Текст книги "Казус Рюмкина, или Из новейшей истории дивного города Грибоберово"

Ходоки

Главное, что ни яблока не падало на Рюмкинскую голову, как на Ньютоновскую, ни в джакузи он не укладывался в подражание Архимеду, а идею родил. Норвежцев он не признавал первопроходцами, это было его детище, поскольку для норвежцев это было бизнес-решением, а для Рюмкина – озарением.

Впервые информация о намерении Рюмкина выдвинуться в мэры и об его энергоэффективном проекте прозвучала в блоге Тричопки. Это была короткая информация, подкрепленная телефонным комментарием от Юрия Карловича. На следующий день Тричопка сам себя процитировал в выпуске Грибоберовских новостей. Региональное телевидение в области было устроено по принципу пазла. Местные телевизионщики встраивались в новостные программы областного ТВ в самом конце, после новостей общеобластного значения, а вещание велось в пределах муниципального округа. Ключевым показателем успешности местного сюжета было попадание в областной блок. Ни выдвижение Рюмкина, ни его проект этой чести удостоены не были. Так что о новостях узнали всего-то с десяток Грибоберовских неравнодушных граждан. Но у них был выход в интернет и свои профили в социальных сетях. Вот тут и проявилось волшебство вирусного распространения информации. Если говорить в цифрах, через два дня на просторах интернета было сто семнадцать упоминаний проекта, еще через три дня количество упоминаний превысило четырнадцать тысяч, а на десятый день появился первый сюжет на федеральном канале.

Прошло три недели с момента рождения предвыборной фишки кандидата Рюмкина. К этому времени индекс цитируемости проекта попал в категорию ТОП-10.

Жизнь Рюмкина резко изменилась. Он обрел значимость. Обстоятельства, а в данном конкретном случае новый статус, меняют человека очень быстро. Раньше, например, Рюмкин одевался в обычном магазине мужской одежды, и вдруг Чатов обнаружил его в кабинете, одетым в «полуфабрикат» костюма, а вокруг него вился портной, замеряя части тела заказчика. И дело не в том, что в представлении Чатова портной крутился вокруг клиента только в кинофильмах, а в том, как именно Рюмкин стоял. Куда делся тот немного застенчивый, вечно сомневающийся человек, которого он знал ранее? Это что за трансформация личности?

Рюмкин встретил Максима в своем офисе как прежде и говорил с ним без пафоса. Правда, тянул с основным, готовил Максима к какой-то теме или не очень знал, как к ней подступиться. Что-то изменилось в его взгляде, в осанке, в движениях. «Вальяжность», – вспомнил Чатов подходящее понятие. Рюмкин приобрел вальяжность, внушительность и импозантность (кажется, все это синонимы).

Портной как раз замерял поясницу, когда Рюмкин дотянулся до пульта и, продолжая примерку, стал им щелкать, переключая с канала на канал. На всех них муссировалась одна и та же тема.

Диктор на канале № 1:

«… кандидат в мэры города Грибоберово Юрий Карлович Рюмкин, директор местного кладбища. Опросы показывают, что озвученная им три недели назад идея энергосберегающего крематория фактически разделила общество пополам. Надо отметить, что широкая вовлеченность интернет-сообщества в этот вопрос в геометрической прогрессии множит число горячих сторонников и ярых противников энергоэффективного крематория. Мы попросили прокомментировать…».

– Да уж, настоящая информационная бомба получилась. Правда, Максим? – спросил довольный Рюмкин.

Максим был согласен с использованием термина «бомба», только с наиболее отрицательной коннотацией, но он не стал развивать свои мысли по этому поводу Рюмкину.

– Это точно… бомба. Скоро на какой-нибудь международной конференции любознательный журналист спросит: «Ху из мистер Рюмкин?».

У Юрия Карловича по телу разлилось тепло от ассоциации, которую он не сразу осмыслил. Он щелкнул пультом и нашел на канале № 2 себя.

Рюмкин на канале № 2:

«… Я нацелен на создание в городе условий для реализации эффективных проектов, основанных на энергосбережении. Энергетика – локомотив всей экономики. Наверно, вы согласитесь, что экономический рост – это для нас на данном этапе самое важное. Энергетика нуждается в опережающем развитии. Она имеет мультипликативный эффект. Если мы вкладываемся в энергетику, это одновременно подтягивает все отрасли, которые используют энергию. Поэтому либо мы сегодня отбрасываем моральный формализм и лицемерие и даем дорогу прогрессу, либо мы окажемся на задворках истории…».

Рюмкин посмотрел на Чатова, пытаясь по выражению его лица прочитать, какое впечатление произвели его слова в телевизионном интервью.

Вслед за федеральным Рюмкин решил «прощупать» областное телевидение.

Аналитик на областном канале № 3:

«…Это, так сказать, новая философия нашего бытия. Подумайте только. У нас в провинции зародилась идея, которая, на первый взгляд, касается только энергосбережения. Но на самом деле это новая модель общественного устройства, она может тиражироваться на всю страну…».

В этом же сюжете показали отрывок из интервью пожилой прохожей, к которой журналист обратился за комментарием около Грибоберовской церкви:

«… за все спрос. Нет, я не поддерживаю. Нельзя тревожить усопших. Поэтому я думаю, не богоугодное это дело, а богопротивное, унижающее нас…».

Рюмкин не стал задерживаться на просмотре интервью верующей, пощелкал еще пультом и вернулся на Канал № 1, на котором тема Грибоберовского смелого проекта все еще обсуждалась. Выступал какой-то политик, член Государственной Думы:

«… И перед нашими избирателями заявляю: это и есть настоящий экстремизм, покушение на этические основы общества, на нашу историю, на нашу память. Поэтому призываю вас прийти на голосование и дать свой голос тем, кто пресечет на корню экстремизм и сбережет наши нравственные устои…».

Этих блюстителей нравственности и устоев было довольно много, причем во всех идейных лагерях. Рюмкин даже не мог классифицировать поддерживающих и противников его идеи по критерию принадлежности к политической партии, везде были и сторонники, и противники. Даже представители различных церквей хоть и критиковали идею, но были весьма осторожны в выражениях. Более всего среди общественных и государственных деятелей было присматривающихся, отложивших самоопределение в части поддержки проекта до более значимых общественных и начальственных сигналов. Как, например, Светлана Отобраз, которую Рюмкин обнаружил на одном из каналов.

«…Нет, это не вопрос закона, а вопрос нравственности. С точки зрения закона, вопрос еще изучается, поэтому я не смогу вам дать сейчас какой-то комментарий. За этот проект несет ответственность все общество. Мы все должны дать ответ о приемлемости энергосберегающего крематория, а не только прокуратура. Пусть выскажутся ученые, общественные деятели, руководители профильных министерств…».

Вилен Почкин никак не мог отмолчаться, все-таки энергетика и ЖКХ всей области относились к его сфере деятельности:

«Центральная власть ставит перед нами задачу повышения энергоэффективности и энергосбережения. Мы обязаны соответствовать. Кстати, в Восточной части планируется реализация серьезного проекта по жилищному строительству, и дополнительные объемы энергоресурсов, конечно, будут востребованы. Естественно, ни одна идея не остается без внимания, даже если, на первый взгляд, она выглядит эпатажной. Обратите внимание, что по проекту господина Рюмкина никаких решений еще нет. Официально разрешение на присоединение к системе теплоснабжения не выдано. Мы находимся в стадии изучения…».

В принципе, картина была ясна. Тема стала горячей, обойти ее было сложно. Все общественно значимые лица были вынуждены фиксировать хоть какую-то позицию. Линия спора среди выступающих проходила по вопросам этики, соответствия традициям, приоритета экономической выгоды или затаенного дыхания перед феноменом смерти. Только один из интервьюируемых, некий инженер-энергетик, высказался не про этичность проекта, а его техническую реализуемость. Как показалось Чатову, именно он привлек наиболее пристальное внимание Юрия Карловича.

«… Я про техническую сторону дела. Понимаете, тепло, вырабатываемое в крематории, носит спорадический характер. При наличии достаточного количества трупов, сжигать их пришлось бы не в соответствии с запланированной церемонией прощания, а распределить в течение суток для равномерной подачи горючего… Ой, извините, как-то плохо у меня получилось донести мысль. В общем, я про технологию говорю, а не про этичность. Наладить эффективно такой процесс будет весьма затруднительно…».

Чатов устроился на диване и стал рассматривать передовицы газет с журнального столика. Рюмкин наслаждался просмотром. «Удивительное дело, сколько в нас скрытых знаний», – думал он. Спроси его кто-то до этих событий, понимает ли Рюмкин в политтехнологиях, он бы отнекивался. Причем был бы при этом совершенно искренним. Как оказалось, это было не так, что-то услышал от мэра Сомова, который был всегда с ним довольно откровенен, что-то прочитал, что-то почерпнул из общения с «отцами города», но самое важное знание в нем всегда было, просто дремало до поры до времени. За последние недели он почитал о разных технологиях политической борьбы, вызубрил определения, составил карту влияния лидеров общественного мнения. Но все время его не покидало чувство, что он все это и так знает, он рожден с этими знаниями. «Значит, я иду в правильном направлении», – заключил Рюмкин.

Из приятных размышлений его вывел чей-то незнакомый голос:

– А ведь он прав.

Рюмкин от неожиданности вздрогнул и выключил монитор.

В дверях стоял мужчина лет пятидесяти с печалью в глазах и бровями «домиком», привыкший по служебной необходимости делать скорбное лицо и превративший свою профессиональную маску в неизменное естественное выражение.

– А ведь он прав, – повторил незнакомец.

Рюмкин не сразу догадался, что речь шла о последнем сюжете, где энергетик высказывал свои сомнения относительно эффективности технологии сжигания усопших с целью выработки тепловой энергии.

Рюмкин не успел отреагировать, портной как раз закончил примерку, попрощался и направился к дверям. Чатов отложил газеты и уставился на вошедшего.

Неизвестный продолжил:

– Позвольте представиться. Мелкиседеков Александр Михайлович. Ваш коллега, так сказать.

Чатову показалось забавным, что незнакомец назвался коллегой.

– Вы тоже кандидат в мэры?

– Нет, директор крематория в областном центре.

– Рюмкин Юрий Карлович. Впрочем, я вас знаю, пусть лично и не встречались.

Рюмкин был заинтригован. Он и вправду был наслышан о Мелкиседекове, о его деловой хватке, разных историях, связанных с ним, но все как-то не получалось пересечься и познакомиться. Где-то на задворках памяти всплыло имя банкира Чичеборова, как-то они были связаны, но деталей Рюмкин не смог вспомнить.

А у Максима появилось наиприятнейшее чувство предвкушения чего-то захватывающего.

– Чатов Максим. Доверенное лицо кандидата в мэры Рюмкина. Так значит, вы из конкурирующей фирмы?

– Боже упаси! В нашем скорбном бизнесе нет конкуренции. У меня к вам совсем даже наоборот – предложение о кооперации.

Вот именно так о нем и рассказывали. Никаких разведывательных вступлений: пришел, увидел, выпалил и начал убалтывать.

Рюмкин насторожился:

– Не понимаю. Расскажите, что вас привело к нам. И проходите сюда, присаживайтесь.

Мелкиседеков занял кресло, на которое указывал Рюмкин, и начал излагать:

– Этот инженер был абсолютно прав. Чтобы реализовать вашу гениальную идею «Энергосберегающего крематория», вам нужно обеспечить равномерность подачи… эээ… горючего.

Чатов посчитал необходимым уточнить:

– Трупов… Вы хотите сказать.

Мелкиседеков сложил бровки домиком, уж так ему печально было говорить про усопших.

– Если угодно… Так вот. Я знаком с вашими производственными показателями…

Чатов не давал ему съехать на общеэкономическую терминологию:

– То есть с типовым графиком сожжения усопших?

Мелкиседеков перестал изображать печаль, стало ясно, что тут это не «скушают». Было очевидно, что он имел дело не с излишне чувствительными людьми, в них было достаточно цинизма, чтобы напрямую обсуждать детали его бизнес-идеи.

– Ну, пусть так. Вы не сможете с такой статистикой обеспечить постоянный подогрев теплоносителя.

Рюмкин кивнул. С этим было трудно спорить.

– И что вы предлагаете?

Мелкиседеков весь вытянулся вверх, внимательно посмотрел на Рюмкина, словно решал, готов ли он воспринимать серьезные идеи, и сказал:

– Горючее. Загрузка нашего крематория значительно выше. Вы ведь знаете, к нам привозят тела умерших даже из соседних районов…

– Мы просто ближе к ним расположены, – посчитал он необходимым пояснить Максиму, а затем продолжил для обоих. – Еще рядом туберкулезный диспансер и Центр контроля вирусных заболеваний. Нет-нет да и подкидывают работу.

Рюмкин понимающе кивнул и задумался.

– Согласен. Ваши, как вы сказали, производственные показатели значительно выше.

Мелкиседеков подобрался к главной цели визита.

– При должной организации дела проблем не должно быть. Мы наладим ежедневную доставку тел на нашем катафалке. Сюда – тела, обратно – урны с пеплом. Вы сможете себе обеспечить равномерность подачи горючего.

Мелкиседеков смолк и стал изучать по лицам произведенный эффект.

«Какой-то сюр», – подумал Максим. Вместе с тем он понимал, что не все улавливает. У этого человека должен был быть свой резон. Схема Quid pro quo тут обязательно должна была таиться.

– Подождите, подождите. Я не пойму. А вам это зачем? Какая вам от этого польза?

Он чуть не сказал: «Тебе от этого какая радость?», как Хоботов из «Покровских ворот». Даже успел проговорить возможный ответ Мелкиседекова: «Так разве для радости живем? Для совести». В общем, примерно он угадал.

– Не все ж выгодой измерять, молодой человек. А помощь Юрию Карловичу в реализации его идеи? А общегосударственный тренд на обеспечение энергоэффективности и энергосбережения в стране? А…

Рюмкин развеселился. Он-то сразу понял, какими выгодами и услугами они могли обменяться. Правда, лозунгоподобных речей он терпеть не намеревался, поэтому прервал своего гостя:

– У Александра Михайловича и его супруги есть параллельный бизнес – доставка сжиженного газа в баллонах в домохозяйства.

До Максима наконец дошло. Он все равно проговорил вслух.

– А крематорий функционирует на основе сжигания сжиженного газа? По бумагам газ будет сжигаться там, а на самом деле образуется экономия, которую можно продавать в баллонах частникам?

– Ну, конечно, – подтвердил Рюмкин, – отличный бизнес.

Мелкиседеков скромно потупил взгляд. Он был очень предприимчивым человеком. Кладбищенский бизнес всегда был для него базовым, долговременным, но не единственным. При всей надежности и стабильности этого дела ему не хватало всплесков, высоких доходов, эмоциональных потрясений от внешних обстоятельств, влияющих на бизнес. Ни тебе переживаний из-за курса доллара, ни судебных тяжб с недобросовестным клиентом. Скукота! Застой для такого деятельного и предприимчивого человека, как Мелкиседеков. В разное время наряду с директорством кладбища у него был свой салон видеопроката, потом шиномонтаж, затем салон красоты. Ходили слухи, что в единственном в области стриптиз-клубе Мелкиседеков был соучредителем.

А в последние годы он занялся доставкой сжиженного газа в баллонах. Его дело процветало. К тому же его патронировал заместитель губернатора Почкин. Громада тоже как минимум о нем знал. Иначе Почкин не стал бы к нему обращаться с просьбой принять участие в троллинге банкира Чичеборова. Мелкиседеков лично подбирал в своем стриптиз-клубе девушку с хорошими актерскими данными, чтобы та смогла сыграть вдову и уговорить продавца-консультанта выставить перед киоском образец надгробной плиты с изображением Чичеборова. Между прочим, его же продавца-консультанта, который не понимал, что на самом деле его использует директор Мелкиседеков. Интересно, что для своих бизнес-проектов Мелкиседеков всегда кредитовался в банке, возглавляемом Чичеборовым. Поэтому в каком-то смысле устранение Чичеборова и для него было потерей. С другой стороны, расположение губернатора было важнее. Мелкиседеков сразу оценил, какой капитал приобретает, когда услышал просьбу Вилена Почкина. А конвертировать политический капитал в хрустящие купюры Мелкиседеков умел как никто другой. Говорят, Чичеборов уехал на постоянное место жительство в Норвегию. «Вдова», кстати, стала гражданской женой Медкиседекова.

Поставка сжиженного газа в баллонах была хорошим бизнесом. Формально маржа была небольшая, да и контролировалась государством при установлении тарифов. Но затем умные люди подсказали технологию получения излишков газа. Оказывается, даже в пустых баллонах газа немного все-таки оставалось, использовать его до нуля потребитель никак не мог. Извлекать остаток в домашних условиях тоже было немыслимо. Мелкиседеков купил дополнительное оборудование, которое позволяло выкачивать и собирать остаток в баллонах. С тех пор, как говорят, поперло. Но Мелкиседеков был из тех предпринимателей, которые никогда не останавливаются на достигнутом. Он все время был в поиске новых возможностей. Как только он услышал про проект Рюмкина, в голове сразу созрела выгодная сделка.

Чатов даже развеселился. Сделка представлялась столь абсурдной, что всерьез он ее обсуждать не собирался, а вот прикалываться можно было:

– А как же расходы на перевозку? Бензин, например? Надо же как-то раскидать затраты на перевозку?

Мелкиседеков не уловил сарказма, с ним такое бывало, когда речь шла о деньгах, поэтому сразу ответил:

– Пополам.

И затаился, ждал предложения от другой стороны.

Максим не мог остановиться. У него возникали все более интересные идеи относительно кооперации двух крематориев.

– Ну а если катафалк в электромобиль переделать? Чтобы сэкономить на бензине.

Мелкиседеков отвечал всерьез:

– Не выгодно, я сосчитал. Электромобиль пока дорогое удовольствие, хотя с каждым годом дешевеет. Думаю, ближайшие три-четыре года не стоит на это рассчитывать. Но расход бензина можем значительно снизить. Просто надо и у вас, и у меня списывать больше горючего на перевозку от дома усопшего или от больницы до крематория.

– То есть за счет родственников умерших?

– Да, конечно. Мы, разумеется, вообще нигде не будем отражать перевозки от нас до Грибоберово. Будут дополнительные расходы наличными, например, на водителя, чтобы возил и язык за зубами держал. Но я сделал расчеты по возможным доходам, по сравнению с ними наши издержки мизерные.

Максиму сложно было поверить, что все это не шутка. В какой-то момент ему показалось, что он стал жертвой розыгрыша.

– Позвольте, я пытаюсь сообразить, как это должно выглядеть. То есть умирает почтенный горожанин, его родственники приходят к вам…

Мелкиседеков одобряюще кивнул.

– … Заполняют все необходимые бумаги…

Мелкиседеков еще раз кивнул.

Чатов реально хотел смоделировать, как схема должна работать.

– Заполняют все необходимые бумаги… А если они захотят присутствовать на церемонии?

– Обязательно захотят, почти всегда присутствуют.

– И? – Чатов ждал продолжения.

– И они наблюдают за церемонией сжигания вот на таком же мониторе.

– Ах вот оно что!

У Чатова картинка все равно до конца не складывалась.

– Но как все состыковать? Вы же собираетесь утаить тело, чтобы отправить его Юрию Карловичу?

Мелкиседеков посмотрел на Рюмкина, как будто в немом диалоге советовался с ним, нужно ли рассказывать секреты профессии непосвященному человеку. Рюмкин пожал плечами и улыбнулся, что на языке телодвижений директоров кладбищ означало: «Как хочешь, коллега, но, в принципе, ты и так много рассказал, остальное скрывать бессмысленно».

– Понимаете, Максим, – начал Мелкиседеков, – у нас и сейчас дело налажено таким образом, что процесс сжигания тела и демонстрация на мониторе не совпадают по времени. Для родственников это печальная церемония, а для крематория производственный процесс. Одно другому не должно мешать. Поэтому родственники видят заранее записанное видео, кстати, очень качественное, мы привлекали известную продакшен-компанию из Москвы. Они такие эффекты наворотили, родственники смотрят завороженные, проникаются атмосферой философии печали… Да, есть и такая.

Максим искал изъян в схеме:

– Но картинка не может быть одна и та же.

– А у нас и не одна. У нас заготовки на все типы и цвета гробов.

– Ну а прах в урнах?

– Выдаем на следующий день.

– Но с учетом ежедневной ротации тел и урн есть вероятность, что вы перепутаете при выдаче урны с прахом.

Мелкиседеков погрустнел, некоторое время как будто размышлял, есть ли смысл пояснять очевидные вещи. Потом все-таки сказал:

– Есть, конечно. С другой стороны, что с того? Ну, получит безутешный родственник урну с прахом не своей тещи, а соседской. Что в его жизни это изменит? Какая разница, где пепел от усопшего? Главное – субъективное отношение к памяти о родственнике, остальное не важно. А то, что урна другая, так это не его грех, а мой. И я эту ношу готов нести.

Последние слова Мелкиседеков произнес с таким пафосом, который больше подходил бы к иному тексту. Например, «Нет, я не выдам местонахождение партизан, пытайте сколько влезет».

Чатов не нашел слов, чтобы ему возразить.

– Я смотрю, у вас все продумано.

– Я педант, когда речь идет о бизнесе, – был ответ Мелкиседекова.

Наконец в их диалог встроился Рюмкин.

– Понятно все, Александр Михайлович. Надо подумать, обмозговать все. Да и рановато пока, если честно. Надо сначала выборы пройти.

Мелкиседеков тут же подскочил.

– Я понимаю, понимаю. Просто не усидел, появилась идея, сосчитал, спрогнозировал, решил сразу к вам. Ну, тогда больше мешать не буду. Кстати, мой голос у вас есть. А также есть надежный и заинтересованный агитатор в вашу пользу. Увидимся после выборов?

Рюмкин не стал цепляться к словам, хоть и подметил про себя, что собеседник, не являясь жителем Грибоберова, не имел права голоса. Он просто пожал его руку и уверенно сказал:

– Непременно.

Максима переполняли чувства, более всего он желал взять за шкирку гостя, подвести к дверям и пнуть его в зад. Или хотя бы высказать, что он думает о бизнесе Мелкиседекова. Но он сдержался.

– До свидания, Александр Михайлович! Успехов вам на бизнес-поприще!

Мелкиседеков в знак благодарности за уделенное время приложил правую руку к сердцу, попрощался и вышел.

Чатов задумался. Он вспомнил заинтересованный тон Рюмкина. Не хотелось верить, что Рюмкин подпишется на такую сделку. Но тот почему-то молчал, не комментировал визит недавнего гостя. Чатов не хотел неясности в этом вопросе, поэтому сам начал разговор:

Этот…, – Максим не сразу нашел подходящее слово, – … педант… фактически сейчас предлагал торговать телами усопших. Вы же не собираетесь иметь с ним дела, Юрий Карлович?

Рюмкин не отвечал, он был погружен в собственные мысли. Потом поднял голову, и, когда Чатов думал, что получит ответ на свой вопрос, оказалось, собеседник разговаривает сам с собой:

– А как же рост расхода газа у меня? Надо тщательно все просчитать. Да и репутационные риски для мэра значительные. Какой-нибудь проныра-журналист обязательно схему раскроет или «Достали» докопаются.

Чатов настаивал на ответе:

– Юрий Карлович, вы же не рассматриваете это предложение всерьез?

Рюмкина раздражала его настойчивость, но он не нашелся сразу что ответить. В такой ситуации, люди его профессии всегда прибегали к проверенным аргументам, каковыми считались цитаты из Библии:

– Знаете что, Максим. Не судите, да не судимы будете.

Но посмотрев на Чатова, он понял, что замять этот разговор не получится.

– Что вы хотите сказать? – доискивался Максим.

– Такие люди, как этот, – Рюмкин искал соответствующее слово и подсознательно выбрал то, что упоминал Чатов, как бы показывая, что они с Чатовым на одной стороне, – … педант…, умеют взбаламутить, завести, в конце концов, указать, если не на правильное направление, то хотя бы на проблему. Вот как, например, решать проблему равномерности подогрева теплоносителя, вы знаете? Если я озвучиваю предвыборную фишку, она не может оказаться пустышкой. Вы представляете, как меня распнет пресса, если я из-за технических проблем не смогу организовать обогрев многоквартирных домов заявленным мной способом? С таким провалом нечего и думать о втором сроке.

– Вы еще первые выборы не выиграли, Юрий Карлович. Я не знаю, как решать проблему равномерной подачи. И думать на эту тему не собираюсь, даже из любопытства не буду. Я вообще изначально против вашей затеи, я вам говорил.

Рюмкин, специалист-самоучка в межличностных отношениях, отлично понимал, что прибегать в аргументации к своим прошлым заслугам, иначе говоря, попрекать – крайне рискованно. Люди не любят таких напоминаний, начинают считать себя зависимыми, поэтому часто их чувство признательности меняется на ощущение давления и шантажа. Сделал доброе дело, не попрекай, тогда оно тебе вернется, как обещают все религии и этические системы, или нет, как часто показывают примеры из реальной жизни. Рюмкин все это понимал, но не смог остановиться.

– Знаю. Несколько лет уже общаемся, я к вам со всей душой. Я, если помните, ввел вас в круг городской элиты. Думаете, стали бы вы в ином случае поставщиком продуктов питания для столовых мэрии, отдела полиции и всех школ города? А когда мне понадобилась ваша помощь, у вас, видите ли, принципы. Между тем тут вопрос технологии, ваша включенность была бы очень кстати.

Чатов начинал заводиться:

– Чего вы от меня хотите? Я не знаю, откуда доставать вам трупы, причем через равные отрезки времени, чтобы обеспечить надежное теплоснабжение вашего электората.

На самом деле у Рюмкина был вариант решения.

– И не надо. У меня другая идея. Я, собственно, за этим вас сегодня звал. Или вы думали, что я не размышлял об этой проблеме, пока мне не подсказал Мелкиседеков?

Так получилось, гость просто подвел к теме, на которую Рюмкин хотел поговорить с самого начала, но не знал, как к ней подступиться. Автоматически он избрал лесть, по опыту это безотказно работало при общении с деловыми людьми Грибоберова:

– Вы, мой дорогой, наш местный Кулибин. Фермерство не смогло выдавить из вас инженера. Я восхищен тем, как вы ведете свои дела. Я бы водил к вам экскурсии, чтобы показать, как надо устраивать дела, как организовывать процесс, будь то фермерское дело или малая энергетика.

Чатов не мог сообразить, куда клонит Рюмкин:

– Вы меня пугаете.

Рюмкин решил взять быка за рога:

– Я, прежде всего, про ветрогенератор, который вы на своем участке собрали. Отличная идея и отличная реализация. Особенно если вспомнить, что вы все это сделали самостоятельно, без чьей-либо помощи.

Максим прекрасно разбирался в вопросах технологического функционирования энергетики. Он несколько лет занимал должность заместителя главного инженера на крупной тепловой станции. А начинал свою карьеру, когда частный бизнес еще только пришел в эту сферу. Максим не застал системные взаимозачеты в энергетике, когда работникам вместо зарплаты выдавали сливочное масло или хрустальные фигурки, но с последствиями специфического бизнеса 90-х столкнулся. На станциях, занимающих огромные территории, в результате неэффективных взаимозачетов образовались огромные запасы труб и оборудования, которые не были востребованы в производственных процессах. Руководство поручило Максиму разобраться с ненужными излишками и освободить захламленные склады и площадки. Чатов подошел к поручению основательно, организовав прежде всего учет, который дал фантастические результаты: на станции обнаружилось столько всего пригодного к продаже и нужного на рынке, при этом неинтересного для работы тепловой станции, что впору было открыть отдельное направление деятельности – продажу запасов. Дело закрутилось, но Максим, по утверждению руководства станции, был человек «небизнесовый». Под этим странным термином имелось в виду его нежелание вести дела интимно, без учета интересов станции. Казалось бы, сделай конторку, зарегистрируй, покупай у несуществующих поставщиков оборудование, которое не значится нигде, ищи покупателей и продавай, выводя прибыль на свою фирму. Делись с руководством станции и живи припеваючи. Мало того что он все продажи завел через тепловую станцию, за все сделки потребовал официальный бонус, добился его получения, так еще и довел действующую схему до акционера, после чего наемные менеджеры были окончательно лишены возможности нажиться на аналогичных проектах. Управленцам было обидно и горько ощущать себя отодвинутыми от потенциальной кормушки. Какое-то время они, конечно, затаились. Два года понадобилось, чтобы найти причину для его увольнения. Поводом стал вопиющий случай. По распоряжению Чатова на дальней площадке территории ТЭЦ собрали трубы теплоснабжения и сложили более компактно с краю. В тот день пропал работник станции – электромонтер Квахин. Электронная система доступа на территорию зафиксировала его вход в восемь утра, но выход не подтвердила. Его чудом обнаружили на следующий день. Оказалось, Квахин, будучи в сильном подпитии, залег в один из ржавых металлических шкафов, валявшихся там же, где чуть позже начали складировать трубы, и сладко заснул. Тем временем часть складируемых труб придавила дверцу шкафа, и Квахин остался запертым. Главное, что он не пострадал, по крайней мере, физически, моральные страдания от того, что намочил штаны, не в счет. В результате расследования инцидента комиссия сделала вывод, что Чатов проявил халатность. Человек неравнодушный должен был предположить, что в шкафах могут быть люди. Чатов уволился с предприятия по соглашению с работодателем. Вот так закончилась карьера энергетика Чатова на тепловой станции. Зато началась в Грибоберово, где он стал фермером, оборудовав свои владения ветровым генератором, собранным своими руками. Кстати, все необходимое для его постройки он приобрел на таких же тепловых станциях, у них тоже имелись оставшиеся с 90-х ненужные запасы.

– Как мой ветрогенератор связан с вашим проектом?

– Напрямую. Ваш участок находится в непосредственной близости от кладбищенской территории. Объем производства электроэнергии вашим ветрогенератором проверяете только вы и никому не подотчетны в этом вопросе. Вы могли бы наладить систему так, чтобы вода для отопления граждан подогревалась с помощью электричества, выработанного на вашем ветрогенераторе. Но официально все бы считали это результатом работы крематория. Понимаете? Я думаю, технически вы с этой задачей справились бы. Я, разумеется, покрою все расходы.

На самом деле чисто технологически это было решаемой проблемой. Но Чатов относился к той категории людей, которые не верят в долгосрочный успех преступления. Некоторые это называют законопослушностью, боязнью кары, Чатов просто считал, что воздается за все, и за мошенничество с выработкой тепла, и за брошенный мимо урны окурок.