Текст книги "Женщины, которые меня… научили готовить"

– Да, я остаюсь тут, – жестко и безапелляционно ответила она, крутя на пальце провокационный брелок. – Можешь идти, если хочешь.

– Хорошо. – Я развернулся, но тут же остановился, как вкопанный. Мало того, что я выбирал для нее отель, так еще и должен уйти теперь в поисках какого-нибудь убогого ночлега, пока она будет наслаждаться тут номером?

Марина тем временем снимала телефоном мини репортаж, видимо для Полины, старательно избегая моего появления в кадре.

Наверное, эта вызывающая наглость и спровоцировала меня на шаг, который показался мне тогда опрометчивым и безумным, но который, как выяснилось позже, подарил нам несколько лет по настоящему счастливой жизни.

Проходя мимо меня к стеклянной двери душевой, Марина, как мне показалось, нарочито грубо отодвинула меня, явно не желая, чтобы я попал в объектив камеры. Я машинально схватил ее за кисть руки, держащей телефон.

– Ты не охамела? – прошипел я, и пальцы мои вдруг побелели и стали сжиматься, словно челюсти питбуля.

– Отпусти! – Марина попыталась вырваться, но рука моя крепко держала кисть. – Слышишь, отпусти!

– С чего это? – Битва перешла наконец-то в рукопашную, в которой, как известно победа всегда на стороне того, кто ударил первым. – Ты разве не специально подошла? Не хватает крепкой мужской руки?

– Да, не хватает, – вдруг с придыханием сказала Марина и практически вплотную приблизилась ко мне, но вместо поцелуя прошипела:

– Нет знакомого мужика? Достали бабы и соплежуи вроде тебя.

Красивое лицо вдруг исказилось отвратительной гримасой, а глаза остекленели. Это явно была не Марина, а какое-то существо, завладевшее её телом.

– Сейчас позову, тварь, – я принял условия игры и шепот перешел на громкий рык, – только не благодари потом.

Мне вдруг отчетливо захотелось доказать ей, что никакие лесбийские утехи на сравнятся с нормальным здоровым сексом с мужчиной.

Легко, словно часто это делая в свободное от работы время, я вывернул ее руку за спину и локтем надавил на позвоночник. Не в силах терпеть боль, Марина подчинилась силе и медленно, почти с готовностью, опустилась на колени. Лежавший под ногами желтый рюкзак оказался как нельзя кстати, и я подоткнул его под Марину так, что она очутилась на нем, словно неуклюжая наездница. В этой неуклюжести был своеобразный шарм и, не дав ей возможность принять соответствующую статусу независимой женщины позу, я быстрым и, как мне показалось, элегантным движением второй руки расстегнул ее платье…

* * *

– А тебе не кажется, что это ты охамел? – поднимаясь с колен, с деланным возмущением спросила она.

– Кажется, – твердо ответил я. – А тебе не кажется, что я могу себе это позволить?

И она и я знали, что право я имею. Именно поэтому я позволил себе то, что не мог бы позволить в других обстоятельствах, а она смиренно, но не без удовольствия это приняла. Ей хотелось быть наказанной, ей этого не хватало в нынешней жизни, и она явно меня почти провоцировала на насилие.

Я пошел в душ смывать с себя бессильную злобу, приступ ненависти к себе, нелюбовь к отелю и презрение к Каннам.

– Можно к тебе? – Она поскреблась в стеклянную дверь.

Я понимал, что это очередное испытание, которым самка богомола пытается вернуть меня в категорию корма. Стоит мне согласиться, как она вновь почувствует свою силу и уже не даст мне второго шанса. Голова моя будет откушена еще до ужина. Откушена и выброшена на помойку.

– Нет, нельзя. Я моюсь.

– Я могу помочь тебе. Позволь мне помыть тебя?

– Нет. Сейчас я выйду и мойся, сколько хочешь.

Мне нравилась моя роль. Я выполнил все, приличествующие настоящему мужчине, шаги по подавлению непокорной самки.

Выйдя из душа в полотенце, я постарался максимально расправить плечи и втянуть до позвоночника живот.

– У тебя нет ничего святого, – сказала она.

– У тебя зато есть. Ты никого не любишь, кроме самой себя. Ни меня, ни ее, ровным счетом никого! Мы все нужны только для того, чтобы ты могла нами пользоваться.

– Нет! – закричала она. – Неправда! Я люблю!

– Кого? – я повернулся к ней и стал надевать белую рубашку, но, заметив, что она сильно помялась в чемодане, остановился. – Ты сама не можешь сказать, кого из нас ты действительно любишь. Всё потому, что любовь – не твоя сильная сторона. Твоя сильная черта – страх. Ты хорошо себя чувствуешь только тогда, когда боишься. Вот и сейчас, во время секса, ты по-настоящему расслабилась только тогда, когда я потерял над собой контроль и чуть не убил тебя. Не от страсти, а от ненависти к тебе. Может, это детская травма?

– Неправда! – вскричала она. – Я ненавижу бояться. Я хочу добра и тепла, хочу нормальной семьи и дома. А вы, – она перешла на истерические рыдания, – вы все, вам только одно нужно. Чтобы я, как красивая кукла, была рядом и посылала вам воздушные поцелуи!

Поцелуи эти, были явно из ее совместной жизни с Полиной. Не зная подробностей, я понимал, что они тяготят Марину и решил атаковать этот вражеский редут.

– Поцелуи? Какая пошлость! Я никогда не просил тебя посылать мне какие-то поцелуи. Мне были абсолютно безразличны твои нежности! Я терпел их, потому что считал, что для тебя это символ вашей бабьей удачи, что-то сродни штампу в паспорте. Поэтому не надо уранивать меня со своей примитивной сущностью! Это ты пытаешься выбрать между мужчиной и женщиной, и решаешь, кто из нас может создать тебе комфортное пространство. Тебе по большому счету наплевать на каждого из нас. Ты же через год даже имен наших не вспомнишь, мы для тебя, как шприцы для наркомана – только резервуары для введения удовольствий!

– Ты отвратителен! – сказала она печально, тем не менее интонацией признав мою безоговорочную победу в этом раунде.

– Прекрасно! – сказал я. – Я счастлив. Но раз ты решила поменять меня на свои слащавые знаки фальшивых чувств, в этой поездке, будь любезна, – я вытащил утюг и мысленно запустил его в голову Марины, – заткнись, помойся и погладь мне рубашку.

Она в нерешительности постояла в проеме комнаты, пытаясь найти какие-то, казавшиеся ей важными аргументы, которые свидетельствовали бы о моей гнусности. Но силы были неравны. Я был чист, широкоплеч и в моих руках блестел утюг. Она покорно опустила голову и скрылась за стеклянной дверью душевой.

Безоговорочная победа! Я двинул крепко сжатым кулаком в челюсть воображаемой Полины.

* * *

Ресторан Astoux et Brun является таким же знаковым местом, как набережная Круазет, казино или Дворец фестивалей. Самые дешевые устрицы, великолепное розе и постоянная очередь на вход не требуют дополнительных аргументов. Прочитав про этот ресторан еще дома, я отчаянно пытался забронировать место на двоих, забрасывая почтовый ящик несчастных рестораторов письмами о своей грядущей свадьбе и желании сделать предложение именно в их ресторане.

Надевая тщательно отглаженную Мариной белую льняную рубашку, я еще не догадывался о формате ресторана, поэтому готовился к визиту основательно. Если бы я тогда знал, что Astoux et Brun представлял собой обычную харчевню на двух этажах с примитивным интерьером, еще более примитивной посудой и совсем уж примитивным вином, то, скорее всего, поискал бы более торжественное место. Но! Там действительно были устрицы. Их было много, стоили они недорого и пройти мимо такого места было нельзя.

Но пока я всего лишь намеревался отпраздновать победу мужского традиционного секса над суррогатными подделками, поэтому одевался празднично.

– Я иду ужинать. Ты пойдешь? – Господи, как я произносил эти слова! Они словно семечки сыпались из полной ладони, и мне их было совсем не жалко. Я прекрасно понимал, что идти Марине некуда, и она послушно поплетется за мной, но мне хотелось насладиться этими трофеями.

И теперь она, предав меня в первый же день, лежит на одном из самых дорогих пляжей Франции, пьет шампанское и, вполне вероятно, пишет о своих впечатлениях подруге да еще и строит глазки загорающим рядом французам. А я, борец за справедливость и честность в отношениях, уныло бреду по набережной, и голова моя занята только мыслями о ней.

Она кивнула. Как после хорошего первого секса с женщины мгновенно спадает стыд, так с Марины после относительно жесткого насилия спала спесь и независимость. Правда теперь в её глазах я заметил совершенно новые оттенки ненависти и бессильного отвращения. Подавление ее лесбийского увлечения стало только началом комплексного лечения. Сейчас начался период ненависти к врачу, успокоил я себя.

– Собирайся, я подожду тебя внизу, – я на секунду остановился у двери и ехидно заметил, не в силах сдержать порыв, – тебе, наверное, надо поговорить с кем-нибудь, рассказать, как это бывает.

Марина метнула в меня тысячи, миллионы отравленных стрел. Однако они, разбившись о вдруг возникший щит уверенности и мужского достоинства, тихо упали под ноги. Зафиксировав результат, я спустился вниз, заказал в баре бокал игристого и стал ждать Марину.

Она появилась довольно скоро. В белом, в тонкую голубую полоску сарафане на пуговицах она выглядела так соблазнительно, что я чуть вновь не поддался на этот манок. Мы молча шли по Краузет. Марина держала идеальную дистанцию в полшага, как бы подчеркивая мою победу, но при этом не смиряясь с ней.

У ресторана было многолюдно. Какие-то люди толпились у входа, некоторые сидели на смешных складных стульчиках. Я гордо прошествовал ко входу, ощущая на себе обжигающие, словно от выжигательного аппарата, взоры.

– As-tu réservé? – Молодой юркий француз преградил мне путь к устрицам.

– Нет, я писал, но мне не ответили. – Я постарался максимально корректно использовать английские слова, чтобы не обидеть француза.

– Возьмите талончик на… сколько вас? – Увидев два моих пальца, француз чиркнул ручкой на графе «2 pers». – Ваш номер 71, мы вас позовем.

Семьдесят первый? Вы серьезно? В Каннах, не просто постоять в очереди, а реально ждать, когда этот маленький наглец выкрикнет тебе soixante et onzième? Это слишком.

– Извините, а сколько ждать?

– Примерно полчаса, – машинально ответил хостес. – Сейчас только шестнадцатый номер. Но, если вы уйдете, а подойдет ваша очередь, она сгорит.

Стоявшие двадцать человек своим решительным видом показали, что пропускать никого не намерены.

– Будем стоять? – спросил я одновременно и у себя, и у Марины. И, не получив ответа, резюмировал сам:

– Пойдем поищем что-нибудь другое.

После сложного утра и энергозатратного дня я мечтал о бокале вина и быстром ужине. Гастрономические изыски не входили в список обязательных условий сегодняшнего вечера. Решительно двинувшись в сторону Дворца фестивалей, я не оставил Марине иных вариантов.

Почти поравнявшись с углом здания, в котором находился ресторан, я на секунду остановился у открытой части кухни, которая являла собой прекрасный образчик нативной рекламы: пятеро работников в монотонном бессилии вскрывали одну за другой устрицы. Это казалось со стороны каким-то актом гражданского неповиновения, уж больно решительно они орудовали специальным ножом.

– Простите, мадам. – Марину взяла за локоть обаятельная женщина, которая всем своим видом доказывала, что француженки действительно сильно выделяются на фоне остальных женщин своей удивительной элегантностью. – Вы не в Astoux et Brun ждете стол?

Невысокого роста, в черном, практически до пола широком словно не по размеру, платье, она казалась еще стройнее, чем была на самом деле. Красивая брошь с изображением женской головки была похожа на камею, но авангардный дизайн выдавал в ее владелице абсолютную модницу. Образ завершали высокие кроссовки Carole Bouquet.

Женщина была до невозможности грациозна. Чего не скажешь о её спутнике, которого дама держала под руку. Смешной толстяк в традиционной клетчатой рубашке, голубом джемпере Marco Polo и странного вида полосатых кроссовках неизвестной мне марки Ours en Bamboo выглядел совершенной ее противоположностью.

– Да, туда, – помог я Марине справиться с незнанием английского, – но у нас семьдесят первый номер, так что мы, наверное, не в этот раз.

– Возьмите наш номер, – милая дама протянула Марине листочек с приятной цифрой 17, – мы лучше погуляем.

– Мерси, мадам, – я постарался вложить в слова максимально французское произношение, – может, поменяемся? Возьмите наш семьдесят первый и придете через час.

– Нет, нет, мы еще успеем, – она улыбнулась, – вам точно нужнее. – И, посмотрев внимательно на меня, произнесла:

– Берегите вашу жену. Она прекрасна.

– Спасибо, я знаю.

– Нет, не знаете и можете всё потерять, – она вдруг ткнула пальцем мне в область сердца, – если вы…

– Dix-sept, égard, – громко протрубили у входа.

– Идите скорее, вас зовут, – с каким-то мультипликационным надрывом произнесла наша фея и погладила Марину. – Tu es adorable mon enfant!

Выяснять, что она хотела сказать, я не стал и увлек Марину за собой. Гигантский официант затащил нас в жерло ресторана, оставив остальных жаждущих смотреть нам вслед с плохо скрываемой завистью.

Внутри царил какой-то славно организованный хаос. Галдели гости, отовсюду слышался звон бокалов, туда-сюда сновали официанты, держа в руках гигантские плато, на которых в окружении льда и половинок лимона лежали морские гады: креветки, мидии, гребешки, ракушки, каракатицы, лобстеры. И отдельными тарелками пролетали над столами дюжины и дюжины устриц.

Официант, не глядя на нас, жестом указал нам на крохотный стол на втором этаже. Столов таких вдоль стены уместилось с десяток, причем стояли они так близко, что сидящие рядом гости могли без труда брать устрицы из соседних столов.

Справа от нас сидел араб с семьей и горой очисток от креветок. Стол слева по счастью оказался свободным, что позволило мне пропихнуть Марину к стенке, не испачкав ее сарафана.

Практически мгновенно к столу подлетел официант, который протянул нам ламинированный лист с перечнем возможных к заказу блюд. Меню дня не баловало гостей разнообразием, что, в общем, было понятно. Справиться с таким потоком гостей можно было только с таким ассортиментом.

Судя по тому, что уходить без заказа он не собирался, с выбором нужно было определяться мгновенно.

– Ты будешь устрицы?

– Я не знаю, я их никогда не пробовала.

– Тогда давай закажем дюжину фин де клер и дюжину белон. И еще мидии в сливочном соусе, – на память я отбарабанил классический заказ, подсмотренный в многочисленных отзывах на Трипэдвайзере. – А пить будем местное розе. Не против?

Марина была не против, и я бегло повторил заказ официанту, заслужив от него мимолетную дежурную улыбку в награду за скорый заказ.

Марина сидела тихо и смотрела по сторонам, наблюдая этот чудовищный по красоте гастрономический аттракцион. Я же вынужден был смотреть поверх ее головы в зеркало, которое передавала царящую там атмосферу даже в более сжатом виде. От мельтешения тел, лиц, подносов немного кружилась голова. Пришлось ненадолго закрыть глаза и мыслями вернуться в произошедшее часом ранее. Поэтому появления соседей по левую руку я просто не увидел. И когда услышал немного хрипловатый голос девушки, говорящий по-русски откуда-то сверху и сбоку, внутренне насторожился.

– Непонятно, как тут вообще можно понять, что заказывать и что есть? Хоть бы кто-нибудь рассказал.

Я открыл глаза. За стол, который я по наивности мечтал видеть пустым, села пара молодых людей. Она милая девушка, которая могла быть одновременно художницей, наркоманкой, любительницей йоги и сотрудницей финского консульства. Мешки под глазами выдавали в ней любителя вечерних застолий или болезни почек, роскошные вьющиеся волосы были небрежно закручены в какое-то подобие ананаса и создавали впечатление, что еще десять минут она мирно спала после бурной ночи.

Его было видно гораздо хуже, так как я фактически касался его правой части тела и видел его только профиль, да и то, если сильно скашивал глаза. Плотного, даже немного рыхлого телосложения, круглолицый добряк, который долго и упорно пытался расположиться на табуретке.

Знакомиться, разговаривать, да еще и ужинать с соотечественниками никогда не входило в перечень моих желаний. Наоборот, я, как и добрая половина русских туристов, при появлении соотечественников старался не говорить по-русски, чтобы меня не могли идентифицировать, как участника совместных гулянок или походов на коллективные экскурсии. Но перспектива просидеть весь вечер с подавленной от испытанного домашнего насилия Мариной в тишине или, что много хуже, с дежурными односложными вопросами и такими же ответами меня пугала еще больше, и я неожиданно для нее и для себя вдруг ответил:

– Привет. Берите «белон», если любите жирные устрицы, «фин де клер» менее жирные, но они пахнут морем.

На этом мои знания об устрицах закончились, но и этого было достаточно для людей, впервые попавших в ресторан с морепродуктами.

– О, русские! – практически взмолился парень, – спасибо! А то мы вообще не могли понять, что тут происходит! Поможете нам?

– А если не устрицы? – Прокуренным, но ужасно приятным голосом спросила девушка. – Есть еще какое-то блюдо, которое тут надо пробовать?

– Мы взяли мидии в сливочном соусе, – вдруг проснулась Марина. Она, как мне показалось, была рада новым знакомым даже больше меня:

– Меня Марина зовут.

Пришлось соответствовать ее дружелюбию и тоже представиться:

– Александр. Мы из Питера!

– Классно! Ребята, не бросайте нас, пожалуйста! Нам так нужна ваша помощь, – то ли шутку, то ли всерьез запричитал парень. – Вы же муж и жена?

Микропауза, возникшая после этого, в общем-то, банального вопроса, была заметна только нам с Мариной, но мы за долю секунду успели посмотреть друг на друга и задать себе тот же самый вопрос: почему уже дважды за полчаса совершенно незнакомые люди называли нас супругами?

– Почти, почти муж и жена, – радостно засмеялась Марина. – А вы?

– Зовите нас Панды. – Парень продолжал весело ерзать на стуле.

– Как? Панды?

– Ну да, Панда-мальчик и Панда-девочка. А вообще, нас все всегда зовут вместе – просто Панды и всё.

– Ну, панды так панды! – сказал я и разлил розе из запотевшего кувшина в принесенные стаканы. – За знакомство!

– За знакомство! – Веселый звон стаканов ознаменовал самое удивительное приключение, произошедшее в моей жизни.

Уже через пятнадцать минут мы, изголодавшиеся по нормальному общению, наперебой рассказывали Пандам о своих первых днях во Франции. Дополняя друг друга, а иногда и просто перебивая, мы поведали новым друзьям о безумной цене лежака на пляже Ниццы, о загадочном «3,14» и их наборе для скучающих гостей. Причем, я больше рассказывал о своих впечатлениях девушке, а Марина практически весь вечер общалась с забавным толстяком. Панды жадно слушали нас, не забывая про устрицы и вино. Они сделали ровно такой же заказ, как и мы, поэтому закончили ужинать мы примерно в одно время.

– Вы сейчас куда? – Спросила меня Панда-девочка и внимательно посмотрела на меня. Я не придал этому взгляду ровным счетом никакого значения, хотя он показался мне удивительно знакомым, причем, знакомым совершенно недавно.

– Не знаю, немного погуляем, наверное, – нерешительно сказал я, не собираясь навязываться, но с явной ноткой надежды на то, что случившееся знакомство не оборвется сейчас, на выходе из ресторана.

– Ребята, – вдруг возбужденно закричала Марина, – а давайте гулять всю ночь? Погода прекрасная, мы еще не посмотрели Канны. Когда вы уезжаете?

– У нас поезд в Ниццу завтра в полдень, – радостно забубнил в ответ мальчик-Панда. – Если наша Пандочка не хочет спать, то мы, конечно, не против!

Довольная Панда вновь взглянула на меня и радостно покачала головой, подтверждая желание гулять до утра.

– Прекрасно, тогда приглашаю вас в роскошное место с лучшими десертами и мороженым на всем Лазурном побережье! – Я готовил посещение этого места для Марины, как вишенку на торте, но теперь даже думать не мог, что туда можно отправиться без наших новых друзей.

Мы расплатились картой, оставив Панд по их просьбе рассчитываться наличными и ждать сдачи, и стали спускаться. Марина вдруг, как бы случайно, взяла меня за руку, чтобы спуститься по узким ступенькам, но выйдя на улицу не только не отпустила руку, но наоборот, жадно сжала ее в своей ладони. Это было настолько искренне и тепло, что я приобнял ее и прижал к себе. Очереди на вход уже не было (последних гостей ресторан принимал в десять вечера). Поэтому, когда на рю Феликс Фор вышли Панды, им в глаза бросилась наша скульптурная поза.

– Не двигайтесь, я сейчас! – крикнул панда и вскинул фотоаппарат. – Отличный кадр, прямо для выставки!

– А ты профессионально этим занимаешься? – Мы медленно пошли к набережной.

– Да, совсем немного. Панда подарила мне «Марк-2» на день рождения, не новый, конечно. У нас в городе иногда попадаются краденные у туристов вещи, вот ее брат и «постарался». Она знала, что я его очень хотел. – Панда-мальчик бережно погладил красную сумку из-под фотоаппарата. – Там был небольшой дефект и целая карта с фотографиями семьи. Нам даже неудобно было, мы пытались через соцсети найти владельцев, чтобы вернуть, но всё тщетно.

Он, как мне показалось, искренне расстроился, рассказав эту историю и признав, что не сделал всё, чтобы найти владельцев.

– Ну не переживай, они наверняка купили новый и нафотографировали себя еще раз. – Мне хотелось немного приободрить его. – Я бы тоже не вернул.

– Да? – Он воспрял духом. – Тогда следующий фотоаппарат, который они потеряют, достанется тебе, хорошо?

Он по-детски засмеялся, словно решил какую-то свою сложную задачку.

– Обязательно. Главное, чтобы он был в такой же красной сумке!

– Отлично, я договорюсь! – Панда-мальчик сиял, и я поразился, каким искренним он был в этот момент. Чистым и открытым. Безо всякой игры и притворства.

Девочки тем временем отстали от нас и тоже были заняты выяснением каких-то явно важных друг для друга подробностей. Периодически то одна, то другая останавливали и восклицали «Серьезно?!», требуя повторить то, что только что слышали от собеседницы. При этом обе смеялись, перешептывались и явно говорили не о фотоаппаратах.

Замедлив шаг, я дождался, пока они поравняются со мной и попытался вклиниться в разговор, но они, словно знающие друг друга со школьной скамьи подружки, мгновенно по понятному только им знаку поменяли тему.

Подойдя к безумно красивой витрине с десертами, девочки остановились в замешательстве.

– Ну вот… Закрыто, – грустно сказала Марина.

Salon de Gourmandises походил на что угодно, но не на кондитерскую. Ювелирное мастерство кондитеров было во всем – в оформлении витрин, мебели внутри зала, времени работы, закрытой двери… Кондитерская знала себе цену и не работала после семи вечера.

– Послушайте, давайте придем сюда на завтрак! – подошедший последним Панда радостно предложил выход из ситуации.

– А куда же мы пойдем? – спросила Марина.

– Ребята, а давайте пойдем в казино? – предложила Панда-девочка. – Нам сегодня точно должно повезти!

– Отличная идея! – Этот вариант я даже не рассматривал, но он казался мне наиболее подходящим.

Марина умоляюще посмотрела на меня:

– Пожалуйста-пожалуйста-а-а, я никогда не была в казино.

– Ну, если ни у кого возражений нет, я тоже согласен, – сказал Панда-мальчик, и мы дружно пошли в расположенное неподалеку казино Casino Barrière Le Croisette. Всю недолгую дорогу Марина практически висела на моей руке, отбегая ненадолго пошептаться к Панде-девочке и тут же возвращаясь назад. Ей впервые нравилось быть со мной, ей было хорошо, я чувствовал это и был благодарен судьбе, подарившей нам такую встречу. Поверить, что еще каких-то три часа назад мы ненавидели друг друга, было просто невозможно.

В казино нас ждала небольшая проблема – без паспорта не пускали никого. Несмотря на уговоры, секьюрити были непреклонны. Чтобы не терять градуса настроения, я предложил сбегать за паспортами в отель. После минутного совета было решено идти за паспортами вместе, и мы быстрым шагом отправились к незапланированной промежуточной точке маршрута. Мы шли на некотором расстоянии друг от друга, словно две влюбленные пары, обнимаясь и делясь впечатлениями от новых друзей, выкрикивая друг другу какие-то общие фразы и танцуя в одном нам понятном ритме.

Как оказалось, Панды жили в отеле, который находился за углом нашего «3,14». Мы с Мариной побежали за документами, но Панды остановили нас и попросили встретиться не через пять минут, как было обговорено раньше, а чуть позже:

– Нам понадобится чуть больше времени, чтобы найти паспорта, – загадочно произнесла девочка. – Да и вам, – тут она вновь пристально взглянула мне глубоко в глаза, – тоже пяти минут явно не хватит.

Едва открыв дверь номера, мы жадно впились губами друг в друга. Такого не было ни в нашу первую встречу, ни тем более потом – чувства словно усилились до предела, разогретые сегодняшними качелями. Мы боялись, что страсть эта погаснет так же быстро, как и появилась, поэтому даже неплотно прикрыли за собой дверь. Через двадцать минут коридор сотрясал мой нечеловеческий рык и стоны Марины, возвещающий соседям, что лучше сегодня ей уже вряд ли будет…

Наспех одевшись мы вышли к лифту, где я вспомнил, что причиной нашего возвращения было не удовлетворение безумной страсти, а паспорта, поэтому, немного покачиваясь от розе и сладостного изнеможения, я вернулся в номер и, особо не церемонясь, вывернул карманы Марининого рюкзака прямо на ковер и, найдя пеструю обложку ее паспорта, положил его в карман рубашки рядом со своим. С момента нашего расставания с ребятами прошел почти час.

Панд внизу не было. Мы точно договорились встретиться в вестибюле отеля, но, портье сказал, что в последние полчаса сюда никто не входил.

– А ведь мы даже телефонами не обменялись. И названия их отеля не знаем, – вдруг заметила Марина.

И правда, подумал я. «Да он за углом, следующий квартал», – сказал мне Панда на прощание. Нет, мысли, что они не придут, у нас, естественно, не было. Они явно подходили к нашему отелю, постояли и ушли. Подумали, что мы просто уснули…

– Пойдем в сторону их отеля, – предложил я. – Не волнуйся, мы их обязательно найдем.

– Пожалуйста, пообещай, что они не пропадут, – попросила Марина.

– Обещаю.

Мы вышли на улицу и подошли месту, где чуть более часа назад расстались с нашими друзьями, круто поменявшими наши с Мариной отношения. А мы их даже не успели их поблагодарить.

– Панды! – вдруг в бессильном отчаянии закричала Марина в темноту. – Пандочки!

Взявшись за руки, мы медленно пошли к предполагаемому отелю. Завернув за угол, я вдруг почувствовал, что из темноты переулка на нас кто-то смотрит. Остановившись, я в нерешительности сделал шаг в сторону.

– Ребзя! – Знакомый и ставший родным хрипловатый голос Панды-девочки донесся прямо из темноты. – Мы идем! Панда просто промочил ноги и побежал за сухими носками.

Марина мгновенно кинулась навстречу голосу, и через мгновение я услышал практически ее рыдание.

– Пандочки, куда же вы делись, мы – такие дураки ни номера вашего не знаем, ни названия отеля! Я думала, вы обиделись.

– Мое очаровательное дитя! – Фраза эта прозвучала странно и совершенно не соответствовала возрасту нашей Панды-девочки.

Послышались торопливые шаги и на свет фонаря вышел Панда-мальчик.

– Да в лужу попал, ногу чуть не засосало по колено, – капризно заметил он и показал пальцем. Его черно-белые кроссовки были старательно обтерты от грязи, но все еще далеки от прежнего идеального вида. «Странно, – подумал я. – Я абсолютно точно не обращал внимания на его обувь, но эти кроссовки я точно видел. Сработало подсознание, – заключил я».

– Жалко кроссы, я их так долго искал. На днях купил в Марселе. Вернее, мне купили, а ведь такой неуклюжий панда. – Он повинно опустил голову.

– Знаете, как называется фирма? – с гордостью заметила девочка. – «Бамбуковый медведь»! То есть панда! Это мой подарок!

– Класс! – Марина светилась от счастья. – Ребята, пожалуйста, оставьте нам свои координаты! Я бы не пережила разлуки!

– Ну уж нет. Вы от нас так быстро отделаетесь! Бежим в казино, а то опоздаем и туда!

В голове словно заново поставили пластинку с зажигательной мелодией, карусель вновь включила огни и начала раскручиваться. Праздник вернулся!

Вбежав в казино, мы с Мариной на секунду замешкались на входе и упустили момент, когда Панды проскочили через пункт досмотра, махали они нам уже из зала.

Время в казино пролетело, словно мгновение. Дав себе слово проиграть не больше пятидесяти евро, а выиграть не более ста, примерно через час мы с Мариной с удовольствием и чувством выполненного долга поменяли фишки на сто шестнадцать евро и стали искать наших, даривших удачу во всем, друзей. Увлекшись рулеткой, мы упустили их из поля зрения, но так как условились встретиться у входа ровно через час, мы особо не переживали. Сохранить выигрыш даже не пришло нам в голову, и мы с радостью поменяли его на бутылку Veuve Clicquot Brut Rose и побежали отмечать победу. Панды стояли у входа и мило беседовали. Оставшаяся ночь прошла под пузырьки розового «Клико», рассказы о путешествиях и планах на будущее. Мы были абсолютно счастливы.

Простившись с ними почти под утро, мы договорились встретиться в десять, нет, в девять тридцать, позавтракать в Salon de Gourmandises и проводить их до вокзала. Уже в номере мы с Мариной продолжали делиться яркими впечатлениями о новых друзьях и ждали скорейшего наступления утра.

* * *

Утром Панды ждали нас на улице с вещами. Это сразу не просто отрезвило нас, но и отчетливо дало понять, что скоро мы останемся наедине друг с другом. Так как эта перспектива откровенно нас пугала, мы попробовали уговорить ребят перенести поездку в Ниццу хотя бы на день. Но, как оказалось, там их ждали друзья на машине, с которыми они и должны продолжить свой путь прямо до дома в Калининграде.

Мы много говорили, они рассказывали о себе мало, больше слушали нас. Вчерашнего беззаботного веселья уже не было. Гуляя по узеньким улочкам Канн, мы, как и вчера, разделились на пары и провели остаток отпущенного нам времени тихо и спокойно рассказывая о своих проблемах. Я жаловался Панде на Марину, делился страхами и сомнениями, он в ответ делился своими наблюдениями. Предположу, что девочки обсуждали примерно то же самое. Подойдя к вокзалу за пятнадцать минут до отправления поезда, мы остановились.

– Ну все, ребзя, – сказала девочка, – давайте прощаться здесь.

– Нет, Панды, пожалуйста, – взмолилась Марина, – можно мы проводим вас до вагона?

– Нет-нет, что вы, – в голосе девочки прозвучал металл, – я расплачусь, останусь, Панда уедет и найдет там себе новую Панду.

– Легко! – рассмеялся в ответ Панда-мальчик. – Нет, ребята. Надо прощаться тут. Спасибо вам за волшебный вечер! Вы знаете, мы же чуть не развелись вчера!