Текст книги "Восход двойного солнца"

Все, кто еще вчера дружески хлопали генерала по плечу и в случае чего обещали свою поддержку, вдруг разом забыли о его существовании и своем знакомстве с ним. Напрасно припертый к стене вчерашний герой Америки пытался дозвониться и достучаться до своих покровителей. В один момент вокруг него образовался прочный вакуум, и знаменитый полководец приказал долго жить.

Утром 20 июля все газетные агентства свободного мира сообщили о скоропостижной смерти Паттона от сердечного приступа. Следуя принципу «о мертвых либо хорошо, либо ничего», газетчики не поскупились на лестные отзывы о таланте и деятельности покойного на благо его великой родины. Многие из американцев, кто читал газетные некрологи, искренне плакали, сожалея о преждевременной кончине «верного рыцаря Америки». Однако те, кто знал или догадывался о причине смерти генерала, с негодованием швыряли прочь листы газет.

Такова была реакция американцев на смерть генерала Паттона, но по сути дела, она была совершенно не так уж и значима. Ибо на календаре истории уже был перевернут очередной листок, и ничего не подозревающая страна, вместе с остальным миром, вступила в новую эпоху своего существования.

Глава III. Рождение «Большой дубины». Надежды и разочарования

Сказать, что американский президент нервничал последние дни второй декады июня, значит, не сказать ничего. Бедный Трумэн дергался так, как будто он находился на раскаленной сковороде, температура которой стремительно увеличивалась с каждым новым днем.

Причиной столь необычного поведения был один объект под кодовым названием «Штучка». Собранный умелыми руками всемирно известных физиков, он находился на секретном полигоне в пустыне, в штате Нью-Мексико. Доставленный в строжайшей тайне из Лос-Аламоса в небольшой американский городок Аламогордо, он терпеливо ждал своего часа, чтобы показать всему человечеству свою огромную силу и смертоносную мощь.

Для того, чтобы как можно точнее оценить разрушительные свойства нового оружия, весь полигон был напичкан всевозможными приборами и датчиками. Несколько кинокамер, установленные в различных точках полигона, должны были зафиксировать все моменты взрыва, для своего главного заказчика – Пентагона. Вложив в это дело миллионы долларов, американские военные хотели точно знать, на что способно их прожорливое детище.

С этой целью на полигоне были вырыты окопы и блиндажи, возведены одноэтажные дома и десятиметровые каменные башни. Новенькие, блещущие краской танки, самоходные орудия и броневики образовали полукруг цвета хаки, хищно уткнувшись стволами своих орудий и пулеметов в спрятавшийся под фанерный навес сверхсекретный объект.

С другой стороны ровный полумесяц образовали орудийные батареи различных калибров, состоявшие на вооружении у дяди Сэма. Выставленные на открытые и закрытые позиции, они грозно смотрели на восток, готовые в любой момент обрушить свою огневую мощь на голову врага. Чуть в стороне от танков и орудий стояли артиллерийские тягачи, легковушки и груженные мешками с песком грузовики. Еще дальше располагались самолеты различных видов и классов. Все, чем только обладали сухопутные и воздушные силы Америки, должно было пройти испытание новым оружием.

Наряду с этой огромной грудой железа, на полигоне присутствовали и живые существа. В окопах, блиндажах находилось множество клеток с курами, гусями, кроликами, собаками. На открытой местности к колышкам были привязаны овцы, бараны, лошади. Обладатели многочисленных звезд желали доподлинно знать о всевозможных свойствах атомной бомбы.

Все было готово к проведению испытания этого страшного творения людского разума, назначенного генералом Гровсом на 16 июля. Именно в этот день в далекой американской пустыне должно было расцвести второе солнце, но этого не случилось.

За час до наступления долгожданного время «Ч» отвечавшие за подрыв бомбы саперы испуганно доложили генералу, что в цепи подрыва нет сигнала. Срочно брошенные на проверку всей линии связисты потратили около часа, чтобы выяснить причину отсутствия сигнала. Ею оказались местные обитатели пустыни, решившие испробовать на зуб плохо закопанный в горячий песок телефонный кабель.

На все исправление этого досадного инцидента ушло время, и время «Ч» было перенесено на два часа. Не будь рядом с Гровсом телефона прямой связи с президентом, подобная отсрочка была бы неприятным, но вполне понятным случаем, которых в жизни бывает превеликое множество. Никто от них не застрахован, ибо стопроцентную гарантию дает только страховой полис. Да и то солидной и проверенной годами фирмы. Однако незримое присутствие на наблюдательном пункте Гарри Трумэна, обязанность ежечасно докладывать о делах на полигоне нервировали всех там присутствующих. И в первую очередь генерала Гровса.

На него было жалко смотреть, когда вместо бравурного доклада о взрыве бомбы генерал доложил президенту о двухчасовом переносе. Что услышал Гровс в ответ, так и осталось тайной для обслуживающего персонала. Генерал крепко прижимал к уху телефонную трубку, но и без этого было ясно, что ему крепко достается на орехи.

Получив свою долю свингов и хуков, Гровс нашел в себе силы положить злосчастную трубку на рычаги и без сил рухнуть в кресло. Горечь и муки, застывшие в этот момент на его челе, мало в чем уступали мукам распятого Христа, и стоявший рядом с ним майор Марли поспешил проявить к нему участие.

– Не принимайте так все близко к сердцу, сэр. Даю вам слово, что через час мы обязательно взорвем эту чертову штуку.

– Да, Чарли, взорвите ее. Взорвите, и мы достойно отпразднуем это дело! – воскликнул генерал, ничуть не стесняясь проявить душевную слабость перед своими подчиненными.

Подстегнутые словами майора, десятки глаз прилипли к окулярам биноклей и стереотруб, придирчиво просматривая всю местность вдоль места прокладки кабеля, в поисках шкодливых обитателей пустыни. Уткнувшиеся в свои приборы операторы через каждые пять минут докладывали Марли об устойчивом прохождении сигнала по всей цепи. Все были полны решимости, выполнить обещание майора и дать американскому народу самое мощное оружие всех времен и народов.

Висящие на стене часы уверенно отматывали минуты до начала испытания. Осталось полтора часа… час… тридцать минут. Казалось, все идет хорошо, но на двадцать шестой минуте случилось непредвиденное. В тот момент, когда все внимание людей было приковано к далекой точке в центре полигона, на электроподстанции, питавшей все его коммуникации, случился пожар.

Вначале огромный столб огненных искр вылетел из дверей подстанции и разноцветными метеорами разлетелся в разные стороны. Затем повалил черный дым, который с каждой секундой становился все больше и гуще, ставя жирный крест на надеждах и ожиданиях генерала Гровса.

Как показало тщательнейшее расследование лучшими агентами ФБР, причиной пожара на подстанции вновь стали обитатели пустыни. Один из них сумел проникнуть внутрь одной из трансформаторных будок подстанции и закоротил ее провода.

«Кажется, что сама Природа всячески противилась проведению этого эксперимента, пытаясь сорвать его любым способом», – многозначительно сказал Джон Гувер, ознакомившись с докладом своих подчиненных. Но все это будет потом, а в тот момент единственной мыслью у всех наблюдателей было – диверсия. Кто стоит за ней? Японцы, немцы, русские, марсиане – это было неважно. Главное – коварный враг пробрался в святая святых Америки и всеми силами пытается помешать проведению эксперимента.

Пока одни храбро сражались с огнем, другие бросились отражать возможное внешнее проникновение в тщательно охраняемую зону. Ну а третьи принялись выявлять коварного врага внутри полигона. Стоит ли говорить, что в этот день испытание не состоялось. Да и как оно могло быть проведено, когда почти каждый пытался выявить скрытого врага в своих близких. В один момент твой сосед, с которым ты утром сидел за одним столом, стал подозрителен тебе. С особой тщательностью ты стал оценивать и интерпретировать все недавно сказанные им слова, вспоминать и анализировать его поведение.

В приливе патриотизма и желании сдержать данное генералу слово, майор Мали был готов взорвать бомбу при помощи бикфордова шнура, но Гровс, под давлением ученых, отклонил его предложение. Пожар на подстанции не позволял адептам науки в полной мере оценить созданного ими монстра и в значительной степени обесценивал эксперимент.

Сколько седых волос и нервных клеток стоил генералу новый разговор с президентом, история хранит молчание. В Большой политической игре такие мелочи совершенно не берутся в расчет, ибо в ней важен только результат, а не судьба расходного материала, будь он хоть трижды генерал, или даже фельдмаршал.

Разговор с Трумэном был не самым приятным из разговоров, который и разговором трудно назвать. За все его время Гровс в основном молчал, изредка вставляя в него некоторые междометия.

С некоторыми индивидуумами после подобных разговоров случается инфаркт или инсульт, но генерал был скроен из другого теста. Выволочку от высокого начальства он перенес мужественно. Потоки пота обильно стекали по его лицу, шеи и спине, но он до конца выдержал мучительную пытку и в конце разговора заверил президента, что испытание состоится ровно через два дня. Именно столько, по мнению Гровса, было необходимо для полного устранения последствий пожара и недопущения подобных ситуаций вновь.

Получив высочайшее добро, он истово принялся наводить порядок во вверенном ему хозяйстве. Генерал и весь персонал полигона трудились как одержимые, но все их самоотверженные усилия не шли ни в какое сравнение с тем, что испытывал в эти дни американский президент.

Начиная с 15 июля Черчилль принялся бомбить Белый дом телеграммами с просьбой об оказании военной помощи. Отбросив всякую гордость, потомок Мальборо с каждым днем усиливал давление, с каждым днем увеличивая число посланий и их тональность. Одновременно с ним усиливалось давление на президента со стороны сил, стоявших за спиной мелкого пакостника. Нагрузка на нервы президента была колоссальная, но он держался.

Знай Трумэн, что в его распоряжении есть атомное оружие, он бы подобающим образом действовал против дядюшки Джо. За прошедшие дни Трумэн ни на йоту не изменил свое отношение к русскому лидеру. Но одно дело словесно разносить своего противника и откровенно шантажировать его, и совсем другое дело разговаривать с ним через планку прицела. Это, знаете ли, совсем другое дело. Для открытого военного столкновения со Сталиным американский президент не был морально готов.

Ничем не помог Трумэну и разговор с начальником объединенных штабов, на котором обсуждалось сложившееся положение в Европе. Вместо толкового совета, президент получил сухой отчет, который больше подходил бухгалтеру, чем военному.

– Мы можем оказать военную помощь англичанам. Наша армия сильна как никогда. Мы готовы и способны достойно противостоять Красной армии, но мы совершенно не готовы к тем потерям, которые последуют в результате этих действий. Русские фанатики. Они слепо верят Сталину и готовы идти на любые жертвы, как только он этого потребует. Потери в триста тысяч убитыми и ранеными во время проведения войсковой операции не вызовут ропота и осуждения в адрес Сталина. Тогда как даже за их половину конгресс снимет с нас скальп, а пресса с ног до головы обольет помоями и пригвоздит к позорному столбу.

– Не надо излишне пугать меня, генерал. Конгресс вправе спросить с нас за потери, а пресса может задавать неудобные вопросы. На этих принципах стоит наша демократия, а защищать нашу страну и ее интересы, это наша с вами прямая обязанность. Скажите прямо, сможем ли мы остановить русских, если возникнет военное столкновение с их дивизиями?

– Если бы сейчас в Европе находилось подавляющее число солдат, которыми располагают Соединенные Штаты и Великобритания, то мы, несомненно, намяли бы бока русскому медведю. Однако самые лучшие наши силы сейчас, к сожалению, заняты войной с Японией и не могут быть переброшены в Европу. Конечно, армии генерала Эйзенхауэра доставят большие неприятности русским в случае военного конфликта, но одержать победу над ними они не способны.

– И это говорите мне вы, начальник объединенных штабов американской армии! – с горечью воскликнул президент, но ни один мускул не дрогнул на лице его собеседника.

– С момента вступления на пост верховного главнокомандующего вы приказали мне говорить только правду, ради интересов страны. Так вот она. В случае вооруженного конфликта с русскими мы вынуждены будем воевать с противником, который на данный момент по своей силе не только равен Гитлеру, но во многом и превосходит его, – с откровенным сожалением признал генерал.

– В ваших словах есть резон, но ведь англичане наши союзники. Какие бы ни были у нас к ним претензии и разногласия, мы не вправе бросать их на произвол судьбы. Других союзников в борьбе против русских у нас просто нет. Мы обязаны им помочь, и я хочу узнать, чем мы можем помочь англичанам, исключая прямое столкновение с русскими.

– К сожалению, не столь многим, как бы того хотелось. Во-первых, мы можем поддержать англичан силами нашей стратегической авиации. У русских нет опыта борьбы со стратегическими бомбардировщиками. Массированные удары наших летающих крепостей по тылам русских, как ближним, так и дальним, создадут для них большие проблемы. Это незамедлительно скажется на темпе их наступление на севере Германии. Особенно если главными целями наших ударов будут мосты, дамбы, а также крупные железнодорожные и шоссейные центры.

– О применении против русских нашей стратегической авиации я и сам думал неоднократно. Что еще?

– Так как мы напрямую не можем вступить в сражение с русскими дивизиями, то единственный выход из сложившегося положения – заставить воевать с ними немцев. Я предлагаю освободить из наших лагерей всех пленных немецких солдат и, вооружив их трофейным оружием, бросить в бой против Советов. Предвижу ваше опасение, что Сталин выразит протест против подобных действий, но оно совершенно напрасно. В нынешней обстановке практически невозможно определить, кому сдались в плен немцы, нам или британцам.

– Но сделав подобный шаг, не утратим ли мы контроль над немцами? – выразил опасение Трумэн.

– Не думаю, господин президент. Немцы прекрасно понимают, что только с нашей помощью они смогут отстоять свои города и земли от красной угрозы. Получив в руки оружие, они с утроенной силой начнут драться с русскими, видя именно в них, а не в нас своего главного врага. Если сейчас отдать этот приказ, то уже к концу месяца мы сможем противопоставить русским сто тысяч опытных бойцов. Которые будут биться с ними не на жизнь, а на смерть.

– Идея интересная, спору нет. Но в ней есть определенные натяжки и свои шероховатости. Ее надо хорошенько обдумать и обговорить с Черчиллем, – вынес свой вердикт Трумэн.

– Как вам будет угодно, господин президент, – смиренно произнес генерал, в душе считая высказанную идею гениальной.

– Что-нибудь еще?

– Я считаю, необходимо потребовать от англичан активизации их войск в районе Триеста. Там им противостоят отряды армии Тито, которые обладают крайне низкими военными навыками. Они хорошие партизаны и совершенно скверные солдаты. Кроме того, можно обратиться за помощь к идеологическим противникам Тито – сербским четникам и хорватским усташам. Если удастся натравить их на коммунистов, то в Югославии начнется такая кровавая каша, что Сталин волей-неволей будет вынужден вмешаться и направить на юг войска. Это, конечно, не сможет серьезно изменить ситуацию в целом, но доставит русским большие хлопоты и в той или иной мере осложнит их наступление против англичан.

– Слава богу, что вы не предлагаете мне обратиться за помощью к итальянской армии. Те еще помощники, – брезгливо поморщился Трумэн. – Говорю честно, мне это не нравится, но я переговорю с Черчиллем по этому поводу.

Президент требовательно посмотрел на собеседника в ожидании предоставления новых идей и предложений, но тот молчал.

– Как? И это все? – разочарованно спросил Трумэн.

– Увы, да, господин президент. За исключением идеи Паттона, усиливать немецкие части нашими подразделениями, – сдержанно уточнил генерал.

Президент обиженно пожевал губы, выражая свое недовольство скудностью высказанных предложений, а затем задал вопрос, что больше всего тревожил его в эти дни.

– Ну, а если произойдет открытое столкновение с русскими… Я говорю чисто в гипотетическом смысле, – принялся смущенно оправдываться Трумэн, боясь даже мысленно переступить столь опасную для всех черту.

– Если это произойдет, то с самых первых дней мы будем вынуждены отступать, господин президент, – огорошил Трумэна генерал.

– То есть как отступать?! – взвился президент. – Ведь вы сами только что говорили мне, что наша армия лучшая в мире?

– Я и сейчас готов подтвердить это, но очень многое зависит от месторасположения войск к началу конфликта. А положение наших войск в Европе следует признать крайне неудачным. Из-за отступления англичан на севере Германии, вместо единого и сплоченного фронта, мы имеем открытый левый фланг. При таком положении наших армий Сталин наверняка попытается окружить нашу вестфаленскую группировку. На его месте я бы именно так и поступил, нанеся двойной сходящийся удар из Саксонии и Тюрингии.

– Неужели наши войска не смогут противостоять наступлению Сталина, так как они противостояли наступлению Гитлера в Арденнах? Я понимаю, что русские сильней немцев, но и наши парни чего-то стоят!

– Наши парни не хуже, а лучше русских, но общая ситуация сейчас не в нашу пользу. Смею вас заверить, что в случае ударов с флангов мы потеряем гораздо больше, чем в результате фронтальных боев. К тому же, в отличие от Арденн, у нас сильно увеличился путь получения подкрепления. Германские порты в руках русских, и значит, основная нагрузка по подвозу резервов останется на плечах французов и голландцев. И я совсем не уверен, можно ли их будет по-прежнему считать нашими союзниками, так как влияние Сталина во французском и итальянском Сопротивлении очень велико, – продолжал терпеливо гнуть свое генерал, и Трумэн сдался.

– И как далеко нам придется отступать?

– Лучший вариант – это отход наших и английских войск на рубеж Рейна, с сохранением за собой контроля над Баварией, Баденом и Вюртембергом. Существенно сократив периметр фронта, мы сможем остановить наступление русских и навязать им позиционную войну. Все в нашем мире имеет свой предел, и резервы Сталина в том числе. Сейчас он выигрывает за счет своего численного превосходства над англичанами, но столкнувшись с объединенными силами, будет вынужден играть по нашим правилам.

– Да, незавидную картину рисуете вы мне, господин генерал.

– Увы, господин президент, но лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

После этих слов Трумэн еще больше возненавидел начальника объединенных штабов. В глубине души он понимал, что его собеседник абсолютно прав, но это только раздражало президента. Ибо слова генерала разрушали столь любимый постулат Трумэна об исключительности американской армии.

Чем человек ущербнее душой, тем ему труднее расставаться со своими воззрениями, и Гарри Трумэн не был исключением.

– Благодарю вас, генерал, за ваше столь содержательное разъяснение, – сказал он, бросив на начальника штабов колючий взгляд из-под очков. И откинувшись в кресле, добавил тоном хозяина, обращающегося к своему слуге: – Не смею вас больше задерживать.

Два дня, которые даровал президент Гровсу для устранения последствий пожара, показались Трумэну настоящим адом. Нагрузка на его нервы была огромна, но он ее мужественно выдержал. Ведь не зря он был потомком упертых фермеров, привыкших добиваться своего при помощи крепких локтей и кулаков.

Утром 18 июля, после всевозможных проверок всего и вся, была отдана команда на подрыв «Штуки». На часах наблюдательного пункта под Аламогордо было 10.18, когда раздался глухой рокочущий гул, дрогнула земля, и посреди пустыни расцвел огненный цветок, небывалой формы и размера.

По своей яркости он во много крат превзошел само солнце, в этот момент неторопливо катившееся по голубому небосводу. Те из людей, кто наблюдал за его появлением в многочисленные трубы и бинокли, испуганно зажмурили глаза или поспешили отвести их от оптики, несмотря на сильнейшие затемненные фильтры, стоявшие на ней. Настолько резок и ярок был этот необычный всполох.

Вслед за светом на полигон обрушился сильный удар. Словно кто-то невидимый и могучий из озорства выдохнул полной грудью тугую струю воздуха, пробуя на прочность творение человеческих рук. От этого ветра все на наблюдательном пункте заходило ходуном. Заскрипело, застонало, затрещало, но к огромной радости присутствующих, устояло.

Все эти необычные явления породили сильный страх и ужас в людских душах. Многие съежились, позабыли о цели своего присутствия на полигоне, и только одни кинокамеры спокойно фиксировали метаморфозы, происходящее в раскаленной пустыне. Они навечно запечатлели для истории, как яркий сноп огня, подобно молнии, метнулся в небо, словно пытался поразить солнце. А затем, не достигнув светила, стал стремительно превращаться в гигантский грязно-серый гриб. Сначала была только одна его тоненькая ножка, потом появилась шапка, которая стала стремительно разрастаться вширь и ввысь, интенсивно меняя свой цвет.

Это зрелище завораживало зрителей. Оно приковывало к себе взгляд своей необычностью, необыкновенностью и одновременно отталкивало своим зловещим видом. Каждый из прильнувших к окулярам людей в этот момент ощутил страшную ауру, исходившую от диковинного гриба. Каждый понимал, что видит перед собой ужасную смерть, торжественно взиравшую на своих создателей. Так появился на белый свет новый Пантократор – сокрушитель и губитель рода человеческого, созданный руками ученых мужей.

Еще не успело огромное облако песка и пыли полностью осесть на землю, как в Вашингтон уже летело срочное сообщение о рождении ребенка. Конечно, гораздо проще было снять трубку и напрямую доложить президенту о случившемся, но генерал Гровс не был уверен, что все прошло так, как должно было произойти. Кроме этого, было необходимо сохранять строжайшую секретность, которая в эти дни была максимальной, а в некоторых случаях даже превзошла все грани разумного. Поэтому он решил ограничиться коротким сообщением, которое должно было снять то огромное напряжение, что царило в Белом доме все последние дни.

Когда телеграмму из Аламогордо положили перед Трумэном, то радости президента не было предела. Его вид был столь радостен и лучезарен, что со стороны могло показаться, что он действительно счастливый отец, обрадованный рождением долгожданного ребенка. Что в определенной мере было правдой.

Наконец-то дождавшись того момента, когда госпожа Наука подарила ему атомную дубину, Трумэн полностью преобразился душой и телом. Моментально ушли в небытие все его прошлые страхи и сомнения о правильности его действий в отношении русских. Теперь образ лихого американского парня, уверенно приставившего свой револьвер ко лбу несговорчивого собеседника, вновь прочно занял Овальный кабинет, вольготно положив ноги на письменный стол.

Единственно, что удерживало Трумэна от начала празднования своего триумфа, так это отсутствие у него подробного доклада генерал Гровса. Как истинный отец-молодец, он хотел знать рост, вес и силу легких по шкале Апгара своего дитяти.

Пять долгих часов ждал он новых известий с далекого полигона, но это было ничто по сравнению с прошлыми ожиданиями. Следуя логике событий, Трумэн ожидал, что новые сообщения от Гровса ему принесут связисты, но на этот раз генерал рискнул позвонить ему по телефону. Звенящим от радости голосом он доложил президенту, что ученые только что закончили обработку собранных данных. Согласно их заверениям, эксперимент превзошел все ожидания.

– Полная победа, господин президент! Мы сделали это! – торжественно пела трубка телефона, позабыв про всякую секретность.

– От себя лично и от имени правительства Соединенных Штатов благодарю вас за службу, генерал Гровс. Америка никогда не забудет вашего служения, – ответил президент, а затем по-хозяйски добавил: – Жду полного отчета не позднее завтрашнего утра.

В этот момент рядом с Трумэном находился госсекретарь Бирнс, который и стал свидетелем момента полного его триумфа. Радостно бросив трубку на рычаги телефона, Трумэн повернулся к нему и не в силах сдерживать своих эмоций, обратился к Бирнсу:

– Отныне мы нация номер один!!! Только мы, и никто другой, Бирнс! Отныне все страны мира должны будут слушать нашу волю и беспрекословно исполнять ее!! С этого дня начнется эпоха господства Америки над всеми народами земли! Эра американской империи!

Позже, в кругу близких друзей, рассказывая об этом моменте, Бирнс в шутку сравнивал Трумэна с шестикрылым серафимом, что принес великую весть жителям Земли.

– Вы не поверите, господа, но тогда я явственно слышал шум крыльев, неожиданно появившихся за его спиной. Правда, они быстро опали, но они точно были. Настолько сиятелен и величествен был в этот момент наш Гарри, – уверял своих слушателей Бирнс.

Прожженный прагматик и политический циник, Бирнс вновь дал Трумэну ровно десять минут на наслаждение радостями жизни, а затем мягко опустил триумфатора на грешную землю.

– Самым правильным будет, если мы сообщим о нашем успехе Сталину. И чем быстрее мы это сделаем, тем будет лучше. Известие о появлении у нас сверхбомбы наверняка умерит наступательную прыть дядюшки Джо в Европе и сделает его более сговорчивым на дальнейших переговорах.

– Я полностью согласен с вашим предложением, Джеймс. Можно сказать, что сорвали его с моего языка. Как по-вашему, кому можно поручить столь важное дело? Я сам бы с огромным удовольствием сделал это при личной встрече, но при нынешнем положении дел это невозможно.

– На мой взгляд, есть два варианта выполнения этой миссии. Либо через нашего посла в России Гарримана, либо через спецпосланника Джойса, с которым господин Вышинский вот уже неделю активно контактирует в Стокгольме.

Трумэн на секунду задумался над решением этой задачи, а затем вынес свой вердикт:

– Нет, вариант с Вышинским решительно не подходит. Он ведь только посланник, тогда как посол Гарриман во время встречи со Сталиным и сможет лично наблюдать за его реакцией на сообщение о бомбе. Надеюсь, что вы понимаете, как это важно знать. Сломается Сталин сразу от этого удара или его монолит даст только трещину, что лишь отсрочит его капитуляцию перед нами. Я много думал об этом и даже набросал подробную инструкцию для действий нашего посла в Москве, – президент внимательно посмотрел на собеседника пытаясь заметить на его лице несогласие со своими действиями, но Бирнс был профессионалом.

– Что можно сказать, господин президент, – широкая дежурная улыбка моментально озарила лицо госсекретаря, – только поздравить с очередным успехом в дипломатии. Право, блестящая идея. Аверелл Гарриман опытный дипломат и достойно справится с этой задачей. К тому же Сталин благоволит к нему. Он считает нашего посла человеком команды Рузвельта, а значит, другом России.

– Вы очень верно подметили этот факт, Джеймс. Он должен помочь Гарриману как можно лучше выполнить эту миссию, которая может оказаться самой важной в его работе послом.

– Значит, решено, Гарриман. Когда и как вы отправите ему свое послание?

– Сейчас же, по радио. Сообщением в тысячу слов, – усмехнулся Трумэн, радостно потирая руки. В этот момент у него было прекрасное настроение. Сегодня у него все получалось, все его понимали с полуслова и посол в Москве Гарриман не стал досадным исключением.

Получив секретную депешу, он обратился в советский МИД с просьбой о незамедлительной встрече со Сталиным и сразу же получил приглашение в Кремль. Столь быстрый ответ был обусловлен тем, что советская сторона была кровно заинтересована в скорейшем прояснении позиции Америки в германском конфликте.

С самого начала боевых столкновений американские дипломаты не торопились дать четкий и ясный ответ относительно событий в Германии. Полностью позабыв о своих возможностях сгладить возникшие среди участников коалиции разногласия, Вашингтон занял откровенную позицию стороннего наблюдателя. За все время боевых действий Штаты лишь ограничивались демагогическими призывами к Москве и Лондону найти виновных в разжигании конфликта и наказать их. О незамедлительном прекращении боевых действий между союзниками не было сказано ни слова.

Подобная позиция Америки вызывала большое беспокойство у советского руководства. Не добавлял спокойствия и тот факт, что на всех встречах, посвященных германскому кризису, присутствовал не сам посол, а его помощники. Не считая себе зачинщиком боевых действий, Советский Союз не мог настаивать на присутствии на этих встречах американского посла, что автоматически понижало статус Москвы. Превращая ее из равноправного партнера в просителя, зависимого от доброй воли Америки.

Подобное поведение американцев Сталин расценивал как определенный дипломатический реверанс, обусловленный духовными и моральными ценностями, объединяющими эти две англосаксонские державы. Пожелание Гарримана о личной встрече с советским вождем было расценено как серьезный прорыв в конфронтации между бывшими союзниками. Сталин посчитал, что Америка решила с целью прекращения далеко зашедшего конфликта изменить свою наблюдательную позицию и начать зондаж противоборствующих сторон.

Следуя давно выработанной привычке, встречи с иностранными послами он проводил один, без Молотова или кого-то другого представителя правительства или ГКО. В кабинете присутствовал лишь один переводчик, скромно сидевший чуть поодаль от застеленного зеленым сукном гостевого стола. Неплохой психолог, ориентируясь по малозаметным мелочам, Сталин часто угадывал внутренний настрой гостя, едва тот переступал порог его кабинета.

Вот и в этот раз от его опытного взгляда не ускользнули изменения, произошедшие с американским гостем. Раньше в Кремль приходил равноправный партнер по одному большому делу, имевший свои интересы в России и готовый ради них кое-что предложить Москве. Потом в кабинет приходил партнер, у которого появилось определенное преимущество перед хозяином. Отчего он хотел, чтобы с его мнением больше считались и прислушивались.

Так было до последнего времени, однако на этот раз в гости к Сталину уже не партнер по союзной коалиции. В кабинет вошел посланник великой державы, воля которой для всех остальных стран священна и подлежит немедленному исполнению.