другие военные конфликты. Нам, молодым, было интересно слушать не только их лекции по предмету, но и просто поговорить "за жизнь".

У многих студентов отцы погибли на фронте и, глядя на этих офицеров-преподавателей, по возрасту годящихся им в отцы, они вольно или невольно сравнивали их между собой.

Эти офицеры, прошедшие тяжелейшую войну и хорошо знавшие цену человеческой жизни и смерти не по романам некоторых "придворных" писателей имели твёрдый нравственный стержень, а значит, и свой взгляд на отдельные события прошлого и настоящего.

Лучше всего это подтверждает один эпизод в истории страны, произошедший летом 1957-го года, когда военная делегация во главе с Министром обороны маршалом Г. К. Жуковым нанесла дружественный визит в Югославию. Внезапно по радио объявили, что Жуков снят со всех государственных и партийных постов, потому что культивировал свой культ личности в войсках, пытался упразднить в армии институт помощников по партийной работе и т. д.. Студенты обратились за разъяснением к офицерам кафедры. Ни один из них не отозвался одобрительно об этом решении Хрущёва и не подтвердил выдвинутых против маршала обвинений.

Через 25 лет я опять вплотную столкнулся по работе на полигоне с новым поколением офицеров. Это были уже совсем другие люди, с иной шкалой ценностей. Злую шутку с армией сыграл в 1961 г. всё тот же Хрущёв – без всякой подготовки, под видом сокращения, он "выбросил на улицу" более миллиона офицеров. Хорошо известно, что при сокращении, чаще всего, убирают не столько ненужных, сколько неудобных людей. В результате вооружённые силы лишились многих приличных и грамотных офицеров и участников войны. На мой взгляд, произошёл разрыв поколений, что и нанесло большой вред армии.

Студенты охотно посещали занятия на военной кафедре. Но были и исключения из правил. Например, наш одногруппник Паша Ведерников (1925 г. р.), пришедший в группу после академического отпуска в третьем семестре, занятия не посещал. Будучи во время войны пулемётчиком, он был комиссован после тяжёлого ранения. Был навсегда освобождён от занятий военным делом и Дитятьев Вольмар (Володя) Акимович, поскольку он уже имел какое-то воинское звание. Дитятьев Володя появился у нас в группе в середине третьего семестра, переведясь из Ленинградского горного института после годичного академического отпуска. В Свердловске у Володи жила мать, и последний год он провёл на каком-то очень закрытом военном предприятии, где работал на вредном производстве, дающем право выхода на льготную пенсию через 10 лет стажа. Новый студент был уже солидный мужик, на десять лет старше нас, 1927 года рождения. Всегда был очень тщательно одет в недорогую, но хорошо вычищенную, выглаженную одежду и обувь. Почти всегда при галстуке, даже на лекциях. По рассказам Володи, он в 1944 г. пошёл добровольцем. Учился на фотооператора самолётов-разведчиков на Чёрном море. Базировался в порту Феодосия и летал на американской летающей лодке "Катилина" на фотосъёмки нефтяных объектов Румынии (Плоешти) после советских бомбардировок. Там же он участвовал во флотской самодеятельности, что подтверждалось фотографиями, которые он нам показывал.

Володя обладал очень характерной внешностью – большой длинный нос и очень длинные, цвета спелой соломы, волосы. Кроме этого, обладал и несомненным актёрским талантом. Зная его нелёгкий путь в будущей жизни, я и сейчас уверен, что его выбор профессии был ошибочен, и ему надо было идти в школу-студию при каком-нибудь приличном театре в Москве или Ленинграде. Нас, по сути, ещё совсем молодых пацанов, он покорил своим поведением и рассказами. Он рассказывал, как в Ленинграде, на танцах в Мраморном зале, можно "снять" девочку, показав ей уголок сотенной бумажки из наружного нагрудного кармана пиджака и сразу везти её за оконные шторы.

Рис. 28: Дитятьев Вольмар и автор

Студенты слушали, раскрыв рот от изумления, понимая, что Свердловск ещё до «такого уровня культуры» не дорос, и соглашались, что Ленинград в этом плане более «культурный» город.

Правда, в качестве доказательств Володя показывал нам одну и ту же фотографию – на каком-то сундуке лежала голая старая женщина "с волосами на известном месте, как усы у маршала Будённого". То, что такую старуху "снять" на танцах в Мраморном дворце невозможно – это и студенты понимали (многие не были "зелёными" в таких делах).

Когда я через два года ездил с концертной бригадой в Ленинград, то мы выступали и в Мраморном дворце. Также были там на танцах. Володины рассказы я не забыл и решил проверить правдивость его слов. Подоконники были действительно большими, а за портьерами каждого окна реально могли бы спрятаться несколько пар. Однако бурного "оживляжа" на этом фронте я не увидел. Никто не показывал уголки сотенных бумажек и не ходил за портьеры. Рассказы про такую "культуру" сильно напоминали "очень культурную девушку Фиму Собак" из известного романа Ильфа и Петрова. Но это пришло позже. А тогда студенты слушали Володю с определённым интересом.

Однажды я, Володя и ещё двое студентов зашли пообедать в час "пик" в большое театральное кафе на Вайнера рядом с драмтеатром. Все столики были заняты. Вскоре принесли заказ, и все, пригнувшись, сосредоточенно и без всяких разговоров, как это бывает в обеденное время, стали тихо "работать" вилками и ложками.

"Трудился" и Володя. Потом вдруг не поднимая и не поворачивая головы, он очень громко, на весь зал, крикнул: "Споём?!" При этом ни один мускул не дрогнул на его лице – он всё так же сосредоточенно "тягал" салат из тарелки. Весь зал мгновенно напрягся, "запрядал" ушами, и все начали поворачивать головы с набитыми пищей ртами в разные стороны, разыскивая возмутителя спокойствия. Так и никого не обнаружив, люди продолжили обедать. Мы же, зная Володины фокусы, слегка прыснули в ладошки, но потом невозмутимо продолжили употреблять пищу.

Незаметно приблизилась зимняя сессия. Для меня, да и не только, особую сложность представлял экзамен по начертательной геометрии. В группе было всего несколько ребят, кому она давалась легко. Письменные задания по начертательной геометрии я сдал в срок, хорошо готовился к устному экзамену, но на нём всё-таки "поплыл" – не было у меня объёмного мышления. Больше тройки получить не удалось. Дитятьев же вообще не смог ответить на большинство вопросов, старательно морщил лоб, а потом, уже чуть не плача, стал объяснять преподавателю, что он стар, что голова работает плохо, и просил учесть эти обстоятельства. В конце концов, учитель сжалился и поставил Володе тоже тройку.

А вот на экзамене по минералогии случился "форменный прокол". Я любил этот предмет, знал химические формулы всех минералов и легко называл любой из вузовской коллекции. Экзаменатор П. Я. Ярош обращал мало внимания на ответы по билету. Главное для него – назвать минерал и его формулу из собственной коллекции. Так и произошло. Я кратко ответил по билету, после чего Ярош стал доставать из своих ящиков минералы – я их тут же называл. Потом преподаватель вдруг достал зелёный минерал размером с руку – и тут я замешкался, не смог назвать. Тогда учитель спросил: "Что это вы, молодой человек, серпентин не узнали?" А я до этого видел только маленькие кусочки этого минерала, большой не узнал. Ярош поставил в зачётку "уд" – это, до сих пор считаю, незаслуженная и несправедливая оценка. Остальные экзамены и зачёты сдал нормально и поехал домой на зимние каникулы.

Когда пришло время возвращаться в институт, из дома зачем-то взял гитару, а мой двоюродный брат Стасик привёз аккордеон. Я иногда пытался ему подыгрывать разные песни.

В конце февраля 1956 г. в Москве начался ХХ съезд партии. По докладу Хрущёва и других выступающих делегатов стало ясно, что партия хочет подвести черту под сталинской эпохой, а заодно и весь негатив тех лет возложить на Сталина. В кулуарах обсуждали информацию, что была большая "закрытая" часть отчётного доклада Хрущёва.

Принятое Постановление съезда "О преодолении культа личности И. В. Сталина…" было "весьма куцым и маловразумительным". В конце марта в партийные органы на местах пришёл текст "закрытой" части доклада. Для ознакомления с ним собрали коммунистов предприятий и организаций и комсомольский актив. Так как подавляющая часть студентов ни к той, ни к другой части не принадлежала, то приходилось пользоваться слухами. От нашего курса закрытую часть доклада выслушал секретарь комитета комсомола Вадим Проняев. Он и рассказал про аресты и расстрелы некоторых известных в то время в стране людей. Однако речь шла только о Сталине, Берии, Ежове и Ягоде, т. е. людях, которых уже не было в живых по тем или иным причинам. О том, что они делали, знало подавляющее большинство населения страны, и даже молодёжь. Живые же руководители партии и государства, даже те, кто сидел в президиуме съезда, поднявшиеся на эти вершины при Сталине, не признали и признавать не собирались, что участвовали в репрессиях невинных людей. Уже позднее, когда некоторых вождей по разным причинам сдвинули с политического Олимпа, на них скороговоркой указывали, как на активных участников репрессий в стране. Хотя всем было понятно, что те, кто указывал пальцем, тоже могли быть причастны к этим делам.

Однажды в выходной день в гости ни с того ни с сего заглянул высокий худощавый парень наших лет по имени Лёва, студент 2 курса нашего факультета из группы РМ-1. Стасик тогда что-то наигрывал на аккордеоне, я пытался аккомпанировать. Лёва посидел, послушал нас. Потом поговорили о пластинках и джазе, который часто слушали, и гость взял мою гитару и начал наигрывать разные мелодии. Мы сразу обратили внимание на его уникальную кисть руки – очень длинные и мощные пальцы. Ещё более не просто удивились – поразились манерой игры. Лёва абсолютно точно, на слух, играл мелодии разных песенных шлягеров тех лет, потом перешёл на джазовую классику. Это чисто свинговая манера исполнения в стиле Джанго Рейнхардта (это понял позднее), который в те годы был широко известен в мире. Однако Лёва не просто играл мелодии "на слух", он непрерывно импровизировал. Мы обалдели от такой игры и сразу поняли, что перед нами большой мастер. Приехал парень учиться из заштатного районного городка Алапаевск. Было совершенно ясно, что он имел хорошего наставника в джазовой манере игры, прослушал очень много грамзаписей на эти темы. Музыкального образования не имел, но неплохо разбирался в гармонии и началах сольфеджио, имел почти абсолютный слух. Лёва, безусловно, понял, какое впечатление произвёл на нас – мы тихо сидели и "смотрели ему в рот". Потом парень вдруг завёл речь о том, что в институте создаётся джаз-оркестр и что ищут музыкантов, тех, кто может держать в руках хоть какие-нибудь подходящие инструменты. Потом вдруг предложил мне место гитариста в оркестре. Я ошалел и сказал Лёве, что это место только его и лучше человека туда не найти. Гость согласился, но добавил, что в оркестре на гитаре играть не хочет, а будет учиться играть на саксофоне и кларнете. Тогда я сказал, что не знаю нотной грамоты, а играть на гитаре могу всего лишь нескольких аккордов. Лёва ответил, что посмотрел уже несколько человек – никто ничего не умеет, и пообещал взять надо мной шефство. Я согласился. Уже позднее он сказал, что заметил у меня хорошее чувство ритма и поэтому пригласил.