Текст книги "Скитания"

– А ты… ты, Веньеро, – строго сказал он, – ты в воскресенье пойдешь слушать мессу в церкви Санта Мария Инкороната… и пойдешь без шляпы с сеткой на волосах.

Луиджи меньше испугался бы, если бы оказался в клетке свирепого льва.

Как?! Пойти по оживленным воскресным улицам в самую аристократическую церковь города с сеткой на голове, появиться перед насмешливыми взглядами синьор и синьорин… Да ведь они примут его за неряху-щеголя, забывшего скрыть от публики ухищрения, которыми он поддерживает красоту волос?!

– Нет, нет! – Луиджи, рыдая, упал на колени. – Все, что угодно, только не это, дорогой, добрый синьор Саволино! Я буду читать «Pater noster» неделю… месяц… целый год!

Джакомо, увидевший, что его удар метко попал в цель, остался непреклонным.

– Ты не отделаешься чтением молитв, – сказал он. – Если я назначил такое наказание Бруно, так только потому, что это его первая шалость. А ты… Признайся, что ты был зачинщиком!

Луиджи признался, потому что это было правдой, но и признание не смягчило синьора Джакомо.

– Чтобы ты не сплутовал и не сбросил сетку по дороге, – добавил содержатель пансиона, – я сам поведу тебя в церковь.

Луиджи Веньеро пришлось совершить прогулку в церковь с сеткой на обнаженной голове, и самые его худшие опасения оправдались: он полной мерой испил чашу стыда.

Часть вторая
Любовь

Глава первая
Шесть лет спустя

Новый, 1564 учебный год начался в пансионе Саволино обычным порядком. Учеников встречал сильно постаревший, но еще бодрый Джузеппе Цампи. Протекшие годы не уменьшили веры старика в близкое пришествие Христа, и привратник по-прежнему задавал каждому прибывающему свой неизменный вопрос.

Пансионеры спешили в классную комнату, там их приветствовал и отмечал в списке невысокий крепкий юноша с правильными чертами лица, с приветливыми голубыми глазами и чуть пробивающимися усиками. Это был Фелипе Бруно.

Прошедшие шесть лет сильно отразились на здоровье Джакомо Саволино. Он так располнел, что ему трудно стало передвигаться, и он почти весь день проводил у себя в кабинете. Оторванный от привычных забот, старик пристрастился к чтению. Его любимыми книгами были описания путешествий, философские и исторические труды.

Отрываясь от чтения, синьор Джакомо думал:

«Ведь вот судьба-то! Беря на воспитание Фелипе, я хотел облагодетельствовать семью Бруно, а выходит, благодеяние получил сам. С тех пор как пансион окончил Маринетти, а этому будет уж два года, все дело, если говорить по правде, упало на плечи Фелипе. Ах, что это за помощник, прямо божье благословение!..»

Но дело было не в услугах, которые Фелипе оказывал по пансиону. Одинокие старики полюбили юношу как сына. Они с ужасом думали, как угрюмо протекала бы их жизнь, если бы в их дом не вошел Фелипе.

– Бог взял у нас Джулио, а взамен дал Фелипе, – часто говорила Васта мужу. – А подрастет наш мальчик, женится, будет у нас и дочка. Может, еще и внучат доведется понянчить…

За шесть лет упорного учения молодой Бруно с успехом усвоил все «семь свободных искусств» – науки тривиума и квадривиума и пошел дальше.

Латынь он изучил так хорошо, что не только говорил по-латыни, но и мог сочинять звучные латинские стихи, а на это были способны немногие. Мало того: Фелипе овладел греческим языком, который был гораздо труднее латинского.

Он читал в подлиннике Гомера, Фукидида, трагедии Эсхила.[60]60
  Гомер – легендарный поэт Древней Греции. Его считают автором бессмертных поэм «Илиада» и «Одиссея» Фукидид (около 460–400 до н. э.) – древнегреческий историк. Эсхил (525–456 до н. э.) – древнегреческий драматург.


[Закрыть]

Часто Фелипе с благодарностью вспоминал своего первого учителя, поэта Лодовико Тансилло. Это он, Тансилло, привил маленькому Бруно любовь к знаниям, привычку глубоко вдумываться в прочитанное и извлекать из него самую суть. Лодовико Тансилло первым обратил внимание на богатую память Фелипе и показал приемы ее развития. Бруно не пренебрег указаниями первого наставника. Он уделял много времени совершенствованию своей памяти и достиг необыкновенных успехов.

Память Фелипе поражала и восхищала его товарищей и учителей. Достаточно было Фелипе прочитать или прослушать стихотворный отрывок в двести – триста строк, до того ему не знакомый, и он повторял его, не пропуская ни единого слова.

В умении преподавать Бруно превзошел пансионских учителей. Когда дядя поручал ему заниматься по-латыни с вновь поступившими учениками, он не следовал общепринятым методам и не заставлял малышей бессмысленно вызубривать молитвы и псалмы Давида. Он задавал им учить латинские названия окружающих предметов и употребительные глаголы, помогал строить простые фразы и одновременно занимался с ними латинским письмом. И через три-четыре месяца ученики Бруно разговаривали по-латыни на несложные темы и писали под диктовку простой текст. Обладатели ученых степеней не могли добиться таких успехов от учащихся и за два года.

При встречах с Фелипе дон Эрминио Гуальди укоризненно качал головой и хмурил брови.

– Ты ведешь занятия с учениками не по установленным канонам,[61]61
  Канон (греч.) – правило, образец.


[Закрыть] – сурово говорил он.

– Если каноны плохи, от них надо отказываться, – смело возражал Бруно.

Лиценциат приходил в ужас.

– Отказываться от канонов, установленных Рабаном Мавром, Александром Галлом[62]62
  Рабан Мавр – известный ученый, живший в IX веке нашей эры. Александр из Вилладье (умер около 1240 г.) написал «Доктринале» – употребительный учебник латинской грамматики в виде поэмы из двенадцати книг. Стихотворные правила книги полагалось заучивать наизусть.


[Закрыть] и другими знаменитыми учителями?! Идя по такому опасному пути, ты, пожалуй, скоро посягнешь на уставы святой церкви?!

Фелипе еще в детстве проникся взглядами отца на церковь и ее служителей, но он знал, с кем имеет дело. О Гуальди ходили слухи, что он тайный шпион епископского суда. И потому, приняв благочестивый вид, Бруно говорил:

– Что вы, падре! Я – праведный католик и свято чту установления церкви. Но ведь в евангелии и творениях святых отцов ничего не говорится о том, как преподавать латынь.

Побежденный дон Эрминио уходил, сердито ворча:

– Погубит тебя, Бруно, вольнодумство!

Пройдя раньше срока пансионный курс наук, Фелипе стал искать наставников на стороне. Найти их было нетрудно. Как Рим и Флоренция, Неаполь слыл центром просвещения в Италии. Здесь жили многие известные философы и ученые. Логику – науку о законах мышления и науку всех наук – философию любознательный юноша слушал у гуманистов, на публичные лекции которых всегда собиралось множество народа.

Фелипе усердно посещал академию «Тайны природы», ее учредил в 1560 году в Неаполе Джамбатиста делла Порта.

Джамбатиста был совсем молодым человеком, только на семь лет старше Бруно. Достигнув всего лишь девятнадцатилетнего возраста, делла Порта стал во главе академии, целью которой было изучать естественные науки.

В средние века академии не были высшими учебными заведениями или центрами научной мысли страны. Просто они являлись местом, где собирались люди разного возраста, от юношей до стариков, чтобы поделиться своими думами, сомнениями и предположениями, изысканиями в области науки.

В академии делла Порта не было учебных классов или залов для заседаний, не подавались звонки на уроки, не стучал по столу молоток председателя. Люди приходили в палаццо[63]63
  Палаццо (ит.) – дворец.


[Закрыть] делла Порта как к себе домой. Пришедшие разбивались на кружки, объединенные общими интересами, и горячо обсуждали тот или другой вопрос. А иные любознательные переходили от группы к группе, надеясь услышать что-нибудь новое, интересное.

Иногда молодежь охватывало беспричинное веселье, и кто-нибудь предлагал устроить маскарад.

– Маскарад, маскарад! – разносилось по высоким залам дворца с лепными потолками, с мраморными статуями по углам, картинами знаменитых художников на стенах.

Члены академии расходились и через час-другой возвращались в масках, в причудливых нарядах сарацинов, рыцарей, пиратов, в шубах московитских бояр и древнеримских тогах. Костюмы брались напрокат за недорогую цену у старьевщиков.

Многие приводили жен и сестер, в залах дворца гремела музыка, кружились танцующие пары.

Не часто случались такие увеселения, но долго еще после праздника вспоминала о них молодежь…

В академии делла Порта занимались по преимуществу вопросами естествознания и физики. Всякий, прочитавший интересную книгу по этим отраслям знания, рассказывал о ней в академии. Там впервые услышал Фелипе Бруно об учении Николая Коперника.[64]64
  Николай Коперник (1473–1543) – великий польский астроном, создавший гелиоцентрическую систему мира, где центром мироздания является Солнце (по-гречески Гелиос).


[Закрыть]

Фелипе всегда делился с дядей тем новым, что ему удавалось узнать во дворце делла Порта. Эти беседы были радостью для синьора Джакомо, скрашивали его старость, и он с нетерпением ожидал, когда племянник ворвется к нему в предвечерний час, веселый, оживленный, потрясая листочками, на которых делал краткие записи.

Но в майский день 1563 года возбуждение Фелипе казалось необычайным. Большие синие глаза его сияли, волнистые волосы растрепались, щеки горели румянцем.

– Что с тобой, Фелипе? – удивленно спросил Саволино.

– Дядя, я нашел цель жизни! – торжественно возгласил юноша.

– О, какие громкие слова! – улыбнулся синьор Джакомо. – И где же она тебе повстречалась?

– Ты шутишь, дядя, а я говорю серьезно, – обиделся Фелипе.

– Говори, говори, я слушаю, – ободрил племянника Саволино.

– Ты знаешь, я еще маленьким любил смотреть на небо, наблюдать звезды, Луну. Когда ты повез меня к себе, я мечтал о том, что буду изучать астрономию…

– Ты ее и изучал, да еще у хорошего учителя, дона Деченцио Ланди.

– А что он нам рассказывал? Только то, что написано на первых страницах Библии. – Фелипе так похоже передразнил голос преподавателя, что синьор Джакомо невольно рассмеялся: – «Вначале Бог создал Землю, а потом Солнце, Луну, планеты и звезды – все это только для того, чтобы они, обходя вокруг Земли, освещали и согревали ее…»

– А это не так? – с любопытством спросил старик.

– Ах, дядя, разве легко узнать истину? Сегодня в академии говорили об учении Николая Коперника из Торна…

– Торн – это в Польше?

– Да, дядя! К несчастью, синьор Джамбатиста сам не читал книги польского астронома, он только слышал о ней, но от его рассказа захватывает дух!

– И что же утверждает польский философ?

– Он не согласен с мнением Библии, которая называет Землю неподвижным центром мироздания. Коперник учит, что Земля вращается вокруг оси, как исполинский волчок. Но ведь слушай, дядя, если это так, то дни и ночи сменяются вовсе не потому, что Солнце ходит вокруг Земли.

– Вот уж этого, дружок, я никак не могу понять, – признался синьор Джакомо.

– Делла Порта показал нам простой опыт, который я могу повторить. – Юноша отодвинул от стола вращающееся кресло дяди. – Я поворачиваю тебя к окну. Представь, что ты – Земля, а окно – Солнце, которое, кстати, светит тебе в лицо. Сейчас Солнце освещает тебя, и здесь день…

– Как будто так, – согласился Саволино.

– А вот я повернул тебя спиной к окну, и что у тебя теперь?

– Ночь, – ответил удивленный и заинтересованный Джакомо. – А ведь это очень любопытно! Продолжай, продолжай, Фелипе!

– Коперник говорит, что не Солнце ходит вокруг Земли, а Земля вращается вокруг него вместе с другими планетами. Как это поразительно и непонятно! Как много надо думать, чтобы во всем этом разобраться… Дядя, ты мне дашь денег?

– Для чего?

– Я хотел бы достать книгу Коперника, труды Птолемея,[65]65
  Птолемей – древнегреческий астроном, живший во II веке нашей эры. Создал так называемую геоцентрическую систему мира, где центром Вселенной является неподвижная Земля.


[Закрыть] купить карту звездного неба. Отныне цель моей жизни – установить истинную науку о небе!

С юношеской восторженностью Фелипе Бруно брался за необычайно сложное дело, которому до него многие великие умы посвятили всю свою жизнь. Синьор Джакомо любовался пылающим лицом юноши, его горевшими вдохновением глазами.

С этого знаменательного дня Фелипе в ясные ночи часто подымался на крышу и, освещая фонариком звездную карту, подолгу смотрел на небесные светила, изучал расположение созвездий, следил за таинственными путями планет.

Академия «Тайны природы» просуществовала недолго: на нее обратил внимание церковный суд.

В середине 1563 года постоянные посетители палаццо делла Порта стали замечать трех-четырех просто одетых людей, которые являлись ежедневно и внимательно прислушивались к спорам, кипевшим в дворцовых залах, на многочисленных верандах и лоджиях.[66]66
  Лоджия – помещение, составляющее часть здания, у которого наружная стена заменяется открытой колоннадой или арками.


[Закрыть] Они сами не участвовали в прениях, а когда к ним обращались за поддержкой или опровержением того или иного мнения, они уклонялись от прямого ответа. На вопрос о том, кто они такие, незнакомцы неопределенно называли себя скромными искателями истины из Падуи, Вероны, Флоренции…

Вскоре все стало ясно. Шпионы донесли церковному трибуналу, что в академии делла Порта ведутся опасные речи, что там высказываются мнения, несогласные с учением святой церкви, что там слишком много говорится о свободе Италии.

Член знатного рода, молодой Джамбатиста не подвергся аресту и пыткам. Но собрания в его дворце были запрещены, а за пылкими ораторами академии установили слежку.

Фелипе Бруно, еще слишком юный и пользовавшийся хорошей репутацией в пансионе, избежал внесения в списки подозрительных лиц, которые велись церковниками.

В первый день нового, 1564 учебного года ученики после мессы разместились за столами, синьора Васта раздала учебники. Вошел дон Эрминио Гуальди, которого время почти не состарило, и положил около себя ферулу. По подсчетам Фелипе, суровый латинист за шесть лет поломал о ладони учеников уже восемь прочных линеек.

Раскрыв страницу, отмеченную закладкой, дон Эрминио устремил взгляд на трепещущих учеников.

– Барни, ответь, какая часть речи слово «arma».

Манетто Барни, круглолицый мальчуган, встал и, установив на лиценциата выпуклые черные глаза, начал:

– Слово «arma» есть имя существительное, собирательное…

Фелипе, сидевший в дальнем углу класса, вспомнил свой первый день в пансионе.

«Святая церковь утверждает незыблемость вещей, – думал он. – Вот и на уроках дона Эрминио все повторяется с такой же регулярностью, с какой Солнце и Луна обращаются вокруг Земли по учению Птолемея. А ведь в классе уже нет Маринетти, ушел из пансиона мой друг Луиджи Веньеро. Новые времена, новые лица… А дон Эрминио…»

А дон Эрминио, выслушав ответ Барни, сказал:

– Правильно, садись! Фацио, почему слово «arma» среднего рода?

Фелипе улыбнулся.

Глава вторая
Ревекка

Из всех мрачных домов неаполитанского гетто самым мрачным был дом богатого менялы Елеазара бен-Давида.[67]67
  Елезар, сын Давида (евр.).


[Закрыть] Стены необычайной толщины, массивная дверь с многочисленными запорами, зарешеченные окна делали жилище Елеазара похожим на тюрьму.

В узких коридорах, в комнатах дома было темно, и посторонний человек заблудился бы среди старинной мебели, шкафов с золотой и серебряной посудой, рыцарских доспехов… Елеазар бен-Давид считался в купеческой гильдии[68]68
  Гильдия – объединение купцов.


[Закрыть] менялой, но не брезговал ростовщичеством. Немало ценной утвари из герцогских и графских замков перекочевало в угрюмый дом Елеазара, как залог за данные взаймы деньги. Многие невыкупленные вещи стали собственностью бен-Давида.

Душой старого дома была дочь Елеазара Ревекка. В свои пятнадцать лет она достигла расцвета красоты. Среднего роста, с гибкой, стройной талией, с пламенными черными очами на смуглом, слегка удлиненном лице, девушка была очаровательна.

Глядя на прекрасное лицо дочери, смягчался даже старый Елеазар. На его иссохшем желтом лице с суровыми глазами проглядывало подобие улыбки.

Мариам, маленькая старушка с морщинистыми щеками, души не чаяла в дочери и спешила исполнить каждое ее желание.

Коренастый неразговорчивый слуга Рувим с особой охотой бегал по поручениям Ревекки, кухарка Нахама стряпала для нее лакомые кушанья, и только Аарон, здоровенный молодец лет двадцати трех, не чувствовал к сестре расположения. Не менее отца одержимый жаждой наживы, Аарон со злобой думал о том, что Ревекьа имеет право на какую-то долю отцовского имущества, единственным наследником которого он считал себя.

День 4 сентября 1564 года в доме Елеазара бен-Давида начался как обычно. Сидя за завтраком, глава семьи отдавал распоряжения.

– Ты, Аарон, поедешь в Кайвано.[69]69
  Кайвано – городок в Кампанье.


[Закрыть] Нужно предупредить маркиза дель Ардженти, что, если он не уплатит долг до следующего понедельника, его заклад пропадет.

– Слушаюсь, отец, – сказал Аарон.

Ревекка спросила:

– Разве маркиз не знает, что подходит время уплаты?

– Он-то знает, но такого уведомления требует закон. Ты вручишь дель Ардженти повестку и получишь от него собственноручную расписку. Ты не забудешь, Аарон?

Аарон угрюмо усмехнулся:

– Не в первый раз. А хорошо будет, если у этого расточителя не окажется денег! Его драгоценности стоят больше, чем долг вместе с процентами.

– Да, они вскоре пригодились бы нам.

– Для чего? – поинтересовался Аарон.

– Узнаешь в свое время.

Непонятный намек отца заставил Ревекку насторожиться. За последние дни он не раз бросал на дочь странные, как будто оценивающие взоры. Что это могло означать?

– А ты, Ревекка, будешь помогать мне на рынке, – сказал Елеазар.

Ревекка встрепенулась. Когда Аарон отсутствовал по делам, девушка заменяла его.

– Я готова, отец! – весело воскликнула Ревекка.

Девушку радовала возможность хоть на несколько часов оставить мрачный старый дом, выйти из постылого гетто, пройтись по оживленным улицам города… И еще… Но тут была замешана сердечная тайна, которую Ревекка хранила глубоко в душе.

Собрались быстро. Елеазар надел ермолку, прикрывшую его седые кудри, накинул широкий темный плащ с желтыми нашивками на груди и спине – проклятыми знаками принадлежности к отверженной расе. Крепко держа кошель с золотом, меняла начал спускаться по узкой крутой лестнице. Ревекка, закутанная в покрывало, несла абак,[70]70
  Абак – счетный прибор, нечто вроде русских счетов.


[Закрыть] а шествие замыкал слуга Рувим с объемистым кожаным мешком, содержавшим разменную монету – серебро и медь. Жителям Неаполя запрещалось носить оружие, но у Елиазара и Рувима таились под кафтанами кинжалы дамасской стали.

Мариам и Нахама проводили хозяина до выхода, выслушали ежедневно повторяемый наказ – не впускать в дом посторонних, и закрыли двери на все запоры.

Елеазар бен-Давид платил налог за постоянное место на самом бойком из городских рынков. Здесь банкир[71]71
  Слово «банкир» произошло от итальянского «банка» – стол. Банкиры средних веков сидели на улице за столом, меняли деньги производили платежи по поручению купцов, принимали переводы из других стран, давали деньги под залог Впоследствии финансово-кредитными операциями стали заниматься учреждения – банки.


[Закрыть] и его помощники расположились за широким столом, защищенным от непогоды навесом. Елеазара ожидали клиенты – кто принес долг, кто просил отсрочить уплату, кто просто хотел разменять деньги. Золото и серебро зазвенели на столе Елиазара.

Часто клиенты отзывали Елеазара в сторонку для секретного разговора, тогда Рувим и Ревекка караулили деньги до возвращения менялы. Ревекка рассеянно смотрела на золото, а на уме у нее было совсем другое. Она ждала, не появится ли красивый школяр, зачастивший в последние недели на рынок.

Фелипе Бруно отдавал много времени изучению астрономических трудов: великая цель, которую он себе поставил, требовала глубоких знаний. Синьор Джакомо поощрял его, и у молодого школяра вошло в привычку посещать лавочки книготорговцев, разыскивая редкие издания. Однажды он забрел на рынок, где торговал книгами старый Анжелико Гонелла, большой знаток дела. Фелипе долго перебирал толстые фолианты[72]72
  Фолиант – объемистая книга большого формата.


[Закрыть] и небольшие книжки, разложенные на столе.

Вдруг до слуха Фелипе донесся нежный голос девушки, говорившей на незнакомом языке. Бруно посмотрел в ту сторону и увидел Ревекку, стоявшую рядом с высоким, слегка сгорбленным стариком. А когда в щелку между шапочкой и покрывалом блеснули на Фелипе большие черные глаза, сердце юноши дрогнуло. Он пришел к книгопродавцу Гонелла через неделю, потом через три дня, и, наконец, его посещения стали ежедневными.

Еще издали Бруно искал глазами девушку за столом менялы. И, если она была там, на его лице появлялась улыбка, шаг ускорялся, приветствие серу Анжелико произносилось звонко, весело.

Но если девушки не было… К большому горю Фелипе, чаще случалось, что ее место за столом занимал рослый молодец с крупными чертами лица, с громким голосом, с развязными манерами. Тогда все выглядело для Фелипе по-другому. Сразу бросался в глаза жалкий вид обветшалых лавчонок. Крики торговцев, расхваливавших свой товар, казались глупыми и назойливыми. Бруно плелся к столу синьора Гонелла, кисло здоровался с ним и просматривал первую попавшуюся книгу.

Однажды юноша обратился к Ревекке с просьбой обменять два соверена.[73]73
  Соверен – английская золотая монета, содержавшая около 15 граммов чистого золота.


[Закрыть]

– Их получил дядя от одного из своих учеников, – вежливо объяснил Фелипе.

Ревекка, густо покраснев под вуалью и смущаясь собственной смелости, чуть слышно ответила, что придется немного подождать, пока не подойдет отец. Юноша хотел еще о чем-то спросить, но появился бен-Давид, деньги были обменены, и прекрасный незнакомец удалился нехотя, как показалось Ревекке.

С тех пор Фелипе, появляясь около ларька букиниста, украдкой от Елеазара кланялся Ревекке. Фелипе хотел бы найти предлог снова подойти к девушке, но, как назло, никто из учеников не вносил серу Джакомо плату иностранными монетами. И, потолкавшись около книг, обменявшись с Ревеккой выразительными взорами, юноша медленно уходил.

В этот понедельник 4 сентября Ревекке казалось почему-то, что Филиппо (она знала его имя из разговоров школяра с книготорговцем) должен прийти утром, но его все не было. Ревекка стояла за столом печальная.

К меняле подошел тучный монах-доминиканец[74]74
  Орден доминиканских монахов был основан в 1215 году для борьбы с многочисленными ересями, распространившимися в ту эпоху. Получил свое название по имени основателя, монаха Доминико.


[Закрыть] в белой рясе, поверх которой была накинута просторная черная мантия с капюшоном. Елеазар склонился в униженном поклоне чуть не до земли.

– Еще попрыгиваешь, жид, – с высокомерным добродушием сказал монах, – а я думал, тебя уж черти в ад унесли.

– Умирать мне рано, высокочтимый дон Кристофоро, – смиренно ответил еврей, – дочь надо замуж выдать.

– Эту красоточку под вуалью? – заинтересовался дон Кристофоро. – Устроить ее – простое дело. Пусть она окрестится, а мы найдем ей женишка из родовитых графов, у которых в кармане пусто. Золото отца заставит забыть о происхождении дочери.

В глазах Елеазара сверкнула злоба, руки судорожно сжались в кулаки. Однако старый меняла сдержался и сказал хриплым голосом:

– Скорее я увижу дочь в могиле, чем замужем за назареянином![75]75
  Назареянами евреи называли христиан. Это слово имело оскорбительный характер.


[Закрыть]

Ревекка испуганно слушала эти слова.

Монах рассмеялся:

– Успокойся, жид, твои семейные заботы меня не касаются. У меня к тебе серьезное дело. Мне стало известно, что маркиз дель Ардженти попал в твои сети. А ведь им не уплачена подать святейшему престолу за целых два года. Я рассчитывал на его драгоценности, но оказалось, что они в закладе у тебя, старый грешник!

– Это так, почтенный дон коллектор,[76]76
  Коллектор – в данном случае сборщик подати для римского папы.


[Закрыть] – согласился ростовщик. – Они у меня по неопровержимой записи, которую засвидетельствовали подеста[77]77
  Подеста – градоначальник.


[Закрыть] и старшина купеческой гильдии.

– Да, я знаю, вы, евреи, умеете устраивать дела. И однако, я напомню, что сказано в булле[78]78
  Булла – грамота, указ.


[Закрыть] его святейшества папы Климента V. «Все, кто позволяет требовать и платить рост[79]79
  Рост (старин.) – проценты, получаемые с денежной суммы, данной взаймы.


[Закрыть] и принуждает должников к уплате оного, подвергаются отлучению от церкви…»

– Я не принадлежу к вашей церкви, мессер![80]80
  Мессер (ит.) – обращение к высокопоставленному лицу, светскому или духовному.


[Закрыть]

Монах гневно воскликнул:

– Тогда вспомни хоть слова Библии, которую одинаково чтим и мы, христиане, и вы, евреи: «Если дашь деньги взаймы бедному из народа моего, не будь для него ростовщиком…» Книга «Исход», глава XXII, стих 25-й. Так сказал Господь!

Напрасно монах блеснул знанием Библии. Еврей с насмешливой улыбкой погладил длинную седую бороду и, наклонившись к уху собеседника, тихо спросил:

– Неужели вы, мессер, серьезно считаете бедняками маркиза дель Ардженти или герцога ди Кастелло, которому в прошлом месяце одолжили тридцать тысяч скудо под залог его замка из ста процентов годовых?

Дон Кристофоро Монти отшатнулся, пораженный. Сделка с герцогом ди Кастелло совершилась в обстановке величайшей секретности, однако эта старая лисица и о ней знает. «Видно, у жидов повсюду шпионы», – мелькнула мысль у дона Кристофоро.

– О, синьор Елеазар, я вижу, ты опасный противник! – сказал монах. – Но не будем ссориться, у каждого из нас есть уязвимые места, и у тебя их больше, чем у меня. Надеюсь, ты это понимаешь?

– Настолько понимаю, мессер, что готов поделиться с вами драгоценностями маркиза Ардженти, но, конечно, в разумной мере…

– Насчет этого мы договоримся!

Сборщик папских податей повеселел и отвел еврея в сторону. Разговор между ростовщиками продолжался шепотом. Как видно, дело шло о выгодной сделке, потому что Елеазар вернулся к столу довольный.

– Рувим, пойдешь домой и спросишь от моего имени у Мариам тысячу флоринов. Она знает, где спрятаны деньги. А ты, Ревекка, будешь сопровождать Рувима, – добавил недоверчивый меняла. – Вас, мессер, попрошу обождать, деньги будут через час.

Слуга и дочь Елеазара, побывав в гетто, возвращались на рынок глухими переулками. Внезапно из-за угла налетел шаловливый вихрь и, закрутив, поднял покрывало Ревекки. Девушка ахнула: в двух шагах перед ней стоял Фелипе.

– Вы… вы… не надо! – Ревекка, пылая стыдом, поспешила опустить вуаль.

Но прекрасный образ девушки уже навсегда запечатлелся в памяти Фелипе. Он не забудет этих черных глаз под густыми бровями, этого благородного овала лица, полуоткрытых алых губ…

– Подождите! Поговорите со мной хоть немного! – умоляюще вымолвил Фелипе.

Но Ревекка была уже далеко. На ее счастье, слуга ушел вперед и, озабоченный сохранностью мешка с деньгами, не видел, что произошло. Девушка бегом бросилась догонять его.

Фелипе издали следовал за ней, любуясь красивой походкой Ревекки.

На столе Елеазара бен-Давида звенели дукаты, флорины, скудо, гульдены, соверены,[81]81
  Золотые монеты разных европейских стран.


[Закрыть] но перед глазами Ревекки все стоял Фелипе.

«Какой стыд… – думала девушка. – Он увидел мое лицо…»

А на душе ее против воли было радостно. Нежданная встреча в глухом переулке, казалось, должна была многое выяснить в отношениях Ревекки с молодым христианином.

Ревекка возвращалась домой счастливая, но там ее ждал жестокий удар.

Когда вся семья собралась за ужином, Елеазар встал из-за стола, высокий, суровый, и торжественно объявил:

– Ревекка, возлюбленная дочь моя, окончились сроки девичества твоего, и через месяц ты станешь женой Манассии бен-Иммера!