Электронная библиотека » Александр Волков » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 19 апреля 2017, 14:43


Автор книги: Александр Волков


Жанр: Мифы. Легенды. Эпос, Классика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Привидения и духовенство

Раннее христианство не выработало единого мнения на предмет визитов с того света, что подтверждает святоотеческий анализ библейского эпизода с Аэндорской волшебницей, по просьбе царя Саула поднимающей из земли умершего пророка Самуила – «мужа престарелого, одетого в длинную одежду» (1 Цар. 28: 4—14). Иустин Философ приписывал волшебнице власть над «душами подобных праведников и пророков», а Тертуллиан уверял, что «душу святого (не говоря уж о пророке) с помощью демона призвать невозможно». Постепенно восточные отцы склонились к мнению Тертуллиана. Иоанн Златоуст, писавший об истинности явления духа Самуила, в другом месте уверял, что «невозможно блуждать душе, уже отделившейся от тела».


Лэндорская волшебница. Картина Д.Н. Мартынова (1857). Призрак Самуила представлен в виде традиционной для Руси высокой белой фигуры


Перед церковными пастырями стояла нелегкая задача. С одной стороны, они не могли отрицать подлинность явлений святых, рассказами о которых пестрели жития – любимое чтение христиан, обращенных из язычников. Так, молящиеся видели святого Игнатия Антиохийского, идущего к ним с раскрытыми объятиями после своей мученической кончины, а преподобная Афанасия Эгинская приходила с того света к сестрам своей обители, чтобы укорить их за небрежение к ее завещанию.

И если бы речь шла только о святых! Но нет – в число привидений угодили и рядовые миряне, и даже язычники. Герой «Пастыря Гермы» (II в.) видит свою возлюбленную госпожу, незадолго до того умершую, которая мягко упрекает его за прегрешения. Макарий Великий беседует с черепом начальника языческих жрецов и заставляет труп назвать своего убийцу (приемы, получившие развитие в западноевропейском фольклоре). Преподобный Бенедикт спасает двух умерших мирянок, чьи призраки грустно покидают храм на каждом богослужении в наказание за болтливость при жизни. Пресвитер из рассказа Григория Великого освобождает дух незнакомца, прислуживающий в общественной бане.

Некоторые житийные эпизоды хорошо согласуются с дохристианскими воззрениями. Например, в житии того же Бенедикта тело молодого монаха, пренебрегавшего при жизни благословением своего наставника, не принимается землей и извергается из гроба. Популярные русские жития («Пролог») наполнены историями, повторяющими католические «примеры». Покойный монах приходит к своему духовному отцу нагим и обгорелым как уголь, сетует на адские муки, исповедуется в грехах и просит о молитвах. По рассказу блаженного Кир Луки, некий князь вылезает, черный и обгорелый, из могилы на кладбище и умоляет раздать беднякам оставленные им деньги.

С другой стороны, существовала иудейская традиция боязливого отношения к визитерам из загробного мира. Иудеи знали о привидениях больше язычников, но старались о них помалкивать. Именно эту позицию заняло восточное монашество. Не вступая в богословские дискуссии, монахи отнесли видения умерших и прочих духовных сущностей на счет вызываемых дьяволом иллюзий.

Наставления Антония Великого могли бы считаться руководством по борьбе с домовым или полтергейстом. «Демоны все делают, говорят, шумят, притворствуют, производят мятежи и смятения к обольщению неопытных, стучат, безумно смеются, свистят; а если кто не обращает на них внимания, плачут и проливают уже слезы, как побежденные… не должно нам и бояться демонов… потому что они бессильны и не могут ничего более сделать, как только угрожать». Предостерегает от излишнего страха и Афанасий Великий, который все же допускает возможность прихода святых к подвижнику. По его мнению, отличить святого от демона просто – надо лишь вопросить: «Кто ты и откуда?» Этот вопрос смутит демона, и он мигом утратит свою силу. Святой же «претворит страх в радость».


Икона «Святой мученик Никита побивает беса».В иконописи бес имеет не белый цвет, как у ангела и человека, а черный, выражающий неполноту и ущербность


Для нас очень важны замечания преподобного Антония о манере привидений «принимать на себя разные образы – жен, зверей, пресмыкающихся, великанов и множества воинов». Нил Синайский упоминает «безобразную и кровавую рожу», представляющуюся монашеским очам во время молитвенного подвига. Немало «рож» пришлось узреть святым отшельникам на протяжении двух тысячелетий христианства. Хватало их и на Руси. Например, в житии Серафима Саровского молящегося старца беспокоят звериный рев, воющие звери, встающий из гроба мертвец и невидимая толпа, которая швыряется громадными поленьями.

Приведу отрывок из повести И.С. Шмелева «Старый Валаам» (1935) о подвижничестве Дамаскина (Кононова), игумена Валаамского монастыря в 1839– 1881 гг.: «В бурные осенние ночи дождь стучал по стеклу оконца, завывал в трубе ветер, гудел страшными голосами бор, а Дамаскин стоял на молитве… Иногда в ночи – говорит его житие – из озерка поднимался кто-то страшный, с растрепанными власами, стучал в окно кельи, ломился в двери. Иногда тьма бесов плясала вокруг кельи, и келья содрогалась, как мельница». Этот озерный призрак, вероятно, то самое чудовище из гоголевского «Вия» – с перепутанными волосами, сквозь которые «глядели страшно два глаза»[4]4
  Ср. с одним из привидений М.Р. Джеймса: «И тогда тот, кто лежал на полу, поднялся. Это был человек. К креслу он, по всей вероятности, подполз на животе. А вот лицо… разглядеть было невозможно – оно все целиком было покрыто волосами» (Джеймс М.Р. Дневник мистера Пойнтера / Пер. Т. Ждановой).


[Закрыть]
.

Как трактовать визиты подобных существ мирянам, а не отшельникам, святые отцы не сказали. Почему-то мирские призраки казались им выдумками и вздором. Иоанн Дамаскин в трактате «О драконах и привидениях» (VIII в.) упоминает о таинственных гелудах, входящих в дом сквозь закрытую дверь, душащих младенцев и съедающих их печень. Байки о гелудах – не что иное, как еретические измышления, отвращающие простецов от «правого разумения». Откуда такой скептицизм? Дело в том, что, если поверить в таких колдуний, получится, что, преодолевая запертые двери, «Господь не сотворил вовсе ничего [чудесного]»[5]5
  Преподобный Иоанн Дамаскин. Христологические и полемические трактаты. Слова на богородичные праздники / Пер. свящ. Максима Козлова. М.: Мартис, 1997. С. 223-223.


[Закрыть]
. Но ведь воскресший Господь – это не дух, не имеющий «плоти и костей» (Лк. 24: 37—39), и Его проникновение в дом, где собрались апостолы, воистину чудесно. Гелуды же, судя по всему, только походят на женщин, а в действительности они – призраки.

Ступив на путь неприятия призрачных видений, православная Церковь шла по нему вплоть до XIX столетия, когда всплеск интереса к мертвецам заставил некоторых пастырей изменить свои взгляды. Вслед за католической схоластикой и протестантским «Духовным регламентом» православие усвоило и западное общение с иным миром. Людям так хотелось увидеться с родными и близкими!

Конечно, монашество по-прежнему не испытывало симпатий к привидениям. Даже в тех житиях, где описывалась помощь святых нуждающимся, они приходили не наяву, а во сне или в каком-нибудь промежуточном состоянии вроде «забытья» больного серебряника. А реальность сна при необходимости можно оспорить.

На Афоне, всегда яростно противостоящем догматам западной Церкви, часто вспоминали Иоанна Лествичника, опровергавшего наличие третьего (среднего), кроме рая и ада, местопребывания душ, разлучившихся с телом. Никодим Святогорец, чей главный труд был переведен на русский язык в XIX в., категорически исключал вероятность возвращения души на землю и называл предрассудком и мифом учение о сорокадневных странствиях.


Видение отроку Варфоломею. Картина М.В. Нестерова (1890). Таких видений в житиях святых предостаточно. Но можно ли считать их визитами призраков?


Почти через сто лет после Никодима русский монах Митрофан, автор труда «Загробная жизнь» (1880), ссылаясь на Макария Александрийского, утверждал, что душа после смерти «скитается около дома, в котором разлучилась со своим телом, а иногда пребывает около гроба, в котором покоится ее тело». Однако земные скитания души Митрофан ограничил тремя днями, а потом она, в его представлении, должна вознестись на небо, миновав по пути туда мытарства. Где же именно донимают ее падшие ангелы? В воздухе, «неизмеримом пространстве между небом и землей». Фактически это и есть третье место, против которого восставали ортодоксальные греки. Интерес Митрофана к общению между живыми и мертвыми во многом поспособствовал росту популярности его книги.

Игумен Марк, духовник московского Симонова монастыря, в трактате «Злые духи и их влияние на людей» (1899) обрушился на спиритов, приписывающих необъяснимые феномены, которые Марк не отрицает, действию душ живших на земле людей: «По учению Слова Божия… души умерших никакой власти и самостоятельности не имеют (Иов. 27: 8; Ак. 12: 20). Это ясным образом засвидетельствовано Иисусом Христом в притче о богатом и Лазаре… Итак, если не души умерших действуют в спиритизме, то мы должны признать, что это – действие дьявола».

Вот те отрывки, на которые ссылается игумен: «Ибо какая надежда лицемеру, когда возьмет, когда исторгнет Бог душу его?» (Иов. 27: 8); «Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лк. 12: 20). Тем самым демонстрируется власть Творца над человеческой душой, но отнюдь не ее неспособность к действиям, попущенным Богом. В упомянутой притче (Лк. 16: 19—31) мучающийся в аду богач просит Авраама послать на землю умершего Лазаря. Естественно, Авраам отказывает богачу[6]6
  Авраам говорит об отправке покойника к живым: «Если бы кто из мертвых воскрес». А воскрешенное тело, например тело другого Лазаря, брата Марфы и Марии, не может считаться ни духом, ни привидением. Так что притча о богаче и Лазаре к спиритизму неприложима.


[Закрыть]
. Но разве отказал бы ему дьявол, окажись он с Божьего соизволения на месте праотца? Увы, дьявол тоже в состоянии управлять душой, предавшейся в его власть и принявшей чудовищный или обманчивый вид.

Так мог бы рассуждать православный христианин, не верящий в иные потусторонние сущности, кроме Единого Бога, ангелов, бесов и душ умерших людей. Однако в XIX в. подобные рассуждения отдавали Средневековьем, ненавидимым всеми культурными людьми Российской империи. Эта ненависть просочилась и на страницы церковной прессы, в духе времени заменившей бесов дорогими сердцу покойниками.

В авангарде движения за реабилитацию привидений выступали архиереи, известные своей слабостью ко всяким светским диковинкам. Иннокентий (Борисов), архиепископ Херсонский и Таврический, говорил: «Из древних сказаний видно, что вера в бессмертие души постоянно соединялась с верою в явление умерших… Есть явления умерших или их действия, кои не подлежат сомнению, хотя они редки». Никанор (Бровкович), архиепископ Херсонский и Одесский, подчеркивал достоверность фактов явления умерших живым, признавая, правда, их несогласие с «установленным волею Божией обычным порядком вещей».

Монах Митрофан, предостерегая от «чувственного общения» с обитателями загробного мира, чьи образы принимают злые духи, тут же писал о явлении душ умерших живым, продолжающемся в «настоящее время по воле Божией», и приводил примеры таких явлений. Средоточием благочестивых анекдотов о призраках стали православные журналы «Странник» (1860—1917), «Душеполезные размышления» (1878—1887) и спиритический журнал «Ребус» (1881—1918). Мы не раз обратимся к ним в дальнейшем, здесь же я коснусь нескольких случаев из архиерейской практики встреч с привидениями.

В 1825 г. архиепископу Евгению (Казанцеву), возглавлявшему Псковскую кафедру, явились во сне покойные мать и отец, посоветовавшие ему перевестись в другой город. Владыка не внял их совету, и тогда к нему пришел умерший тринадцать лет назад митрополит Платон (Аевшин), потребовавший его переезда в далекий Тобольск. Диалог умершего и живого, записанный в дневнике Евгения, вводит в трепет даже сейчас:

«– Повинуйся, я тебе повелеваю именем Божиим!

– Повинуюсь, но к кому я пошлю просьбу?

– К Аврааму!»

По словам Евгения, он весь задрожал. Сообразив, наконец, что речь идет об архиепископе Аврааме (Шумилине), он облегченно вздохнул и проснулся, успев заметить выходящего из двери комнаты Платона.

Довелось столкнуться с привидениями и знаменитому московскому митрополиту Филарету (Дроздову). Сначала под окнами его резиденции собралась целая толпа усопших, которые ходатайствовали за некоего провинившегося священника, регулярно поминавшего их на литургии. Вспоминается средневековый «пример» о мертвецах – они хватают за ноги нерадивого пастора, игнорирующего поминальные молитвы.

В другой раз Филарет удостоился визита уже знакомого нам призрака митрополита Платона. Платон был в добродушном настроении и не требовал перевода Филарета в Иркутск или Холмогоры, а лишь просил его простить «прегрешившего отца Ивана». Пока очнувшийся Филарет гадал, кто такой Иван, его посетили император Александр I и фельдмаршал М.И. Кутузов, выступившие в защиту «храброго попа Ивана». Святитель бросился на колени, прося вразумления у Господа, и ему открылось, что Иван – это иеромонах (из вдовых священников) одного московского монастыря, который изрядно «заливал за воротник» и потому был запрещен в служении. Филарет вызвал к себе загадочного старца, и тот, шмыгая носом, признался, что знал всех троих: был любимым учеником Платона, благословлял Александра I и напутствовал перед смертью Кутузова. «“Иди и не прегрешай более”, – сказал ему митрополит Филарет, и иеромонах Иван по-прежнему стал священнодействовать, но от порока своего скоро совсем избавился». Так завершается сей душеполезный рассказ.


Митрополит Платон (Левшин). Портрет работы неизвестного художника (начало XIX в.).В мире духов авторитет Платона был очень высок


Не миновали архиереев и широко практиковавшиеся в высшем свете визиты в момент смерти. Призраков только что умерших юношей видели Платон (Городецкий), митрополит Киевский и Галицкий, и Нил (Исакович), архиепископ Ярославский и Ростовский.

Духовный писатель и бывший священник Д.Г. Булгаковский не только собирал сведения о встречах с привидениями, но и пытался их осмыслить. В полном согласии с идеалами английской Викторианской эпохи он отмечает, что призраки являются недолгое время спустя после кончины и преимущественно близким людям – родным, друзьям, знакомым. Они чрезвычайно благовоспитанны, не шумят, не буянят и даже стучатся в дверь – не потому, что не могут пройти сквозь нее (зря Иоанн Дамаскин переживал за чудеса Христовы), а чтобы никого не испугать внезапным появлением. В число вежливых привидений Булгаковский включает и заложных покойников. Единственное их отличие от остальных – маленькая и вполне простительная неопрятность: утонувшие носят мокрую одежду, убитые снабжены кровоточащими ранами и т.п. Об удавленниках автор, к сожалению, не договаривает, но, видимо, они приходят с петлей на шее.

Некоторые призраки общительны и многословны (викторианец Бульвер-Литтон, напротив, считал безмолвие главным признаком духов). Они жмут руку, целуются, заключают живых в свои объятия, ласково гладят их лицо и волосы, передают поклоны с того света и обратно – как на спиритических сеансах! Кто-то из призраков навещает близких для того, чтобы «уверить, что они снова свидятся в загробном мире, где соединятся навеки», а кто-то заводит беседу «с целью удостоверить тех, кто колеблется в вере или совсем потерял ее». Помните призрака у Дефо, который должен был «утешить миссис Баргрэйв в ее горестях и… ободрить ее набожными наставлениями»?

Есть те, кто предостерегает живых от непредвиденных опасностей, и те, кто открывает им день и час кончины. Большинство же призраков являются из чисто житейских соображений. Они заняты «тем, что порабощало их мысль и чувство во время земного существования». Об этих духах надлежит усиленно молиться, помогая им подняться с земли на небо.

Все эти сантименты в пору их изложения (начало XX в.) англичанами всерьез уже не воспринимались (позднее они снова войдут в моду). Единственная оригинальная черточка у Булгаковского – какая-то неизвестная «миссия», о которой твердят призраки. Думается, она вызвана попыткой примирить загробное общение с мнением православных аскетов. «По милости Всевышнего мне самой разрешено объявить тебе о моей кончине» – так объясняет свой визит к жениху умершая невеста. «Я пришла к тебе против своей воли, – говорит графиня Германну (“Пиковая дама”), – но мне велено исполнить твою просьбу». Во втором случае нельзя быть уверенным, что именно Бог велел привидению обмануть картежника. Как, впрочем, и в первом.

Привидения и пушкинское дворянство

Наши первые дворяне истово склонялись перед Европой и уже потому не могли верить в привидений. Ведь к моменту формирования российского дворянства Европа в целом и Англия в частности переживали самый скептический период в своей истории – эпоху Просвещения. Британская аристократия вызывала всеобщую зависть (даже во Франции) благодаря своей независимости и благополучию. Эпидемия англомании в России пришлась на вторую половину XVIII столетия, и, конечно, наряду с родовой спесью русские дворяне переняли у англичан их скептицизм и служение прогрессу.

Заразившись страстью к просветительству, дворянство так и не сумело изжить ее вплоть до своего уничтожения. Его мистический настрой оставлял желать лучшего – я имею в виду интерес к древним знаниям и верованиям, а не посещение медиумов и ясновидящих. Превозношение над дремучим крестьянством, усвоенное затем интеллигентами и революционерами, мешало чуткому восприятию национальных традиций. В то время как оксфордские ученые, избавившись от предубеждений, трепетно изучали средневековые хроники, а прерафаэлиты бредили рыцарскими идеалами, у нас продолжали сетовать на недостаток образования и грамотности, на деревенскую серость и убогость.

«В XVIII веке после Петра упал кредит на всякие чудеса, курс которых стоял очень высоко в допетровской Руси, – писал историк Д.А. Мордовцев, – и как долго, однако, держались в народе грубейшие суеверия, посеянные за тысячу лет назад и доселе еще не исчезнувшие»[7]7
  Мордовцев Д.Л. Мнимые видения и пророчества. Бытовые очерки XVIII века. М., 1901. С. 48.


[Закрыть]
. Народные суеверия, безумно раздражавшие образованную публику, действительно никуда не делись. Лишь с середины XIX в. начались благодатные перемены, отмеченные знатоками русского фольклора вроде М.М. Забылина: «Увидев паровозы, пароходы, телеграфы, фотографии, народ стал понимать тверже, что эти предметы стоят большего внимания, чем какой-нибудь безграмотный колдун и его действия»[8]8
  В Англии изобретение фотографии сразу же возбудило интерес к потустороннему миру, а потерпевшие крушение паровозы и пропавшие без вести пароходы вскоре пополнили ряды призрачных феноменов. У нас же наивно полагали, что техника и прогресс полностью исцелят человека от страсти ко всему необычному.


[Закрыть]
. Забылин и вся передовая общественность надеялись, что с дальнейшим распространением грамотности и общей воинской повинности[9]9
  Пусть читателя не удивляет связь грамотности с повинностью. Другой борец с невежеством, граф Л.Н. Толстой, жаловался на следующее суеверие русского народа: «Вместо того чтобы работать, ходят из места в место» («Отец Сергий»).


[Закрыть]
суеверные обряды искоренятся, а крестьяне сделаются «развязнее, бодрее, гуманнее». Эту фразу можно оставить без комментариев – слишком хорошо известно, куда завели наш народ бодрость и развязность.


Калики перехожие. Картина И.М. Прянишникова (1870). Неработающие русские «суеверы»


Но вернемся в эпоху Просвещения. Екатерининские дворяне вместе с М.Д. Чулковым, автором «Словаря русских суеверий» (1782), воодушевленно истребляли ненавистные суеверия, от которых «наибольшая часть земных обитателей… благополучно освободилась». В словаре Чулкова пункт «Суевер» содержал весьма двусмысленную отсылку «см. Христианин». Христианин (то есть суевер), в свою очередь, обвинялся в приверженности к «наружным поступкам и обрядам», в пренебрежении любовью к ближнему.

Естественно, разговоры о привидениях в высшем обществе считались дурным тоном. Изредка упоминались лишь поэтические духи сродни бесплотным теням у Оссиана. А.П. Сумароков слышал голос умершей сестры и «зрел ее тень» («На смерть сестры Е.П. Бутурлиной», 1759), а ЕР. Державин молил Создателя о ниспослании «духа блаженной Ольги» («На кончину великой княжны Ольги Павловны», 1795).

Даже родоначальник русской готической прозы Н.М. Карамзин, подражая англичанам в повести «Остров Борнгольм» (1794), исключил оттуда всех мнимых и настоящих призраков (по правде сказать, довольно нелепых), оставив только «мрачную темницу», дикий пейзаж, вещий сон и средневековый архитектурный фон. Типично готический пейзаж был описан и в повести «Бедная Айза» (1792): «Страшно воют ветры в стенах опустевшего монастыря, между гробов, заросших высокою травою, и в темных переходах келий». Но и здесь нет призраков, более того – осуждаются суеверные поселяне, слышащие стоны мертвой Лизы в опустевшей хижине.

В «Истории Императорской Академии Наук» изложен вещий сон М.В. Ломоносова. Ученый видел своего отца лежащим мертвым на необитаемом острове на Белом море, памятном ему с юности. Узнав, что отец минувшей осенью отправился на рыбную ловлю и с тех пор не возвращался, Ломоносов написал родным о своем видении. Посланные ими холмогорские рыбаки, пристав к указанному острову, отыскали на нем труп Василия Ломоносова.

Частичная реабилитация народных суеверий произошла в начале XIX в. в связи с наступлением эпохи романтизма. В литературных салонах рассказывали таинственные и жуткие истории. «Сегодня наш разговор вращался на рассказах о привидениях, выходцах с того света и сверхъестественных явлениях», – отмечал М.А. Корф в дневнике за 1820 г. В готической поэме Г.И. Каменева «Громвал» (1804) присутствовали мертвецы в саванах и скелеты, несущие гроб проклятого колдуна:

 
Духи, скелеты, руками схватясь,
Гаркают, воют, рыкают, свистят,
В исступленном восторге беснуясь, они
Пляшут адскую пляску вкруг гроба его.
 

Довольно комичная обстановка этой пляски, знакомая нам по произведениям Р. Бернса, дополнена литературными клише о крике петуха, заставляющем исчезать духов, и о мести «теней погибших людей», развращенных волшебником.

Конкуренцию английской готике составлял немецкий романтизм. Их успешно объединил в своем творчестве В.А. Жуковский, уделивший внимание балладам Г. Бюргера, И.В. Гете и Р. Саути. Именно Жуковского следует назвать основателем русской мистической литературы. Вспоминая о впечатлении, произведенном балладой «Людмила» (1808), Ф.Ф. Вигель писал: «Мертвецы, привидения, чертовщина, убийства, освещаемые луною, – да это все принадлежит к сказкам да разве английским романам… Надобен был его чудный дар, чтобы заставить нас не только без отвращения читать его баллады, но, наконец, даже полюбить их. Не знаю, испортил ли он наш вкус? По крайней мере, создал нам новые ощущения, новые наслаждения».


Воспоминание. Картина С.С. Соломко (1910). Судя по одеждам, дело происходит в старину, но прозрачная дамалюбимое привидение романтиков XIX в.


Одобрение критиков вызвало не только грамотное переложение лучших на тот момент образцов европейской мистики, но и обращение к русскому фольклору – недаром следующей вариацией затронутой в «Людмиле» темы стала баллада «Светлана» (1813) с традиционным мертвецом в белом, глядящим «яркими глазами» в зеркало. Эффект от встречи с трупом был слегка подпорчен романтическим голубочком, вспорхнувшим ему на грудь.

На вечерах Жуковского, собиравших ведущих представителей отечественной культуры, подробно обсуждались паранормальные феномены. Сам поэт в статье «Нечто о привидениях» весьма благоразумно призывал не преследовать тайны призраков «своими умствованиями». Однако тут же говорил о «прощальных знаках любви», посылаемых милому человеку.

К сожалению, русский романтизм питал слабость к прекрасным дамам, воркующим из небытия в уши своих возлюбленных. У того же Жуковского незримая дама вдохновляет героя на подвиги: «Сверши один начатое вдвоем» («Голос с того света», 1815), или вселяет в душу «грусть и упоенье» («Привидение», 1823). Женская тень витает над почивающим героем А.И. Полежаева «в виденьях ночи благотворной» («Ночь», 1826). В стихотворении И.И. Козлова «Озеро мертвой невесты» (1832) дама в белом плывет по воде и поет.

Господин Н*** из рассказа О.И. Сенковского «Любовь и смерть» (1834) влюбляется в призрачную Зенеиду, сидящую по ночам у его ног, но не показывающуюся напрасно, дабы «не пугать воображения». Когда же герой проявляет чрезмерную настойчивость, Зенеида демонстрирует ему свой розовый (!) гроб, в котором лежит «обнаженный скелет, с торчащими из праха зубами, с белым костяным челом, безобразно засоренным присохшими клочками волос, с глубокими ямами, налитыми мраком, вместо глаз и щек».

Лугин, герой неоконченной повести М.Ю. Лермонтова «Штосс» (1841), играет в карты с призраком старика, чья ставка – «что-то белое, неясное и прозрачное». Сначала Лугин с отвращением отворачивается, но потом ему предстает «чудное и божественное виденье» – женская головка, воздушно-неземное существо, полное пламенной жизни, но безжалостно унесенное смертью.

Романтические бредни в гораздо меньшей степени присущи авторам, вышедшим из помещичьей среды, или тем, кто подобно А.С. Пушкину и Н.В. Гоголю великолепно знал сельский быт и фольклор. Нельзя не согласиться с Ю.М. Лотманом: «В определенном смысле дворянин-помещик… был по своим привычкам ближе к народу, чем разночинный интеллигент второй половины XIX в., в ранней молодости сбежавший из семинарии и проведший всю остальную жизнь в Петербурге»[10]10
  Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века). СПб., 1998. С. 110.


[Закрыть]
.

Хозяева сельских усадеб первыми внесли в литературу страх перед чудовищами, населяющими призрачный мир. За это они нередко подвергались обструкции со стороны высокоумных прогрессистов. «Что сказать про образование так называемых мелкопоместных дворян? – задавалась вопросом выбившаяся в передовые люди дворяночка. – Большая часть их дальше Псалтыря и Часослова не шла, а женщины, что называется, и аза в глаза не видели. Прибавьте к этому разные суеверия, веру в ведьм и домовых»[11]11
  Николаева М.С. Черты старинного дворянского быта // Русский архив. 1893. Кн. 3, № 10. С. 118.


[Закрыть]
. Другая отщепенка презрительно отзывалась о своих сестрах: «И какие дикие предрассудки были им привиты мамушками и нянюшками: ворожба, гадания, боязнь дурного глаза – все это сильно расстроило их нервы»[12]12
  Сабанеева Е.Л. Воспоминания о былом // Исторический вестник, 1900. Т. 82, № 11. С. 431.


[Закрыть]
. Она, видимо, не догадывалась, сколь созидательным для русской культуры было нянюшкино воспитание:

 
И были детские проказы
Ей чужды: страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
 

Не одной Татьяне посчастливилось услышать «преданья простонародной старины». По воспоминаниям дворянина П. Кичеева, «в этих беседах, кроме сказок, наслушался я довольно рассказов о домовых, чертях, ведьмах, привидениях и разбойниках. Как ни страшно мне иногда было, страшно до того, что я не смел оглянуться в темный угол, прижимаясь к няне, но я все слушал и ждал следующего вечера». Верили в чудеса и в Обломовке. Автору «Евгения Онегина» не пришло бы в голову осудить здешних помещиков, но И.А. Гончаров с высокомерием горожанина надсмехался над верой в оборотней, ведьм, мертвецов и в копну сена, разгуливающую по полю (полевик или ночной дух). Даже когда вера в призраков пропадает, в душе Ильи Ильича Обломова «остается какой-то осадок страха и безотчетной тоски».

Верил ли Пушкин в привидения? Верил. Но только когда сам этого желал. Многое в его жизни и творчестве зависело от мимолетных ощущений. О Пушкине рассказывали анекдоты, часть которых была впоследствии обработана М.В. Шевляковым[13]13
  Шевляков М.В. Пушкин в анекдотах: черты из жизни поэта, как общественного деятеля и человека. СПб., 1899.


[Закрыть]
. Среди прочих в его собрании есть анекдот о возникшем ниоткуда юноше, который одолел в споре Пушкина и графа С.С. Ланского, третировавших религию. Вероятно, этот призрачный богослов исполнял какую-нибудь миссию.

Великий поэт был скорее суеверен, чем религиозен, что делало его на редкость восприимчивым и к национальным преданиям, и к европейскому мистицизму. Пушкинская трактовка простонародной нечисти безупречна. Он ничего не выдумывает и не анализирует. Распухшее тело мертвеца с вцепившимися в него раками из стихотворения «Утопленник» (1828) досаждает мужику, спихнувшему его в воду, и требует нормального погребения. Но мужик поступил правильно, ведь подозрительный труп запрещено хоронить в земле. Незабываемое описание ночной встречи с легионом бесов («Бесы», 1833) и вправду надрывает душу и не нуждается в аллегорических толкованиях: сбившийся с пути мир (или Россия), житейская бессмыслица, борьба со злым роком и т.д.

Апогей пушкинского фольклорного гения – «Песни западных славян», в частности «Марко Якубович» (1935) с вурдалаком, приходящим на дом в обличьях великана, человека и карлика. Впрочем, это не совсем русская манера, как и те гротескные твари, что снятся Татьяне: ведьма с козьей бородой, карла с хвостиком, рак верхом на пауке, череп на гусиной шее, вертящийся в красном колпаке, и др. Такой сон мог бы привидеться немецкой девушке, начитавшейся Гофмана.

Из современников Пушкина обращались к фольклорной тематике А.А. Бестужев-Марлинский в рассказе «Страшное гаданье» (1831) и князь В.Ф. Одоевский в рассказе «Игоша» (1833). Марлинский пересказывает былинку об украденном у мертвеца саване. Потерпевший является за своим облачением к похитителю, но при этом, как и положено воспитанным покойникам, стучит в дверь и называет себя. Ему не отворяют, и тогда он берет дом в осаду, настаивая на выдаче вора. Одоевский красноречиво описывает игошу («У бедняжки не было ни рук, ни ног, а прыгал он всем туловищем»), но ужаса в его рассказе нет – автор подчеркивает безобидность уродливого шалуна, который даже подходит за благословением к попу.

Были и неудачные опыты наподобие «Венгерского леса» (1827) Козлова с «красным как уголь» мертвецом с палящим взором и загоревшимся саваном. Сей пожароопасный субъект вкупе с «былинными» именами героев принадлежали, по замечанию В.Г. Белинского, «к тому ложному роду поэзии, который изобретает небывалую действительность, выдумывает Велед, Изведов, Останов, Свежанов, никогда не существовавших, и из славянского мира создает немецкую фантастическую балладу». Мнимо фольклорные призраки расплодились во множестве в литературе Серебряного века.

Большинство пушкинских современников относились к деревенскому фольклору пренебрежительно или с юмором. А. Погорельский в романе «Монастырка» (1830—1833) противопоставляет «непросвещенных» злодеев Дюндиков, убежденных в существовании ведьм, оборотней и привидений, положительным героям (Анюта, Блистовский), не подверженным суевериям. Герой, от лица которого ведется рассказ М.Н. Загоскина «Две невестки» (1834), искренне удивлен, как можно объединять в одну категорию «гармоническое сочувствие душ» (имеется в виду приход умершей женщины к своей родственнице) и стариковские байки о кровавом шествии мертвецов.


Иллюстрация А.Н. Бенуа (1910) к повести А.С. Пушкина «Пиковая дама». «Но он услышал незнакомую походку: кто-то ходил, тихо шаркая туфлями. Дверь отворилась, вошла женщина в белом платье»


Приезжавшие к нам «развитые» англичане называли «образцы легковерия» среди русских «по большей части мрачными». Автор этого отзыва Р. Бремнер писал в 1830-х годах о России: «Все те дикости, что были столь распространены в Шотландии… правят здесь с не меньшим успехом». Под «дикостями» Бремнер разумел, конечно же, ведьм и чудовищ, а не благонравных духов эпохи регентства. Но «британской музы небылицы» у нас тоже имелись. Они постепенно завоевывали российские города, прежде всего Петербург.

Белая графиня из «Пиковой дамы» (1833) – типичнейший английский призрак. Сам же Германн – личность уникальная, чьим возможным прототипом был шведский духовидец Э. Сведенборг. Эпиграф из его писаний предпослан главе пушкинской повести, в которой происходит встреча с привидением. Сведенборга чуть было не упекли в сумасшедший дом, куда в итоге угодил Германн. Лизавета Ивановна недоумевает, где ее мог увидеть Германн. «Бог его знает! – отвечает Томский. – Может быть, в вашей комнате, во время вашего сна: от него станет». А если вспомнить жуткое качание полуживой графини, происходящее как будто «не от ее воли, но по действию скрытого гальванизма», связь старухи с Германном не покажется случайной.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации